Шёпот твоей души

Несколько дней спустя

Май

Больница «Ликори»

      POV Reaper       Холодно, словно я глубоко под землёй, без света и воздуха. Вокруг темнота и глухота, будто все звуки мира исчезли. Что это? Я что, уже умер? И это то, что называют жизнью после смерти? Неужели так всё и закончится? Мне казалось, что рай должен выглядеть как-то иначе. Или это перерождение? Может, я слишком приукрашиваю своё положение? Какая разница, что сейчас происходит? Всё уже кончилось. Без возврата.       Глаза постепенно стали открываться, щурясь от очень яркого света. Полностью распахнув веки, снова сощурился, чувствуя горячее дыхание солнца на спине. Захотелось раскрыться, что я и сделал. Одеяло ушло в сторону, давая ногам свободу и воздух. Подняв голову, немного привстал на локтях, а уже после сидел, осматриваясь. Где это я? Голубые и холодные плитки как в моей палате, даже капельница есть и это… как его там? Кардиомонитор? Сердце бьётся, вроде нормально, пульс мой, не чужой. Значит, не умер. Я с большим облегчением выдохнул, ощущая, как на душе становится легче. Но тогда что? Это моё сердце так стучит или всё же была операция? Ни черта не помню.       Громче, чем сердце, стал стук в дверь. Отвлекаясь от рассматривания не очень красиво зашитого разреза моей грудной клетки, опустил верх пижамы и вздохнул. Кого это там ещё принесло? — Рипер? Я зайду? — прозвучал знакомый голос, стоявшего на пороге. — Пап? — с удивлением вымолвил я, хотя чему было удивляться? — Да, проходи.       Он чуть улыбнулся, явно почувствовав какое-то облегчение. Прикрыв двери, прошёл ко мне, взял стоявший поблизости стул и поставил возле кровати, садясь напротив. Его глаза источали небольшое волнение, любопытство, но также и лёгкое спокойствие. Он будто бы знал, что со мной всё в порядке. Словно… был в этом уверен. — Как себя чувствуешь? Ничего не болит? Не тошнит? Пить не хочется? — склонив голову, поинтересовался он, наблюдая за мной с беспокойством. — Да вроде бы нормально, — неуверенно прозвучал голос, покуда глаза ходили из стороны в сторону. — Чувствую себя странно: в голове туман, меня покачивает. Пить хочется, притом сильно. — Прости, но тебе пока нельзя ни пить, ни есть, — покачал он головой. — Должны пройти сутки после операции. Ты ещё не до конца отошёл от наркоза. — Наркоза? — переспросил я, поднимая брови. — Так он, всё же, был? — Да. Ты не помнишь? — внимательно посмотрел отец, чуть нахмурившись. — Не особо. Думаю, я действительно ещё не пришёл в себя, — неловко и немного виновато усмехнулся, натягивая улыбку. — Не волнуйся: всё уже позади, — вдруг произнёс он, взяв меня за руку. — Тебе больше не о чем волноваться. — А как же… болезнь? — печально изрёк я, напоминая, что всё ещё не кончено. — Я ведь всё ещё болен. — Ничего. Главное сейчас то, что ты остался жив, — проведя большим пальцем по тыльной стороне моей ладони, он ласково улыбнулся. — Мы справимся с этим вместе, Рип. Я готов покупать тебе самые дорогие лекарства, если они будут помогать. — Не нужно. Мне и одной «Леводопы» хватит с лихвой, — усмехнулся я, прыснув от смеха. — Но всё же. Я рад, что ты мне сказал. Знаю, ты наверняка не раз об этом думал и всё хотел подобрать подходящее время, — начал он, — но тебе не стоило так долго молчать. Я бы не стал злиться. Незачем. — Ну да, скажи это стене и бедной тумбочке, — напомнил я с улыбкой. — Это был порыв эмоций. Ты внезапно вывалил это на меня, и я не знал, как реагировать. Вот и… — Ушёл в разнос? — подсказал ему подходящее слово. — Можно и так сказать, — согласился он, кивнув. — В любом случае, я не позволю умереть тебе раньше себя. Так что живи. Прошу, просто живи. — Хорошо. Я и не собирался на тот свет так рано, — рассмеялся я, уже позабыв, как недавно смирился со своей участью.       Дверь резко открылась, и к нам зашла медсестра. Выглядела она не очень довольной, так что отец, стоило ему увидеть это лицо, тут же вернул стул на место и, попрощавшись со мной, спешно ушёл. Девушка лишь вздохнула и после обратила на меня внимание. — Вам ещё рано сидеть, быстро ложитесь под одеяло, — грозно, словно она тут босс, произнесла, на вид, милейшая особа. Я не стал спорить и, вернувшись под одеяло, послушно лёг. — Если хотите поскорее отсюда уйти, то советую быть послушным и не вредить своему здоровью. Вы ещё от наркоза толком не отошли, не пришли в себя. Вам нужно больше отдыхать. Лёжа. — Понял. Буду лежать, — кивнул ей, улыбнувшись. Она проверяла мою капельницу и монитор. — А как скоро меня выпишут? — Если ничего не случится и вы будете идти на поправку, то через неделю. Как минимум. — Оу, и что мне тут делать? От скуки в потолок плевать? — Я могу принести вам книги, — предложила она, подняв на меня взгляд. — Нет, спасибо, я не любитель, — вежливо отказавшись, я улыбнулся. — А мой друг ещё не приходил? — Какой? — спросила она так, словно я его выдумал. — Ну, парнишка. С белыми волосами, картавый такой, — м-да, шикарное описание. — А, вы про Роллена, — как будто вспомнила она. — Эм, нет. Его сегодня не было. Но вам не стоит переживать, это вредно.       Разобравшись с капельницей, она всё же ушла, оставив меня одного. Ещё не приходил? Как странно. Мне казалось, что он будет часами сидеть в больнице и ждать, когда я проснусь. Наверное, просто заснул или устал. Понимаю его. Прикрыв глаза, пытаясь расслабиться и ни о чём не думать, позволил телесным ощущениям взять над собой контроль. Сердце билось, по-настоящему, но чувства были странные. Не знаю, я будто чувствую, что оно не моё, но… почему ощущаю, будто его биение так… знакомо?

***

      Меня, наконец-то, выписывают! Слава всем всевышним существам, благодаря которым я так быстро восстановился. Теперь можно объесться и упиться вдоволь. Мысленно напевая какую-то мелодию, переодевался, слушая разговоры за дверью и пение птиц за окном. Хоть и солнце, но погода просто отличная. Как раз для того, чтобы вытащить моего друга из дома. Мы давно не виделись, меня это немного настораживает, беспокоит, но не настолько сильно. Всякое бывает, он ведь тоже лечение проходит. Наверное, на меня просто времени нет.       Застегнув сумку, ещё раз оглядел комнату, в которой провёл прилично так. Вещей было немного, так что и собираться пришлось недолго. Перекинув сумку через плечо, вышел из палаты и направился к лестнице, по пути выискивая своего врача или, хотя бы, медсестру. Но их нигде не было. Тогда, спустившись на первый, обнаружил их возле регистратуры, по-видимому, ожидавших меня. Сразу направился к ним, минуя проходящих врачей, уходящих пациентов и их родных. — Рипер? Ты готов к выписке? — ещё раз спросил док, внимательно меня осматривая. Хожу я нормально, сплю тоже, да и самочувствие прекрасное. С радостью свалю. — Конечно. Мне нужно что-то знать или делать? — Вот, — протянул он мне пару бумажек, — это рецепты на лекарства, которые тебе необходимо пропить.       Я принял эти бумажки, пытаясь разобрать врачебный почерк. «Антиагреганты», «бета-блокаторы» и что-то ещё. Всё-таки читать такие каракули тоже надо уметь, а у меня не всегда выходит. Ну, просто отдам эти рецепты в аптеке, а там мне найдут всё, что надо. Они-то почерк точно поймут. Свои же. — Не стоит перенапрягаться и заниматься активной деятельностью в первое время, — предупредил врач, — лучше отдай предпочтение отдыху. Каждый день проходи по сто-сто пятьдесят метров, постепенно увеличивая расстояние. Не поднимай тяжёлые предметы, пока полностью не окрепнешь. Можешь, где-то через неделю, спокойно заниматься домашними делами. Правильно ухаживай за швом: держи в чистоте и сухости, мой только водой и мылом, не используй масла, мази или крема. — Это всё? — уточнил я, внимательно выслушав. — Когда мне можно будет играть в баскетбол и ходить на тренировки? — Не раньше, чем через месяц, может, два, — серьёзно произнёс док. Ну вот, размечтался. — Твой шов должен зажить, так что пока он этого не сделает, никаких активных игр. Только хуже себе сделаешь. — Ну хорошо. Спасибо. Я это учту, — поблагодарил я, улыбнувшись ему. Кивнув мне, добрый, но грозный дядька ушёл. Со мной осталась медсестра. — Так… мой друг вообще не приходил? — снова спросил у неё. — Может, вы просто его не впускали? — Нет. Он… — она отвела взгляд, не в силах смотреть мне в глаза. — Что? Приходил? — Он… мне жаль. Он стал вашим донором.       В моих лёгких возникли холодные и острые льдинки, перекрывшие доступ к кислороду. Сердце сжалось, медленно стуча, распространяя эту боль по всему телу. Кожа резко похолодела, будто поблизости стояли призраки, маня к себе. Я перестал слышать окружающий мир, лишь видел, как губы медсестры что-то произносят. Ноги не двигались; руки ослабли, выронив рецепты, разлетевшиеся по полу. Глаза оробело смотрели по сторонам, не веря в то, что услышали уши.       Да что уж тут говорить? Само сердце не верило в эту чушь. Это… не правда. Я не верю. Это шутка. Она так шутит. Она не умеет шутить. Она… врёт… это не может быть правдой… просто не может… Это сердце… оно не его. Нет. Не его. Я знаю. Я знаю. Но почему продолжаю думать над этим? Почему придаю её словам такое большое значение? — Вы уронили, — она подняла с пола бумажки, протягивая их мне. Рука сама взяла рецепты, так же обессиленно рухнув. — Вас… может кто-нибудь забрать? — казалось, она чувствовала себя виноватой в том, что сказала мне. — Да… Отец должен… скоро приехать, — отрешённо, немного качаясь и пребывая в мыслях ответил ей, слабо кивая. — Хорошо. Можете подождать его здесь, — предложила она, указывая на удобные диваны. — Я… Мне пора. Простите.       И она просто ушла. Я остался один, опять. Подняв голову, равнодушно посмотрев на время, едва смог вздохнуть, ощущая огромное давление внутри, в голове и в душе. Отец приедет не раньше, чем через час. Не хочу ждать его здесь, среди людей. Мне нужно на улицу. На свежий воздух. Повернувшись к дверям, медленно пошёл прочь, еле волоча ноги, потому как совсем не чувствовал их. Едва вышел на улицу, как они подкосились, и я упал, приземляясь прямо на ступеньку. Взглянув вниз, отмечая, насколько длинна эта лестница, безразлично опустил глаза, немного шатаясь, не понимая, что творится внутри.       Он не мог. Он просто не мог этого сделать. Только не Гено. Я знаю, он добр и… всегда думает о других больше, чем о себе, но это не правда. Как бы сильно он не беспокоился за других, но не стал бы собой жертвовать, ведь так? Правда же? Он ведь… не так давно начал говорить. Ходить по врачам, принимать лекарства, социализироваться. Боже, он говорил. Он говорил. Кошмары уходили, он начал нормально питаться. Всё было в порядке. Он был в порядке. Тогда как всё пошло через жопу? Этого не должно было случиться. Не должно было.       Я обхватил свою голову руками, прикусив губу, опуская брови. Это я виноват. Всё я. Из-за меня он умер, хотя не должен был. Не должен был. Если бы не та авария… если бы он не знал, что мне нужно сердце… если бы не операция… он был бы сейчас жив. Был… Лучше бы я не спасал ту девчонку, пускай её мать бы этим занималась. Так бы я не попал в больницу. Так бы мне не нужна была операция. Так бы он… не отдал своё сердце мне… Из глаз покатились слёзы, капая на серую ступень, оставаясь на ней мокрым пятном. Это всё из-за того обещания? Он знал, что не сможет его сдержать? Знал, что не сможет жить дальше, зная, что меня нет? Это так… в его духе. Но почему теперь я должен мириться с тем фактом, что его нет? Это не честно!       По руке пробежала дрожь, стоило ей коснуться каменной плиты. Костяшки пробрало тупой болью, словно бы все кости были сломаны. По руке красиво стекала алая жидкость, медленно опускаясь к запястьям, забираясь под рукава. Придурок. И он, и я. Один суицидник грёбаный, с синдромом жертвы и спасателя, второй чёртов эгоист. Это всё из-за меня. Я виноват в том, что его больше нет. На лице возникла дрожащая нервная улыбка. Подняв голову, замечая, как очень медленно собираются на небе серые тучи, продолжал глупо улыбаться.       Мы познакомились при очень странных обстоятельствах. Надеясь, что он не будет лезть в мою жизнь, сам не заметил, как начал лезть в его, так ещё и беспокоиться о нём. Спасал эту задницу от хулиганов и плохих мальчишек, снова начал драться. Гено был славным парнем и сильно заинтересовал меня. Не только внешне, но и своим странным поведением. Тревожась и часто о нём думая, не заметил, как уже начал с ним тесно общаться, постепенно говоря о себе и узнавая его получше. Мы редко ссорились, ругались, он избегал меня или я просто вёл себя как мудак. Но, в конечно итоге, мы сдружились. Он стал моим первым другом, о котором я всегда мечтал. А потом и первой, неразделённой любовью.       Эх, а ведь хотел ему признаться. Сказать всё начистоту, о том, что лежит на сердце. Не успел. Просто не успел. И что, мне теперь говорить это могильной земле? Дурак, я такой дурак. Нельзя о таком молчать, даже если всё не взаимно. Он бы понял. Хотя, думаю, и так понимал. Тяжко вздохнув, положил руку на грудь, слушая тихие стуки.       Гено дал мне шанс. Большой и важный. Я не должен так просто сдаться и уйти вслед за ним. Что, его сердце просто так теперь стало моим? Нужно прожить эту жизнь на полную, так, как бы этого хотел он. Не удивлюсь, если он летает где-то поблизости в качестве призрака пони. Ради него я должен быть сильным. Нельзя сдаваться. Только не после такого. Поэтому, поднявшись со ступени, широко и как можно искренне улыбнулся небу, надеясь, что он оценит мою решительность. Позаботься о нём, мам.

***

      Время шло, а я всё никак не мог свыкнуться с мыслью, что его больше нет. Отец постоянно был рядом, проводил со мной время, вывозил за город, на природу, в лес. Он пытался меня отвлечь, но это не особо помогало. В голове всё время был он, зовущий меня к себе, мягко улыбающийся и звонко смеющийся. К сожалению, я никогда не услышу его смеха… Наверняка он очень красив и заразителен, возможно, картав? Это было бы забавно.       Развалинка радовался мне каждый раз, даже если я никуда не выходил. Мне нравилось играть с ним, чесать ему шейку. Но при виде его серого глаза, в голову ударяли воспоминания, вырывая из моих уст безудержные всхлипы. Я не мог спокойно смотреть на него, не вспоминая Гено. Они слишком похожи. И мне было больно видеть его. Каждый раз сердце замирало, будто передо мной стоял он, а не кот. И это ужасное чувство. Беспомощности, потерянности и… одиночества. Несмотря на то, что тебя окружают живые. Словно я уже мёртв. С того самого дня, как попал под машину. Лучше бы это и случилось. Лучше бы и вправду умер тогда. Роллен бы остался жить. Остался бы, уверен. Почему-то уверен.       Когда стало возможно моё передвижение по городу, без сопровождения отца, решительно пошёл к его родителям. Было страшно, честно говоря, но это нужно было сделать. Для них, для него. Он бы хотел этого. Медленно бредя по улице, не сильно спешил к дому, постоянно сомневаясь. Стоит ли? У меня слишком эгоистичная цель. Но… я хочу. Хочу увидеть их, рассказать, каким вырос их сын, поблагодарить за него и… извиниться. Это ведь случилось по моей вине. Нужно было тогда соврать ему про операцию. Лучше бы он просто меня ненавидел, чем умер.       Стоя перед домофоном, переминаясь с ноги на ногу, вздохнул и набрал номер его квартиры, ожидая стандартной мелодии. Трубку сняли, но ничего не произнесли, лишь открыли мне дверь. Видимо, увидели меня из окна или догадались. Что ж, теперь уже поздно сбегать. Надо быть сильным. Открыв тяжёлую дверь, заскочил внутрь и пошёл к лестнице, с каждым шагом чувствуя, как уверенность улетучивается, оставляя меня нерешительным. Каждый шаг, новая ступень безумно пугали меня. Не хотелось думать о том, в каком состоянии эти люди. Не хотелось их тревожить. Но услышав, как открываются двери, притом обе, поспешил и поднялся на лестничную клетку.       Из квартиры на меня смотрела бледная и до жути худая женщина. Она выглядела такой… измождённой, что внутри меня всё сжалось. Мужчина, стоявший возле двери, с грустью смотрел в мои глаза, как будто пытался увидеть в них сына. Его глаза были сухими, но блестели, казались влажными. Он молча кивнул мне, приглашая зайти, что я и сделал. Оказавшись внутри тихой, словно нежилой квартиры, попал в самое настоящее траурное место. От каждого предмета, мебели веяло мёртвым холодом, даже воздух ощущался тяжёлым и вязким. Атмосфера была ужасна. Находиться здесь было ещё хуже. Словно весь негатив самой вселенной пришёл сюда, избавляя мир от хороших и светлых чувств.       Скованно и неловко продолжая стоять на месте, не зная, куда себя деть, слушал, как глава семейства закрывает двери и медленно, будто мышка, неслышно ступает к жене. Она поднимает голову, смотря ему в глаза, а затем опускает. Чуть приобняв её за плечо, боясь сломать до того хрупкое тело, он обернулся ко мне. Его взгляд всё также был печален и пуст, и это пугало. Но от них, помимо боли и горечи, веяло какой-то… гордостью? Они как будто были рады, что их сын поступил именно так. Будто радовались, что его смерть была не так мучительна. Должно быть, тяжело чувствовать это вместе с утратой. — И-извините, что вот так пришёл, — виновато и тихо произнёс, отводя взгляд. — Я просто… хотел… снова тут побыть. — Ничего, тебе не за что извиняться, — слабо покачал головой взрослый, нисколько не злясь на меня. — Я… хотел сказать, что вы вырастили прекрасного человека, — нервно улыбнулся, поднимая голову. — Гено, он… замечательный. Он сильный, добрый, заботливый и очень чуткий. Я рад, что повстречал его. Рад, что стал ему другом. И очень счастлив, что он, несмотря на весь страх и недоверие, рассказал вам о случившемся, начал лечение, — мой голос словно с каждым произнесённым словом хотел сломаться. — И я благодарен. Вам и ему. Если бы не он, то меня бы не было. И мне жаль, что всё так вышло. Это моя вина. — Не грузи себя, сынок, — ласково, хоть и болезненно, обратился ко мне его отец. — Мы долго говорили с ним на эту тему и были против. До последнего. Потому что не хотели его терять. Но видеть, как он страдает и убивается по тебе, было ещё хуже. Он сказал, что наше согласие сделает его счастливым. Мы поверили. Отпустили его, но, кажется, ещё не до конца. — Понимаю. Тяжело это осознать, — мои глаза потихоньку начинали слезиться, хоть я и сдерживал себя. — Я до сих пор не могу с этим жить. Всё жду, когда он напишет или ещё что. — Со временем нам всем станет проще, но, к сожалению, его это уже не вернёт…       С этими словами было не поспорить. Впервые я слышу от взрослого, что время не лечит, а лишь калечит. Сколько бы не прошло лет, годов, веков, но боль никогда не уйдёт. Она станет меньше, притупиться, будет не так заметна, но всё ещё будет жить. И ты ничем не сможешь её загасить… Она станет частью тебя, ты превратишься в ходячий кусок боли. И каждый раз, понимая, что всё кончилось, что его не вернуть, ты будешь снова и снова рыдать, где бы не находился и кто бы ни оказался рядом. Станет плевать на всех, кроме него. И это будет тяжело. Но это ждёт меня. Как и его родителей.       Побледневшая от скорби и горя женщина смотрела на меня, просверливая в черепе дыру. Её глаза заметно потускнели, потеряли прежний живой блеск, хотя выглядели очень красными. Сколько же она успела выплакать? Ест ли вообще? Спит? Я нахожу всё больше и больше сходств между ней и Гено. Вдруг, она понемногу стала отстраняться от мужа, а когда его руки перестали обнимать её и опустились, направилась ко мне. С ужасом наблюдая, с каким трудом она передвигается и как медленно, на душе стало паршиво. — Можно я… послушаю? — остановившись напротив, она взглянула на меня с такой жалостью, словно не пережила бы отказа. — Мне… может это помочь успокоиться. Я хочу услышать его…       Это звучало жутко. Мать моего друга просит послушать, как в моей груди бьётся его сердце. Мне и совесть-то не позволит отказать, не могу я. Но и сказать «да» тяжело, и так сдерживаюсь, чтобы не начать плакать, так это меня точно сломает. Подняв голову, желая узнать ответ её мужа, увидел, как он слабо, но утвердительно кивнул. Значит нужно. Ладно. Тоже кивнув ей без слов, наблюдал, как она подходит ближе и сильно наклоняется, кладёт дрожащие руки мне на спину, а сама прислоняется ухом к моей груди. Сердце, до этого стучавшее нормально, забилось чуть быстрее, от нарастающего волнения. Я всячески пытался дышать ровно и спокойно, чтобы не встревожить её и не помешать слушать.       Через пару секунд, её тело стало дрожать, а до моих ушей донеслись тихие всхлипы. Сжимая одежду на моей спине, она продолжала слушать его сердце, заливаясь слезами. Мне стало куда хуже. Если до этого, прикусывая губу чуть ли не до крови, мог держать себя в руках, то сейчас был на грани истерики. Приложив тыльную сторону руки ко рту, прикрывая его, отвернулся, чувствуя, как по щекам стекали горячие дорожки. До чего же кричать хочется… Губы трясутся, сердце рвёт на куски от рыданий этой бедной женщины, потерявшей ребёнка по моей вине.       Продолжая молча плакать, не пытаясь её оттолкнуть, перевёл взгляд на отца. Он выглядел таким же как и я: напуганный, разбитый, едва ли не безутешно рыдающий. Ему было больно наблюдать за этой картиной, но он всё равно смотрел. Кажется, он хотел плакать куда больше неё, но не делал этого, чтобы быть сильным, чтобы поддерживать её. Вот что такое любовь. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы перестали плакать. Утерев рукавом остатки солёной влаги, я отстранился от женщины, видя её заплаканное лицо. Не уверен, что ей стало от этого лучше, но, судя по слабой улыбке, она благодарна мне. Это меньшее, что я могу для них сделать. — Извини, я тебя тут всего запачкала, — виновато рассмеялась она, пытаясь вытереть мокрые пятна с моей одежды. — Ничего, это всего лишь одежда, — покачал я головой, улыбнувшись. — Вам стало лучше? — Не думаю, но спасибо, что позволил. Это для меня многое значит. — Пустяки. Вы не… Вы не возражаете, если я… зайду к нему? — наверное, это прозвучало слишком нагло. — Ничуть, — мягко улыбнулась женщина. — Мы… мы так и не смогли найти в себе сил, чтобы заглянуть туда. Поэтому там всё осталось таким, каким было. — Благодаря тебе наш мальчик открылся нам и сказал о том, что его мучило долгие годы, — произнёс отец. — Я был так зол на тех уродов, которые сотворили с ним подобное. — И больнее было от того, что мы не знали о том, как поступил с ним его друг. И об издевательствах в классе, — печально дополнила она. — Он вам и про это сказал? — удивился я, поднимая брови, чуть приоткрыв рот. — Нет, это было в записке, которую он нам оставил, — покачал он головой. — Там и для тебя тоже есть, — вымолвила его жена, с грустью смотря на меня. — Она лежит на его тумбочке. — Спасибо, — поблагодарил я, виновато и слабо улыбнувшись. — Пойдём, я сделаю тебе чай, — он приобнял ей, нежно поцеловав в лоб. — Если тебе… что-то будет нужно, просто скажи. — Оставайся столько, сколько захочешь. Тебе здесь всегда рады.       Они молча ушли в, по-видимому, сторону кухни. В квартире стало тихо и мрачно. Сглотнув, я побрёл в его комнату, смотря себе под ноги. Дверь было страшно открыть, но ещё страшнее было заставить себя зайти туда. Будто… что-то подсказывало мне, что не стоит. Что мне станет от этого хуже. Но я всё равно зашёл. Сел на удобную кровать и осмотрелся, с грустью разглядывая то, как он жил. Мне всегда нравилась эта комната, хоть и бывал здесь пару раз. Было в ней что-то родное и тёплое, уютное, даже больше, чем моя собственная. Сидеть на этом полу с ним было куда лучше, чем дома на кровати. Или стуле. Рядом с ним всегда всё было по-другому, по-особенному.       Взгляд пал на подушку, одиноко лежащую у спинки. Протянув к ней руки, взял такую мягкость и положил на колени, обнялся с ней и улыбнулся, словно ребёнок. Наверное, они не заходили сюда потому, что надеются, что он вернётся. Ждут его. Это так… по-родительски, по-человечески. Хоть и… глупо. Но какие могут быть глупости, когда кто-то умер? И не «кто-то», а очень важный тебе человек. Открыв глаза, печально смотря на прикроватную тумбу, не мог не заметить сложенной бумажки. Потянувшись к ней, аккуратно взял и стал медленно разворачивать. Перед моими глазами появился знакомый ровный, красивый почерк, которого уже давненько не видел. Не выпуская подушки из рук, принялся читать.       «Здравствуй, Рипер. Я очень долго писал это письмо, и никак не мог нормально начать, так что иди на фиг со своим «а чё так сухо?» Ты читаешь это, сидя на моей кровати, да? Удобно, наверное. Видимо, операция прошла успешно, и тебя уже выписали. Я рад. Скорее всего, ты злишься на меня, винишь себя, но это не твоя вина. Операция была моей идеей, и родители со мной согласились, пусть и не сразу. Ты не виноват в том, что у меня было желание тебе помочь. И не нужно винить ту девочку и её маму. Благодаря им ты всё ещё жив, хотя был бы жив и без того. Я сделал это не из вредности или эгоизма. Это моя благодарность тебе. Именно ты был тем, кто изменил меня, открыл мои глаза на реальный мир. Я увидел свои проблемы и признал их, открылся тебе и родителям, начал лечится. И это всё благодаря тебе. Ты сделал меня сильным и уверенным, а этого мне сильно не хватало.       Подаренное мной сердце — благодарность за всё, что ты сделал. Это самое малое, что я могу тебе дать. Поэтому не прое*и этот шанс начать жить нормально. Пользуйся возможностью, дурашка! Живи на полную! Ты должен быть счастливым и живым. А за меня не волнуйся, я всегда рядом. В качестве милого призрака лошадки, бу-га-га! Поэтому… просто живи, ладно? Ты с этим справишься. Я… очень рад, что встретил тебя, Рипер Афэро-Бэкрайт. Ты удивительный человек.       PS: и я… так и не смог тебе тогда кое-чего сказать. Я люблю тебя. Наверное, понял это не сразу, но точно почувствовал. Вот. Люблю»       Продолжая держать эту бумажульку, я закрыл рот ладонью, чувствуя, как капли падают на бумагу. Он всё это время… какой же ты дурачок. Нужно было просто сказать. Я же видел, что ты что-то всё время хотел мне сказать, ещё до аварии. Мы с тобой дураки ещё те. Что ты, что я. Такие трусливые. Упав на кровать, держа на груди мягкую подушку, положил записку рядом, прикрыв глаза. По щекам уже давно стекали новые слёзы. Люблю. Люблю тебя, дурашка.       End POV Reaper