Перелом

На тренировке Тоха опять в ударе и на первом подходе вчистую выигрывает все подачи — вроде у довольно продвинутого чувака. Я сижу, смотрю, как его хвалит тренер и поздравляет тот перец, с которым Тоха играл. Но только я знаю, какой он. Изнываю, вспоминая про наши развлечения в душе, но сейчас об этом нефиг и думать — вечером тут уйма народа. И при этом, как ни странно, у меня не стоит. В животе реальная дрожь – пробивается изнутри почти до локтей, но это не сексуальное возбуждение, что-то иное, необъяснимо приятное. Я сижу и лыблюсь как идиот. Просто хорошо. Я уже получил сегодня всё, что нужно. Пусть мало. Но мне хватит. Главное знаю – он мой. Тоха, вернувшись ко мне, улыбается: — Похоже, наши с тобой тренировки и правда идут мне на пользу. — Наши тренировки? — лыблюсь еще сильнее и показушно облизываю губы. Он хмурится: — Игорь! — Ла-а-адно, ладно, — сам расплываюсь ещё сильнее, но потом делаю серьёзное лицо. Я ведь не позорить Тоху сюда хожу. А это и так, наверное, странно выглядит со стороны. Проклятый дождь льёт не так сильно, как утром, но гулять под ним хочется. Мы едем домой снова в давке — ещё более жестокой, чем обычно. В салоне влажно и душно уже с порога. Все окна конечно же закрыты. Тоха в этот раз сам чует, что дело плохо и останавливает мои попытки расчистить нам путь к окну, остаётся стоять прямо на подножке, так хоть можно вдохнуть полной когда открываются двери, да и в щели немного дует. Но на каждой остановке мы рискуем остаться за бортом. Тоха всю дорогу едет прижавшись лбом к двери, а я у него за спиной. Не до обжиманий. Зато Тоха настойчиво доводит меня под зонтом до самого дома, решив, что в такую погоду нас никто не заметит. Возле подъезда я дую к лестнице, а Тоха к лифтам. Влетаю на десятый быстрее него, успеваю помахать ему ручкой перед дверью и заскакиваю к себе, радостный как ребёнок. С чего вдруг? Фиг знает. Просто прёт. Мать уже дома. Вот это сюрприз. Ах да, она же отпрашивалась с работы, чтобы съездить в опеку. Радость из меня улетучивается махом. Я уже слышал о том, как сильно усложняю ей жизнь, вчера и до этого сотни раз, но она напоминает мне снова. Потом сообщает, что я должен сказать спасибо Киту. В опеке поведали, что тот за меня заступился вопреки отзывам классной и других учителей. Надо как-то его отблагодарить… Не выдерживаю и рявкаю: — Я каждый день его благодарю. Мать шлёпает тапками за мной в комнату. Напрягаюсь, что она начнёт спрашивать, как я Кита благодарю, но она, как обычно, просто игнорирует мои слова. Я ведь вечно несу чушь. Иногда это удобно. Утром она выставляет передо мной банку солёных огурцов и две банки варенья. Для Кита. Очень хочется запустить всё это в стену, но я сдерживаюсь, только говорю, что не потащу эту хрень в школу и валю. Тоха уже ждёт на переходной, выскакивает следом за мной на лестницу и вцепляется в плечо: — Игорь, что случилось? — Да, фигня… — мотаю головой. — Мать достала. В опеку вчера ездила. — И что они сказали? — Да всё нормально. Она бесится, что с работы пришлось отпрашиваться из-за меня, дебила. Тоха вздыхает тычется носом мне в шею. Меня почти отпускает. Притягиваю его к себе и закрываю глаза, вдыхая знакомый приятный запах. В наши единственные на сегодня две минуты не хочу думать о матери и Ките. Мычу что-то нечленораздельное, про то, что Тоха мне нужен. Он обвивает руками мне шею, шепчет: — Я тут. Всё хорошо. Я киваю. Я справлюсь. Ничего не случилось, вообще-то. Психанул на пустом месте. Тоха сегодня меня не торопит, но я сам выпускаю его. Нафиг. Пусть этот день быстрее закончится. — Чё, завтра-то тебя отпустят днём на корт поиграть? — Невольно улыбаюсь, вспомнив наши игры. — Отпустят. В режиме «дожить до завтра» день тянется долго, но почти незаметно — будто и не со мной. Моя жизнь начнётся завтра. Завтра у нас будет минут пятнадцать в душе. Немыслимо мало, но зато — каких! После школы провожаю Тоху до поворота и сразу топаю к Машковой. Там время будто идёт чуть быстрее. Под её недовольное шипение специально делаю в домашке пару ошибок, но потом, вспомнив про опеку, всё исправляю. Похер на мать. Я должен быть пай-мальчиком ради Тохи. Следующим утром не отрываюсь от Тохи ни на секунду, стараясь дышать глубже, почувствовать сквозь две куртки тёпло его податливого тела. Он мой. Его мать оказала мне офигенную услугу: теперь у нас нет времени играть в друзей. Каждый миг слишком бесценен. Рядом с Тохой, когда он в моих руках, я не ощущаю себя куском дерьма, как бы не хотел, даже зная, что спустя пару часов снова будут отсасывать Киту. Рассказываю, что вчера звонил Юрка – они собираются выезжать в деревню в восемь. Смотрю на Тоху. — Ладно, — тянет на свой манер. — Пойдешь на день рождения в восемь утра? — Скажу, что обещал помочь всё подготовить. — Твоя мама подумает, что у вас любофф. Надо было хоть сказать, что к девочке идёшь. — Я так и сказал, — улыбается в ухо. День снова летит незаметно, мне почти начинает нравится роль пай-мальчика. Я будто становлюсь невидимкой для учителей. Это хорошо. Свидание в душевой, да и весь вечер пролетают как один миг. Остаётся лишь сладкое послевкусие и ворох воспоминаний, в которых я таю, сгораю. Хочу сгореть. Слишком мало и слишком много. Где-то по дороге домой, держа Тохину руку в кармане, я снова начинаю дышать и вспоминаю кто я и где. Но осталась лишь пятница, и потом мы проведём целый день вместе. Пока в это трудно поверить. Во всё это. Сильнее сжимаю Тохину лапку в кармане, он чуть пожимает мою в ответ, искоса смотрит и улыбается. «Мы вместе». Чувствую нечто необъятное, что не укладывается в голове, не вмещается в меня, рвётся наружу. В пятницу я ещё тешусь надеждой, что перед тренировкой Тоха снова заскочит ко мне. Но он заявляет, что лучше не рисковать лишний раз. «Лишний» — блин, повторяю про себя. Я ни одну секунду не могу назвать лишней, а он вот так запросто… Ладно, главное завтра мы проведём вместе весь день. Хотя мне всё ещё не верится в это. Даже когда встречаемся в субботу утром на переходной, я всё ещё жду подвоха. Кажется — вот сейчас случится облом. Но Юрка уже ждёт внизу. И, похоже, ничто не помешает нам с Тохой остаться вместе до вечера. Я прижимаю его к себе. Чтобы убедится, что это он, а не глюк. Облизываю шею – вкус точно его. Тоха шепчет: — Нас ведь ждут. Спускаемся. Машина Голума. И он сам внутри. Встречаться с ним вообще стрёмно. Я почему-то ни разу не задумывался о том, что поеду с ним. Возле него на переднем сидении девка, а Юрка открывает нам заднюю дверь. Залазим туда втроём. Голум только здоровается, спрашивает, всё ли в порядке, и мы трогаем. Юрка указывает на девку: — Это моя подруга Лена. Та оборачивается, равнодушно здоровается. Голум, перекинувшись с нами парой слов, начинает втирать этой Лене что-то про звёзды. Я ухмыляюсь, вспоминая, как Юрка рассказывал, что залазит девками под юбку, пока показывает созвездия. И с ужасом думаю, что выгляжу таким же занудой как Голум, когда раздуваю про космос. Юрка почти сразу засыпает. Тоха, тихонько сплетя наши пальцы, смотрит в окно. Я впервые начинаю представлять нашу встречу с Жекой. Что я ему скажу? Зачем вообще я туда прусь? На нас с Тохой никто не смотрит, Голум ещё пару раз пытается расспросить что-то, но потом будто забывает о нашем существовании. Я просовываю руку Тохе за спину и притягиваю ближе к себе. Он кладёт голову мне на плечо. И пофиг как это выглядит. Мы же мелкие ещё, нам можно. Сидим все два часа в обнимку, почти неподвижно, только перебирая пальцами по ладоням друг друга. Тихо кайфую от этих легких прикосновений. Так хорошо. Не важно, что позади и что впереди, в голове вообще никаких мыслей. Если бы можно было провести так всю жизнь… В Решетниково Голум тормозит у магазина, предлагает купить что-нибудь Женьке. Тоха затарился ещё вчера: и на Жеку, и нам на весь день. Всякого добра у нас рюкзак и два мешка. Хоть я и уверял, что бабуля нам не даст голодать. Все сваливают, а мы остаёмся в машине одни. Наши обнимашки по дороге уже все видели, так что мы даже не дёргаемся. И вообще, сейчас будто в другом измерении. Или на другой планете. Я на всякий случай просвещаю Тоху, что это ближайший к деревне супермаркет, в Ипатово только две микро-Пятёрочки. Ещё тут ближайшая больница, хотя в Ипатово есть что-то типа поликлиники. Юрка со своей девкой решают прогуляться тут, пока Голум свозит нас в детдом. Туда мы едем ещё минут двадцать. Голум пробивает нам свиданку с Жекой, а когда тот выходит, почти сразу сваливает на час-или-два-если-что-звоните. Жека реально выглядит лучше, чем в нашу последнюю встречу и вообще в это лето. Отъелся что ли. Кажется более взрослым, только немного растерянный, как всегда. В фойе почти нет места и шумно. Между нами туда-сюда носятся дети и тётки. Выходим на улицу. Жека говорит, что всем доволен, тут есть библиотека и даже интернет. Воспитатели вроде нормальные, и дети тоже. Про отца говорит неохотно, и я не лезу, уточняю только, что детей тому не вернут. О моём побеге от Голума Жека тоже наслышан. Тоха конечно же мёрзнет. Я расстёгиваю косуху, обхватываю Тоху сзади и кутаю его. И плевать, как это выглядит. Нас тут никто не знает. Тоха сперва пытается вывернуться, но я не даю, и вскоре он уже жмётся сам. Женька смотрит на него с какой-то тоской или даже завистью – такой… обречённой. Я в целом его понимаю. Сам завидую. И обожаю. Втыкаюсь носом в затылок, втягиваю запах. Мой. Прижимаю плотнее. Тоху колотит от холода, я пытаюсь закрыть его посильнее руками. Надо было взять с собой тёплые вещи. Я ведь знал, что он вечно мёрзнет. Снова втягиваю его запах — живительный, тёплый, хоть сам Тоха и мёрзнет. Жека старается на него не смотреть. Сейчас, когда я прямо за Тохиной спиной, это видно очень отчётливо. И не нужно было тащить сюда Тоху — чистенького мальчика из параллельного мира. Никому из них это не нужно. Только мне. Чтобы держаться за него. Дышать им. Мы всё же заходим обратно в фойе. Иначе Тоха совсем околеет. Жека просит адрес, типа письмо написать. Тоха даёт ему ещё электронную почту, говорит, потом сделает мне ящик. Я на прощание отдаю телефон, вместе с наушниками, купленными Тохой на мнимый день рождения одноклассника. Телефон у меня есть другой, который подарила мать. Он, вроде, даже с наушниками. Не с такими крутыми, с обычными затычками, ну и ладно. Голум забирает нас и мы катим дальше в деревню. Я по-прежнему сжимаю Тоху и тыкаюсь в него носом, словно боясь почувствовать запах деревни. Но приходится: на въезде нас ждёт коровий затор. Юрка сообщает, что боится коров, и все смотрят на меня, как на самого деревенского. Вздыхаю и иду разгонять стадо. Много ума тут не надо, просто делаю вид, что в руке вица, махаю и ору на них. Тоха потом спрашивает: — А ты доить умеешь? — Умею, — лыблюсь и, обвив Тоху руками, шепчу в ухо: — А ты не заметил? Я сегодня тебя опять подою. Тоха морщится и пытается выкрутиться, но я продолжаю: — И только попробуй хоть каплю пролить мимо, будешь потом отрабатывать. Он отпихивает меня и отворачивается. Я только лыблюсь. Куда он теперь денется.