Перелом

В субботу отпускать Тоху в школу будто ещё труднее после вчерашнего. Хотя тискать его в подъезде совсем не то, тело просит большего, и я едва заставляю себя разжать руки. Снова дохожу с ним до ворот. Больше мы до понедельника, похоже, не увидимся. Прусь куда глаза глядят — расклеивать объявления. Забредаю в район, где те гаражи, в которых мы были с Серым. Бреду туда, гараж нахожу легко, внутри гремит тяжёлый рок. Стучаться бесполезно — не услышат, и я захожу сразу – выгонят, так хоть на байки гляну. Внутри только тот же бородатый татуированный чувак. Он колупается в каких-то запчастях и, бросив на меня безразличный взгляд, продолжает своё занятие. Подхожу ближе. Скромненько так стою, рассматриваю байки, их тут теперь целая куча, чуть не вповалку, видать пригнали на зиму. Через пару минут мужик делает музыку потише и спрашивает меня: — Хотел чего? — Научишь? – Киваю на детали в которых он колупается. Он лыбится, распрямляется и вытирает руки, разглядывая меня, словно странную зверушку. Он меня не узнал, но так даже лучше. Мужик кивает на стенд с инструментами: — Башку на восемь. Беру, подаю ему, а он суёт мне трещётку: — Откручивай. — Тычет в железяки на полу. Лыблюсь. Это, типа, я принят? Сажусь на корточки и начинаю откручивать. Бородач командует: — Куртку сними. И возьми под жопу что-нибудь. К вечеру тут собирается небольшая туса, болтают, пьют пиво, мне тоже чуток перепадает. Железный – так назвался бородатый, говорит, что он тут с обеда до поздней ночи, и я могу приходить в любое время. В воскресенье снова прусь туда новым маршрутом, расклеивая все оставшиеся объявления по пути, снова весь день торчу в гараже. Железный, правда, мне толком ничего не объясняет, на вопросы отвечает кратко. Зато дал несколько атласов – если покопаться, то можно и разобраться, что к чему. К вечеру тут снова туса. Я не лезу, занимаюсь железом или ковыряюсь в атласах. Иногда поглядываю на них. Такие все крутые, но беззаботные. Взрослые мужики, а всё время галдят и смеются, как деревенские у костра. И разговоры в основном такие же содержательные. Я почему-то чувствую, что и в такой компании всегда буду чужим. Лишь иногда речь заходит про байки, тогда я подсаживаюсь ближе, прислушиваюсь. В глубине души иногда даже мечтаю следующим летом попасть на настоящее байк-шоу. Взглянуть на эти их соревнования, услышать рёв одновременно сотен байков. В понедельник утром Тоха падает в мои объятия совсем обессиленный, будто все выходные копал картошку. Это могло бы быть смешно, не знай я Тоху, ведь ничего ему дома не делают прям такого и даже не орут. Но для него это будто ещё хуже. У нас две минуты обнимашек. Теперь видимо так и будет всё время. Я не лезу. И так уже всё испортил. Пытаюсь насытится короткими мгновениями, его губами, холодными пальцами под курткой. Обожаю всё. Ещё пытаюсь удержать, когда Тоха соскальзывает вниз, обвивая меня руками. Глядя на него сверху вниз бессильно опускаю руки и вжимаюсь в стену, пока он расстёгивает мою ширинку. Его горячий рот безумное наслаждение, но руки тянутся к нему. Хочу ощущать Тоху, а достать могу только уши. Его торчащие ухи я обожаю тоже. В детстве они были вообще угарные, сейчас не так заметно, но он всё равно их стесняется, отрастил волосы, чтобы в глаза не бросались, а мне его уши безумно нравятся. Пару раз случайно дёргаюсь, и в ответ Тоха перелазит вбок и прислоняется к стене, предлагая мне самому распоряжаться его ртом. Так быстрее, только приходится всё время сдерживать себя, чтобы не всадить ему по гланды. Он тщательно глотает, хоть и вижу, что ему не сильно нравится. Наконец, дёргаю его вверх, и меняемся местами. Ещё минут пять отвисаем в подъезде, прижавшись друг к другу. В школу всё равно уже опоздали. После уроков дохожу с ним до дороги, а потом прусь сразу к Машковой и оттуда в гараж. Когда ковыряюсь в железках, время летит незаметно и я чуть ли не счастлив. Тохе хреново, а я счастлив… вот такое я говно. На следующий день пытаюсь с утра повторить вчерашнее, но Тоха вздыхает: — У тебя же опять первая математика… — Да срать, — мычу. Тоха меня отталкивает, и я закусываю губу. Фигли, хреново ведь должно быть обоим. Это будет как-то не правильно, что он из-за меня сидит дома, а я получаю всё, что хочу. Прёмся в школу без опозданий. И в среду тоже. Однако после уроков, когда останавливаюсь у дороги, Тоха берёт меня за руку и тянет дальше: — Идём. Иду, оглядываясь по сторонам, прибавляю шаг, только поглядываю на его решительное лицо и упрямо сжатые губы. Даже немного страшно. Не хочу, чтобы стало ещё хуже. Тоха заворачивает к лифтам, пропускает народ и ждёт следующего, когда кабина трогается, жмёт стоп и поворачивается ко мне, оплетает руками. — Может ко мне? — ещё соображаю, но потом притягиваю его к себе и обо всём забываю. Успеваю снова остановить лифт и всунуть между дверями пару учебников, пока Тоха спускает мои трусы. Не даю ему стечь вниз, подхватив его сзади под попу, тяну на себя и Тоха со всхлипом подаётся навстречу, обхватив меня коленями. В грязном лифте в одежде это всё уёбищно, но хоть чуток потискать Тоху, раз ему прям не терпится… Ставлю его к стене, поддерживая за попень, по-старинке вставлю ему между ног, лаская сзади обслюнявленным пальчиком. Не то же самое, что членом, но можно представить, вспомнить, какой Тоха там горячий, он втираясь в меня «пестиком», сам со стоном насаживается на палец и спустя пару минут выдаёт струйку мне на живот. Мне после воздержания тоже не долго надо. Залипаем ещё в темноте со спущенными штанами, прижавшись друг к другу. Тоха тихо дышит в шею. И хорошо и тоскливо. Слишком мало и как-то уёбищно. Он даже не вытирается. Натягивает по моему примеру мокрые штаны. Ещё пара поцелуев и нам приходится окончательно разлепиться. А на этаже опять ждёт его мать — руки в боки и вопрошает Тоху: — Ты это специально? Тоха молча проскальзывает мимо. Блин, он знал, что ко мне мы не попадём? Я останавливаюсь перед его матерью, выговариваю: — Здрасьте. — Зырю на её надменное лицо, и кулаки сжимаются. Фигли, не такое уж я говно. Я ничего такого плохого её сыну не сделал. Ну почти… Но ему со мной хорошо. Всяко лучше, чем с ней. И я пока, вопреки её прогнозам, не бандит и не наркоман. И не стану хотя бы ей назло. И Тоху выцарапаю из её когтей. Она, не удостоив меня ответа, топает за Тохой, и вот теперь у меня сердце уходит в пятки. Вроде я ничего и не сделал, но ощущение, что ещё поднасрал ему. Помучившись немного дома, прусь сразу в гараж, а к вечеру от Тохи приходит «Не жди меня утром». Кишки будто узлом скручивает от страха. В ответ на моё «что случилось?», получаю: «мать совсем сбрендила. завтра расскажу». Так понимаю, это значит: «не пиши больше». Засовываю телефон подальше и возвращаюсь к чистке каких-то болтиков, но всё из рук валится. Я предполагал вариант, что мать начнет провожать Тоху в школу… Лишь бы она не придумала чего похуже. Но раз он сказал, что расскажет, видимо, завтра мы всё же увидимся. С утра выскакиваю ещё раньше, чем обычно, караулю с лоджии девятого и вижу, как Тоха выходит с братом и уезжает на отцовской тачке. Несусь в школу и ещё успеваю застать его у гардероба. Тоха выглядит совсем замученным, смотрит на меня просто с какой-то мольбой. А что я могу сделать? Тут, блин… В обед Тоха опять притаскивает пирожок, хотя я ему уже несколько раз говорил, что у меня есть деньги, но от кормежки не отказываюсь. Приятно просто, да и повод увидеться. Пока жую пирожок, Тоха, облокотившись на подоконник, тоскливо смотрит в окно. Я тоже, как пай-мальчик, стою рядом — на подоконник не сажусь, нафиг мне разборки. Тоха, не глядя на меня, тихо рассказывает про мать: — Она разосралась со своим психологом. Бросила пить таблетки и похоже вообще с катушек слетела. Я сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть, что это недотрах. Тохе будет неприятно, а он и так похоже об этом думает. Цепляю незаметно его за мизинец, он сжимает мой в ответ. Теперь у нас такие будут свидания? В школьном туалете я точно не хочу. Наклоняюсь к нему, шепчу: — Свалим? Другой возможности у нас не будет. После уроков его тоже заберут на машине. И завтра. Тоха поджимает губы и молчит. Катька ему уже слила, что я вчера не сделал домашку, и теперь она назидательно поглядывает на меня от соседнего окна, видимо полагая, что Тоха наставляет меня на путь истинный. Рядом с ней Стриж громко заливает: — И она, прикиньте, снова кончает! — Он сочиняет порнушку с собственным участием, и рассказывает в каких неимоверных позах он трахал какую-то девку. Порнухи, он походу, насмотрелся сильно упоротой. Я пытаюсь не слушать этот бред, но не думать о том, как это было с Тохой на этом фоне почти невозможно. А Тоха стоит рядом, совсем близко, и я не могу даже обнять его. Не выдерживаю и спрашиваю Стрижа: — Слыш, а как ты понял, что она кончает? — Мне правда интересно. Потому что я не всегда сразу врубаюсь, когда кончает Тоха. А как блин, это видно у баб? Стриж смотрит на меня с явной ненавистью и выдаёт: — Ну она такая: «А, а, а, я кончаю», — трясёт тазом. Я ржу так, что случайно втыкаюсь Тохе носом в плечо и замираю. Слышу чуть различимое: — После этого урока. — Подрываюсь ближе, едва сдерживаясь, чтобы не засосать его на радостях. Тоха отшатывается и, бросив на меня тревожный взгляд, уходит. Я почти не дёргаюсь следом, только чуть отрываюсь от подоконника и, стараясь не сильно лыбиться, провожаю его взглядом, а обернувшись, натыкаюсь на Катьку, которая огорошивает меня: — Ты был с девушкой? Я врубаюсь с трудом: — Э-э-э… Когда? Нет. Она смотрит исподлобья, будто я опять её чем-то обидел: — Для этого тренировался целоваться? Стараюсь не лыбиться, но, типа, да, для «этого». Только её это не касается: — Чё ты гонишь? Не был я ни с какой девушкой. — Правда? Киваю. Она смотрит за моё плечо. Оборачиваюсь, там Оксанка: — Чё вы тут трётесь? Машкова топает мимо неё к классу. Оксанка громко вопрошает: — О, чё поссорились что ли? Жму плечами и иду в класс. Ещё мне девичьих разборок не хватало. Отсиживаю урок, мчусь встречать Тоху и домой. У него по расписанию ещё два урока к концу которых надо вернуться обратно, у нас от силы час. Долетев до дома, без всяких предварительных ласк, оставляем почти всю одежду в коридоре и плюхаемся в кровать. Вот теперь не хочу торопиться. Нельзя. Обожаю ощупывать его пальчиком изнутри, когда он напряженный, податливый, вздрагивает от каждого движения и открывается навстречу, глядя на меня так… Обожаю все. Каждый миллиметр его тела, каждый момент хочу растянуть и запомнить. Из того, что потом, в памяти не остаётся почти ничего, только Тохины стоны и всё сливается в один поглощающий миг. Наша чёрная дыра из которой не хочется возвращаться. Соседка познаёт новые вокальные формы «блуда». Тоха даже если пытается, не выдерживает и вопит, стоит мне сделать пару резких движений, а потом он совсем забывается. А когда его возгласы сбиваются с ритма моих движений, мне сносит крышу и дальше только хаос сразу после большого взрыва — круговерть звёздной пыли из которой мы будто рождаемся заново, спаянные из одного вещества. И моё у него внутри точно есть. А потом… мне надо снова вынуть себя из него и его из своей груди, отпустить, разжать руки и позволить выйти за дверь. И я остаюсь один. Но счастливый. Мы сможем, мы вместе. Рано или поздно, снова увижу его. После ухода Тохи опять валяюсь в кровати, комкая покрывало с его запахом. Вечером, как ему обещал, прусь к Машковой. Объявления и гараж подождут.