Перелом

Сижу у Дэна, наблюдаю, как он собирает что-то типа механической руки, попутно втирая мне про сенсоры. Часов в восемь внезапно приходит эсэмэска от Тохи: «Ты где?». Очевидно, он уже знает, что я не дома, значит он вышел. Блин. Не успеваю ничего ответить, прилетает: «Занят? Можем встретиться?». Начинаю писать ответ, когда приходит: «Я на крыше». Плюю на всё и несусь туда. Долетаю меньше, чем за минуту. Тоха сидит на «нашем месте», подтянув к груди колени и закинув голову на бортик. Сбоку заметно, что его короткая курточка задралась сзади и внизу зияет голая поясница. Возле стоит банка джина. Хочется сказать ему пару ласковых за это, но понимаю, что не стоит. Тихонько сажусь рядом, а он растягивает губы в своей ебической ухмылке: — Что, помирились? — С кем? — А где ты был? — У Дэна. — А-а-а… — Отводит глаза. До меня доходит суть его вопроса: он про Машкову… Но его тон и реакция мне не понятны и меня начинает уже сильно это бесить. Он поднимает баночку, намереваясь глотнуть. Вот джин это то, что мне сейчас нужно. Протягиваю руку. Он отдаёт банку. Там чуть меньше половины, я заливаю в себя сразу всё большими глотками. С такого количества не опьянею, но должно полегчать. Тоха лишь кривит рот: — Спасибо, ты настоящий друг. Мог бы оставить хотя бы глоток. Запуливаю банку за борт. Он провожает её осуждающим взглядом. Вот пофиг. — Блин, ты задолбал. Отморозишь себе всё. — Засовываю руку Тохе под спину, на мгновение коснувшись голой поясницы, пытаюсь натянуть туда хотя бы футболку. Тоха подрывается, выпрямляется, поправляя край куртки. Ну, да, я же извращенец… и ладно. Вздыхаю: — Прости. Оборачивается: — За что? Жму плечами. Не выдерживаю: — То-о-ох, объясни, что происходит? Смотрит на меня задумчиво, потом вздыхает: — Дома постапокалипсис. Весь день выясняют, кто виноват и чьё воспитание хуже. — Его выражение лица наконец-то становится нормальным, немного уставшим. — А чё сразу не написал? Опять хотел в одного бухнуть? — Киваю за борт, куда улетела банка. — Так… проветриться хотел. Подумать. — Теперь тебе точно надо проветриться. — Прогуляемся? — Погнали. Весь вечер таскаемся по улицам, тупо куда глядят глаза. Тоха понемногу рассказывает про семейные дрязги, вздыхает: — Развелись бы они, наконец, а… А лучше бы не женились. — Я подобное слышу не первый раз от него. И тоже не понимаю, зачем его предки живут вместе. Сколько их помню, счастливы они никогда не были, разве что улыбались на людях и для фото, а дома вечно атмосфера холодной войны. Они общаются колкими едкими обвинениями или вовсе молчат. Они никогда не орут, как моя мать, разговаривают на чуть повышенных тонах, но длиться это может целыми днями, а выглядит так, будто они выжидают, чтобы напасть на противника в момент слабости, и все кто попадёт на линию перекрёстного огня тоже в опасности. Дети всегда ныкаются кто куда, и в доме стоит гробовая тишина. Тоху в такие моменты всегда выносило. Мелким он часто прятался в шкаф и там плакал. Я залазил за ним, утешал. Кажется, там я впервые ему подрочил — мне всегда помогало расслабиться. Когда мать наорёт, залезу под одеяло, реву и наяриваю пока не усну, но Тоха сам в том состоянии не смог бы. Сейчас не знаю, как ему помочь… Не, помощь-то я могу оказать даже более качественную, чем в детстве, но он ведь будет против, да и не похоже, что тогда в туалете он после этого расслабился. А больше я ничего не умею, ничего не могу, просто угрюмо таскаюсь рядом. Цепляю его за руку, он не забирает, меня даже глючит, будто чуток улыбается. В одном из сквериков баба в гламурном прикиде сидит в луже блевоты, цепляясь одной рукой за скамейку рядом. Тоха вздыхает: — Столько народу и всем на всех пофиг. — А тебе не пофиг? — И мне. Всем. — Мне на тебя не пофиг. — Лыблюсь и крепче сжимаю его руку. Он вздрагивает — ощутимо, всем телом. Я аж пугаюсь, что слишком сдавил, но не может быть. А он зажато улыбается и останавливается: — Это же ты. Я оборачиваюсь к нему, а Тоха берет двумя руками мою ладонь и смотрит в глаза чуть ли не влюблённо. Мотает головой куда-то вправо: — Зайдём? Я поднимаю взгляд на горящие буквы «в» и «b» на тёмной надписи «Свифт Club», врубаюсь, что мы возле свинарника. Возле входа два патлатых мужика лениво потягивают пиво. Морщусь: — Опять нарваться хочешь? Перед глазами всплывает ментовка, повторять этот опыт не тянет. Ещё я помню, как Тоха тут зажигал в ту ночь. На детской дискотеке он так не жжёт. Мне посмотреть как он вытанцовывает со стояком сейчас как раз кстати, чтобы тронуться окончательно. Хотя, куда уже дальше. — Если купим билеты, всем будет пофиг. — Та баба может нас вспомнить. — Она тут торчала тогда только из-за какой-то проверки. — А предки твои? — Ааа, пофиг. — Машет рукой. Я жму плечами. Тоха платит за вход через крошечное окошко кассы, кассирша даже не видит наши рожи, мы просовываем туда руки и она штампует печати на запястье, охранник смотрит подозрительно, но тоже не задаёт вопросов. Время только десять и ещё идёт концертная программа. Местная банда терзает гитары, один хайратый перец с голым мокрым торсом хрипит в микрофон как ненормальный. Так себе прикольно. Тоха такое вообще не любит. Прёмся в бар, и он опять покупает джин. Я пытаюсь отговорить, ведь по-любому предки запалят. Тоха говорит: — Ну и пусть. Хмурюсь: — Ты специально нарываешься? — Рано или поздно им придётся узнать, что я ещё большее разочарование, чем Лёха. Вздыхаю и беру банку из его рук. Столики все заняты, пристраиваемся в самом уголке на лавке. Перед нами парень тискает за задницу девку у себя на коленях. Тоха задумчиво смотрит в свою банку. Безумно хочется что-то для него сделать. Опускаю левую руку и кладу возле его ладони, ему на бедро и зацепляю мизинцем его мизинец. Он косится на меня и улыбается уголком губ, пожимает мой палец в ответ. Я оплываю, прижимаюсь поближе плечом. Когда чувствую его, ощущаю физически, то самому легче — вот он рядом, осязаемый и …холодный. Согреть бы. Пока сосём джин, из зала уже начинает доноситься нормальный музон, индастриал или типа того. Топаем туда. Там куча народа ещё не нажравшихся до состояния нестояния, как это бывает позже. Мы просачиваемся ближе к сцене. Тут чуть свободнее, но динамики долбят прямо в уши. Тоха уже на волне, уже угорает. И заводится всё больше, словно растворяется в звуках, двигаясь в ритм. Кайфую с него, не спуская глаз, прыгаю рядом и стараюсь, чтобы его не раздавили. Какой же он офигенский сейчас! И на его лице прям блаженство. Тоха закрывает глаза, двигается словно в каком-то потоке, будто чувствует музыку кожей. Лишь иногда бросает на меня взгляд из-под полуприкрытых век. Убеждается, что я рядом и снова улетает. Он такой сейчас раскрепощённый, естественный и совершенно беззастенчивый. И бля, сексуальный. Более того - вызывающий. Крышесносный. У него снова стоит и ему пофиг. У меня, конечно, тоже встаёт. Не от танцев, а на него, блин. И пох… пусть видит. Я больше не могу… Врубают медляк. Народ из зала быстро рассасывается, остаётся несколько обжимающихся парочек и мы с Тохой, который словно в эйфории творит что-то неимоверное: извивается и крутит задницей как баба. Он и до этого делал нечто подобное, но в медленном темпе это выглядит просто пошло. Он будто в неадеквате. Кажется ещё чуток и стриптиз устроит. И на это все смотрят. Когда он кладёт руку на пах на манер Майкла Джексона, я уже не выдерживаю, хватаю его за грудки и рычу: — Ты совсем свихнулся? Он меня будто и не слышит, смотрит в глаза и бессмысленно улыбается. Сам при этом весь извивается. Оттаскиваю его и вжимаю в стену. А он продолжает всё в том же духе. И теперь трётся об меня стояком. Какое-то дежа-вю. Только сейчас нет ни Ирки, ни Катьки, мы вообще будто одни. В другом измерении, по ту сторону горизонта видимости. И Тоха — не Тоха, его отражение в параллельной реальности — в моём эротическом сне. Это не может быть правдой. Мозг вышибает напрочь. Вжимаюсь в него. Телом. Руками. Ртом. Под губами его щека, ухо, шея. Его вкус на языке. Я не уверен, что ещё жив. Не помню, как дышать. Висок пронзает тупая боль. На мгновение теряюсь, приходится сильно напрячься, чтобы понять, где нахожусь, что мы в клубе и мы не одни. Боль отступает, но музыку я не слышу — только пульсирующий стук в висках. Перед глазами чья-то рожа плывёт в красных кругах. Я успеваю вмазать один раз еле-как и куда попало, а потом Тоха с силой вцепляется в меня сзади. Прижимается губами к уху и умоляет: — Игорь, не надо. Пожалуйста. Идём отсюда. Чувствую его губы, его порывистые выдохи. Соображаю, что если меня сейчас отхерачат, то и его тоже. Поворачиваю голову, шепчу ему: «Валим», разворачиваюсь и толкаю перед собой. Он хватает мою руку и мы драпаем. Выскакиваем на улицу, несёмся до конца здания и ныряем за угол. Останавливаемся. Тоха начинает истерически ржать, я оттаскиваю его подальше, чтобы было время слинять, если из-за угла кто-то появится. Не могу поверить в реальность происходящего. Точно уверен, только в том, что мне дали в башку и она болит. Всё остальное кажется мутным бредом.