Перелом

Удерживая всё ещё дёргающуюся Машкову, смотрю на Тоху, который уже без улыбки мрачно наблюдает за нашей вознёй. Не врубаюсь с чего он поддержал мою выходку? Мы ведь на самом деле не спорили. Звенит звонок, он чертыхается и валит в сторону своего класса, догоняю уже у самых дверей, хватаю за руку и резко разворачиваю: — И какого фига это было? Успеваю заметить болезненное выражение его лица, прежде, чем он натягивает ухмылку и осаживаю. Он смотрит сначала с каким-то вызовом, даже едко, но потом обмякает и вздыхает: — Прости… не знаю, что на меня нашло… Я извинюсь перед ней, скажу, что это была моя идея и ты был против. — Он шумно вдыхает и выдаёт: — Слушай, может нам лучше не общаться… какое-то время. — …чё? — Я непроизвольно сжимаю пальцы так, что Тоха вздрагивает и шипит. Отдёргиваю руку, снова хватаю. Пульс долбится не в висках, а где-то в затылке. Нихера не понимаю… Тоха накрывает мои пальцы своей ладонью и мотает головой, повторяя: — Прости. — опускает глаза. Я шелохнуться вообще не могу. Стою, как истукан, не выпуская его. Тоха проводит по моей руке до локтя, чуть сжимает его: — Игорь… Отмираю, всё же ослабляю хватку и шагаю к нему ещё ближе, рычу: — Что вообще происходит? Он снова мотает головой, чувствую, если услышу сейчас «всё нормально», то реально ему вмажу и заранее опять сжимаю пальцы. Тоха внезапно вздыхает: — Погнали отсюда, а… Мне надо проветриться. Я не сразу верю своим ушам, но всё же выпускаю его, и он всерьёз идёт на выход. Останавливается только во дворе и глубоко вдыхает, как иногда делает, выбравшись из душного трамвая. Осторожно спрашиваю: — И куда ты хочешь? — На крышу. Хочу подышать. Мне не очень нравится идея, но киваю. Идём быстрым шагом, будто опаздываем. На крыше Тоха рассеянно оглядывается, и опускается на пол спиной к бортику. Я сажусь рядом, так близко, чтобы касаться плечом и чуть подталкиваю. — Ну, чего ты. Он смотрит на меня с видом побитой собаки: — Ты меня простишь? — Бля, хватит… Мне не за что тебя прощать. Пофиг мне на Машкову… Ты прости… Я не хотел... Он качает головой: — Ты не врубаешься…. Совсем не понимаешь? Я специально! — Ну, и зачем? Он сжимает губы, закидывает голову и смотрит в небо. Чёлка на ветру хлещет по его лицу. — Тебя позлить. — Тоха опускает голову уже со своей бесячей ухмылкой. — Доволен? — Вот теперь я уже реально злюсь от выражения его лица. — Знаешь, я даже не сомневался, что у тебя получится. Они же все на тебя пялятся, как на леденец. — Ой, а на тебя как на перчик что-ли? — Чё? Тоха взмахивает рукой, закрывает лицо ладонями: — Господи… Ты реально совсем не врубаешься… совсем мелкий ещё… Хочется психануть, но не могу. Нет сил. — Ну тупой я… будто ты не знаешь. — Не тупой. — Тоха мотает головой, смотрит снисходительно, но почти нежно: — Мелкий. — Недоразвитый ещё скажи. Он улыбается: — Это вряд ли. Но невыносимый — точно. — Он втыкается лбом мне в плечо, трётся, а потом укладывает голову. — Прости. И сразу хочется его обнять, укутать и гладить по головке. Вот сейчас, похоже, мне в натуре крышу сорвёт. А я и правда отчего-то вдруг чувствую себя мелким. Беспомощным… Не могу ничего сделать. Лишь прижимаюсь щекой к макушке и меня глючит, что Тоха улыбается и, кажется, прикрывает глаза. Ну пусть думает, что я мелкий. Мелким многое же позволяют, чего взрослым нельзя. Он вот за ручку снова стал со мной ходить, может и писюн перестанет прятать, раз я мелкий, чё он стесняется, в детстве всё можно было. Сидим так пару минут, и я начинаю нервничать, что его продует. Ветер не сильный, но довольно прохладный. Бубню: — Может, ко мне? Жрать хочу. Вспоминаю, что свалил из школы так и не выполнив основную миссию. Это плохо. Кит недавно тыкал меня в решение дисциплинарного комитета об отчислении, в котором не хватает только его подписи. Прогул он заставит отрабатывает. Только бы не лапал опять — не сдержусь. На Тоху упоминание еды действует мгновенно и он сразу поднимает голову: — Погнали через магаз тогда. — Давай. — Встаю и зачем-то подаю ему руку, будто он инвалид. Тоха смотрит удивлённо, но хмыкает и берётся. В магазине он присматривается к копченым окорочкам, но я предлагаю взять замороженных и пожарить самим. Тоха кладёт в корзину ещё джин — похоже, мы ко мне надолго. Дома нахожу пару рецептов и решаю забубенить всё: и лимон, и специи и майонез с кетчупом. Гарнир нафиг, окорочков у нас дофига. Тоха, потягивая джин, с улыбкой наблюдает за моими изысками, а я выпендриваюсь, натирая куриные ножки, будто это… В жопу, просто натираю. Пока они жарятся, садимся за домашку. Тоха, подсказывая мне, успевает сделать свою. Окорочка получаются офигенские. Правда, без корочки, но вкуснотища. Обжираемся до отвала. Я, жалуясь, что лопну, раскладываю по тарелкам два последних. Тоха вздыхает: — Может, маме оставишь. Она рада будет. Я морщусь, но соглашаюсь. С набитыми пузами доползаем до комнаты, забыв даже про джин, разваливаемся на ковре. Я мычу от удовольствия и поглаживаю живот. Тоха косится на меня с улыбкой, а в глазах опять какая-то тоска. И я не могу помочь… Хоть что-то бы объяснил. Решаюсь всё же спросить осторожно: — А чё вы с Иркой на дискотеку не ходите больше? Из Тохи вырывается смешок: — Как ты себе это представляешь? Она со мной вообще не разговаривает. — Чё, поссорились? — Ага, поссорились. — Он начинает ржать, держась за живот, подтягивает колени и перекатывается по полу ко мне спиной. Я тупо пялюсь, не врубаясь, что такого смешного сказал. Или это у него истерика такая? Всё настолько плохо? Спустя минуту он умолкает, но его грудь всё ещё содрогается, будто он теперь плачет. Подбираюсь поближе, касаюсь его плеча и мычу: — То-о-ох… Он подрывается и садится, глядя на меня сверху вниз, с таким лицом, что уже непонятно, смеётся он или плачет... Я лежу, не дышу. Реально нифига не понимаю. Но желание сделать хоть что-то становится невыносимым: пытаюсь взять его за руку, но он её отдёргивает, и я вцепляюсь в его колено и сжимаю, повторяя: — То-о-ох… Он хватает мою ладонь, отрывает от себя и на секунду зависает, а потом вдруг подносит к лицу, прижимает к губам и зажмуривается, мыча: — Ты прости. — Этого я почти не слышу. Меня выкидывает в какое-то другое измерение, где только Тоха и моя рука, которой он касается губами, а я словно парализованный, почти труп, хочу им стать — умереть сейчас, вот так, остаться навсегда в этом состоянии. Но мозг таки включается, выдавливаю: — За что? Он убирает от лица мою ладонь, поглаживая её двумя руками беззвучно шевелит губами, будто хочет сказать что-то, но не может. Чуть отводит глаза, шепчет в сторону: — Слушай, то, что она тебе сказала — фигня полная. Я понятия не имею, с чего она это взяла. Напридумывала себе что-то… Ты мне правда как брат. — Он немного морщится, сглатывает, но потом смотрит на меня. — Обещаю, это не изменится никогда. И тебе не надо для этого ничего делать… Понимаешь? — Тоха пожимает мою руку и немного сдавленно улыбается. — Веришь мне? Киваю. И верю. После всего, что я натворил, он всё ещё тут, печётся обо мне — извращенце… Брат из меня ещё фиговей, чем друг, но ему-то я верю. Буду братом. Младшеньким, ущербным. Чё нет-то. Ну, смешно немного, но мне становится как-то легче… Он на самом деле будто простил, смирился, что я такой, и клянётся в верности. Сжимаю его руку в ответ и выдавливаю едиственное, что приходит в голову: — Спасибо. Тоха улыбается немного грустно и разглядывает меня чуть ли не с нежностью. Он снова ложится на пол, лицом ко мне и всё ещё придерживает меня за руку. Видать, чтобы я не улетел в космос, потому что меня таращит… Я готов замурчать от блаженства, но взгляд у Тохи слишком уж печальный… А я опять не могу ничего сделать. Хотя… могу сказать, что он нравится Катьке… но не могу себя заставить. Хреновый я друг. Всхлипываю: — Так вы из-за меня поссорились с Иркой? — Молюсь, чтобы нет, но похоже, это именно так. Тоха тяжело вздыхает и улыбается снисходительно: — Да не ссорились мы. Просто… — Он сжимает губы и отводит глаза, разглядывая наши руки. Переплетаю свою пятерню с его пальцами, он чуть улыбается и поднимает взгляд: — Не бери в голову. Фигня это всё. Вообще наплевать. — По тебе не скажешь. Ты с тех пор… странный. Тоха опять смеётся: — Да не в ней дело. …так, фигня всякая… — Лёха? — Вздрагиваю от этой мысли. Поэтому Тоха и молчит. Знает, что убью того. Точно убью. Больше вариантов нет, если просто отмудохаю, Тохе будет только хуже. А Тоха вдруг радостно улыбается: — Прикинь, он сваливает в выходные. Нашёл подработку, и они с однокурсником сняли хату. Я один в комнате буду. — И чё предки разрешили? — Да ща-а-аз. Скандалище был. А что они сделают? Мне от его улыбки и от самой новости сразу становится так хорошо. Только и могу, что смотреть на него и лыбиться в ответ. Валяемся так. Почти без движения. Я начинаю загонять всякий бред, скатываясь к тому, что читал последним — про многомерность и ограниченность нашего восприятия, из-за которого мы не можем это представить. Тоха слушает и мечтательно улыбается, лишь изредка вставляя что-то. Я готов загоняться вечно, лишь бы он вот так смотрел. Подрываемся, когда щелкает входной замок. Тоха испуганно смотрит на часы и чертыхается. Торопливо расшаркивается в любезностях с моей матерью и несётся домой. Я блаженно улыбаюсь, даже когда мать начинает орать про банки джина на столе. Молча валю. До девяти зависаю у Дэна, потом поднимаюсь на крышу. Глючит, что там, где мы сидели с Тохой, всё еще теплый бетон. Я так нифига и не понял, что с ним происходит, но сегодня он выглядел чуть ли не счастливым под вечер, и теперь я ощущаю себя нужным, полезным, хоть ничего и не сделал. Вспоминаю тот дурацкий поцелуй Тохи с Машковой и на мгновение представляю себя на её месте. Ага, что Тоха губами коснётся моего поганого рта после хуя Кита. Нахрен. Да и вообще — смешно. Это всё девчачьи заморочки. У мальчиков всё проще. Мы с Тохой чего только не делали раньше, но не сосались же. Было как-то раз по приколу года два назад, ещё до такого, как у него начались заскоки — он сам и предложил попробовать. Он же у нас неженка. Ну, попробовали. Ржачно было и только. Когда возвращаюсь домой, мать, походу, допила наш джин и больше про это не заикается, просит передать Антону спасибо за курочку — очень вкусно. Обещаю, что передам. Заваливаюсь в кровать. Так спокойно внутри. Целый космос — Тоха. Теперь и правда верю, что мы останемся друзьями несмотря ни на что. Непривычно… кайфово.