Перелом

В понедельник у нас с Тохой пара минут перед школой. Пара сладких мгновений, пронизанных его запахом, когда я сквозь одежду ощущаю, как его тянет ко мне, как он хочет сам, от этого туманится мозг и я готов размазать Тоху по заплёванным стенкам подъезда. Но Тоха такой Тоха… мы снова приходим в школу вовремя. Одна радость — он опять отпросился поиграть, мы снова поедем на корт днём, и, видя, как он краснеет и прячет глазки, говоря об этом, мы едем не ради того, чтобы махать ракетками. Миленький мой стеснительный Тошенька хочет в душ. Больше думать ни о чём не хочу. С этой мыслью школа и даже Кит пролетают почти незаметно. Дома закидываю в себя два варёных яйца и несусь встречать Тоху за соседним домом. Сегодня наша «тренировка» начнётся с душа. Я в этом ни секунды не сомневаюсь, и если у Тохи и были иллюзии на этот счёт, когда мы оказываемся наедине в раздевалке, и я сходу разворачиваю его к себе, он явно думает не о теннисе. Стягиваю с него футболку, и он сам уже стремится побыстрее оказаться в кабинке. Мыло и полотенце нам не так уж нужны. Раздеться тоже получается не сразу. Не могу заставить себя от него оторваться. Спустив наши штаны, как тупой кобель трусь о Тохин живот, стискивая руками его худенькое тельце, а он извивается, льнёт, будто стремясь меня облепить, чуть не на голову лезет. В спущенных штанах всё же не то. Пытаюсь стянуть их с него, но пол мокрый, приходится оторваться и присесть. Вспоминаю про вкусняшку и хватаю в рот Тохин сладенький пестик. «Пестик» — чуть не ржу с ним во рту, пришло же в голову такое. Но он у него правда такой миленький, аккуратненький, блин. Тоха не жадничает. Почти сразу выдает полный рот. Подкопил, видать, за четыре дня. Я едва могу удержать всё во рту, но когда начинаю глотать, часть всё равно выливается. Потом соберу. Хочу ещё чуток подержать его трепещущий пестик губами. «Тычинками» я его полью позже. Что-то меня сегодня прёт. От Тохи сносит крышу. Всё же выпускаю изо рта увядший пестик, вылизываю всё, что не удержал и поднимаюсь, снимаю свои штаны, вешаю всё на крючок. Тоха с красными губками хлопает глазками, и прячет улыбку, косясь на мой стояк. Я чуток залипаю на нём, уперевшись по бокам от него на вытянутых руках, даю ему ещё поглазеть, потом бодаю — как мы прикалывались в детстве, играя в слоников. Но мне уже не до игр. Влипаю в него, втираюсь, вжимаясь всем телом, тычусь между бёдер. Тоха понятливо сжимает ножки. Весь податливый и доступный. Весь мой. Как же хорошо… Мы всё же выходим на корт. Нам осталось тридцать минут из оплаченного часа. Мне более чем достаточно, а потом у нас снова душ. В этот раз даже с водой. Когда Тоха выскакивает из трамвая через соседнюю дверь и ловит на прощание мой взгляд, он выглядит счастливым и я тоже лыблюсь. Кажется это впервые, что мы расстаёмся с улыбкой. Добравшись до дома валюсь на кровать. Так хорошо. Больше мне ничего не надо. Чёрт, реально хочется сдохнуть сейчас. Или как-то заморозить себя. Это состояние. На секунду представляю себе, что так могло бы быть каждый день. Ну, в какой-то другой вселенной. Если бы мы жили вместе, одни… Мечты… в жопу мечты. Это плохо заканчивается. Нафиг. Идти никуда не хочу. Не хочу никого видеть. Хочу сохранить себя сейчас таким. Корчусь как в припадках, сам себя обнимая, будто это поможет… Вздрагиваю от звонка в дверь. На часах шесть. Выглядываю в глазок – две бабы. Что-нибудь втюхивают опять. В жопу их. Ухожу, но они снова трезвонят в дверь. Что-то им надо… Вновь выглядываю в глазок, и всё же вопрошаю: — Кто? — Социальная служба… бла-бла. Капец. Опека. Открыть? Может посмотрят, что всё нормально, я не голодный и не избитый, и свалят? Открываю. Показывают корочки, заходят. Шарахаются по дому, спрашивают всякую фигню про мать и про школу, заглядывают в холодильник и в мои шмотки. Бесит. Но я держусь, хожу за ними, хлопаю глазами, вежливо отвечаю и тщательно улыбаюсь. Доходит до вопроса, что я делал в подъезде без одежды. Говорю, что выскочил за другом, который забыл у меня телефон. Тётки спрашивают про друга. Говорю, зовут Дэн. Прикидываю: если что, успею ему позвонить, чтобы подтвердил мои слова. Наконец, они собираются. Я уточняю всё ли в порядке. Одна улыбается: — Не волнуйся, всё хорошо. Выдыхаю чуток. Они валят. Но всё равно немного ссыкатно. Решаю дождаться мать дома. Она сообщает, что опека ей звонила и она звонила мне, а я вне доступа был. Телефон я выключил на корте. Ну и ладно. Мать бздит, что из-за моих выходок и безобразного поведения в школе, её вызвали к ним на ковёр. Я пытаюсь не париться. Ну, в самом деле, что они сделают? На следующий день опять идёт ливень и до чёртиков неохота в школу. Жду Тоху на переходной, а его всё нет и нет. Доходит врубить телефон — от него эсэсмэска: «Не жди, меня отец отвезёт». Я мог бы и догадаться, что Тохина мама не позволит любимому сыночку мокнуть под ливнем. Прусь в школу один. Что может сделать опека мне объясняет Кит: если решат, что мать со мной не справляется, могут заставить её отправить меня в школу-интернат. Он меня ещё в прошлом году пугал этой Знаменкой — весёлый такой интернат за забором с колючей проволокой. В прошлом году это меня напугало до жути. Потом узнал, что тогда мне ничего не грозило – в прошлом году меня бы по возрасту туда не взяли. В этом вот в самый раз, и сейчас бы даже и пофиг, лишь бы без Кита. Но не без Тохи. А оттуда меня будут выпускать только на выходные, и то при условии, что мать соизволит забрать лично. Я не выдержу. Этого я не выдержу. Кит за меня поручился. Поэтому я буду прилежно сосать вонючий хуй. Но Киту этого опять мало, снова лезет рукой к лицу, суёт палец в рот. В этот раз не между зубами — за щёку, но от этого не менее мерзко. Хочется закрыть глаза и провалиться в другое измерение, но понимаю, что если позволю ему сейчас, он будет делать это каждый грёбаный день. Вцепляюсь двумя руками в его запястье. Ничего не делаю, просто сжимаю пальцы. Кит свистит, морщится: — Ну, хватит. Выпускаю руку, смотрю как он суёт её за спину. Сам лыбится. Ублюдок. Ненавижу его всё же больше, чем себя. Вот сегодня, если бы я включил диктофон… Нет, говнюк всё равно ничего не сказал, ничего не требовал, только угрожал. Остальное я сам. Единственный шанс был в тот день, когда я разбил ему нос. Но даже если бы я сделал запись, что потом? Хрен бы я кому это показал. Я чмо. С Тохой пересекаемся только после обеда, он ждёт меня у кабинета истории. Машкова при виде его закатывает глаза, а Тоха кивает мне: — Отойдём. Катька останавливается, недовольно скрещивает на груди руки и смотрит, так, будто я ей что-то должен. Жму плечами и иду с Тохой. Он выдаёт мне булочку и сообщает, что после школы его тоже заберут на машине. Совсем капец. Я должен бы порадоваться, что мой сахарный под дождём не размокнет, но мне хреново. Ощущение, будто мне методично перекрывают кислород всё больше и больше. Тоха подталкивает меня и шепчет: — Я перед теннисом могу зайти пораньше. Смотрю на его смущённую улыбку и едва сдерживаюсь, чтоб не схватить. Повторяю в ухо: — Только пора-а-аньше. Он отводит глаза и ещё сильнее сжимает губы: — Постараюсь. Раздаётся голос Машковой: — Игорь, я ведь тебя жду! Тоха болезненно морщится, будто скрип услышал. А я врубаюсь, что у меня Катькин рюкзак и она не уйдёт. Виновато лыблюсь. Тоха кивает и сразу валит, но я всё равно остаюсь довольнющий. И даже поверить ещё не могу — он пришёл ко мне назначить встречу для «этого». Теперь это уже по-настоящему, а не только мои фантазии, что мы вместе. «Мы». Звучит всё ещё неимоверно. Катька сверлит меня гневным взглядом и бурчит: — Ты когда с ним встречаешься, ведёшь себя как щеночек. Смотреть тошно. Я на радостях и её расцеловать готов. Но только не обсуждать Тоху. — Хорошо, что не как кобель, — лыблюсь. Чувствую я себя так. Жру булочку и топаю в класс. Добравшись домой, чтобы не сидеть пялясь на часы в ожидании Тохи, зарываюсь в книгу, которую Дэн притащил мне в школу. Даже за временем почти не слежу. Тоха приходит офигеть как пораньше — за пятнадцать минут. Так и хочется влипнуть в него с порога, но я стою и любуюсь – сам пришёл. Ещё не верится, так и кажется, что сейчас опять заявит: «мы не должны» или типа того. Но он только смущённо улыбается, красуясь ямочками на щеках. Не трогаю. Хочу, чтобы сам. Чуть шевелю пальцами, подзывая его. Робко подходит. Я тихонько кладу руки ему на локти, но не тяну. Он приникает носом к шее, касается губами. Так круто. Сам ластится. Котёночек мой. Обхватываю его и сжимаю. Он пищит, я мурлычу от удовольствия. Так хорошо. «Вместе». Даже спермы хочу не так сильно, как «его». Рядом. Зацеловываю щеки, шею, в то же время стаскиваю с него куртку. Тяну в комнату. Он упирается. Блин. Отрываюсь и заглядываю в лицо. Он качает головой: — Мне нельзя опаздывать. Как удар под дых. Бесит. А он стоит, смотрит виновато, поджимает губы — красненькие. Опускаю взгляд на его стояк, снова смотрю в глаза и провожу пальцем ему по ширинке. Тоха взвивается, цепляется за меня и всхлипывает. Я продолжаю поглаживать и рычу: — Не хочешь? Он прикрывает веки и подаётся попой на мою руку. Ещё ближе. — Хочу, — шепчет в губы. По мне прокатывается волна жара. Наконец-то я это услышал! Тоха роняет голову и бубнит мне в грудь: — Только быстро. Ухмыляюсь. Ну, ладно, устрою ему быстро. Сдёргиваю с него штаны и прижимаю к стене. Сразу беру в рот и активно отсасываю в один заход. Он расползается по стене и пищит. Когда выдаёт струйку, выгибается дугой мне навстречу. Я прусь, глядя на дрожащий животик. Останавливаюсь и вытягиваю из Тохи остатки. Он расслабляется, оседает обратно на стенку. Встаю. Глаза у Тохи чуток очумевшие. Я спускаю свои штаны, сую ему между ног. Он улыбается, обжимает меня там. А мне мало. Его мало. Хочу всего. Задираю его свитер и свою футболку, прижимаюсь кожей к его телу и наяриваю. Тоже по-быстрому. Мы ведь «вместе» и нам нельзя опаздывать. Когда отпускает, упираюсь в него лбом, трусь носом, как он делал недавно. Лыблюсь: — Успели. Тоха в ответ усмехается и начинает натягивать штаны, но останавливается и стонет: — Блин, — суёт руку за спину. Достаёт мокрую, в моей сперме. Ржу: — Ща, погодь. Притаскиваю полотенце. Тоха морщится: — Взял бы бумагу. — Да пох, — пытаюсь вытереть его. Он дёргается и хватает полотенце: — Я сам. Я не отдаю, сажусь на корточки, говорю: — Дай, вытру нормально, — пытаюсь его развернуть, он упирается. Попу мне боится показывать? Как бы, чего я там не видел. И о чём думает он?.. Что я наброшусь и всуну ему? Ну да, я же извращенец, помешанный на порнухе. Обидно отчего-то. Мне и в голову не приходило. Сдвигаю брови и рычу: — Что? Тоха смотрит на меня. Сглатывает. Хрен я ему дам полотенце. А он как на расстрел готовится, но поворачивается в пол-оборота. Вытираю свою пакость с попы и ног, ещё несколько капель со штанов. Спермы дофига, мне кажется в Тохе не так много – только пару раз хватает глотнуть и всё. И капец, теперь так и хочется потрогать. Там. Оказывается, у нас тут самое «интимное» место. Куда бежать. Да сдалась мне его попа. Убираю полотенце, поднимаю с пола его куртку и подаю. Тоха выскакивает за дверь, а я выхожу спустя минуту, чтобы встретится за соседним домом.