Перелом

Подскакиваю от входного звонка. Тоха? Больше некому. Распахиваю дверь и выпадаю в осадок. Машкова. Смотрю на часы, уроки уже закончились, значит, я дома почти два часа, а, кажется, только пришёл. — Ты совсем сдурел? — Она шагает внутрь мимо меня, и пока я прихожу в себя, снимает обувь, деловито оглядывает мою хату и оборачивается ко мне. — Какая муха тебя укусила? — Большая и жирная, — почти улыбаюсь. Кусал, правда, скорее, я… Катька кривит рот: — От меня ты так просто не сбежишь. — Она, осмотрев завал на столе в моём уголке, топает на кухню и вытаскивает учебники. Я даже улыбаюсь. Смешная она. И я рад, что она пришла. Вот только учёба последнее, о чём я сейчас способен думать, но всё же сажусь рядом с ней. Катька тычет в учебник русского языка. Конечно, не зная всех этих правил, я ведь не смогу грамотно послать педика нахер. И лучшему другу не смогу объяснить красиво, почему у меня на него стоит. И вместо того, чтобы кинуть придурку в рожу рюкзаком, я мог бы в него запулить офигенной метафорой, уйти с гордо поднятой головой и жить в мире, где «всё правильно». Катька, с явным желанием постучать мне по голове, брякает по столешнице ручкой: — Эй, сосредоточься. Ощущение, что все вокруг живут в каком-то ином измерении, где оценки имеют особый сакральный смысл, недоступный таким тупицам как я. И обладание этими знаниями воздвигает стену между тем миром, где живу я, и «правильным». Но этот их мир — мыльный пузырь. Стоит мне дотронуться до него своими грязными лапками и он лопнет. Или они сделают вид, что ничего не заметили? Как Тоха. Мы просто «не будем это обсуждать». Будто этого и нет. Одно я знаю точно, я в этом пузыре уже не смогу оказаться. Даже если стану учиться, если у меня будет грёбаный компьютер и девчонка. Но это мне и не светит. Стоит вспомнить слова Тохи про отличников. И Катька при мне бодалась с Бычарой, что я всё решил тогда у доски. — Слушай, такой вопрос: а если ты не готова к уроку, тебе поставят двойку? — С чего бы это, я была не готова? — Что, неужели ни разу такого не было? Машкова куксится: — Ну, было как-то. Я не успела всё, и меня Быкова, как назло, к доске вызвала. Поставила мне точку. Я потом исправила. Мне не то, что двойки, уже и колы лепили не глядя. Но, да, не сразу. В начале прошлого года были только тройки. Видимо, я ещё подавал надежды. Машкова будто читает мои мысли: — Да забей ты. Быкова дура упёртая. Главное, домашку делай, за письменные задания она не посмеет сильно занижать. Иначе, мы к завучу пойдём. Представляю себе его морду в этот момент и начинаю ржать. — Я не шучу. — Катька строит серьёзную рожицу, пододвигает ко мне учебник, тычет в него и читает вслух правило. — Слушай, я на голодный желудок ничего не могу. Давай пожрём, а? Она громко вздыхает и закатывает глаза. Пока я роюсь в холодильнике, Катька убирает учебники со стола и тщательно вытирает его. Я подогреваю в микроволновке две тарелки борща, а Катька уже по-хозяйски ставит чайник и нарезает хлеб. И тут опять раздаётся звонок в дверь. В этот раз я уже не так уверен, что это Тоха, но замираю перед дверью, прежде чем открыть. Делаю глубокий вдох и успокаиваю подорвавшееся в груди сердце. Открываю. Это он. Я распахиваю дверь, пропускаю его внутрь. Развернувшись вижу и из-за плеча Тохи Катьку в проёме кухни. Она стоит с недовольным лицом, скрестив на груди руки. Я подталкиваю Тоху в спину, но он оборачивается: — Я на секундочку заскочил. Хотел убедиться, что ты в порядке, — Смотрит на меня с какой-то ухмылкой. Выдавливаю: — Да, нормально. Кивает: — Тогда я пойду. Я неосознанно хватаю его за край рукава, но сразу заставляю себя разжать пальцы. Тоха всё же замечает, наши глаза на миг встречаются, и я с силой сжимаю губы, из которых рвётся что-то, что я всё равно не способен сказать словами. Провожаю его взглядом по коридору и смотрю, как он достаёт ключи и открывает свою дверь, как исчезает за ней. Она захлопывается с грохотом, который пронзает меня как взрывная волна, раскатывается в голове эхом, оглушает. Почему-то ощущение, будто я сделал что-то ужасное. Что я сделал-то? Он из-за Катьки не остался? Типа, мешать не захотел? Когда возвращаюсь на кухню, она уже расставила тарелки и в обе положила сметаны. Мне кажется, городская сметана воняет машинным маслом, тут я ем только майонез. И есть я кажется расхотел. Но похавать надо, если не поем, буду блевать, у меня так всегда с голодухи. Сажусь и впихиваю в себя борщ ложка за ложкой. Теперь Тоха подумает, у меня с Катькой это всерьез. Это ведь к лучшему? У него девчонка и у меня тоже. Мы друзья и всё правильно. Но я не хочу, чтобы он так думал, ещё меньше хочу, чтобы так было на самом деле. А чего я хочу? Чего? Пусть так и думает. Пусть так и будет. Встретиться с Тохой удаётся только следующим утром перед школой. Он ждёт на переходной. Я выхожу полный уверенности, что теперь, когда у нас обоих по девочке, всё должно наладиться, но взглянув в его непривычно-безучастное лицо, в мозгу будто замыкает: — Тох, насчёт вчерашнего, ты не подумай чего, Катька мне с уроками просто помогает. — У вас танцы на уроках преподают? — его голос звучит насмешливо и резко. Он про дискотеку... Ну, да мои слова на фоне этого звучат тупо. Впрочем, Тоха сразу осекается: — Да, не оправдывайся ты. Я рад, что у тебя появилась девочка. Не нравится мне это, и, на самом деле, я не хочу, чтобы он думал, будто я встречаюсь с Машковой. Так, конечно, лучше… только хочется сказать, что кроме него мне никто не нужен. Никогда не был нужен и не будет. Только он. Но я закусываю губу и молчу. Отчего-то вспоминаю, Тоха говорил, как рад, что у меня в деревне появился друг. Мелькает сладкая мысль, что он ревнует. Знаю, это из серии по себе других не судят… Но таким я его никогда не видел: Тоха стоит вытянувшись, чуть прогнулся вперед, а голова отклонена назад, и он смотрит искоса, поджав губы с какой-то кривой улыбочкой. Будто опять с подъёбом… Конечно, он не верит про меня и Машкову, догадывается, что я напоказ с ней припёрся на дискотеку, вот и стебётся. И хорошо. Но отчего-то второй раз в жизни хочется ему двинуть. Нет, не ударить, конечно, но... не знаю. Стереть с лица эту ухмылку. Он отрывается от поручня и идёт к лестницам. На площадке заскакивает попой на периллы и скатывается. Мы часто так спускаемся, но сейчас меня и это отчего-то бесит. Тоха останавливается и смотрит снизу: — Ты не проснулся что ли ещё? Жму плечами и скатываюсь за ним. Пытаюсь убедить себя, что всё в норме, просто меня опять таращит не по делу. Ведь так и есть? Догоняю его: — Так, что насчёт твоего тенниса? Ты говорил можно позырить сегодня. Он останавливается уже на первом, улыбается на этот раз искренне: — С пяти. Пойдёшь? Киваю: — Ну, да. — Тогда я зайду в четыре. — А в школе не увидимся что ли? Тоха бросает через плечо: — Заскакивай, если хочешь. И меня опять это бесит. Даже не пойму, что именно. И, видимо, это означает: «не жди меня после уроков». Но я всё же заявляю: — Я тебя подожду потом. — А тебе девушку не надо проводить? — и опять в голосе подъёб. Ну, да, мне же, наверное, надо? Раз уже впрягся, надо играть до конца. — Она же в другой стороне живёт. Вернусь потом. — Хочешь успеть нас обоих проводить до дома? — Он уже говорит с откровенной насмешкой. Но я дышу ровно. Делаю вид, что пропустил это мимо ушей. И даже не захожу к нему в школе. Снова и снова вспоминаю его голос и эту кривую усмешку. Ему не идёт – лицо становится какое-то жёсткое, совсем не его. И с чего это вдруг? Я выглядел настолько глупо? Знаю, что Тоха не любит тупых и иногда потешается, но на меня он так никогда не смотрел, да и вообще таким я его никогда не видел. Кит присылает за мной под конец четвёртого урока. Иду в учительскую по переходу и перебираю пальцем рёбра батарей под окнами. В башке становится пусто и меня немного штормит. Нахера я это делаю? Может, в сраной спецшколе не так уж и плохо, а Тоху я всё равно почти не вижу. Когда открываю дверь учительской, сознание будто меркнет, дальше всё словно во сне и не со мной. Реальность возвращается резко, вместе со вкусом спермы и спазмом в кишках и глотке. Я сдерживаю рвоту, заставляю себя проглотить. Перемена и все унитазы заняты, хватаюсь за грязную раковину и, пытаясь сдержать тошноту, зажмуриваю глаза. Блювота с отвратным привкусом спермы и желчи разом заполняет рот, так внезапно и резко, что не успеваю наклониться, и вся эта хрень течёт по подбородку и по ладони сквозь пальцы. За спиной кто-то плюётся и матерится. Судорожно умываюсь и подставляю рот под струю. Мылом не мою, а то ещё дурку вызовут. На математике пытаюсь что-то там нарешать, но не могу думать, ни о чем, кроме того, что во рту всё ещё сперма и кажется на подбородке тоже. Я вчера умывался несколько раз и смыл не всю кровь, а сегодня едва прополоскал рот. Прошусь выйти. Но с начала урока не прошло десяти минут и Бычара не отпускает, пока не сдам работу. Пытаюсь написать хоть что-то от балды, только бы сдать этот листок и меня выпустили. Но не выдерживаю. Вместо последнего примера пишу «с*2+А’». Типа ребус: два “с” и “ать”. Молча валю, по дороге сую Бычаре под нос свой листок. Теперь в тубзике пусто. Тщательно выполаскиваю и отмываю рот. На урок не возвращаюсь. Нафиг надо? Ради тройки? Она у меня будет, даже если я вообще никогда туда не пойду. Отбрасываю идею выцепить Тоху. Выхожу на улицу и стреляю сигу. Вот что реально помогает. Курю взатяг, проталкиваю воздухом дым поглубже. Накрывает слабость, башка кружится, пальцы немеют и уже ничего не парит. Вообще-то херово. Но я высасываю сигу до самого фильтра и так и сижу на корточках до звонка. Потом прусь к классу, забрать вещи и проводить Машкову. Последнее мне нафиг не надо, но я ведь сказал Тохе, что провожу. Машкова гневно сверкает глазами: — Что ты там написал? Быкова была в ярости! — А, да так, ерунда. Ребус. Машкова морщит нос и скрещивает на груди руки: — Ты, что ещё и куришь? — Ещё и курю. — Смотрю на неё в упор. Пусть ещё, скажет, что с курящими тоже не может гулять. — Слушай, Кать, завязывай с этим. Мне плевать на учёбу, не буду я заниматься этой фигнёй. — Я тебе уже говорила, так просто ты от меня не отделаешься. — Ну, зачем тебе это, а? — Не люблю проигрывать, — она деловито топает по коридору. Плетусь за ней: — Ты поспорила что ли с кем-то? — Проиграть можно не только спор. — А что? — Например, будущее. — Чё за хрень? Она резко разворачивается, так что я чуть не наступаю на неё, а она сипит сквозь зубы мне в лицо: — Школа не самое дружелюбное место. Так понятней? Жму плечами: — На тебя наезжают что ли? Так скажи просто, кто. — Никто на меня не наезжает. — Она всплёскивает руками, явно сердится. — Так нафига тебе мои оценки? — Я же сказала, что не могу себе позволить гулять с двоечником. — А что, если я не могу себе позволить гулять с заучкой? — Тебя это не сделает менее крутым. — Она поджимает губы. Обиделась? Вздыхаю: — Да никакой я не крутой. И двоечник. Смирись. — Не правда. Ты же нормально раньше учился. У тебя в четвёртом только по русскому была тройка. — Серьёзно? Ты мои оценки за четвёртый класс помнишь? — У меня хорошая память. Провожаю её до дома, доходчиво объясняю, что сегодня занят и вообще тошнит уже от учёбы. По дороге обратно мелькает мысль всё же дождаться Тоху, но вспоминаю, что воняю куревом и иду домой. Он зайдёт в четыре, два часа я как-нить переживу.