Ab cinis in flamma (в режиме редактирования)

Ветер пропах жженной древесиной, что обжигала нос и горло при каждом новом вдохе. Эльмина прищурила глаза, что нестерпимо слезились от едкого горячего дыма, исходящего от накаленной почерневшей каменной кладки. Летающий в воздухе сизый пепел был столь густым, что ничего невозможно было разглядеть, и погружал все вокруг в непроглядную пелену. Дева шла вперед, совершенно не зная, куда именно направляется и что может находится впереди. Однако недолго она пребывала в неведении. Очень скоро среди плотного белого тумана выплыли знакомые очертания круглого каменного колодца, древесное покрытие которого превратилось в прах под жгучими языками пламени. Ныне он был больше похож на глубокую выложенную камнем скважину. Повернув голову по левую сторону, Эльмина лицезрела перед собой высокую почерневшую от копоти крепость с редкими маленькими окнами и несколько схожих башен за ней, какие были окружены защитной стеной вокруг внутреннего двора, где и находилась сейчас девушка. Ныне крыши всех до единого строений обвалились внутрь, разрушив в некоторых верхушки кладки. Место, что казалось Эльмине невероятно красивым и величественным после небольших простых домов ее деревеньки, теперь навевало пугающую нагнетающую тишину, что иногда прерывалась звоном в ушах от легкого порыва ветра. Дева нервно сглотнула, потирая горло и глядя на обрушенные темные здания; она чувствовала, как ей становится все тяжелее дышать от осознания того, что это было сотворено ее руками. Слух вдруг уловил чей-то тихий шепот, отчего Эльмина вздрогнула, повернувшись в сторону - никого не заметила. Через мгновение шепот повторился с другой стороны, заставляя деву вновь обернуться, но вновь никого не увидеть. Вначале было сложно разобрать какие-то слова, казалось, это лишь обман порывов ветра, однако уже через несколько мгновений дева могла разобрать обрывки слов: — Это все ты… Ведьма… Ты виновна... Князь умер… из-за тебя... Эльмина сжала ладони, ощущая, как комок леденящего душу страха подходит к ее горлу и овладевает ее разумом. Она не понимала, откуда доносятся эти жуткие голоса, однако они становились все более отчетливыми и различимыми, словно их обладатели становились ближе. Они окутывали зловещим шепотом уши девушки, поглощая ее в цепенеющий омут, заставляя ее замереть на месте без возможности пошевелить даже пальцем. Мимолетное странное движение сбоку вывело Эльмину из напряженного остолбенения, заставляя развернуться в сторону источника и едва ли не подпрыгнуть на месте. Она надеялась, что показавшееся было лишь плодом ее страха, однако, когда это движение повторилось вновь и вновь с различных сторон, Эльмина с холодящим ужасом осознала, что это было не так. Через несколько мгновений среди плотного пепельного тумана показалось несколько очертаний темных людских фигур; девушка ощущала, как ее внутренности сжимаются изнутри все сильнее под давлением все более громкого шепота. Тени продолжали приближаться к ней, пока Эльмина не поняла, что окружена. Наконец дева смогла лицезреть, кем являлись обладатели этого шепота. И едва не обомлела от увиденного ужаса: ее окружило огромное множество людских фигур, чья обугленная, почти до самых костей, кожа полностью почернела, пораженная ярым потоком огня. Их лица были совсем стертыми, лишь углубления глазниц говорили о том, что восставшие сожженные тела глядят на деву, чей голос застыл в немом крике от увиденного. Шепот становился все более хриплым и почти одновременным, словно с каждым мигом к говорящим мертвецам присоединялись новые. — Убийца… Ты совершила это… Ты виновна… Твое пламя принесло смерть… Кровь на твоих руках... От удушающего болезненного страха Эльмина часто задышала, прижимая ладони к грудной клетке и хватаясь за свои одежды. Не имея возможности глядеть на окружающий ее зловещий кошмар, девушка крепко зажмурила глаза, опуская голову и зажимая уши в тиски своих рук, но шепот мертвых застилал ее слух, словно проникал ей в голову и сводил с ума. Только сейчас у нее внезапно появились силы, чтобы наконец издать истошный отчаянный крик.... Эльмина вскочила с холодной сырой земли с громким всхлипывающим вдохом, изо всех сил хватая воздух ртом и держась за горло. Чутко спящий Ланселот вмиг очнулся от дрема, напрягаясь всем телом, и схватился за рукоять своего меча, готовясь защищаться, однако быстро сообразил, что опасности нет - деве приснился ночной кошмар. Она дрожала всем телом так, словно ее засунули в глыбу льда, и каждый раз вздрагивала от жутких волн страха, что все еще овладевал ею. Лихорадочно помотав головой в стороны, дева поняла, что увиденное ею было лишь зловещим видением, однако это никак не успокаивало перепуганное нутро. Тревожное чувство не собиралось покидать ее. — Эльмина?- настороженно взглянул он на девушку, но ее не до конца проснувшееся сознание не уловило голос мужчины. Непрерывный шепот Фесты и Морейи и очертания разрушенных стен Калзинского замка создавали в напуганным девичьем разуме ощущения, словно чудовищный ночной кошмар продолжается - дева прижала колени к груди. Взор обволокли мутной пеленой подступающие слезы, перед глазами до сих пор стояли те страшные изуродованные лики. Она знала тех, кого она видела во сне, ибо это были те, чьи жизни она забрала в порыве ярости и жажды возмездия за гибель близких ей людей. Когда дева издала первый всхлип, в груди Ланселота что-то болезненно кольнуло. Мужчина поднялся со своего места и подсел к девушке ближе, сведя брови. — Эльмина, ты слышишь меня?- его широкая ладонь сама легла на хрупкое женское плечо. Теплое прикосновение заставило деву вздрогнуть и поднять покрасневшие глаза на обеспокоенного мужчину. Он слышал, как она подрагивала то ли от холодной дождливой влажности, то ли от страха, и почти злился на себя: Ланселот совершенно не знал, как успокоить девушку, встревоженную неприятным сновидением. — Я больше не могу,- прошептала девушка, опустив взгляд и ощущая, как очередная волна слез душит горло.- Они приходили ко мне, я слышала их. Они говорили, что в случившемся есть лишь моя вина, и они правы. Я виновата. Перед всеми ними. Осознание того, что именно ее пламя совершило такой ужас с телами тех людей, заставило ее, прикрыв ладонью рот, разразиться рыданиями, давая выйти той боли, что долгое мучительное время томилась в груди. Вид Эльмины, содрогающейся в тихих рыданиях, вывел Ланселота из странного оцепенения. В то мгновение он уже не раздумывал о том, как правильно ему поступить и что сказать. Его действия были совершены неосознанно, ведь руководил не пугливый растерянный ум, а что-то, что растекалось приятным теплом в глубине его грудной клетки. Руки его уверенно крепко сжали дрожащие плечи, и мужчина приблизился к ее лицу, почти касаясь своим лбом ее. — То был всего лишь сон,- тихо произнес мужчина.- Страшное марево, что всегда рассеивается при пробуждении, на рассвете дня. Как только солнце покажется из-за горизонта, кошмар рассеется, и свет восторжествует над мраком. Успокаивающий шёпот бархатного голоса Ланселота постепенно утихомирил девичьи всхлипы, давая Эльмине осознание, что увиденное было действительно страшным сном. Горечь являлась лишь в одном: значительная часть того видения была правдой. — Если бы это был лишь глупый ночной кошмар,- горько поджала она губы, шмыгнув носом и глубоко вдыхая влажный воздух.- Но это не так, то призраки моих грехов преследуют меня по пятам вот уже пятый год. И я никак не могу простить себя за то, что совершила. Ланселот наблюдал, как дева нервно потирает бледные ладони, и ощутил сильное желание обхватить похолодевшие женские руки, согреть Эльмину и унять ее тревогу. Однако прежняя привычная робость, что вновь возвратилась к мужчине после мгновенного порыва смелости, не позволила совершить столь вызывающий жест. Но позволить себе оставить девушку мерзнуть Ланселот не мог. — Присядь ближе к костру, тебе нужно согреться,- произнес он, отстраняясь от девы, но мягко подталкивая ее к огню, положив ладонь на спину. Эльмина придвинулась ближе к догорающим краснеющим уголькам костра и, раздув пламя своими силами, протянула руки к нему. Несмотря на уже достаточное пребывание в компании друг друга, Ланселоту все еще было непривычно наблюдать, как дева без страха погружает руки в языки пылающего костра - обычный человек уже давно получил бы ожоги. Но только не Эльмина. И только не он. В голове мужчины промелькнули те моменты, когда тот завороженно глядел на пылающую огненную стену и слышал далекий материнский шепот. Слова матери до сих пор звучат в его голове, словно наваждение. Но теперь он знал почему: они значат намного больше, чем кажется. Именно тогда его взор заметил, как на миг его ладони блеснули изумрудным блеском, распыляя по телу покалывающее непривычное тепло. Неужто тогда на миг пробудилась истинная его часть - дух Пепельного народа, который он, казалось, уже навек потерял? — Мне и раньше снились кошмары,- вывела Ланселота из собственных раздумий Эльмина, что сидела подле мужчины, обняв колени руками и вглядываясь в пламя костра,- однако этот самый жуткий из всех тех, что мне доводилось видеть. Здесь, в Британии, никто, кроме Мерлина, не знает о том, что стряслось. Небось, там, откуда я родом, уже ходят страшные легенды о ведьме, разрушившей княжескую крепость на берегу лазоревого моря. Не удивлюсь, если хитроумные боя́ны домыслили мне змей вместо волос. — Пока мне не удавалось заметить что-то подобное,- усмехнулся мужчина, и слабая ухмылка промелькнула на устах девы. — Возможно, у люда сказание начинается с ужасного действа, но на самом деле все началось с того времени, когда проистекали мои восемнадцатые лета,- решилась поведать свою историю Эльмина, и Ланселот завороженно глядел на девушку, впитывая каждое ее слово и стараясь запомнить в памяти каждую деталь… ...За детские лета Эльмина никогда не славилась особым нравом или наружностью среди здешних ровесниц их деревеньки, хотя ни в коем случае нельзя умалять ее природной девичьей красы. Она была мила, весела и добра, Аяна не раз говорила о том, как сильно та была схожа на родную мать. А когда Эльмина в очередной раз заливалась звонким смехом, бабушка всегда восторженно охала, приговаривая: “Ну, в точности как Любица, словно сейчас отворится дверь, и вновь я увижу ее на пороге дома”. Когда она была еще совсем ребенком, Аяна никогда не имела с ней сложностей - девочка всегда находилась в поле ее зрения, резвясь с остальными ребятами у водоема, и никогда не попадала во всякие приключения. Повзрослев, Эльмина стала помогать своему прародителю, перенимая древние знания о целебных свойствах трав и обучаясь подчинять себе внутреннее пламя и направлять его в лечебное русло. Совсем скоро она уже сама наведывалась на лесные поляны и собирала необходимые ингредиенты для снадобий. Именно двоелистник, какой Эльмине надобно было раздобыть для средства от кашля, изменил ее дальнейшую судьбу навеки, соединив с молодым княжичем небольшой Трибунии, Миляном, что в тот же день решил развлечь свою скуку охотой. Дева заметила юношу раньше, когда тот уже натянул тетиву своего лука, целясь в молодого олененка, спокойно жующего траву, совершенно не догадываясь о назревающей опасности. Эльмина спугнула зверя, чем раздосадовала парня, однако это не волновало ее - негоже убивать животное ради забавы. Светлое чувство вспыхнуло в сердцах молодых людей, и уже скоро они встречались вновь и вновь, на том же месте, где впервые увидели друг друга. Никто не знал об их встречах, те свидания стали их маленьким секретом, что существовал лишь для них двоих, согревая душу и озаряя их будние дни светлым счастьем, какое несет сердцу нежная любовь. Не прошло и двух месяцев, как Милян предложил деве стать навек его, связав их судьбы узами брака. Эльмину не привлекал ни статус возлюбленного, ни его богатства. Ее чистая душа не страшилась обрести новую веру, приняв единого Бога, настолько она была восполнена любовью к молодому княжичу. Одним травенным днем, когда люди впервые в этом году услышали заливистую трель соловьев, Эльмина тайно вошла во святую веру, добровольно крестившись в христианском храме отцом Михаилом. И второе имя было дано ей - Елена. Аяна никогда не повышала голоса на внучку, ни разу не бранила ее скверными словами. Не стала она это делать и когда Эльмина призналась ей в своем крещении и согласии быть простому человеку, не ватрену, законной супругой. Провидица уже давно знала о ее доле и видела, какой веселой и пышной будет ее свадьба в главном зале княжеской крепости у Я́дранского моря. Женщина не стала перечить воле внучки и становиться преградой любви, что была у нее и ее жениха. Их чувства были подлинны и чисты, словно небесный солнечный свет. Однако Аяна должна была предостеречь: любовь их принесет Эльмине как неземное счастье, так и всепоглощающее горе. Страданий она обретёт больше в этом браке, нежели радости, но ныне ничего поправить уже нельзя - она уже сделала свой выбор. Когда молодая дева обняла ее напоследок, обещая вскоре навестить, пожилая женщина ничего не ответила - она знала, что не дано им более свидеться. Как и предсказала ей бабушка, венчание влюбленных и свадебное празднование было самым увеселительным действом, на каком резвилось и плясало все маленькое княжество в округе. Несмотря на противоречивые слухи о появлении молодой княгини в здешних краях, люд хорошо отнесся к робкой улыбчивой Эльмине, что добротой своей заслужила любовь невеликого народа Трибунии, численность какого можно было сравнить с каким-нибудь портовым городом в Британии. Лишь одному была не по душе юная красивая дева - младший брат Миляна, Владислав, относился к той малой части жителей княжества, что являлись ярыми христианами, свято верующими в то, что все поклоняющиеся иным силам, кроме Отца Всевышнего, были падшими демонскими душами. Долгое время он выпытывал у брата, где ему повстречалась его дорогая жена, однако Милян молчал. Ещё до венчания, зная о мучительных разногласиях здешнего люда про существ, подобных Эльмине, молодые люди приняли решение придумать нескладную историю о происхождении девы, дабы не вносить смуту в беспокойный народ. Рассказ о дочери лесника, что расположился далеко, в дебрях леса, куда Милян имел несчастье забрести и едва ли не заплутал, если бы добродушная девушка не помогла юноше отыскать путь назад, со временем убедил Владислава, хоть не полностью развеял его сомнения на счёт молодой княгини. Впрочем, дальнейшие три года прошли для Эльмины воистину словно в райских садах. Тем же годом, вскоре после их свадьбы, дева подарила князю сына Стевана, чем заимела ещё большее уважение и симпатии здешней публики. Будучи прилежной православной христианкой, дева была ладным примером для люда Трибунии, исправно посещая все обедни вместе с мужем. Отец Михаило с радостью обнаружил Эльмину хорошей ученицей: латынь хорошо давалась деве, что с упоением читала христианскую Библию, желая узнать как можно больше о новообретенной вере. К слову, душа ее со всем неистовством уверовала в Бога, когда в один миг поняла, как сильно обострились ее природные способности, как только та приняла христианство. Ее обоняние ощущало окружающих ее людей так чутко, как никогда ранее, и ныне ей стоило порой лишь взглянуть на человека, чтобы точно сказать, какая хворь у него приключилась. Дух ватрена рвался наружу, когда Эльмина видела страдания некоторых. Дева жаждала помочь несчастному, но знала, что не может. Теперь уже никогда не сможет. В те мгновения дева тяжко вздыхала, шепча про себя молитву и тоскливо сжимая в ладони нательный крестик, что висел на шее с момента ее крещения. Иногда печаль окутывала ее сердце от осознания, что ей никогда более не ощутить приятную ласковую теплоту ее пылающего внутреннего пламени, а в знойные дни она продолжала носить платья с длинным рукавом, пряча от всякого людского глаза родимые метки на предплечьях. Но дева не сетовала на судьбу: ее жизнь уже казалась ей невообразимой, и не зря. Не каждой безродной девушке посчастливиться сделаться законною женой князю, пускай и далеко не самого развитого княжества; люди высокого сословия Сербского Поморья насмешливо называли Трибунию глухой деревенькой, чей правитель едва ли может носить столь благородный титул. К слову, именно из-за пятен Эльмине пришлось наотрез отказаться от личной прислуги; впрочем, она не особо в ней нуждалась. Междоусобная война после гибели правителя Сербского Поморья внезапно разрушила блаженную тихую жизнь Эльмины в княжеской крепости. Князь Трибунии не мог оставаться в стороне, потому ему пришлось выйти со своим немногочисленным войском на север, через хребет Динарского нагорья в бескрайние степи Среднедунайской равнины, где проходили основные военные действа. Тяжко было Эльмине отпускать мужа в такой опасный путь. Радовало лишь то, что Владислав отъехал вместе с братом, и теперь ей не надобно было каждый день видеться с ним. К слову говоря, за все те годы его недоверчивый взор ни на йоту не изменился. Провожая долгим опечаленным взглядом мужа, Эльмина не могла найти себе места: она ощущала, что на этом беды не кончатся. Чуткое девичье предчувствие не солгало: спустя несколько месяцев после отбытия Миляна княжество одолело нашествие лихорадки, унесшей за несколько седмиц множество жизней, внушительное для небольшой Трибунии. И на беду всем не обошла хворь и сына Эльмины. Долго дева терзалась выбором - излечить сына собственным даром или продолжить оставаться незамеченной. Она неустанно молилась, дабы здешние лекари смогли ему помочь, однако маленькому княжичу становилось с каждым днем все более худо. И тогда Эльмина не могла более сидеть, смирно сложив руки, и наблюдать, как жизнь Стевана угасает на ее глазах. Она потребовала немедля прекратить нынешнее лечение, наказала сейчас же собрать перечисленные свежие травы и сегодня же подать их ей вместе с необходимой утварью прямо в ее покои. Лекарям пришлось повиноваться, и после выполненного приказа под ее пристальным покровительством те изготовили снадобья, какими теперь следовало поить ребенка. Смышленые местные врачеватели тотчас же заметили, как разнятся процессы изготовления привычных лекарственных отваров, и больно любознательные из тех осмелились спросить у княгини, где же она обрела столь искусные знания, на что получили честный ответ: они достались ей от бабушки. Целебные отвары, казалось, помогали, озноб у мальчика спал, многие уже начали говорить о его счастливом излечении и крепком здоровье. Однако радость выздоровления рухнула в один миг: Эльмина похолодела от ужаса, когда одним ранним утром, подойдя к колыбели сына, поняла, что живот Стевана не вздымается при дыхании. Пронзительные возгласы княгини, вызывающей к Господу и молящей своего сына открыть глаза, всполошил всю крепость, вмиг пробудив ото сна всю прислугу, какая тут же вломилась в ее покои. Когда лекарь с прискорбием сообщил деве о кончине сына, Эльмина не могла поверить в услышанное. В истерике она выгнала всех до единого из своих покоев, не дав забрать Стевана, и закрылась изнутри. Прислуге ничего не оставалось, как стоять за дверью и умолять княгиню впустить их. Теперь Эльмине было безразлично окружающее. Позабыв обо всех опасностях и рисках, дева решилась впервые за несколько лет вспомнить о своих силах. Одурманенный горем разум ее бредил мнимой надеждой, что внутреннее пламя спасет сына и вернёт его к жизни. Однако никому ныне, даже ватренам, не дано возвращать ушедших. Эльмина и сама осознавала это, но не могла остановиться произносить слова древней молитвы, какой учила ее Аяна. И хоть отцу Михаило удалось успокоить убитую горем женщину, она молвила достаточно громко, дабы пустить о себе сомнительный черный слух. Несчастная гибель юного Стевана была такой же обсуждаемой темой среди простого люда, как и причастность молодой княгини к колдовству и черной бесовской магии. А спустя месяц после похорон народ ужаснулся, когда их войско, возглавляемое ныне Владиславом, возвратилось обратно, привезя с собою тело павшего в бою князя Миляна. Казалось, мрак навеки окутал Трибунию, принеся еще большую потерю для земель и окончательно разрушив жизнь Эльмины. Она не знала о гибели мужа, пока ей не сообщила о произошедшем прислуга, что видела своими глазами, как гроб с телом князя торжественно провозят через главные улицы. Тогда дева и вспомнила слова Аяны: “Страданий ты обретёшь больше в этом браке, нежели радости”. Однако не суждено было ей даже увидеть лик Миляна: ни живого, ни мертвого. Владислав, обезумевший от потери брата, приказал схватить невестку немедля. Солдаты привели растерянную и подавленную девушку, где новоизбранный князь Владислав обвинил ту в колдовстве и причастности к язычницкому племени. Перед своей кончиной его умирающий брат поведал правду о ее происхождении Эльмины, оттого не зря Владислав все эти годы сомневался в ее чистоте. На глазах всей прислуги и охраны новый князь разорвал длинные рукава ее платья и поднял вверх девичьи предплечья, дабы каждый узрел ведьминские метки. Именно она принесла Трибунии войну и лихорадку, из-за нее прервалась жизнь Миляна, его сына и многих других жителей княжества. Обвинив Эльмину виновной во всех прегрешениях, он бросил молодую вдову в темницу, где та провела несколько дней. Дева не старалась оправдаться перед Владиславом или простым людом. Лишившись в один миг всего, что было смыслом ее существования, она была не прочь расстаться и со своей жизнью, дабы воссоединиться с любимыми людьми вовек на небесах. Лишь одно тревожило ее сердце: как бы не сталось ничего худого с отцом Михаилом, ведь все знали о том, что тот был ее наставником и другом. А еще она думала о том, смогла ли бы она отказаться тогда от Миляна, остаться в своем селении и тем самым сберечь их судьбы от ужасного рока; она с прискорбием осознала, что бабушка в очередной раз оказалась права - Эльмине не хватило бы духу отвергнуть князя. Солдаты возвратились к ней несколько суток спустя, подхватили ту за руки, хорошенько связав их жесткой бечевкой, и грубо вытолкнули из камеры, выводя из крепости, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом и уступило место ночному часу. Простой люд, что собрался во внутреннем княжеском дворе, встретил ее безумными криками, махая горящими факелами и острыми вилами, нарекая ее проклятой ведьмой и требуя ее мучительной смерти, хотя совсем недавно обожал юную княгиню. Эльмина ужаснулась жестокости, какую испытывали те люди, ошеломленно оглядывая разъяренную толпу, пока солдаты вели ее к центру двора, где располагался глубокий колодец с чистой святой водой. Когда глаза ее наткнулись на неподалеку стоящую виселицу, на какой уже было подвешено мертвое тело, дева пригляделась к лику того человека и, узнав того, едва ли не задохнулась от застрявшего в горле истошного вопля - отец Михаило был казнён точно перед тем, как Эльмину вывели на площадь. Владислав, увидев ее блестящие от слез глаза и немой вопрос, застывший на губах, сам ответил, за что он приговорил священника к смерти - тот осознанно скрывал присутствие язычницкой богоотступницы, позволив случиться горю. Он поддался ее речам - речам самого дьявола, что молвил ее голосом. Однако перед своей смертью святой отец все же заговорил о том, кем же воистину являлась дева, какую привел покойный князь. Владислав с неподдельной гордостью молвил всему народу, как его отважные воины и храбрые мужи, что по доброй воле вызвались отыскать прогнившее племя отступников в глубоких лесных чащах. И с ужасом Эльмина узнала о том, как они разыскали ее родное селение, какими беспомощными были ватрены, когда кровожадные мужи принялись вырезать всякого, кто попадался им на пути. Народ ее, не знавший никогда войны и напастей, даже не знал, каким образом вызвать пламя, дабы направить его во вред кому-то. В ту ночь были перебиты все. Тяжко даже вообразить и описать словами, что ощущала тогда душа несчастной девушки, когда слышала, как Владислав потешался над ее убитыми братьями и сестрами, от которых после кончины остались лишь разваленные опустевшие дома да горстки черного пепла, в какой сразу обращаются их тела после смерти. Эльмина уже не слышала нового князя, какой приговорил ее к смерти через утопление, ибо “огонь не брал отродий проклятого Богом рода”. В висках бил набат, оглушая гудящими звонами уши и отзываясь с каждым разом в затылке. Сердце ватрена впервые ощутило зарождающуюся ненависть, что распаляла в груди пламя с большей пылкостью и сметающей на своем пути силой. Люди заволновались, когда заметили, какими беспокойными языками стали извиваться огни их факелов, а, узрев багровые сияющие в ночи руны на щеках Эльмины, почуяли еще большую боязнь, усмиряя свой ярый пыл и даже отходя чуть назад. Рыцари продолжали держать деву, хотя страх также затронул их сердца, однако через несколько мгновений в ошеломляющем ужасе отпрянули: от девушки исходил такой жар, что их руки стали невыносимо жечь, словно те коснулись раскаленного железа. Веревка, сковывающая ее запястья, сгорела на глазах всего простого люда. Дева дала время, дабы княжеский двор покинули все: те, кто не был дураком, в ужасе бежали подальше от крепости. Когда ее окружил тот люд, кто все еще имел глупость противостоять разъяренному ватрену, вооружившись нелепыми вилами или рыцарскими доспехами, дева твердо решила: пощады им не будет. Мужи сделали несколько попыток даже схватить девушку, однако, когда осознали, что спасаться надобно им, было уже поздно. Бегущим в страхе мужам Эльмина преградила всякий путь, оградив их столпом пылающего огня, что, подхваченный воздухом, разгорался все сильнее и быстро перешел на деревянные каркасы крепости и крыши защитных ворот. Владислав совершил отчаянный шаг, размахнувшись стальным клинком и намереваясь снести голову девы с плеч, однако лезвие его меча не достигло Эльмины, расплавившись на глазах своего хозяина и превратившись в лужу. Князь не успел что-либо предпринять, ибо в следующий миг на него обрушился стремительный огнедышащий поток яростного пламени, что извергался из ладоней девушки. От доброй невинной девы не осталось ничего: один лишь ее взор навевал ужас до морозных мурашек, когда она стояла на краю колодца, пылая в жгучем пламени: ее одежда на теле загорелась от накаленной до предела кожи. Из ее уст молвились неведомые людям слова древнего языка, что призывал больше мощи ее силам, какие Эльмина так долго сдерживала в себе. Дева слышала предсмертные вопли князя, но сердце ни на миг не дрогнуло от жалости; она не оставила от его тела даже костей, превратив того в пыль. Она была глуха к мольбам остальных, какие, узрев воочию участь их вожака, бросили на землю все оружие и на коленях просили деву пощадить их жизни. Быть может, в ту ночь даже самые далекие селения Сербского Поморья могли узреть пылающий над ночным небом столб алого пламени, что превращал во прах княжескую крепость Трибунии, внутренний двор с крепкими защитными стенами и всех тех, кто находился внутри... Ланселот ни на миг не прервал долгий рассказ девушки, что все это время не сводила своего взора с догорающих красных углей. Привычная сдержанность мужчины помогала ему не менять выражения лица, однако с каждым следующим ее словом его брови все больше сводились вместе, насупившись. Мужчина и вообразить себе не мог того, что удалось пережить этой деве. Если бы он не видел ранее, как мощный поток пламени восстал из земли по взмаху ее ладоней, заслоняя их троих от атакующих стрел Паладинов, вряд ли бы сейчас он смог вообразить всю мощь ее сил. Однако, видимо, то, что узрел Ланселот, не было пределом ее возможностей. В отблесках огня мужчина заметил, как по щеке Эльмины проскользнула слезинка, оставляя после себя блестящую дорожку на коже, и он неосознанно поджал губы; в груди непривычно сдавливало, будто кто-то сжимает его лёгкие железными руками. Ему было неприятно смотреть на слезы девы, что сейчас, окончив свой рассказ, умолкла, поспешно вытирая щеки. Она не такая безгрешная, как он считал, но даже после рассказа о ее плохих деяниях в глазах Ланселота Эльмина не потеряла своей чистоты, какую он всегда видел в ней. — Мерлин разыскал меня на рассвете, когда все кончилось,- ее голос дрожал от подступившего к горлу кома.- Я лежала без сознания среди груды сожженных дотла руин и людских тел. Мне доселе неведомо, сколько жизней я унесла в ту злосчастную ночь. Эльмина боялась взглянуть на мужчину, опасаясь заметить в глазах того страх, презрение или осуждение за ее темное прошлое. Но все опасения тотчас же развеялись, лишь стоило ей на миг перевести взор на его лицо: оно было напряженным, но дева не ощутила в нем тех чувств, каких боялась увидеть, а с неким удивлением узрела в его чертах сожаление и… понимание. И то было правдой: сердце Ланселота также терзалось чувством вины за содеянное ним зло. — Я всегда думала, что ватрены не способны на плохие поступки, что они не умеют ощущать лихие чувства, но я ошибалась. В моем сердце поселилась ненависть, злоба, жажда мести. И я ни секунды не противилась им, с легкостью позволила овладеть разумом и сердцем. В законе Моисеевом сказано: “Не мсти и не таи злобы на соплеменника, но люби ближнего твоего, как самого себя”. Я нарушила эту заповедь. Мой народ наверняка воспылал бы ко мне презрением, если бы узрел то, что я сотворила. — Ты жаждала справедливой кары убийцам, что погубили твою семью. — Это было бы не важно. Ибо не может называть себя ватреном тот, кто оборвал жизнь чьей-то души. — Все мы есть существа, чьим разумом легко овладевают чувства,- отозвался Ланселот, вспоминая слова покойного Мерлина.- Ватрены не являются исключением. Всякий, кто теряет в один миг всех, кого любил, поддался бы порыву собственного гнева. Вспомни хотя бы Персиваля. Дева перевела блестящие от слез глаза на мирно сопящего во сне мальчика-фэйри, и перед глазами Эльмины пронеслись мгновения, когда мальчонок узнал о гибели Нимуэ. Она помнит, какой ненавистью и жаждой возмездия были пронизаны его слова, оттого сердце девы боязливо сжалось; она не хотела Белке такой же участи, не хотела, чтобы потом этот юный мальчик терзал свою душу чувством вины за совершенную в порыве слепого гнева месть. — Ему надобно сказать о том, что месть не принесет сердцу успокоения, а напротив, лишь усилит страдания. Когда я вспоминаю то, что совершила, когда вижу то, что сотворила с теми людьми, мне становится страшно. Я не испытывала к ним ни капли милосердия, хотя они довольно скоро стали бросаться мне в ноги, моля о прощении. Мои руки не дрогнули ни на миг, когда вызвали ту разрушающую волну. Я не хотела слышать их раскаяния, мне нужна была лишь их смерть. Я боюсь, Ланселот,- прошептала Эльмина, уставившись вниз, на свои руки.- Боюсь того, на что могу быть способна в порыве собственных чувств. Порой мне кажется, я совсем не знаю саму себя, не знаю того, что таится во мне. Вдруг я… вдруг я действительно проклята? — Это не так. Его хриплый тихий голос прозвучал как никогда твердо и уверенно, вызвав в сердце Эльмины трепет. Ланселот увидел в глазах девы слабый блик надежды. Немой вопрос застыл в ее взоре, и он знал на него ответ. — Я успел причинить тебе достаточно зла,- отозвался Ланселот, помрачнев лицом, отчего дева удивленно вскинула брови.- Из-за меня тебе пришлось расстаться с мирной жизнью в своей деревне и скитаться в лесу, где тебя могли растерзать дикие звери. Я пленил тебя, ранил, заковал в цепи, каждый день вливал в тебя ту гадкую отраву, мучал тебя. Ты должна была ненавидеть меня за это, как и все остальные фэйри. Но вместо презрения, ты сказала, что могла бы исцелить меня, если бы была свободна. И ты исцелила, хотя я заслуживал быть растерзанным на части стражами Троицы. Я не удивлюсь, если после смерти мою душу отправят навеки сгорать в адском пламени, но никто не сможет убедить меня в том, что твое сердце проклято. Ибо в тебе я узрел больше Божьей милости, чем во всех встречавшихся мне епископов. Девичьи губы пораженно приоткрылись, когда Эльмина слушала откровенные речи Ланселота. Она никак не ожидала, что мужчина осмелится так открыто говорить с ней, отчего возникшая в груди блаженная теплота разлилась внутри, пронизывая мягкими волнами все внутренности. Лик девушки озарился едва заметной улыбкой, но Ланселот не видел ее, хмуро уставившись на догорающие дымящиеся угли. — Ты заслуживаешь исцеления,- Эльмина придвинулась ближе к Ланселоту и накрыла ладошкой руку мужчины, что покоилась на его колене. Внезапный жест девы вызвал в мужчине табун щекотливых мурашек, что пробежались волнами по его спине, доходя до затылка. Он уже испытывал схожие чувства, когда она скрыла на его макушке монашеский постриг. Ланселот молча глядел на изящную девичью ручку, что накрыла костяшки его широкой ладони, и вдумчиво запоминал тепло мягких тонких пальчиков, что слегка сжимали мужскую руку в ободряющем жесте. В тот миг бывшему воину церкви показалось, что он услышал треск где-то внутри себя. Пронизывающий уже привычным холодом лед, что долгие годы сковывал все внутренности, дал очередную извилистую трещину под невесомым натиском ласкового тепла, что исходил от иноземной леди, сидящей подле него и шмыгающей носом после собственных рыданий. — По ночам иногда и я вижу тех, кого отправил гореть на костре. Вижу сотни деревней фэйри, как горят дома вместе с их обитателями, слышу крики матерей и детский плач, их предсмертные крики. И знаю, что всему тому лишь я был причиной. Если бы я не имел способности слышать фэйри по запаху, многие остались бы живы,- еле слышно прошептал он, сводя брови в болезненной гримасе и сильнее склоняя вниз голову, дабы спрятать лицо в ночном сумраке.- Почему ты продолжаешь желать мне добра, когда я причинил одно лишь зло? — Потому что я не испытываю к тебе ненависти, Ланселот,- девичий шепот казался в его ушах криком, что пронзительной волной пронесся по телу; мужчине еле удалось проглотить удушающий ком в горле. Он не заслуживает этих слов.- Но если ты ощущаешь себя виновным передо мной, знай: я прощаю тебя. В подтверждение своих слов дева крепче сжала его руку, и Ланселот не смог более сдерживать эмоции за завесой безразличия и холодности. Испустив глубокий вздох, мужчина накрыл девичью ладонь другой рукой и судорожно вздрогнул всем телом, вдыхая воздух в сжавшиеся от боли легкие. В предрассветном сумраке взору Эльмины не удалось заметить, как по мужской щеке проскользнула одна единственная слеза, выдавая с потрохами истинное состояние его души, однако ей не надобно было видеть - она и без этого знала, что ее слова глубоко задели его истерзанную душу. Изогнув брови в болезненной гримасе, дева развернулась к нему всем телом и положила свободную ладонь на широкое плечо, вглядываясь в мучительно исказившиеся черты Ланселота. Чуткое к чужим страданиям девичье сердце не могло спокойно выдержать этого; в яростном желании унять людскую душевную боль оно затрепетало в груди, почти вызывая жгучее тепло внутреннего пламени. Огню ватренов неподвластно излечить душевные раны, но, благо, существует иные методы исцеления таких ран, и всякий простой смертный способен стать в этом деле лекарем. Желая всем нутром искоренить из его сердца душевные страдания, Эльмина поддалась порыву собственных чувств, забыв о всяких правилах приличия - она обвила руками его шею, приникая всем телом ближе и касаясь прохладной щечкой щетинистой скулы мужчины. Ланселот никак не ожидал, что дева внезапно решится на столь откровенный жест, и совсем растерялся, в недоумении уставившись в одну точку и оцепенев. Исходящее от Эльмины тепло медленно просачивалось в каждую клетку его тела, вызывая в груди непривычное ощущение спокойствия и легкости. Ланселот, наверное, никогда не испытывал таких чувств, что, впрочем, было немудрено - он и вспомнить не мог, когда в последний раз его обнимали вот так, искренне, с подлинной нежностью. Раньше, в те редкие моменты, когда Карден позволял себе слегка приобнять своего воспитанника, Ланселоту казался этот жест проявлением любви. Однако теперь, когда нашлось, с чем сравнить, мужчина в полной мере ощутил, какой холод источали те объятия. Ощущая напряжение в теле мужчины, Эльмина с опасением подумала, что позволила себе лишнего, однако тотчас же успокоилась, ощущая, как неуверенно его ладони ложатся на ее талию и невесомо обнимают девичий стан в ответ. Сердце девы взволнованно вздрогнуло, пробудив уже почти забытый приятный трепет, какой вызывают мягкие мужские объятия. Легкая улыбка мелькнула на ее устах и тут же погасла: Эльмина отчего-то подумала о Миляне. Горечь от его потери все ещё омрачала сердце, однако что-то изменилось. Более душа не сжималась болезненно сильно от мимолетного воспоминания. Теперь даже воздух стал проще наполняться в легкие: раскрыв правду о своем прошлом, девушке стало легче. С души наконец обрушилась неподъемная каменная глыба. Ланселот ощутил то же облегчение в своей груди, медленно вдыхая наполненный пионами влажный дождливый воздух и запоминая каждое мгновение таких теплых ласковых объятий. Суровое черствое сердце бывшего католического воина предательски дрогнуло, заставив Ланселота неосознанно стиснуть зубы: ему было известно это чувство, когда-то он уже ощущал подобный трепет, и Карден был непоколебим решением истребить из сердца своего воспитанника эту его слабость. Ныне внезапно пробудившееся чувство вызвало в Ланселоте боязнь: вдруг ему вновь придется нести наказание за него? — Давай помолимся за души тех, кто покинул эту землю от наших рук,- раздавшийся шепот Эльмины рядом с его ухом заставил мужчину вздрогнуть.- Дабы они нашли покой в райских садах и смогли простить своих палачей. Кому, как не нам, надобно молиться за них? Мягко отстранившись от мужчины, дева взглянула в его глаза, ища ответа на ее предложение. С долей огорчения Ланселот отпустил от себя девушку и молча кивнул, соглашаясь с ее словами и вызывая у Эльмины лёгкую улыбку. Ощутив предрассветный холодок после теплых объятий, молодые люди постарались унять дрожь в теле, присаживаясь на колени и складывая ладони в молитвенном жесте. Негромкий хриплый голос Ланселота произносил слова привычной ему молитвы на латыни, что обычно читается за упокой ушедшей души. Эльмина молчаливо слушала мужчину, прижав ребра ладоней к подбородку, и с сомкнутыми веками одними губами повторяла за ним. Глубоко вдыхая свежий воздух, дева вспоминала всех, кого не раз встречала в своих беспокойных снах, и со всей искренностью своей души просила прощения за содеянное. Ночная мгла постепенно рассеивалась, озаряя небо все более светлыми оттенками. Природа ощутила долгожданное облегчение, благостно впитывая дождевую влагу непрекращающегося ливня и глубоко вдыхая прохладный воздух в ветвистые лесные лёгкие. Всякий шепот, что тревожил уши людей, утих; молитва помогла облегчить тяготы двух земных душ, что так долго искали прощения на своем пути, и отпустила грехи тех, кто долгие годы скитался среди руин Калзинского дворца в поисках света. Закончив молебен, Эльмина открыла глаза; взор ее случайно упал на лежащее неподалеку от нее ожерелье. Дева подняла его с земли, покрутив в руках и вглядываясь в стеклянные камушки, а после под любопытным взором Ланселота уложила его на ту самую скамью, где прервались две юные жизни, жаждущие любви. Отныне шепот Фесты и Морейи не потревожит более никого; тот рассвет принес несчастным влюбленным долгожданный покой.