И имя мне — легион. [Лк. 8:30]

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.»

      Реддл оказался просто неподъемным. Гарри пытался тащить его на своей спине, тянуть за ноги и за руки, подстелил под его тело ветровку, однако парень словно бы под две тонны весил, и дальше двух метров Поттер его протащить не сумел.       Измученный юноша рухнул на дрожащие колени, запрокидывая голову и почти захлебываясь оглушающими потоками дождя, хлещущего, словно пытавшегося попасть им под поры и выйти наружу длинными скользкими червями — задыхающимися в земле. Гарри тоже отчаянно задыхался в петлях нереальности: он опять использовал Силу, он выскользнул из заколоченного на все ставни и замки дома в ночь, он нашел пропавшего Дьявола и пытается спасти. Пальцы все еще стискивали изуродованные странными шрамами бледные запястья до вмятин-полумесяцев от ногтей, Гарри чувствовал подушечкой большого знакомую темную родинку, какую очерчивал тысячи раз. — Да что же это!.. — в отчаянии шептал он в темноту жуткого ливня, тяжело отдуваясь ртом. Ему нельзя, нельзя использовать так много Силы! Но… — Пропади же ты пропадом… — юноша в мучении простонал и с силой шлепнул по обнаженной груди бессознательного человека ладонью: — Пустой вес. Внутри нечто пело, приветствовало его, откликалось и насыщало, мучило, мучило, мучило. Грянул погребальный всякому здравому смыслу гром, вслед за холодной молнией, на миг осветившей карикатурный сюжет спасения в глухом лесу: Поттер бежал вперед, что есть мочи, неся на руках Реддла, как чертову девчонку, пока колдовство продолжает действовать. Он не мог допустить повторного использования Силы, Бездна уже просыпалась, отзывалась и пела в нем. — С мертвого ребенка, со злобного чертенка, — хрипя, пытаясь тянуть певучие ноты с полным отсутствием воздуха в легких, Гарри сопротивлялся, прорываясь дальше по скользкой мокрой земле, постоянно поскальзываясь, избегая тянущихся от стволов деревьев черных рук. Они грубо хватались за волосы, дергали недвижного Тома за руки и ноги, тянули за одежду и толкали, гоня вперед. — В могильную землю, час расплаты замедлю, а когда придет рассвет… Поттер резко согнулся, уходя из-под летящей в них толстой ветки, сорванной порывистым ураганным ветром, но бездна мурлыкала песню вместе с парнем, оберегая, даря возможность выбраться к спасительному свету фар вдалеке.       Вновь сверкнула изломанная молния. Какая страшная ирония. — А когда придет рассвет… Чернильная рука дернула за левую щиколотку, и Гарри с задушенным вскриком полетел вниз вместе с Реддлом, утыкаясь носом в его ледяную шею и отчаянно жмуря глаза. Ливень хлестал по спине, Том так и не пришел в себя, однако зов Матери-Бездны в венах смолк, как и пропали влекущие руки. «Брось его, просто брось здесь», — прорвались секунды слабости, заставив подростка мучительно скривиться. Он тяжело дышал, стараясь восстановить ритм дыхания, чтобы продолжить путь. Бывший друг оставался ледяным и твердым на ощупь, и только громкий, барабанный стук сердца заставлял верить, что это существо все еще живо.       Тук-тук. Тук-тук.       Гарри вздрогнул, отвлекаясь от чужого сердцебиения: впереди отчаянными прерывистыми сигналами загудел клаксон фордика Уизли. Неожиданный звук среди непроглядного ливня походил на зажегшееся в грудной клетке теплое пламя, подарившее силы подняться на ноги и притянуть обратно к груди Реддла. Его голова запрокинулась назад, обнажая беззащитную шею, покрытую родинками, острый кадык и слегка темный от едва отросшей щетины подбородок.       Безобразно. Том выглядел, как самый обыкновенный подросток. Уму не постижимо.       Оказавшись возле машины друга, Поттер свалил Реддла на заднее сиденье, на несколько секунд прижимаясь лбом к его обнаженному твердому бедру, пересиливая еще одну вспышку слабости и нежелания бороться. Очевидно, что при нынешнем раскладе придется сделать тяжелый выбор. И даже не один.       Поехать в отделение полиции или к дому? К их тайной хижине? Насколько серьезная помощь требуется парню? Если Гарри очень экономно и аккуратно использует Силу, а к рассвету очистит себя молитвами, то родители ничего не заметят… Не узнают… Не поймут… Для них всех — Том Марволо Реддл — всего лишь несчастный запутанный аутист. Тем не менее, Гарри запретили и близко к нему подходить, а если Поттер так внезапно заявится с пропавшим мальчиком на руках, которого по невероятно подозрительной точности нашел в ночном лесу под испепеляющим следы ливнем…       В голове всплыло добродушное лицо Альбуса Дамблдора, спину опалило острой фантомной болью, Бездна в глубине тела встревоженно всколыхнулась, видимо, и Мать помнила давнишнюю трагедию. Еще бы, ведь и принимала непосредственное участие в том кошмаре.       Гарри с трудом оторвался от тела Тома и закрыл заднюю дверцу машины, сваливаясь на переднее сиденье, как мешок со сгнившими листьями, собранными по весне, и чувствуя себя так же. Рон все еще неподвижно сидел, сложив руки на руль и добродушно-отстраненно улыбался в черное лобовое стекло, будто видел посреди леса давнего друга. Поттер медленно поднял руку и сделал жест Силы, пробормотав: — Прости. Подчиняйся. Езжай к школе. Гарри оставит ему деньги и за бензин, и за чистку салона из своих карманных средств, чтобы не смущать старших Уизли, а историю обязательно придумает.       Он прижал кулак к груди, где сделал небольшой кульбит сердечный ритм, оплетенный первыми ростками тьмы, уговаривая себя быть храбрым, оставаться разумным и сохранять рассудок. Семена Бездны никогда не искоренить до конца, и она будет прорастать каждый раз, когда Гарри к ней взывает, даже если просто вспоминает о ней и Томе, даже те дурацкие копии жутких дневников растворяли створки в теле Поттера еще шире. Это не значит, что парень опустит руки и перестанет бороться. Теперь он хотя бы знал способы.       Поднимать бессознательного Реддла пришлось через то же окно, по воздуху. Комната все еще опутана могильной тишиной древнего колдовства, и вряд ли родители вообще вспомнят о своем сыне в ближайшие двое-трое суток без разрешения. Если побороть тьму молитвами до рассвета не получится, то…       Но едва ступни Поттера коснулись мягкого ковра, звук ливня пропал, как и любые другие сторонние шумы, оба тела вновь повалились навзничь, и сознание вяло сопротивлявшегося подростка волнами прибоя накрыла Мать.       Гарри наблюдал за своей высунутой из открытого окна ладонью, обдуваемой сильными потоками теплого ветра. Машина отца виляла по извилистой трассе, и жаркое солнце то слепило глаза одиннадцатилетнего мальчика, отогревая кожу, то пропадало за очередным поворотом. Пахло искусственной кожей, дешевым освежителем воздуха с запахом синтетических апельсинов, висевшим под треснутым зеркалом заднего вида, мамиными сладкими духами и папиным дурацким кремом от загара, каким он мазал лицо и одну руку.       Поттеру очень нравилось ездить в автомобиле, даже если иногда — как в подобные дни — солнце разогревало металл так, что становилось трудно дышать, и вечно неработающий кондиционер заменяли настежь опущенные оконные стекла. Газировка со вкусом груш давно стала теплой и невкусной, а приготовленные еще дома бутерброды с ветчиной странно попахивали, и семья неуверенно решила покушать уже в Общине, по приезде в новый дом.       Ну, как новый… Мать и отец выросли в том странном месте, однако получили разрешение от Главы на высшее образование с обязательным условием возвращения. Гарри не помнил то место, до того, как Джеймс и Лили уехали во Внешний Мир: был еще слишком маленьким, но и в более сознательном возрасте, не сказать бы, что много понял и увидел, будучи вечно запертым в доме, окруженном высоким забором и густым садом. Поэтому «возвращение» в Общину воспринял с энтузиазмом и радостью, ведь там он пойдет в школу и встретится с другими людьми и детьми!       Он не сидел раньше дома круглосуточно, конечно же. Родители возили мальчика вместе с собой на Молебны в лес, на омовения в ледяное горное озеро (раньше он ненавидел это, такая холодрыга! Однако немного позже мать разъяснила важность ритуала, научила правильно входить в транс, и впоследствии Гарри получал настоящее наслаждение), на несколько иных интересных ритуалов и жертвоприношений среди небольшой кучки других послушников их Веры. Как оказалось, по миру было несколько крупных Общин, люди старались держаться вместе, отрицая грех чужаков и их странных религий.       К девяти осознанным годам Поттер-младший получил свой первый нательный крестик, чему был страшно горд. Очень красивый знак. Гарри нравилось вертеть крестик в пальцах, разглядывая его, нравилось рисовать на бумаге: три косых острых луча с парой ольховых листочков на каждом конце, заключенных в резной лотос.       Когда они вернутся в Общину, то Глава вместе со Старейшинами и Служителями проведут над ним таинство, где ребенок получит собственные знаки и предназначение в их городке. Будет ли покидать его, станет ли Служителем или простым строителем, конечно, пожелания и характеристики людей в обязательном порядке учитываются, но и нужды жителей тоже следует соблюдать. Конечно, Поттер-младший волновался. Но уж точно не боялся: когда тебя с рождения воспитывают в Вере, сложно испытывать к ней любой негатив. Мать говорила, из Гарри может выйти замечательный книгописец и художник. Отец надеялся, что мальчик посвятит жизнь учениям и в будущем начнет наставлять других детей.       Гарри хотел… Чего-нибудь. Что угодно. Нечто неясное, просто, чтобы прижился хоть как-то. Найти друзей, увидеть огромную Общину, а не небольшой кружок людей на ритуалах. Получить свои первые знаки.       У Лили они были на хрупких кистях: узоры из тонких шрамов, в виде красивых цветов. Она и занималась растениями, озеленением, выращиванием и скрещиванием различных культур, отвечала за посевы и урожай. У Джеймса шрамы располагались на шее в виде строгих четких линий-зарубок, уходя к ушам. И занимался мужчина перевозкой различных товаров из больших городов в Общины: все, от стройматериалов до книг, музыкальных пластинок и тканей. Дома отец бывал редко, однако старался проводить время с семьей, как можно чаще.       Шрамы аккуратные, красивые и бережные, ни одной лишней черточки, это были выпирающие над кожей белые уплотнения-линии, мама называла их рубцами, хотя это слово не очень нравилось Гарри.       На подъезде главной дороги к Общине стояла высокая смотровая вышка, а на ней и снизу — широкоплечие мужчины с оружием и суровыми лицами. Джеймс вышел из машины, хлопнув дверцей, а Гарри с любопытством высунулся из окна по пояс, неприлично таращась во все глаза на ближайшего из чужаков. Тот подошел к машине и весело подмигнул ребенку, перевесив автомат за спину и потрепав черные непослушные волосы. Похоже, их семью узнали сразу, как и машину, а остановились они, чтобы глава семейства вдоволь поболтал со старым знакомым.       Лили на это только с забавой фыркала, ворча, что такими темпами они пропустят все таинство посвящения, и Гарри придется отправляться обратно к грешникам куковать. Мальчик на такое праведно возмутился, во весь голос зовя Джеймса сесть обратно за руль, и в ответ охрана смотровой вышки только громко смеялась.       Наконец, они продолжили путь по укатанной, но неасфальтированной дороге, окруженной густым лесом. Пахло сочной зеленой растительностью, разогретой корой дерева и цветами: дикой розой и нежной лавандой, но под тяжелыми кронами стало заметно прохладнее, и раскаленный на трассе металл автомобиля начал медленно остывать. Гарри опять высовывал левую руку, сшибая пальцами пролетающие мимо ветки кустарников и высокую траву, иногда задевая кончиками пальцев благоухающие яркие бутоны, покрывающие бледную кожу желтой и серебристой пыльцой.       Поттер нащупал на груди, под плотно застегнутой рубашкой, нательный крестик и украдкой улыбнулся.       Первое знакомство с уличными мальчишками вышло абсолютно провальным. Мать вытурила излишне любопытного сынишку на улицу, чтобы тот позволил взрослым распаковать вещи, встретить грузовик с мебелью и устроиться в старом-новом доме, пообщаться с Главой и Старейшинами, обговорить поступление в школу и… всякие другие взрослые и скучные дела.       Первым мальчик наткнулся на небольшую группу сверстников и направился прямиком туда без стеснения и предубежденностей. Джеймс легкодушно сказал просто подойти, представиться и предложить дружбу. У Гарри раньше никогда не было друзей, и он не знал никаких ритуалов знакомств, не имел опыта в общении с чужаками. Знал, что нужно быть вежливым, честным и улыбчивым. — Привет, — поздоровался он с широкой белозубой улыбкой, прямо и пристально посмотрев на удивленного мальчика со светлыми волосами и ледяными голубыми глазами. Тот стоял в центре, и невольно Гарри обратился именно к нему первому. — Меня зовут Гарри Джеймс Поттер, я переехал в Общину этим днем, люблю мамино печенье, звук скрипки и Теплый Период. Давайте дружить и играть вместе! Дети смотрели на новичка уже ошарашенно. Из рук пухлого мальчика выпал самодельный потрепанный мячик. — Фрик, — вырвалось у темнокожего ребенка. — Еще один. Поттер в непонимании повернул к нему голову, все еще улыбаясь, но ответить не позволил все тот же светловолосый незнакомец: он громко рассмеялся, до покрасневших щек позабавленный странным персонажем, его дурацкой одеждой в виде безупречно выглаженных серых брюк, блестящих черных туфелек, белой рубашечки и серого, застегнутого на все пуговицы, кардигана. Гарри, конечно, заметил, что эти ребята были одеты намного более раскованно и легко, почти неприлично открыто и развязно, однако не придал этой разнице значения. Мама любила, когда все вещи выглядят опрятно, любил и ее сын. — Катись отсюда, — с насмешкой ответил мальчишка, наконец, отсмеявшись. — Только не стой рядом, ты воняешь, как зубрилка. Фрик. — Зубрилка? — переспросил Гарри, улыбаясь сильнее, ведь смех — это всегда очень дружелюбно и хорошо. Какие замечательные ребята! Он шагнул к ним ближе: — Вы играете в мячик? Я знаю одну очень хорошую… — Ты чего, оглох? — грубо вклинился другой и резко толкнул Поттера, отчего тот едва не упал, но успел сохранить равновесие, чтобы не запачкать брючки. — Проваливай, фрик! Гарри выглядел изумленным и обиженным, отходя в сторону и все еще слыша смех. Отчего-то он показался неожиданно обидным. Как что-то хорошее может быть настолько грустным и неправильным? Он впервые сталкивался с таким замешательством, с такой странной ситуацией. Как мальчики могли не принять его дружбу? Почему? Гарри сказал что-то не так?       В итоге весь день Поттер просидел в одиночестве, иногда с надеждой и тоской поглядывая на других ребят, но те обходили незнакомца стороной, явно не заинтересованные в чужаках.       Завтрашним утром Гарри вновь вышел на улицу, но уже более подготовленным заботливыми родителями: гладко причесанным, с красивой нежно-зеленой бабочкой под накрахмаленным воротничком и бумажным пакетом душистого домашнего печенья с корицей и медом. Той компании с белобрысым мальчишкой поблизости не оказалось, зато Поттер впервые встретил Его.       Незнакомец примерно того же возраста, веса и роста одиноко сидел на железных качелях, легонько покачиваясь туда-сюда, вырисовывая длинной палкой на песке непонятные узоры. Вокруг больше не было никого из детей.       Кудрявые темные волосы прикрывали лоб и глаза, кожа слишком бледная для середины Теплого Периода, худое тело укрывала душная на вид кожаная черная куртка, под ней виднелась такая же черная одежда в виде майки и коротких шортиков, но, в отличие от Гарри, незнакомец оказался полностью бос. Очень странный выбор одежды. Юноша видел нечто похожее на более взрослых людях, когда посещал Молебны, отец называл их панками, неприязненно морщась.       И почему-то у мальчика не было нательного крестика.       Поттер взволнованно помялся на месте, не зная, как отреагирует будущий друг, станет ли обидно смеяться? Толкнет ли?       Гарри заучил новые слова, уже со стороны матери, и когда он подошел к парню, произнес уже более сдержанно, без широкой улыбки: — Привет. Меня зовут Гарри, и я здесь недавно. Хочешь печенье? Незнакомец вскинул голову, сталкиваясь с ним пронзительными черными глазами, вогнав Поттера в священный трепетный ступор: до чего странными показались эти глаза, не ловившие отражений и бликов, как матовая грязь или ночное беззвездное небо. Лицо — невероятно хорошенькое, почти кукольное от красоты: очерченные и полные розовые губы, фарфоровая гладкая кожа, идеальные дуги темных бровей, длинные девичьи ресницы. Только мазутные жуткие глаза навевали неясные страх и беспокойство. Гарри подвис, засмотревшись. — Хочу, — голос ребенка — тихий и мелодичный, почти певучий, но определенно не девичий. Он протянул ладошку, а Гарри впервые увидел его испещренную шрамами кожу. Неровными, хаотичными, лишенными смысла и последовательности. Это не было узорами или знаками, но настоящими уродливыми рубцами. Поттер осторожно вложил в тонкие красивые пальцы ароматный кусочек, хотя и не ощущая брезгливости к повреждениям, все же, стараясь не касаться кожи. Раны выглядели старыми и зажившими, но вдруг они все еще причиняли боль? — Давай дружить? Незнакомец еще долгое время пристально вглядывался в лицо Гарри, перед тем, как медленно опустить длинные пушистые ресницы вниз. Он откусил небольшой кусочек печенья, на секунду замирая. На обнаженные бледные коленки посыпались крошки. Поттер заметил там россыпь красивых кофейных родинок в обрамлении таких же хаотичных шрамов. — Том, — в итоге произнес мальчик, поднимаясь на ноги и немного возвышаясь над не отступившим назад Гарри. Качели качнулись от рывка и ржаво, тревожно скрипнули. — Том Реддл. И я буду твоим другом, — Том провел указательным пальцем вдоль грудной клетки второго ребенка, попадая под острый воротничок его рубашки и стягивая нежно-зеленую бабочку вниз. — Порадуйся. Поттер ослепительно и облегченно улыбнулся, не удержав вспышку яркой радости на сердце, оглушительной и всепоглощающей. Реддл тоже слегка приподнял уголки губ вверх, протягивая новичку узкую кисть для рукопожатия. Она оказалась невероятно ледяной на ощупь, но очень мягкой.       Наконец, наступил день долгожданного таинства. Гарри, укутанного пропитанной чем-то хвойным и пряным простыней, повели в лесные пещеры, под древний каменный грот для омовения. Ледяная вода студила мгновенно занемевшее тело, колола тысячами иголок кожу, однако Поттер лишь расслабленно прикрывал глаза, позволяя себя несколько раз погрузить с головой.       Старейшины по-доброму улыбались такому спокойствию и уважительно кивали старшим Поттерам: не часто дети добровольно проходили обряд, не вырывались, не рыдали и не пытались сбежать. Сразу видно правильное, праведное воспитание. Мама тоже нежно улыбалась сыну, подбадривая одним лишь взглядом.       Мальчика подхватили под руки и вывели на скалистый берег, надевая на шею благоухающий венок сплетения трав и цветов. Своды мрачной пещеры озарялись факелами и огромной жаровней с углями и костями мелких животных, пламя бликовало на темном озере; начали зачитывать длинные певучие молитвы, славя их Доброго Боже. Гарри опустился на колени, склоняя голову, мокрые пряди мгновенно облепили все лицо. Глава опустил на макушку ребенка ладонь, нашептывая в полутьме, на обнаженной спине выводили душистым маслом узоры. — Открыт и чист, преклонился, — старый Служитель мазнул по лбу парня двумя пальцами то же ароматное масло, второй рукой рисуя на щеках, носу и подбородке, на плечах, шее и груди кашицей из давленных ритуальных ягод простые линии защиты от пугающей Бездны. — Дарую Веру, необрушимую. — Необрушимую, — хором шепчущих голосов вторили другие люди, подступая ближе полукругом. Главный Служитель медленно водил длинной железной спицей над огнем большой жаровни, раскаляя ту докрасна. Гарри не отводил глаз, не дрожал и не сопротивлялся, увлеченный в трепетный транс. Голова кружилась от аромата благовоний, кровь бурлила, кожа словно вибрировала от странного опьянения. — Дарую верность и любовь, непобедимые. — Непобедимые. Мальчик приподнял руки ладонями вверх, не морщась, едва кожу разрезал ритуальный кинжал, пуская кровь, а в раны начали аккуратно забивать священные цветы, как телесное единение с их Верой. Красные капельки разбивались об острые камни, стекали к бледным обнаженным коленям. За спиной плескалось ледяное озеро.       Сейчас решалась судьба Гарри. — И будешь нести ты Веру в сердца невинные, пока восходит солнце и милует нас от Бездны Боже. - Да помилует нас от Бездны Боже. Поттер прикрыл веки, ощущая, как к его лицу подносят раскаленную, пышущую страшным жаром, спицу.       Гарри лежал в белоснежной ванне прямо в уличной одежде, измарав ее и кафель вокруг грязевыми разводами и сорванной травой. На полу — комья земли, в волосах, на теле. Исцарапанное ветками лицо, содранные колени и ладони. Поттер просто лежал без движения и безучастно пялился в стену напротив, никак не реагируя на реальность.       Тьма медленно подступала, обволакивая его, укутывая в огромные непроглядные крылья, сужая зрение, заглушая слух, утрачивая личность. Гарри дышал через раз, очень медленно и мало вдыхая короткие глотки воздуха, сердце тоже билось гораздо тише и спокойнее, словно в глубоком сне. Ливня слышно не было. Реддл остался лежать на полу, раскинув руки, в комнате парня.       Все становилось таким пустым и бессмысленным. Знакомым. Вернувшимся.       Поттер медленно поднял голову, касаясь затылком бортика ванны, подтягивая ноги к грудной клетке и слабо обвивая ладонями израненные колени. Конечности казались ему чернильно-черными, гнилыми и чужими, уже заполненными Бездной под завязку. Она подбиралась ближе к сердцу, ближе и ближе, уже шепчась в венах, напевая среди слипшихся от земли прядей волос. — Тьма, — хрипло произнес подросток, и лампочка в ванной комнате мгновенно погасла, оставляя после себя небольшой желтоватый след медленно затухающей вольфрамовой нити накаливания. Теперь присутствие Матери ощущалось куда больше, будто Бездна навалилась всей своей многотонной массой на измученное тело.       Таким бессмысленным и знакомым, что не хотелось бороться. — Свет. Лампочка беззвучно зажглась.       Гарри считал секунды, изучая скорость приближения черных вен от конечностей к телу, к самому сердцу. Медленно, но неотвратимо. Пальцы стиснули поджатые к груди ноги еще крепче, силясь сдержать рассыпающиеся осколки и крадущуюся все ближе и ближе Мать. — Тьма. Комната утонула в еще более оглушающем, слепящем мраке.       Поттер не боялся ни ночи, ни темноты. Темнота Бездны — куда страшней. После четырех лет ее полного отсутствия губительные ощущения накрывали с головой, подобно штормовым волнам, подобно огромным глоткам спертого болота. Желудок забивается раньше, чем Мать забирает сердце. — Свет. Вспыхнувшая лампочка засветилась с резким электрическим грохотом-вибрацией высоковольтных проводов.       Настолько бессмысленным и глухим к жизни, что не было сил и дальше держать створки закрытыми. Пустая беспросветная трагедия их общей безысходности.       Гарри сполз ниже, размазывая грязь, прижимая испачканное и израненное лицо к холодной эмали. — Тьма.