И имя мне — легион. [Лк. 8:30]

«Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так, и есть скопцы, которые сделали себя сами скопцами для царства небесного. Кто может вместить, да вместит».

— На камнях и костях холодно, — тихо приговаривал Том, кутая сонно и осоловело мигавшего мальчика в дополнительный шарф, стащенный с чьего-то дома. — Сыро. Страшно. Совсем немного. Совсем недолго. — Я не хочу, — вяло проговорил Гарри, дергая за кончик шарфа ватными от наркотической сон-травы пальцами. Для верности он помотал головой, вызывая у себя головокружение, и едва не свалился в каменный гроб, на краю которого сидел, прямиком к старому истлевшему от времени мертвецу. Древний храм Старого Пепелища наполняла мертвая тишина, ничем не нарушаемая, но Поттеру в уши бил громадный тяжелый колокол, который они призвали своими песнями, колокол, звон которого заглушал даже Материнские колыбельные.       Реддл улыбнулся и туго перевязал руки своего друга, предотвращая попытки отмахнуться или стянуть с себя теплые вещи. — Мы скоро встретимся, — он прижался губами ко влажному прохладному лбу, а левую руку положил на грудную клетку Гарри, где сердце билось слишком медленно, как раз именно так, чтобы скорее уснуть мертвым сном. — Я вытащу нас обратно, клянусь, слышишь? Мы обязательно оживем. — Нет, — заплетающимся языком возразил Поттер, ощущая, как его, поддерживая за затылок и поясницу, аккуратно укладывают прямиком в гроб, немного потеснив сухие кости. Чье-то ребро неприятно уперлось в бок. — Нет. — Мой глупый трусишка. Том пригладил мягкие волосы второго ребенка, пытаясь утешить и успокоить, хотя, конечно, дурман колдовских трав действовал вернее всего. Утрачивая. Поглощая. Заплетая во тьму и сон. Реддл остался сидеть на бортике каменного гроба Поттера, наблюдая за ним, завороженный и глубоко счастливый. Колокол гремел, сотрясая воздух, руки Бездны тоже утешающе оглаживали обоих своих чад, обласкивая последние вздохи, принимая их, ожидая. — Я хочу домой, — одними губами произнес Гарри, выпуская облачко пара, впуская внутрь себя тьму. Она мазутными ломанными каплями стекала по языку, проникала в горло и туго забивала легкие, подобно десяткам тысяч лейкохлоридий в каждой клеточке тела, забирая волю и любой контроль. Поттер неотрывно смотрел в две аспидовые бездны, ставшие двумя пересохшими колодцами — и Драко кричит, кричит, надрывается — в каждом из них.       Мысли улетучивались, и мощное, тяжелое биение колокола стало утихать. Гарри продолжал смотреть в чернильные глазки винтажной куколки, мутно вспоминая давний разговор о камешках — маленьких ониксах из шкатулки в одном из домов Старого Пепелища. Глазки Тома — черный оникс, бесчувственный и скучный, а глазки Гарри — зеленый, нежный и тусклый. Сейчас глаза Поттера больше напоминали серый гранит: усыхающий, невыразительный, погибающий. Зато с миловидного лица Реддла зияли две громадные, поглощающие свет, дыры. Страшно, страшно, страшно.       Гарри с трудом поворачивает голову и вжимает мокрое от выступившего пота лицо в кости, пытаясь скрыться от этих выжигающих нутро прожекторов. Мальчик хотел домой. Он ужасно хотел уйти отсюда, а еще больше — спать. — Когда мы станем множеством, больше не будет боли, не будет смерти, не будет старения, глупых правил и запретов, не будет других людей, только — мы, всюду — мы, единый рой, единый разум, Гарри, пойми, — сквозь толщу воды прозвучал нежный, обволакивающий голос Тома. Поттер погружался все глубже на черное одинокое дно, где больше никто не обитал, только шепот Матери и далекое звучание слов его любимой винтажной куклы. Почему-то они сделались взволнованными, отчаянными и глубоко наполненными страшной тоской. — Я хочу тебе кое-что сказать, пока мы не… Это крайне важно. Слушай. П-послушай, Гарри, я… Поттер резко распахнул глаза в полной темноте, и все расплывчатые звуки разом стихли. Ни колокольного грохота, ни шепота Матери, ни присутствия Тома больше не ощущалось. Безумная, одноклеточная тишина. Кажется… Почему-то принятый им ранее наркотический чай перестал действовать. Гарри попытался сесть, но пребольно ударился лбом о нечто твердое и холодное, сдавленно застонав и тут же смолкнув: до чего странным показался этот звук, словно…       Словно мальчик лежал в каменном гробу. С плотно задвинутой крышкой. — Том, — шепотом позвал Гарри, встречая в ответ продолжительное молчание: ни шороха, ни единого звука, будто снаружи мира и вовсе не существовало, и Старое Пепелище обернулось зияющей Бездной. Он судорожно зашлепал связанными ладонями по камню, пытаясь нащупать хотя бы крохотную щель. Тщетно. — Том, где ты? Ты меня слышишь? Том! Том! Том, ПРОШУ! От ударившего в голову ужаса Поттер громко закричал, забившись в тесном пространстве, бренча чужими костьми, стукаясь о шершавый ледяной камень всеми конечностями, захлебываясь давившим на горло плачем. Реддл не отвечал. Никто не отвечал. — МАМА! — не своим голосом прокричал Гарри, всем нутром отказываясь, и тело моментально сдавило в крохотную точку без воздуха, крови и мыслей, а в следующую секунду — Поттер уже лежал ничком снаружи, тяжело хватая ртом свежий воздух. Перед ним стояло четыре закрытых гроба: огромных и каменных, полностью тихих. Бездна внутри глухо завыла в громоподобной скорби, давя на вены и легкие, исходя изломанными линиями крови из глаз — искренних Материнских слез — от отказа любимого сына. Гарри смутно помнил: друг когда-то говорил об абсолютном согласии, по которому следует их путь. О добровольности Бездны.       Вот, почему она его отпустила. — Том! Поттер кинулся к первому попавшемуся гробу, ударяя в него кулаками, не прекращая звать Реддла по имени, не прекращая плакать слезами своими и кровью скорбящей по утрате Бездны. Никто не отзывался. Гарри бился в каждую крышку, пинал их, пытался расколоть их Силой, взывал к Тому, взывал на помощь к Матери, но они продолжали молчать.       Обезумев от страха, мальчик бросился бежать прочь из храма, прочь из Старого Пепелища за помощью.       Гарри уткнулся глазами в пол, собственные детские крики из динамиков оглушали тесное пространство кабинета Люпина, а мучительные воспоминания отражались болью в шрамах на спине, повторяющих точный путь ведущего по ним острия креста на видео. Мальчик на кадрах бешено извивался в путах, до хрипоты кричал и плакал, умоляя остановиться, залитый кровью и черной тяжелой болью. Над ним склонилась высокая сухая фигура старика, что продолжала терзать невесомыми прикосновениями знака Веры и нашептывать мантры очищения. Его жилистая рука пыталась в утешении гладить мокрые от пота волосы ребенка, однако кровавые раны продолжали, продолжали и продолжали появляться на обнаженной бледной коже. — Они не должны были так поступать, — произнес Том, напротив, глядя на экран неотрывно. Две широко распахнутые бездны жадно ловили каждый кадр экзорцизма оттуда, отражая их в мрачной глубине. Поттер ничего не ответил, лишь тяжело сглотнул.

— Убирайся из тела несчастного, убирайся. Гарри, внемли молитве, внемли мне, открой глаза, Гарри, ты должен идти к свету, пытайся гнать его прочь. Поттера скручивало и выворачивало на изнанку. Как если бы с него заживо сдирали плоть грязные руки, считая ее инородным наростом, но она — Мать — она живая, она внутри, и она ни за что не бросит своего дитя, даже если молчит, если предала свое обещание. Гарри крепко держится за Бездну, не позволяя ее запечатать обратно. Боль невыносимая. Кровь заливает лицо, заставляя влажно захлебываться. Иногда, в моменты передышки, мальчик видит стоящих неподалеку Лили и Джеймса, иногда Главу, но почти всегда — скорбное лицо Дамблдора и каждый раз грубо скомканный крест. Сила скручивала его вместе с телом Поттера, оставляя глубокие раны и ожоги. — Так что со вторым мальчишкой? Тот аутист. Мистер Реддл никого к нему не подпускает… Следует сделать проверку. — Зло всегда выкашивает в первую очередь слабые сорняки, перед тем, как добраться до плодоносящих древ… Гарри еще там, где-то внутри, борется… Хотя ему и не хватило Веры в самом начале не впустить Бездну. Оставьте Тома в покое. Зло — единочастно. И мы от него избавимся.

— Поисковый отряд нашел едва живого Малфоя на дне колодца в Старом Пепелище, он все твердил: демон, это был настоящий демон. Ха... — продолжал перебивать страшные воспоминания Реддл. — Но ни единого следа моего, знаешь? Люди не способны сдвигать настолько тяжелые крышки каменных гробов. И оставаться в том месте дольше положенного побоялись. Как же — колыбель греха… Он долго молчал, разглядывая пытки, меняющиеся кадры и дни, на которых измученный ребенок становился все более тощим и слабым, все меньше кричал. Том, наконец, повернул голову к притихшему и слегка дрожащему от нервного истощения бывшему другу. — Был ли я к тому моменту мертвым? Он согнулся ближе, прикрывая веки, увитые голубоватыми венками, и уткнулся носом в спутанные небрежной паутиной волосы. — А были ли мы живы к тому моменту? Смотри. Ледяные ладони резковато задрали голову Гарри вверх, заставляя уставиться в экран телевизора. Как раз в этот момент на макушку болезненно-худого мальчика начали лить исходящий паром священный отвар таинства.       Из динамиков раздался слабый и почти не различимый стон: — Том, пожалуйста!.. Поттер, сидящий перед включенной записью, моментально зажмурился, зная, что произойдет дальше. Вспоминая.       Комнату наполнил треск помех с записи и испуганные крики людей оттуда, звероподобное рычание незнакомого языка, грохот на части разламываемого стула, к которому был привязан пленник, удар его хрупкого тела об потолок. Гарри наяву чувствовал, как невидимые многочисленные ладошки друга удерживают его наверху, вне досягаемости крестов, молитв и боли, как его тело изламывается в чудовищной хватке, скручивается, выворачивается наизнанку, лопатки, затылок и пятки — крепко прижаты к потолку, возле лица маячила тускло мигавшая лампочка, а в уши — настойчивый шепот уговоров.       И было там нечто еще, нечто другое… Нет, кое-что совершенно не сходилось. Абсолютно. Какая-то гниль скребется в углу, предупреждая бежать, эта гниль застыла в антрацитовых жутких глазах. Гарри повернул голову к бывшему другу. Том вопросительно растянул губы в улыбке. — Почему ты так дрожишь? Поттер резковато вскочил на ноги, перевернул кресло для посетителей, преграждая путь возможной погоне, и на всей скорости, на которую был способен в тот момент, побежал прочь. На выход, на улицу спящей Общины, под обличающий кости свет звезд, этого блядского множества вечно мертвых, никогда не живых, холодных и безразличных, под стать монстру под могильной каменной крышкой. Сердце спутанно билось за ребрами, и Гарри ощутил невыносимое отчаяние, остановившись посреди дороги и падая на колени: а некуда бежать. Все эти дружелюбные с отцом охранники на вышках, парень уверен, запросто застрелят всех, кто решит сбежать из Общины. Некуда бежать, родители очарованы монстром, полиция, Глава, некуда, не к кому.       Поттер отвернулся от экрана и посмотрел в сторону Тома. Его бледное лицо вспыхивало и гасло, исходило помехами с записи, единственного источника освещения в кабинете Люпина. Почему он не сбежал? А некуда. — Страшное зрелище, — сладко и утешающе молвил Реддл, указывая легким кивком подбородка в сторону видеозаписи. — Мучения такого маленького мальчика. Мне так жаль, Гарри. Мне ужасно неприятно за всем этим наблюдать. Я посмотрел видео тридцать шесть раз, чтобы запомнить каждую мельчайшую деталь, ведь я не просто забыл… Я пропустил такую важную часть твоего взросления… — Том внимательно смотрел, как мальчика на экране опять привязывают ко стулу, куда крепче, да так, что веревки стирали плоть до мяса, а ручки-ножки синели. — Воистину, страдания меняют человека до неузнаваемости. Гарри с силой зажмурился, тряся головой. Боль, боль, боль, но почему он практически не помнит никаких мучений? Все, что в нем было, это страх перед именем Дамблдора, боязнь боли, но… Прошлое, которое Поттер изменил в себе сам, по собственной воле, чтобы похоронить его в самой Бездне.       Но было там нечто еще, нечто другое… Нет, кое-что совершенно не сходилось. Абсолютно. Какая-то гниль скребется в углу, предупреждая бежать, эта гниль застыла в антрацитовых жутких глазах.       Том без улыбки уставился на парня в упор.       Поттер подскочил на ноги, запинаясь о перевернутое кресло и едва не падая на пол, тихо вскрикнув от неожиданности, и бросился к приоткрытой двери, как был снесен к стене крепким ударом кулака в челюсть. — Нет, — сокрушенно взмолился Том, толкая зашипевшего от боли подростка дальше, опять и опять толкая в грудь, пока Гарри все-таки не натолкнулся на злополучное кресло, нелепо взмахнув руками и заваливаясь на спину. — Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет. Он оседлал неширокие бедра, пытаясь поймать руки отчаянно сопротивлявшегося и отпихивающегося Поттера, чтобы обездвижить, очернить, загнать в ловушку, Гарри не прекращало трясти от ужаса и иррациональной паники, необъяснимой. — НЕТ! — рявкнул Реддл, отвесив второму парню хлесткую, звонкую пощечину. Гарри слабо закачался, отворачиваясь от рябившего помехами экрана, наваливаясь на плечо сидящего рядом подростка, переживая прилив тошноты. Волос коснулась ледяная ладонь, оглаживая. Поттер опять чувствовал запах Тома: земельный, лесной, с нотками сигаретного дыма и цветочного парфюма. Мелькнула единственная веселая мысль. Том надушился перед встречей, елки-палки, прихорашивающийся монстр.       Почему Гарри не попытался сбежать? Да попробовал бы, наверное, если бы не ощущал такую изможденную усталость и тошноту. Нечто с этим новым Реддлом было не так. С добреньким, милым, потерявшим память, совершенно не так. Приторно. Незнакомо. — Что произошло, там, под потолком? — мягко спросило чудовище, продолжая зарываться пальцами в спутанные волосы. — Это… Выглядело так… Нереально. Как будто ты летал. Поттер отрешенно прижался виском к широкому плечу, чтобы видеть серые помехи на потускневшем экране. Похоже, запись уже давно закончилась. — Это был единственный выход для меня, — пробормотал Гарри отсутствующим голосом, желая оказаться где угодно, но не здесь. — Притвориться одержимым чем-то или кем-то. Сыграть в их игру, сделать вид, что из меня капля по капле выходит зло. Дать поверить, что экзорцизм сработал, но… Мне пришлось изгнать из себя Бездну, чтобы их кресты… А… — Поттер повернул голову, уставившись в потолок. — Ты действительно пришел. Мертвый. Наверное. Каким-то монстром… Было больше больно, чем страшно. Я… плохо помню то время. Сказал, это не конец. Сказал, Мать обязательно вернется, а когда вернешься и ты… — судорожный длинный вздох. С динамиков раздался неприятный звук падения тела об пол. Том отложил пульт в сторону, вновь просматривая страшный момент. — Боюсь, для тебя это сейчас звучит, как полный бред. Извини, что втянул во все это, извини, что… Слова утонули в теплых мягких губах и сорванном в выдохе ругательстве. — Нет, — требовательно и мрачно отозвался Реддл, тяжело дыша, почти задыхаясь, неотрывно глядя на раскрасневшиеся припухлые губы Поттера. — Я хочу… Он толкнул подростка на пол, и тот болезненно поморщился. Гарри смутно понимал, чего именно там хочет Том, учитывая ледяные, неприятные прикосновения его ладоней под смятой рубашкой и очень убедительные мазки губ по лицу, мало походящие на поцелуи: парень словно бы пытался испить Поттера до дна, поработить и стереть до зияющей пустоты. Тело бывшего друга стало напоминать камень, что и не сдвинуть с места, — намертво захлопнувшуюся крышку гроба. — Я… — он вжался в висок лежащего на полу подростка, замирая. Гарри продолжал смотреть в потолок. А Том непрерывно и полубезумно шептал: — Я очень-очень хочу, прошу, мне… Хочу, Гарри, дай мне, и я верну все, что попросишь, столько сердец… К твоим ногам положу. Просто позволь, я… Поттер опустил ладонь на мягкие кудри бывшего друга. Было ли полным эгоизмом использовать более светлую и милую версию куколки-чудовища? Оболочку без нужных воспоминаний? Было ли это предательством по отношению к детской слепой влюбленности? До этих самых пор Том вел себя так сладко-хорошо, обычно, не используя чертову Бездну, как предлог, чтобы использовать самого Гарри. — Мы ведь это уже делали, — Поттер погладил макушку Реддла, и тот приподнялся на руках, чтобы заглянуть в бледное лицо. Черные глаза отливали безумием, будто бы память никуда не терялась, будто бы маленькое чудовище, запертое в теле почти мужчины. — Хотя раньше ты был милее, знаешь. Такой нежный ребенок с кукольным личиком. — Прости, но я вырос, — слишком серьезно возразил Том, и его безумие испарилось, как по щелчку выключателя. — Я восстанавливаю память. По крупицам. Постепенно. И многое понимаю. Кажется, я довольно умный, — он потянул слегка удивленного парня за кисть к своему паху. — Гарри, потрогай, мне очень хочется… Я… Разве я не могу делать интимные вещи со своим возлюбленным, со своим парнем? «А… Мы же встречаемся. Точно. Мой парень, Том Марволо Реддл», — рассеянно подумал Гарри, приподнимаясь на локте правой руки, чтобы мягко обхватить ртом полноватую нижнюю губу подростка, пройтись кончиком языка до левого уголка, мазнув по верхнему ряду зубов, чмокнуть дрогнувший подбородок, слегка жесткий от недавно сбритой щетины. Ладонь нащупала промежность Реддла, сжимая очертания твердеющего органа. — «Тогда все в порядке». — Погоди, — озадаченно пробормотал Поттер, когда его начали выворачивать из рубашки — поспешно, почти судорожно, чужие губы столкнулись с собственными — покрывая слишком частыми, быстрыми поцелуями, забирающими все мысли, сбивающими с толку. — Не здесь. Ремус же… — Нет. Нет, нет. Том сдернул с Гарри штаны, но тот рассмеялся, когда у второго парня не получилось стянуть штанины с ботинок. Казалось, они уже выросли, но секс все равно оставался неловким и немного поспешным, скомканным. Смех оборвался, едва Поттера одним махом перевернули на живот, отчего тот преболезненно стукнулся локтями и подбородком об пол. Зачем вообще так торопиться? Поттер думал, этой новой личности присуща нежность. Или хотя бы ласки. В детстве они были очень нежными в тактильной любви. — Прости, — пробормотал Реддл, крепко обнимая не особо-то и сопротивлявшегося этому всему парня со спины, горячо шепча ему на ухо: — Я знаю, знаю, но в следующий раз будет лучше, просто сейчас я… Ты должен понять, я хочу тебя. Прости, прости, прости… Но ты так долго меня отвергал. «Долго? Но ведь прошло всего несколько…»       Гарри распахнул рот в беззвучном крике, вставшим комом в горле и удушьем — забитым там лесным болотом, его ногти отчаянно заскребли по полу, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы пережить боль проникновения горячего твердого члена. Поттер извивался и шипел в чужих руках, пытаясь найти позу, где быстрые неровные толчки перестанут казаться мучительными, стирающими, острыми, сухими. Болтавшиеся на икрах штаны и нижнее белье на бедрах казались туго стянутыми веревками, тяжелая хватка ладоней мешала свободно двигаться, левую ушную раковину оглушало частое шумное дыхание, от боли брызнули слезы из широко открытых глаз. — Да, прошу, вот так, я… — словно в бреду шептал Реддл, хаотично шлепая бедрами по ягодицам удерживаемого им подростка, и не то чтобы Гарри пытался выбраться из-под тяжелого тела, но сменить позу или хотя бы контролировать скорость и глубину боли — пожалуй, больше всего. Он вообще не помнил, чтобы в детстве их ласки были хотя бы немного неприятны, но и так далеко они еще не заходили. — Сейчас, я сейчас, потерпи… Поттер ударил кулаком об пол, не сдержав высокий судорожный звук, сорвавшийся с губ, начиная замечать, что едва он сильнее сжимался на быстро и рвано толкающемся в него пенисе, тем становилось больнее, пытаясь расслабиться, но вместо привыкания, облегчения или удовольствия, казалось, становилось только хуже: боль продирала по позвоночнику к шее, от бившихся об пол ребер к коленям.       Кажется, его сейчас просто стошнит.       Гарри, не сумев совладать с собой, с силой укусил себя за предплечье, стараясь отвлечься, когда с еще одним грубым толчком Реддл секундно замер, сменяя темп на более рваный, неритмичный, быстрый, подводя к себя к разрядке, а своего партнера — к точке безумия. Поттер видел перед собой перевернутое кресло, разметавшиеся по полу бумаги его личного дела, упаковку из-под кассеты, несколько капель крови на стене и смятом ковре.       Сгнившая мразь в углу кабинета скреблась особенно отчаянно и зло, перемежаясь с цоканьем ивовых веток в стекло оконного проема. — Заниматься сексом — так хорошо, — в блаженстве нашептывал Том, пряча лицо во влажных волосах. Он задышал чаще, вбивая тихо скулящего подростка в пол бедрами, сжимая его грудную клетку крепче, крепче и крепче, и с протяжным мелодичным стоном замер, подбрасывая последним мощным толчком себя вместе с партнером выше, сдирая локти и коленки Поттера об пол окончательно. — Я… Извини, кажется, я кончил внутрь тебя, — Реддл испустил еще один полный удовольствия и счастья стон. — О, Бездна, как же ты хорош… Гарри обессиленно рухнул лбом на поврежденную зубами руку, хрипя открытым ртом, темнота перед глазами рябила и искажалась, как помехи старой кассеты. Растянутое вокруг пульсирующего члена отверстие резало воспаленной, стертой болью, бедра занемели, пальцы с обломанными ногтями обессиленно покоились на бороздах от них, сердце колотилось, как отбойный молоток, не собираясь успокаиваться, из-за звона в ушах парень даже не слышал, что там бормотал Реддл — скорее всего, очередной сумасшедший бред сопливой чепухи. — Да ты п-психопат ненормальный, — наждачным голосом просипел Гарри, предпринимая первую попытку пошевелиться и тут же искривившись всем лицом. — В-вытащи, черт бы тебя… Сверху раздался шорох, анус ошпарило повторной болью, а последующая холодная пустота заставила сжаться и с тихим стоном затрястись. Кажется, у него поднималась температура — знобило. Поттер решил замереть и вообще не двигаться, не имея представления, как в таком состоянии доберется до дома. По ощущениям словно раскаленный крест ввинтили в задницу, так и оставили. — Как ты? — ласково спросил Том, погладив мокрую от пота спину. — Тебе было приятно? Можно мне потрогать твою дырочку? Теперь ты меня полюбил? Я… Гарри громко зарычал, с трудом отползая в сторону: — Б-блять, да я больше никогда не!.. Гарри повернул голову к Реддлу, полностью отделяя себя от происходящего на экране. Из обеих ноздрей вязкими изломанными линиями потекла кровь, пачкая зацелованные, искусанные губы. Головокружение искажало черты лица Тома, две громадные черные дыры на месте его глаз жрали свет, и гниющая темнота проникла полностью, заставляя тяжело рухнуть в готово подставленные руки парня. — Тик-так, тик-так, — будто сквозь толщу воды донесся настойчивый шепот перед тем, как Поттер провалился в забытье.       Когда Гарри вернулся домой, он обнаружил решетки на своих окнах. Несколько долгих минут смотрел на них с ничего не выражающим лицом, опустился на свою кровать и замер, переведя взгляд на пальцы. Дамблдор сказал, теперь все в порядке. Жить своей жизнью, учиться в школе, слушаться родителей и больше не гулять по запретному Старому Пепелищу. Носить крестик, читать молитвы, посещать служения Доброму Боже в храме, и все будет хорошо.       После случившегося кошмара Лили долго гладила сына по волосам и крепко к себе его прижимала, тихо плакала. Мальчик не отвечал на объятия, но просто стоял, ожидая, пока мать не отпустит. Джеймс прятал глаза и сам прятался, глупый.       Неделю за неделей Гарри заново учился говорить с людьми и спать с выключенным светом. Доверять родителям и любить их учился практически месяц. Все-таки, он был очень послушным и добрым ребенком. Дамблдор навещал пару раз, проверяя. Наверное, мальчик сдавал его тесты, раз старик больше не делал больно.       А затем… Ноги сами принесли Гарри в поместье Реддлов. Поттер не знал, почему. Зачем ему видеться с больным аутистом, увязшем во грехе и выдумках?.. Гарри осторожно постучал в большие двери, не надеясь получить ответ. Ему запретили приближаться к этому Тому, так почему…       Высокий мужчина открыл мальчику, несколько мгновений разглядывая бледное личико. Выглядел хозяин поместья изможденным и истощенным, убитым страшной бессонницей. — Входи. Гарри усадили за обеденный стол и налили слабого чаю с молоком и медом. Поттер смутно помнил, что отец того аутиста относился к нему очень тепло и по-доброму. Реддл-старший сел рядом и спрятал лицо в больших ладонях, привлекая к себе все внимание ребенка. Он машинально нащупал под рубашкой свой крестик. — Где Том? — Вы больше не должны встречаться. Поттер молча смотрел и слушал, не притрагиваясь к ароматному напитку. — Он… На лечении. Мой сын, это отродье… — мужчина издал шумный вздох. — Был особенным ребенком с самого рождения. Буйным, своенравным, озлобленным и очень неспокойным ребенком. Мне нравилась ваша дружба, а когда ты впервые здесь появился, Гарри… Решил, что ты сможешь исправить Тома. Социализировать, привить Веру и правильные эмоции, правильные реакции, чего я сам не сумел. Не сумели ножи, цепи и колодки. А молитвы-то, — он махнул рукой. — Друзья — очень важны, и это хорошие человеческие отношения, Добрый Боже поощряет близкие связи… Но… После того, как вы встретились, Тому стало гораздо хуже. Более того, он и тебя за собой до самого дна утащил, что даже Дамблдор… Реддл-старший ненадолго замолчал. Поттеру казалось, мужчина говорил сам с собой, совершенно забыв о незваном госте. — Том… Греховнорожденный. И я понятия не имею, кто или что — его настоящий родитель. Моя жена долгое время скрывала свою причастность ко злу, прятала эти свои… книжки. Меропа родилась на Старом Пепелище, ее нашли младенцем, кричащей на дне высохшего колодца — так шептались люди, да кто ж докажет теперь… Она словно околдовала меня… Я… Почти ничего не помню. Не было таинства брака, таинства рождения, Меропа никогда не молилась, не носила креста, и никто — никто этого не замечал. А когда родился Том… Мужчина отнял руки от отсутствующего лица, пустого и безразличного, и повернул голову в сторону окна. — Когда он впервые открыл глазки, то не кричал и не плакал. Он рычал, как зверь. Поттер мелко вздрогнул, покрываясь мурашками и тупой легкой болью в затылке. Нечто скользнуло по краю сознания, страшно знакомое, страшно тоскливое. И тут же пропало без следа, оставив после себя что-то мирное и вялое. — Гарри, — Реддл будто очнулся, как-то ошарашенно уставившись на странно спокойного ребенка. — Не приходи больше.