Время и встреча

      После иракских событий Джейсон без колебаний ушёл в отставку.       Нерешительность, преследовавшая его, заставившая отложить на время своё решение, заявилась в ярких защитных костюмах и гордо размахивала клипбордами. Допрос на месте длился несколько часов, перетёкших в дни, и к тому моменту, как их небольшая группа проснулась от ревущих гудков и грохота лопастей вертолётов, все они были уверены, что никогда уже отсюда не выберутся. Рэйчел держалась за Ника так крепко, как только могла. Эрик источал уверенность, но молчал. Джейсон первым сел в вертолёт, первым вошёл в аэропорт военной базы, первым запрыгнул в самолёт, который собирался доставить их «домой» (это слово звучало так мерзко, что он с трудом мог поверить, что они направлялись именно туда).       Дом, конечно, оказался иным.       Это был другой объект — и только больше защитных костюмов. Это были анализы крови, и допросы, и комнаты без окон. Он не смог бы сказать, сколько прошло времени, пока он наконец-таки не увидел человеческое лицо, которое не прикрывал бы защитный материал, не скрывал бы монитор или зеркало Гезелла.       Она представилась доктором Какой-то-там, сказала ему, что у неё есть отличные новости. Она сказала ему, что был наконец обнаружен источник их «совместных галлюцинаций».       Она сказала ему, что виной всему газ.       К этому моменту Джейсон был заведён достаточно, чтобы начать рявкать.       Он не особо помнит, как набросился на женщину, но вот что помнит хорошо — так это синяки, оставшиеся после того, как его силком утащили обратно в его клетку — его «личные покои», так они это называли, но он-то знал, чем это было. Все они знали.       Он был, блядь, заключённым, и его наблюдатели пытались убедить его в том, что всё, что он знал, было ложью.       То, что происходило дальше, представляло собой ещё больший карнавал безумия, чем вся эта заварушка в храме. Фотографии, результаты анализов крови, данные, схемы и графики, все из которых без исключения указывали на то, что под землёй не было ничего, кроме старой пыльной гробницы. Групповая терапия с его старыми товарищами и блевотня из научной брехни, объяснявшей структуру и эффекты пресловутого газа.       Им показали фотографии обнаруженных тел Клариссы, Джоуи, Мёрвина.       Те не были съедены. Не были обращены.       Джоуи погиб от иракских пуль, Мёрвин истёк кровью.       Кларисса выглядела так, будто умерла от голода.       На следующий день после их третьего сеанса групповой терапии им разрешили «свободно» бродить по объекту. Что означало: навещать друг друга, шататься туда-сюда по их общему холлу. Социализироваться в уединении.       Джейсон продолжал смотреть на камеры в своей комнате и не говорил ничего.       Это был газ, сказали ему. Газ был повинен в их массовых галлюцинациях. Газ заставил их поверить в грозившую им смертельную опасность. Газ вызвал в их воображении вампиров-паразитов из далёкого космоса.       Газ.       Лишь шесть месяцев спустя Джейсон наконец-таки увидел свет солнца, когда им позволили уйти и вернуться к нормальной жизни после того, как обследования подтвердили, что они «стабильны».       Он не желал знать, что под этим подразумевалось. Как сильно их жизни к тому моменту поломали.       В ночь перед освобождением его навестил Ник. Тот продолжал спрашивать о планах на будущее: что они собирались делать, какие варианты у них оставались. За ними всегда продолжалась бы слежка, это было ясно как день. Бумажкам, которые им пришлось подписать, не было числа — не столько соглашение о неразглашении, сколько сделка с самим дьяволом.       О газе, мол, не должны узнать. Общественность, дескать… общественность поддастся панике, стоит ей прознать, что существует что-то столь мощное.       Один лишь шажок за линию — и всех их дружно отправят обратно на терапию.       Терапию.       — Эй, — мягкий голос Ника прозвучал справа от него. Джейсон и не подумал оборачиваться к тому лицом. Просто продолжал сверлить взглядом стену. — О чём ты думаешь? Поговори со мной.       Мелкая трещина, оставшаяся от встречи с полным ярости кулаком, росла с каждым днём. Она стала его тайным другом, эта маленькая чёрная молния посреди белоснежного бетона. Джейсон порой представлял, как она поглощает его всего, походя разрушая и всё это здание до самого основания.       Он вздохнул, махнув на прощание старому дорогому другу.       — Мне его не хватает, Никки. Пиздец как не хватает.       Они простояли там в тишине. Нику не было нужды спрашивать. Он знал.       А затем их освободили.       А затем Джейсон вышел в отставку. Без каких-либо колебаний.       В итоге, это всё равно стало неожиданностью.       Ему предлагали звание подполковника, значительный шаг вперёд от его последней должности. Они предлагали разместить его на домашней базе. Предлагали ему команду.       Джейсон сказал: «Нет, спасибо», и вышел за дверь после того, как провалил психологическое обследование. Сильные признаки ПТСР, депрессивного расстройства, генерализованного тревожного расстройства.       Непригоден к службе, так они сказали.       И Никки чувствовал, что его предали.       Поэтому для Джейсона стало неожиданностью, что тот решил остаться и служить в регулярных войсках. У него было стойкое ощущение, что это по большей части было связано с решением Рэйчел остаться в армии, и всё же это было то, чем Ник был увлечён.       Защищай и служи, и всё такое…       Всё так и было, пока спустя четырнадцать месяцев тот не вернулся домой с ранением, парализовавшим его ниже пояса, — настолько серьёзным оно было.       Его называли хорошим солдатом. Говорили, что он заслужил выйти на пенсию пораньше.       Рэйчел ушла в отставку в следующем месяце, и это решение было самым трудным в её жизни.       И следующий год жизни Никки провёл в кататоническом состоянии, почти без сознания.       Джейсон направил его к терапевту.       Своему первому, не второму. Он сам уже отказался от второго и искал теперь третьего.       Если и было что-то хоть каплю полезное, что он почерпнул из сеансов, так это то, что писанина хорошо помогала разобраться со всей той хуетой, что продолжала пузыриться в его мозгу, словно сточные воды.       Он никогда не был многословен.       Провести ручкой по бумаге стоило ему больших усилий.       Но когда он всё же начал…       Как только он начал, то обнаружил, что не может остановиться.       Он писал, и писал, и писал, и писал, и писал, пока не заполнил почти сорок с лишним страниц воспоминаниями из Ирака.       С КПП.       Из храма.       Из худшего кошмара в его жизни.       Он выплеснул на бумагу всё, что психиатры в ЦЕНТКОМе пытались подавить, стереть, разрушить и сжечь дотла. Он записывал каждую кровавую деталь, каждый болезненный вздох, каждую общую улыбку, каждое благоговейное прикосновение.       Он записал всё…       А затем он спрятал бумаги в нижний ящик тумбочки и больше никогда к ним не прикасался.       Девять месяцев спустя он пришёл к Нику и спросил, может ли он записать его историю — то последнее сражение, лишившее его возможности служить. Возможности ходить.       Рэйчел легонько толкнула того в бок, и Ник неохотно согласился.       Пройдёт всего пара месяцев — и то будет первый рассказ Джейсона, опубликованный в крупном журнале. И именно эта история в конечном счёте принесёт Нику всенародное признание — и почётную медаль, вручённую самим президентом.       После этого он действительно стал чувствовать себя лучше, хотя делу помогла не история и не кусок металла.       То были письма, которые он начал получать от благодарных граждан со всех пятидесяти штатов.       И Джейсон продолжал писать.       — Кто ж знал, что в тебе всё это время скрывался талант, хм? — поддразнил его однажды Эрик. Тот последним из них покинул армию, но, в конце концов, даже местного гения покалечило такое давление. Своих причин не уточнял — Джейсон начинал подумывать, что, возможно, свалил тот не по собственной воле.       Тот по-прежнему оставался одним из самых важных советников ЦЕНТКОМа из гражданских, отчего возникал вопрос, не было ли это отстранение от службы чистой формальностью.       И, несмотря ни на что, Эрик стал частым гостем в новом доме Ника и Рэйчел. Такие вещи, ну, они либо разлучали людей, либо сближали их. И в их случае мало кто ещё мог похвастаться опытом вдыхания метрических тонн галлюциногенного газа, который привёл к тому, что они вообразили себе худший ад на земле.       После пары лет хандры тот даже нашёл себе новую девушку. Она тоже стала частью группы. Каждую вторую пятницу Рэйчел устраивает с ней девичники.       Иногда Джейсону разрешают присоединиться.       А это потому, что Джейсон тоже узнавал о себе много нового.       Первый его терапевт предположил, что его полное отсутствие интереса к женщинам было понятным побочным эффектом ПТСР и что ему не следует слишком сильно напрягать себя, чтобы вернуть всё на круги своя. Второй терапевт утверждала, что это было совершенно неестественно и что он должен преодолеть себя и изо всех сил стараться выздороветь. Ему вправду не нравилась второй терапевт.       Третий терапевт предположил, что, возможно, его вообще не влечёт к женщинам.       На той же самой неделе Джейсон подцепил бородатого бармена в шумном баре в центре города.       Честно говоря, осознание того, что он гей, было ужасным.       А потом он встретил красивого писателя во время поездки в Канаду — и тогда это ужасным быть перестало.       А затем, восемь месяцев спустя, красивый писатель изменил ему с пьяным студентом колледжа, который хотел поэкспериментировать на весенних каникулах, и тогда всё снова стало ужасным — пускай на сей раз и по совершенно иным причинам.       В целом, Джейсон принял свою сексуальность с той же грацией и достоинством, с какими он принял остальную часть той поеботы, что представляла собой мозаика его жизни. Иначе говоря, он напился, начал курить, написал, а затем выбросил исписанные страницы в унитаз и смыл их.       Тот забился. Пришлось вызывать сантехника.       Пожилого египтянина, который обругал его по-арабски. Что-то про избалованных богатых американцев. Джейсон рассмеялся и сказал ему отвалить.       На самом деле, решение выучить язык даже не исходило от него. По крайней мере, поначалу. Он не помнит, как это началось, но он подцепил парочку слов от Рэйчел, когда они ещё служили, а затем ещё несколько — в Штатах, однажды за ужином. А потом она превратила это в игру а-ля «Кто хочет стать миллионером».       Вскоре Джейсон стал искать репетиторов и брать уроки.       Его первый терапевт не одобрил. Он сказал, что это плохая идея, может привести к регрессу, спровоцировать его ПТСР.       Его второй терапевт — ой, да пошла эта сука к чёрту. Она была категоричной расисткой, да и в целом сделала так, что он вернулся к своим отвратительным привычкам, хуже тех, какие он мог бы заиметь в одиночку.       Его третий терапевт сказал, что это могло бы помочь. Четвёртый же пришёл к выводу, что если, по его мнению, оно того стоит, то вреда быть не может.       Джейсон не был лингвистом, но старался изо всех сил. Это было меньшее, что он мог сделать, чтобы не дать своему разуму заснуть, не сорваться снова.       Он применял свои навыки, общаясь с иракскими беженцами в США. Он рассказывал их истории.       Он был чертовски хорошим писакой.       Первая награда, которую он получил, была за рассказ о двух солдатах, убивших девушку, которая несла сумку с продуктами. По его словам, их имена затерялись на страницах истории.       И тем же вечером они с Ником впервые серьёзно посрались. Дело было не в истории. Дело было не в блокпосте. Правду сказать, Джейсон и сам не уверен толком, в чём на самом деле была причина.       Всё, что он смог вспомнить, — это имя Салима и вкус меди на языке.       Он расстался со своим тогдашним парнем в ту же ночь, когда уже не был настолько пьян, что с трудом мог связать два слова. После самой долгой тишины в мире мужчина только вздохнул. Сказал, что знал, что это грядёт. Сказал, что нельзя исцелить сердце, которое принадлежит кому-то другому.       Они повесили трубки, и Джейсон разрыдался впервые за шесть лет.       Ник тоже не смог вспомнить, из-за чего они устроили потасовку. На следующий день на просьбу сообщить им подробности Рэйчел и Эрик ответили решительным отказом — сказали, что если их пьяные умы решили это заблокировать, то оно и к лучшему.       Тем не менее, Джейсон извинился, и Никки сделал то же самое.       — Ты всё ещё скучаешь по нему? — прошептал Ник тогда в тишине гостиной, один лишь камин трещал в темноте. Часы пробили полночь, и соседский пёс трижды пролаял.       — Нет, не так уж и сильно. Не так сильно, как раньше.       Ник уставился на огонь, на его губах расцвела ухмылка.       — Снова твои байки.       Так и текла жизнь. И текла, и текла.       Пройдёт ещё года два, прежде чем Джейсон, наконец, наберётся смелости опубликовать свой первый роман, — восемь лет с той поры, как он сбежал из рокового кошмара.       Причина была незамысловата — окончание войны в Ираке.       Это было не то решение, которое он мог бы обсудить с другими, только не то, что было написано, только не слова, которыми он испещрил бумагу. Они не особо обсуждали события в храме своим коллективом.       Не то чтобы это было само по себе запретной темой, но мужчины в костюмах, заходившие в конце каждой недели в первые несколько месяцев после освобождения, мешали вести об этом разговор. Управление потоком информации, как они это называли, задавая им одни и те же вопросы и записывая одни и те же ответы.       После того, как Джейсона стали публиковать, его посетили на пару раз больше, чем было строго необходимо. Несомненно, плохие парни из Зоны 51 боялись утечки своих секретов.       Впрочем, он был хорошим мальчиком. Держал рот на замке. Как и все остальные.       А потом визиты прекратились, а они так и продолжали вести себя хорошо. Они не говорили об этом, потому что когда эта тема неизбежно поднялась, Ник рассердился; Рэйчел вылетела из комнаты, а Эрик стал нем как рыба; Джейсону ничего не хотелось сильнее, как кричать, и он прекрасно понимал, что если начнёт, то не сможет остановиться.       Так что нет, они об этом не говорили. И продолжали так делать, когда книга была опубликована.       «Дом праха», так Джейсон её назвал. Он всё-таки покопался в шумерской культуре.       В первую неделю после публикации она стала бестселлером номер один по версии New York Times. В те дни каждая книга становилась бестселлером номер один по версии New York Times. Джейсону нечем тут было гордиться.       Он смиренно ждал, что люди в чёрном вот-вот прибудут и выломают его дверь.       Но никто не пришёл.       Остальные не обсуждали с ним книгу. Он даже не знал, читали ли они её, да и плевать ему было (одно он знал — читала Рэйчел; на пассажирской стороне её серого седана валялась копия, которую она быстро бросила на заднее сиденье, когда подвозила Джейсона домой на прошлой неделе).       Наверное, помогло то, что книгу отнесли к жанру научной фантастики.       Сердце Джейсона всё ещё нервно дёргалось всякий раз, как он проходил мимо книжного. Пожалуй, технически большая часть её, и верно, была выдумкой — просто не те части, которые действительно имели значение.       У него был книжный тур по случаю успешного запуска, запланированный на весну. Четырнадцать штатов, двадцать семь встреч. Он был на пределе. Его редактор был на седьмом небе от счастья, а его пятый терапевт увеличил ему дозу Прозака.       Вот так в одном из крупных книжных магазинов его разум вновь покинул тело и начал своё путешествие по катакомбам памяти.       Он отвечал на очередной вопрос об идее инопланетного происхождения вампиров в своей книге.       В действительности же он шёл по пыльной земле храма, захороненного глубоко под иракской землей. Винтовка в его руках отдавала надёжностью; его шаги эхом разносились по пустым залам.       Кто-то спросил его о значении команды археологов. Почему всем им была уготована отвратительная, ужасная смерть.       Никки настраивал растяжку, а Эрик управлялся с камерами. Откуда-то из глубины палатки он услышал расчётливое бормотание Рэйчел.       Вопрос о главном герое — человеке по имени Хайдар, мирном пастухе, которого поглотила земля и заставила бороться с кошмарами за пределами его понимания. Его единственной целью было выжить.       Чтобы вновь увидеться с сыном.       Они спрашивали, почему. Кто на это вдохновил.       Джейсон мысленно оборачивается и видит его. С тем же ржавым куском металла, залитым кровью ночных созданий. Он улыбается ему. Начинает подходить ближе. Он протягивает руку, и вот…       — Благодарю. Обещаю, я не займу много времени.       — Да-да-да. Но это последний, народ! После этого мы перейдём к автограф-сессии, — объявляет его редактор, слишком громко хлопая у Джейсона над ухом. — Итак, в чём Ваш вопрос?       — Речь о финале книги, — слышится голос, и что-то в Джейсоне заставляет его проснуться. Что-то шевелится прямо под горлом, заставляя его распрямиться в кресле, но взгляд его остаётся рассеянным, далёким. — Как мы знаем, Хайдар — единственный из группы, кто выжил, став свидетелем ужасных смертей своей команды. Он добирается до поверхности, только чтобы обнаружить, что монстры, ужасы и трагедии были в его голове. Включая людей, которых он называл друзьями.       Джейсон смотрит на стол, не желая поднимать глаз. Он просто не может их поднять.       Его руки холодны. Закоченелы и недвижимы.       — Да, да, пожалуйста, так в чём вопрос?! — голос редактора пронзителен. Нетерпелив.       Замечательно, говорит им этот голос, блестящий финал! Обманчивый! Они этого точно не ожидают.       — У меня такой вопрос: в чём был смысл борьбы, если в конце концов ничего из этого не случилось в реальности?       Его руки дрожат, и он не может поднять глаз, а когда выдыхает, Джейсон уверен, что видит, как из его лёгких выходит белое облако мёрзлого воздуха.       Возможно, это пыль десятилетней давности, осевшая со времён храма и наконец нашедшая путь на поверхность. Возможно, это весь сигаретный дым, который он вобрал за эти годы.       Возможно, это его душа направилась к голосу, который знала слишком хорошо.       — Дело, — начинает он медленно, неуверенно. Горло отказывается работать, а организм — в состоянии полной боевой готовности. Он вернулся в Ирак, и пули свистят у него над головой. Джоуи истекает кровью на земле. Он только что отдал приказ застрелить женщину. — Дело в том, что, хоть это всё и было мифом, легендой, галлюцинацией, его боль была настоящей. Эмоции были настоящими. Факт того, что всё это происходило у Хайдара в голове, ничего не меняет.       — Ну, я не знаю, — вмешивается голос, прежде чем редактор успевает открыть рот, чтобы завершить обсуждение, и Джейсон наконец находит в себе силы поднять глаза. — Вы не думаете, что подобное откровение сломало бы обычного человека?       На Салиме белая рубашка и тёмно-синие классические брюки. Он сцепил руки в замок и держит в них свой пиджак. Его волосы начинают седеть на висках, но глаза яркие и молодые. Он улыбается.       Он отрастил бороду. Ему идёт.       — Тогда хорошо, что Хайдар не обычный человек.       Обсуждение заканчивается, и Джейсону кажется, что он не может дышать. Они берут перерыв, чтобы восстановить силы, и его тошнит в мусорное ведро за книжными полками. Редактор протягивает ему стакан с самой холодной водой на этой стороне земного шара и лишь закатывает глаза, когда Джейсон просит привести человека, задавшего последний вопрос.       Тот делает, как ему велено, только когда Джейсон угрожает уволить его на этом же самом месте.       И даже тогда часть его ожидает встречи с кем-то совершенно другим — на данном этапе своей жизни он полностью убеждён: то, что ему приглючился человек, с которым он познакомился восемь лет назад, входит в десятку самых вероятных вещей, которые с ним могли бы случиться.       Но когда Салим входит в подсобку, Джейсон не теряет ни секунды, прежде чем броситься ему на шею.       — Ты… Но… Почему… Как?! — вот и всё, что он может из себя выдавить, схватив мужчину за плечи, будто, если отпустит, тот исчезнет с лица земли.       Салим просто смеётся — от души, искренне. Его улыбка ослепительна, и в ней столько усталости. Седины в его висках больше, чем Джейсон заметил ранее. От него пахнет мятой и пряным одеколоном.       — Я подумал, что всё же настало время мне поколесить по Америке, — ухмыляется тот, его слова парят в воздухе, лёгкие и простые. — В конце концов, в твоей великой стране есть на что поглядеть.       Джейсон различает на нём следы полёта — в складках его рубашки, в морщинках под глазами. Должно быть, сюда он примчался прямиком из аэропорта.       — Но здесь… почему ты здесь?       — Это что же, так неправильно с моей стороны — навестить хорошего друга? Я хотел поздравить тебя с настигшим тебя успехом!       Свет отражается от твёрдого переплёта в его руках. Джейсон скрипит зубами и чувствует, что предпочел бы спуститься в ещё один дьявольский храм. Ему не нравится, что это читает Салим.       Ему не нравится мысль, что Салим понимает, о чём речь, — даже если это была единственная причина, по которой он вообще публиковался.       — Никогда бы не подумал, что ты станешь таким искусным писателем, Джейсон.       — Ага, ну, поначалу это служило эдаким защитным механизмом.       — И ты хорошо постарался. Все эти люди, вся эта пресса… Честно говоря, я просто счастлив, что мне удалось успеть на последнюю встречу до того, как тур закончится.       — Последнюю… Верно. Сегодня последняя… Эй, послушай…       Восемь лет, думает он, у тебя было восемь лет на то, чтобы придумать, что сказать этому человеку, когда ты наконец вновь его повстречаешь.       Но слова не желали складываться, и Джейсон продолжал тянуть половину предложения до тех пор, пока редактор не объявил, что ему пора вернуться для раздачи автографов.       Салим только кивнул ему.       — Что же, тебе пора идти. Не хотел бы заставлять твоих поклонников ждать.       И в этот момент что-то в нём надломилось. Что-то печальное. Что-то давно забытое. Джейсон вцепился в его руку, в глазах забилась паника, а в горле — сердце.       Не уходи, не уходи, не уходи, верещали его мысли, и Салим нахмурился. Не отошёл, не отшатнулся при виде разбитого человека — приблизился вместо этого.       — Джейсон? — поднял тот руку к плечу, поддерживая его. Твёрдый, как скала. Настоящий. Лом, летящий в нескольких дюймах от его головы, пронзающий ужасного монстра прямо за его спиной. — С тобой всё в порядке?       — Сегодня вечером мы собираемся у Ника и Рэйчел, — он сглатывает, дышит. — Ничего грандиозного, только самые близкие люди, но будет неплохо. Тебе стоит прийти.       Салим дико моргает, словно уменьшаясь в размерах. Его лицо прорезает маленькая внезапная улыбочка, но Джейсон не считает её неискренней. Он уверен в том, что это не так.       Они никогда не сбегали из этих проклятых пещер.       — Ой! Ну, я не знаю… Меня не ждут, я не хочу заявляться без приглашения…       — Не, не, перестань. Ребята будут в восторге снова тебя повидать. И вообще, у нас есть такая тема: каждый может привести с собой спутника. Ну знаешь, пару там или… Или друга, — теперь он бормочет, несёт чушь. Руки трясутся, и пот с ладоней пятнает рубашку Салима. — Ты можешь прийти в качестве моего спутника. Без приглашения не заявишься. Зуб даю.       Проходит какое-то время, но тот, наконец, сдаётся. Салим кивает, и улыбка его становится шире:       — Что же, тогда хорошо, Джейсон. Побуду я твоим спутником.       Джейсон улыбается в ответ, и от этого в кои-то веки не больно. Есть что-то удивительное в том, что Салим здесь, — он внезапно становится на восемь лет моложе, и мир внезапно становится намного больше и страшнее, чем когда-либо прежде.       Но он не боится, равно как и мужчина рядом с ним.       Джейсон усмехается, перед тем как направиться к двери.       — О, да, и ещё кое-что, — Салим останавливает его и, прежде чем Джейсон успевает принять его слова за шутку, протягивает книгу. — Не мог бы ты подписать? Знаю, мне следовало отстоять очередь, но раз уж мы тут, я подумал…       Джейсон смотрит на него так, будто у него выросла вторая голова. Салим шаркает на месте, в равной мере довольный и пристыженный.       — Это… Это не для меня, это для моего сына. Зейна. Он сейчас спит в отеле. Я надеялся его удивить.       Книга потёрта по краям, страницы испещрены пометками с яростным поклонением. Как будто кто-то религиозно изучал текст, упивался каждым словом, как если бы это были подтверждённые факты.       Джейсон не может справиться с дрожью в руке, пытаясь записать сообщение.       — Он фанат?       — О, вот это преуменьшение года! Мальчик о тебе уже все уши прожужжал. На данный момент, я не знаю даже, кто из нас говорит о тебе чаще, он или я.       Книга захлопывается с особенным пылом.       — Ты обо мне говоришь? — он не может удержать рот на замке, говорит это, когда книга оказывается напряжённо зажата между ними. И только больше сожалеет об этих словах, когда взгляд Салима останавливается на его. В чертах того появляется какое-то особое выражение, от которого Джейсону хочется никогда больше не произносить ни единого слова.       И тут момент рушится как он есть, стоит редактору крикнуть в открытую дверь:       — Колчек!       — Иду! — кричит он в ответ с надломом в голосе, и книга с автографом оказывается в руках Салима.       Моему самому преданному поклоннику, Зейну. Оставайся гордостью отца. Ты тот, за кого стоит бороться. С наилучшими пожеланиями,       Дж. К.       Прежде чем выйти из подсобки, Джейсон бросает последний взгляд на Салима и находит то, что придаёт ему сил. Именно тогда, думает он, впервые за восемь лет он, наконец, находит в себе силы снова смотреть вперёд.       На какое-то мгновение он думает, что, может, всё у него сложится не так уж и плохо.       — Говорю. Постоянно, — отвечает ему Салим, слегка отвернувшись.       В его улыбке — покой.       От собственной же улыбки лицо Джейсона грозится треснуть пополам.