La maladie d'amour

      Утро сопровождается восклицающими криками санитарок о подъеме, запахом невкусной каши с обшарпанной кухни и какой-то вечной ранней суматохой. Со временем ко всему привыкаешь, но этот приторно-сладкий дрянной запах чертового адского месива в огромной кастрюле… Боже милостивый, увольте вы уже эту старенькую повариху, что с надменным лицом накладывает половником белую жидкость в тарелку.       Подъем начинается в семь утра. В основном санитарки не отличаются вежливостью и внимательностью, но есть одна педантичная особа, что следит абсолютно за всеми, ласково просит заправлять всех свои койки и говорит о том, что на этот раз всех ждет хороший день, ведь подают сегодня какао с практически засохшим печеньем. Помимо этого сегодня обход главного врача после утренней трапезы, а потом – прием пилюль, процедуры и отдых. Чуя боялся принимать эти адские таблетки, из-за которых он находился в какой-то необъяснимой прострации, хотя, с другой стороны, это состояние помогало избавиться от назойливых и неприятных мыслей. Избавиться от мыслей совсем.       В столовой сегодня шумно. Говорят, прибыл какой-то новенький пациент, но Накахаре абсолютно наплевать на очередного обезумевшего существа. Какого же было удивление рыжеволосого, когда вместо какого-нибудь страшного старика с альцгеймером в комнату вошел симпатичный молодой юноша. И он, черт его подери, улыбался так, словно сорвал огромный куш и хвастается выигрышем перед всеми. Но его улыбка была какой-то поддельной, ненастоящей. Чуе было противно от таких людей, которые скрывают за радостью и поддельным дружелюбием что-то совершенно иное, темное, мрачное. Находясь в таком месте, как психиатрическая лечебница, при виде людей невольно задаешься вопросом – какая же болезнь у того или иного несчастного? Судя по вошедшему шатену с неестественной мимикой он был болен чем-то сродни с депрессией или чем-то подобным. Бинты покрывали его шею, руки, казалось, что он скрывается от всего мира благодаря им.       Чуя с презрением фыркнул и уткнулся в свою тарелку. Аппетита не было, как и всегда. Создавая видимость кушанья, он потупил в невкусный бутерброд с маслом еще минут десять, а потом отнес остатки еды в окошко, где мыли всю посуду и скрылся в своей палате.       Заведующий – полноватый мужчина лет пятидесяти, который посещает осмотр, кажется, ради забавы. За ним обычно медленно плетутся другие врачи в лицах девушки в очках и долговязого парня, что внушали чуть больше доверия, чем он сам. Зайдя в палату, троица осмотрелась, после чего начались обыденные, лишенные смысла вопросы. Некоторые пациенты не могут связно говорить, но к ним все равно подходят с дежурным вопросом «как вы поживаете?». Осточертело. Как долго еще придется терпеть этот цирк?       — Чуя, здравствуй, — девушка поправила свои очки и неторопливо подошла к койке. — Как твое настроение сегодня?       — Все в порядке, Нобуко-сан, — рыжеволосый выдавил из себя подобие улыбки. — Просто отлично.       — От новых препаратов вас может немного клонить в сон, но они помогут вам, — девушка скрестила руки за спиной и загадочно ухмыльнулась. — Так что не переживайте. Доктор Мацумото-сан будет ждать вас как обычно.       — Спасибо, я понял.       — Что ж, я рада, что вы идете на поправку, — по ней не было видно, что она рада. Все в этой больнице неплохие актеры. — Лечение обязательно поможет.       — Как долго мне ещё здесь находиться? — вопрос прозвучал немного грубо, Чуя боялся, что его не поймут, но… Но ему даже не ответили, проигнорировав вопрос.       Дальше – очередь за таблетками. Пациенты толпились в небольшом узком коридоре, обсуждая обход. В кабинете, пропахшим медицинским спиртом, под замком находились тысячи маленьких капсул с веществами. Накахара чувствовал, что его пожирают взглядом со спины, но не придавал этому особого значения. Пытаться понять психически больных – проще вздернуться сразу же. Приняв таблетки, он вернулся обратно в свою палату.       Ему разрешили оставить блокнот и карандаш со словами, что безобидное творчество иногда помогает в лечении недугов, ведь благодаря ему многие выплескивают свои плохие мысли и эмоции. О, да, Чуя знал это. Однако, его рисунки иногда брали на проверку, дабы убедиться, что юноша не воображает ничего запретного. Никакой свободы. Вот и утешай себя изображениями цветов и деревьев.       Мацумото-сан был высокоуважаемым психиатром, который выполнял в этом заведении скорее роль психотерапевта. По скромному мнению Чуи мужчина являлся обыкновенным шарлатаном с комплексом бога, но данные мысли озвучивать было нельзя даже между собой с другими больными. Больными… Принятие собственной болезни давалось Накахаре с трудом, но он твердо решил хотя бы попытаться излечиться, если это вообще возможно. Может быть, тогда все станет гораздо лучше? Общество его примет? Может, Ширасэ тогда снова станет его другом? И вот снова мысли о нем.       Психотерапия с доктором Мацумото помимо странноватых разговоров включала себя методы с всевозможными нарисованными картинками, когда тебе показывают изображение, а ты должен сказать, что на них видишь. Когда Чуя на первом приеме сказал, что видит на картинке улыбающегося мужчину, врач неодобрительно хмыкнул. После этого Чуе добавили к терапии еще одну таблетку. Теперь он говорит что угодно, избегая всего, что связано с чем-то мужским. Проще ответить, что на изображении человека с бородой и короткой стрижкой ты видишь симпатичную молодую девушку, дабы отогнать от себя лишние подозрения. Лежать в изоляторе – последнее, чего бы хотел рыжеволосый. А, как известно, туда отправляли всех неугодных, слабых, даже просто тех, кто не нравился внешне или же раздражал по иным незначительным причинам. Конечно, многих пациентов сажали в белую комнату отчаяния оправдано, но были и многочисленные незаслуженные заточения несчастных.       Еще одно исчадие ада для Чуи – капельницы. Если таблетки действовали скорее с эффектом общей заторможенности и затуманивания рассудка, то ввод их по вене угрожал всеми возможными побочными эффектами физического характера: тошнота, рвота, головокружение, учащенное сердцебиение и потливость. Особенно плохо было на первых трех капельницах, когда дозировку препаратов только-только подбирали. Со временем стало легче, но основной дискомфорт все равно оставался неизменным. Медики сказали, что это нормально. Приходилось вынужденно соглашаться.       День протекал скучно и неинтересно. На прогулке Накахара снова ловил на себе агрессивные взгляды Ивасаки, но уже не придавал этому сильного значения. В следующий раз он ответит Кэтсу, что находится здесь из-за депрессии. Ни больше, ни меньше. Лишь бы никто не узнал правду.       Ужин сопровождался постоянными раздражающими взглядами со стороны новоприбывшего пациента, а выводило из себя в этот бренный день рыжеволосого практически все. Громкое чавканье за соседним столом, хруст капусты на зубах, повариха, что говорила с уборщицей на повышенных тонах из-за какой-то сущей мелочи. Чего только стоят приторные голубоватые стены, полузасохшие цветы рядом с решетчатым окном, пробежавший под столом таракан или же этот чертов кудрявый шатен в другой части столовой. Он что, улыбнулся только что? Хотелось разбить в этой комнате всю чертову посуду, перевернуть все стулья и плюнуть в лицо этому доктору Мацумото, что прошел мимо. А еще была неумолимо большая жажда подойти к кудрявому, встряхнуть того за плечи и спросить, какого черта он так подозрительно пялится. Вместо этого приходилось ограничиваться быстрым постукиванием ноги под столом и тяжелыми, обреченными вздохами.       Все «свободное время» Чуя проводил либо за чтением, либо за рисованием. Как правило, в комнату отдыха он не заходил, предпочитая невероятным развлечениям продолжение тихого часа. Слушать позитивную музыку или играть в различные настольные игры ему совершенно не хотелось, как и общаться с другими больными.       Вечерний прием таблеток особенно не отличался от утреннего. Просто к двум кругловатым таблеткам, состоящих из непонятных веществ, добавлялась еще одна капсула. Чуя прозвал ее снотворной, ведь после нее невероятно морило в сон. Перед сном странное тревожное ощущение не покидало Чую. Он так и заснул, ворочаясь в кровати туда-сюда, закрывая уши, чтобы не слышать надрывных криков старушки в дальней комнате. А еще чтобы не слышать сильный храп пожилого соседа по комнате.

***

      Сегодня Накахара проснулся раньше всех в этом гнилом месте. Было, кажется, около четырех или пяти утра, когда он прикоснулся голыми ступнями к холодному плиточному полу. Совершать какие-либо телодвижения было непомерно тяжело, словно на плечи прикрепили какой-нибудь огромный мешок с камнями. Все соседи были укутаны покрывалами, из-за чего их уставших лиц не было видно, что немного смутило Чую. Дневную дозировку таблеток все же подняли?       — Накахара Чуя? — голос исходил откуда-то издалека и словно был приглушен. — Накахара Чуя! — более настойчиво и грозно были произнесены фразы женским голосом с небольшой хрипотцой.       Рыжеволосый сглотнул вязкую слюну и оглянулся. Ни-ко-го. Послышаться такое ему явно не могло, а галлюцинации до этого у него не наблюдались, вроде как. Решив, что странноватый голос доносится из сестринской, Чуя взял волю в кулак и вышел в темный, узкий коридор.       Кромешная темнота в дверных проемах настораживала, свет горел лишь в сестринской и в одной из палат по пути к ней. Все выглядело крайне сюрреалистично, ведь по обыкновению свет выключался во время отбоя во всех палатах, а единственным источником света служила та самая сестринская, где санитарки чаще всего находились на случай, если кому-либо из пациентов станет плохо. Проходя мимо первого и неестественно яркого источника света Чуя замер и обомлел от увиденного.       В комнате находилось всего три человека - привязанная к старой ржавой кушетке молодая девушка и двое мужчин в белых окровавленных халатах. Когда эти трое заметили чужое присутствие, оглушительный крик девушки разразил всю психиатрическую больницу, из-за чего со всех темных палат послышались ужасающие завывания и всхлипы. Накахара успел заметить странные приспособления вокруг головы несчастной и ухмылку одного из мужчин, в руках которого находился какой-то продолговатый нож и медицинский молоток. Второй мужчина же с недовольным видом двинулся в сторону Чуи и зарычал подобно дикому зверю.       Невероятно быстро рыжеволосый побежал в комнату, именуемой сестринской. Он видел в ней спасение, словно она была настоящим родником в проклятой, бездушной пустыне. Ноги по мере приближения к спасительной комнате становились какими-то тяжелыми, ватными, из-за чего бег становился замедленным, что буквально ввергало Чую в состояние паники, ведь сзади него надвигался тот самый санитар в кровавом халате.       Мыслей в голове не было совершенно. Телом управлял инстинкт самосохранения, испуганный Накахара и не заметил того момента, когда по его щекам потекли соленые слезы.       Когда до сестринской оставалась какая-то жалкая одна палата, из нее внезапно показалась забинтованная рука и рывком затащила Чую внутрь.       — Тише, — Чуя оказался в чьих-то теплых объятьях. — Нас могут услышать. Сделай-ка глубокий вдох и выдох, — пусть на данный момент ничего и не внушало ни малейшего доверия, рыжеволосый поддался этому спокойному, мягкому голосу, что был подобен мёду. — Умничка, — кажется, неизвестный улыбнулся. — А теперь проснись.       Распахнув глаза, Чуя оказался на своей уже ставшей родной койке, резко подскочил и оглянулся. Все мирно спали. Что за бредовый сон?       — Подъем! — Накахара дернулся от этого звонкого голоса. — Ой, Чуя? Уже встал? — рыжеволосый узнал в санитаре новенького добродушного паренька из соседнего отделения, что иногда подменял нынешних работниц за дополнительную плату. — Ты чего такой бледный?       — Все в порядке, Накаджима-сан, в порядке, — кажется, ужасный сон действительно подошел к концу. — Пойду-ка я умываться.       Холодная вода отрезвляла затуманенный после кошмара разум. Что это за теплые объятия были в конце? Почему в них было так комфортно и безопасно? На секунду Чуе подумалось, что это мог быть Ширасэ, ведь рядом с ним он чувствовал себя в такой же приятной безопасности до того рокового дня. Но стоило вспомнить забинтованные руки, мысль отпала сразу же. Странности.       Рядом с уборной уже начала собираться небольшая толпа, которая хотела сделать свои нехитрые утренние процедуры. Быстро справившись с ними, Чуя вышел из комнаты направился в свою палату.       В голове – хаос. Голова раскалывалась на кусочки из-за мерзкой ночи, словно он выпил очень много крепкого алкоголя, как тогда, когда они всей компанией малолетних ребят выкрали из магазина дешевую бутылку неизвестной марки виски. И вот снова очередной скучный день в этом заведении эмоциональных калек. Старушка с альцгеймером уже вовсю расхаживала по коридору туда-сюда, бормоча под нос какие-то несвязные ругательства, а излишне худощавая девушка по имени, кажется, Мисаки, нервно косилась в сторону процедурной, постукивая немного отросшими ногтями по обшарпанной стенке. Скоро завтрак, а потом – еще один прием таблеток.       Кто-то высокий преграждает Чуе путь и отходит в сторону.       — Какого... — слишком уж много неожиданностей в последнее время. Рыжеволосому это не нравится, пусть и жизнь в этом аду так становится чуть более интересной. — Ты!?       — Дазай Осаму собственной персоной. — шатен обворожительно улыбнулся и дотронулся до рыжей макушки, легонько постучав по ней ладонью, словно играючи. Кажется, шокированный взгляд собеседника его не смущал. — Свой цвет волос? — Чуе казалось, что в этой лечебнице самой ненормальной является та самая старушка с альцгеймером. Он никогда так еще не ошибался. — Как тебя зовут? Смотрю, ты не фанат какао?       — Какое к черту какао, придурок? — взгляд метнулся вниз и зацепился за бинтованные руки по локоть. Это что, он?… — Это был ты? — Накахаре думалось, что он сказал это про себя, но осознание сказанного вслух приходит слишком долго.        Все это было похоже на какой-то цирк.       — Я? — Дазай удивленно хлопает пушистыми ресницами и дотрагивается до своего подбородка, придавая себе задумчивый вид. — Прости, коротышка? — и снова эта дружелюбная улыбка, которая наверняка влюбляла в себя множество девушек.       — Как ты меня назвал!? — возмущению Чуи не было предела. — Ты, бинтованный ублюдок, да я…       — Не достанешь, — шатен смеется, делая паузу. — Не достанешь до меня, если захочешь уделать.       Голубые глаза загораются пламенем, рука тянется к белой длинной больничной рубахе и тянет эту самодовольную тушу на себя. Проблемы с контролем гнева началось у Чуи после того, как над ним пытались издеваться ровесники лет так в семь. Теперь он слишком остро реагирует на всевозможные шутки и подколы в свой адрес, даже если те безобидны. Он честно пытался справляться с этим, но такие, как шатен, действовали на нервы хуже всех вместе взятых маленьких задир из детства.       — Ладно-ладно, — Осаму поднимает руки в примирительном жесте, стараясь отойти назад. — Как тебя зовут?       — А тебе какое дело? — кажется, из ноздрей рыжеволосого скоро повалит пар. — Только прибыл и уже достаешь других? Не страшно?       Чуя действительно не понимал. Если бы эта «бинтованная дылда» так полезла к какому-нибудь Ивасаки Кэтсу, то получила бы сразу и без раздумий с тяжелого кулака по лицу, после чего стала бы объектом насмешек. Что у этого Дазая в голове?       — Ну-с, начнем с того, что достаю я только тебя.       И это так. Дазай и не думал знакомиться с кем-то в лечебнице, но этот раздраженный взгляд в свою сторону во время трапезы доставлял ему какое-то странное удовольствие. Столько живых, ярких и искренних эмоций он не встречал уже давно. Все в его окружении были дотошно сдержанными, ведь не хотели ненароком спровоцировать парня на «какую-нибудь дурость». Исключением были лишь его друзья – Сакагучи Анго и Ода Сакуноске. Он был им благодарен, хоть и крайне редко показывал это.       — Мне обрадоваться или заплакать? — господи, скорее бы этот диалог подошел к концу, Накахара попросту не выдерживает этого шутовского давления в свою сторону. — Почему я? — ему захотелось добавить к этой фразе что-то вроде «боже, за что мне это?». Но Чуя сдержался.       — Не глупи, коротышка, — заметив агрессивный взгляд в свою сторону, Дазай решил пойти по другому пути. — Вот смотри. Я тут совсем один…       — А мне какое дело? — все чуины манеры идут далеко в тартарары рядом с этим Дазаем.       — И ты тоже один. — Осаму припустил едкую фразу мимо своих ушей. Уж больно интересный этот рыжий. — А ещё похоже мы одного возраста... — Чуе хочется выть от этой улыбки. — Может, подружимся?       — На кой черт? Я не ищу здесь друзей, идиот! — развернувшись, Чуя уже собрался спокойно дойти до своей палаты и спокойно собраться в столовую, но тут его запястье схватила забинтованная рука.       Ужасное дежавю.       — Пожалуйста? — щенячьи глазки задобрили бы кого угодно, но не Накахару. Он дал себе обещание больше никогда не верить людям, какое бы категоричное и детское оно не было.       Но тут вспоминаются эти объятья из сна, нежность рук и успокаивающий шепот, что вывел его из этого кошмара.       — Накахара Чуя, — сам не зная зачем, рыжеволосый назвал свое имя. — Не советую подходить ко мне, если не хочешь отхватить по своей смазливой мордашке, — Чуе хотелось верить в благоразумие парня напротив. — Понял?       Дазай ответил, что понял все предельно ясно. Однако, когда рыжий практически зашел в свою палату, шатен громко его окликнул, словно специально привлекая внимание всех находящихся поблизости пациентов:       — Не опаздывай на завтрак, Чуя! Сядем рядышком?       Чуе же хотелось удариться головой об стену как можно сильнее. Скоро он начнет скучать по своей скучной и относительно спокойной больничной жизни.