Перелом

Следующие два дня тянутся как одно бесконечное полотно с вкраплениями коротких касаний и взглядов в школе, потом уроки с Машковой, объявления, гараж и слабая надежда, что в пятницу — перед выходными взаперти — Тоха опять не выдержит и сбежит из школы. Может быть у нас опять будет быстрый трах. Я чувствую себя обессиленным. А Тохе ещё хуже. Уже в темноте зачем-то сажусь у нашего подъезда на заснеженную лавку — жопой на сугроб на сидении. Смотрю в небо вдоль вереницы окон. Приходит в голову, что взрослые так и живут, просто проводят день за днём серыми буднями, в ожидании… или без него. Так хочется вырваться, вырвать Тоху, украсть, убежать на край света. Закрываю глаза и открываю рот, ловя языком холодные падающие снежинки, вспоминаю разгорячённого Тоху и становится почти жарко, хотя мороз щиплет нос и обжигает губы. Утром пятницы в очередной раз провожаю взглядом их машину с лоджии и несусь в школу. Застав Тоха за изучением моего расписания, прислоняюсь к стенду затылком и лыблюсь: — Плохой мальчик хочет увести меня из школы? Тоха чуть скривившись, отводит взгляд, но потом смотрит в глаза и выдавливает почти вызывающе: — После обеда. Я, глядя на него, тихонько стекаю по стене, но всё же удерживаюсь на ногах. Опять провожаю взглядом, в этот раз это не так мучительно, как в предыдущие два дня. Сегодня мы увидимся. У нас Тохой будет три урока и обед — это часа три. Я смогу наконец-то его нормально потискать, поваляться чуток в обнимку. Валяться начинаю заранее, мордой по парте, но на рык биологички, поднимаю башку. Неприятности мне ни к чему. Особенно сегодня. Сегодня я живу. Но три часа с Тохой опять пролетают как один миг. Кажется, я едва успел его вдохнуть и уже снова нужно прощаться. На два дня. Я больше не вынесу. Вся жизнь превратилась в ожидание и прощания. И Тоха выглядит всё более подавленным, будто даже похудел. Я не помню, когда последний раз видел, что он улыбается беззаботно. И это из-за меня… а я, как всегда, не могу ничего сделать. Только тискать и трахать. А он ещё сообщает, что под Новый год уедет на десять дней в Тайланд. Это ожидаемо, они всегда куда-то ездят на новогодние праздники. Он уже пару лет мечтает про Новый год со снегом. Я просто не хотел об этом думать. И сейчас не хочу. Но я бы на его месте с удовольствием укатил на юга, да хоть куда. Всяко лучше, чем сидеть взаперти. Ему пойдёт на пользу. Может и его мать чуток расслабится там. Это ещё через месяц. Мне бы прожить эти выходные. Кто бы сказал месяц назад, что я буду мечтать о школе… но там я могу хоть мельком его видеть. Глядя на закрышуюся за Тохой дверь, стекаю на пол. Будто выпотрошенный. Доползаю до кровати, но даже Тохин запах отзывается теперь не сладким журчанием, а болезненным спазмом в груди. Не могу больше видеть, как он чахнет. В субботу в гараже умудряюсь нажраться до усрачки, хотя мне не наливают, но бухла сегодня море и за ним не особо следят. Блевать на морозе хреново, но бодрит. Однако, после этого, оказавшись в тепле, превращаюсь в желе и вырубаюсь на куче какого-то хлама в углу гаража. Меня расталкивает Железный и выставляет на мороз. На улице ночь. Врубаю телефон, глянуть время — третий час. Пять эсэмэсок от Тохи. Походу, после того, как я отрубил телефон, мать опять искала меня у него. Я думал у неё это прошло. Пишу на всякий случай ему, ну типа, что жив, Тоха же с ума может сойти, знаю его. Железный запирает гараж и тащит меня в сторону жилых домов. Там спрашивает: — Доберёшься сам? Киваю, я в норме, алкоголь уже выветрился. Прусь домой. От Тохи приходит: «придурок, ненавижу тебя». Я бы остановился посмаковать эти буковки на экране, но пиздец холодно. И стыдно. Надеюсь, Тоху разбудила эсэмэска, но чудится, он не спал из-за меня. Всё как обычно. Необычно слышать его голос из коридора в воскресенье с утра. Мать опять ревела почти до утра и спать охота невыносимо, но Тоха у меня в квартире? Подрываюсь, когда он уже заворачивает ко мне. Спрашиваю: — Чё, тебя отпустили? — Просто ушёл — Тоха опускается на кровать и прячет лицо в ладонях. Обнимаю его сбоку, зацеловываю шею и уши. И пофиг, если мать увидит. Утешаю друга. Тоха фыркает, что от меня воняет перегаром, а сам прижимается, зло улыбается: — Мать заявила, что если уйду, лишит карманных денег. Просто любопытно, что она ещё может… Она уже мне всё запретила. В следующий раз скажет, что не будет кормить? — Моя теперь просто тупо ревёт. То ещё удовольствие. Тоха чуть напрягается смотрит на меня как-то… вопросительно что-ли. Мне даже становится чуток стыдно, что я такое бессердечное чмо. Но он, блин, с моей не живёт. Хотя, думаю, она была бы вполне счастлива, будь у неё такой прекрасный сын и с ним она не ревела бы. А Тохиной вот мало… Или я окончательно его уже испортил? Он ведь всегда был послушным мальчиком, а теперь мало того, что маме перечит, ещё и школу прогуливает. В общем-то его мать была права, запрещая ему со мной общаться. Если бы она знала, что ещё я с ним делал, наверное бы вообще застрелила. Он чуть кривит губы, цедит сквозь них: — Думаю, моя реветь вообще не способна. Разве что пустить театральную слезу. Меня немного пугает Тохин настрой. Даже я понимаю, что его мать не как моя, не сложит лапки в слезах, будет добиваться своего и фиг знает, что ей может взбрести в голову. Но тут и сейчас Тохе нужно чуток расслабиться. А мне нужен он. Куда-то переться у меня нет сил, да и Тоха не горит желанием, остаёмся у меня. Просто сидим тихонько болтаем. Тоха жалуется на мать, что отец уже давно не может ей слова поперёк сказать, даже когда не согласен с её решениями. В начале года он хотел помочь Лёхе поступить в Московский вуз, но мать запретила, заявив, что не отпустит сына одного в другой город. Днём я варганю шторку на проход в мой закуток между шкафом и окном. В ответ на взгляд матери, которая спит под телевизор, я стоя на стуле, заявляю: — Не входи. Она делает возмущённое лицо, и я добавляю: — Мы дрочить будем. — Чтобы развеять её сомнения, ещё и показываю как именно. Мать кривится, что-то буркнув себе под нос. Я зедёргиваю шторку, а стул оставляю в проходе. Тоха делает суровый взгляд и крутит у виска пальцем, а я плюхаюсь в кровать и тяну его рядом. Ясно дело, трахать за шторкой я его не буду, но хоть потискать в одежде. Валяемся в обнимку, медленно перебирая губами друг по другу до самого вечера. Тоха постепенно расслабляется и даже начинает чуток улыбаться, слушая очередную фигню, которую я несу. Провожая его, подмывает спросить, выйдет ли он завтра, но сдерживаюсь, ссыкотно раздувать его конфликт с матерью. В воскресение он опять приходит ко мне ещё до обеда и опять разбитый и никакой. Что я могу сделать? Только тискать и успокаивать… Мать днём сваливает в магазин и успеваем по-быстрому передёрнуть, на Тоху это как всегда действует умиротворяюще, он даже засыпает ненадолго. В понедельник с утра наблюдаю с лоджии, как он выходит с Лёхой, а потом сваливает мимо машины. Несусь за Тохой, нагоняю только у самых ворот и пытаюсь чуток успокоить. Ну что такого, если его по морозу будут возить в школу? Тоха упрямо мотает головой и после школы тоже сворачивает к дальним воротам, в другую сторону от машины, я за ним и прёмся ко мне. До прихода матери у нас куча времени, а Тоха будто слетает с катушек, ему прям не терпится. Тянет в кровать, торопливо раздевается сам и с ходу обмазывает меня. Прикольно конечно, но мне чудится, что он не столько меня хочет, сколько просто забыться. У нас ведь с этого всё и началось — Тоха прятался от мамы. И сейчас снова. Ну ладно, потискать его я могу и потом. Пусть сначала расслабится. Готовлю его по быстрому, зато потом растягиваю процесс. Я не успел перевозбудиться, а Тоха уже забылся, только хватает ртом воздух и стонет. Выходит не торопясь полюбоваться им, прежде чем сам теряю голову. Потом, затянув Тоху на себя, ещё тихонько млею, не успев отдышаться, когда он, начинает ёрзать и у него снова встаёт. Мне ещё не охота шевелиться, только шарю ладонями по его сокращающейся пояснице, а он садится верхом и трётся промежностью, заставляя снова твердеть мой член. Выглядит он крышесносно. Тихонько шизею, по-приколу, закинув руки за голову, наблюдаю за ним. Интересно, что он будет делать дальше… Не верится, но он сам надевается на меня. Вот тут тихонько вою я. И даже не тихонько. Потому что видеть Тоху таким, видеть, как он двигается на мне, как он на меня смотрит, ощущать на себе его… и не иметь возможности толком потискать, это мучительно. А двигается Тоха почти издевательски медленно, будто собирается довести меня до помешательства. И это какой-то новый космос. Новый горизонт и за ним только он. Этот вид… Крышу всё же сносит, не выдерживаю, начинаю вколачиваться сам. А Тоха подставляется и берётся рукой за свой «пестик», орошая меня целиком, даже в рот чуток прилетает. Он пугается, а я довольно лыблюсь, смазываю остальное с груди и тоже отправляю в рот. Тоха морщится и откидывается назад, пытаясь расслабиться, не слезая с меня. Чёрт. Как же я его обожаю. Каждое движение, каждый взгляд, всё, что он делает, и кажется, никогда не перестану восхищаться и удивляться ему. Мой необъятный, непознаваемый Тоха. Сегодня успеваю потискать его везде, уже совсем размякшего и податливого, но этого так же мало, как и обычно. В комнате уже темно, сил встать и включить свет у нас нет. И нам осталось не так много времени, чтобы тратить его на мелочи. Я всматриваюсь в его лицо в полутьме и с опаской жду, что он всё же скажет, отчего его так накрыло. Неспроста он сегодня такой безумный. Наконец, не выдерживаю: — То-о-ох. Всё плохо, да? Он вздыхает, облизывает губы и шепчет: — Мать угрожает отправить меня в лицей. Круглосуточный. Типа Знаменки, только платный. — То-о-ох… — Я замираю, притягивая его к себе, чувствую, как сводит мышцы во всём теле. Он успокаивающе поглаживает мою щёку: — Никуда она не отправит. Она же там не сможет меня контролировать. А то бы они Лёху в Москву отправили учиться. — Тох. Она тебя и сейчас не может контролировать, понимаешь? Тоха кладёт ладонь мне на голову, сам закусывает губу и прикрывает глаза, поглаживая большим пальцем мою щёку. И я понимаю, что Тоха сам хочет уехать, вырваться из дома. Думаю, платный лицей не самое неприятное место. Хочется заорать. Сжимаю челюсти и тоже закрываю глаза. Тоха нежно касается губами моих губ, а шепчет сердито: — Предлагаешь вообще не видеться? Если она узнает что я прогуливаю, будет ещё хуже. Заставляю себя открыть глаза и я готов сказать «да», но выдавливаю: — А ты хочешь свалить в лицей, да? Тоха на секунду сжимает губы, но потом, заглядывая в глаза, говорит уверенно: — Нет. И не бойся, никуда я не денусь.