Перелом

Библиотека в городе реально огромная и всяких книг тут целое море. И про космос и про частицы и обо всём на свете. Вот только читательские они не оформляют по честным глазкам – надо родителей с паспортом. Зато на руки выдают по несколько книг и Дэн берёт мне парочку. Домой прёмся пешком и болтаем. Дэн, блин, знает и про атомы и про фотоны. И ещё кучу всякой хрени. Он же у нас вундеркинд, гордость школы, ученик года и всё такое. По дороге втирает мне про проводники и оптоволокно, по которому «течёт» свет. Это та фигня, через которую сейчас все переподключают интернет. Дэна никто не может терпеть за эти его заумства даже в кружке робототехники, а за его пределами он ни с кем и не общается. Я тоже его сроду не слушал, он может щебетать сам с собой, как канарейка, но сейчас он на седьмом небе от счастья, что мне интересны его излияния. Я про себя ржу. Нашли друг друга два отщепенца. Пофиг, что один дебил, а другой умник. Не то, что Тоха. Тоху все любят. Тоха у нас стал настоящей звездой. Всегда был. Только раньше он был со мной, был моей звездой. А теперь он светит другим. Читать не выходит: вижу буквы и даже слова, но смысла не понимаю. Все мысли о нём. Нафига он сказал Ирке, что мы поссорились? Это что, у нас была ссора, когда, он, блин, кончил практически у меня на руках? Он кончил! Не я! И чего из этого? Можно подумать, он раньше при мне не кончал. Да, мы, типа, договорились, что больше этим не занимаемся, точнее, он выдвинул это правило. Но я почти ничего и не делал, я его почти и не трогал, чуть задел там. Фигня какая-то. Понедельник начинается феерично — я просыпаюсь мокрый. Первая мысль, что обоссался во сне. Приподнимаюсь, и по хлынувшему из под одеяла запаху, понимаю, что это сперма. Ещё не лучше. Что называется, а надо было дрочить, но в последние дни как-то не было настроения. Мать стоит над головой, и я вылезаю из-под одеяла бочком и, не поворачиваясь к ней, драпаю в тубзик. Она вопит вслед: — Кровать не заправь! Вытираюсь туалетной бумагой, пробираюсь обратно и натягиваю джинсы на мокрые трусы. Ну а фигли делать? Сдергиваю простынь и сую под кровать. Днём постираю, чтобы она не заметила. Специально задерживаюсь дома, не хочу столкнуться с Тохой. Не хочу отвечать, как у меня дела. Влетаю в школу со звонком и сразу за дверями напарываюсь на Кита. Он демонстративно смотрит на часы и по роже расползается улыбка. Ненавижу его. Его хуй. И себя. Всё это. Ну, почему он не сдох в реанимации весной? Я собираюсь с силами и прохожу мимо. Кит меня окликает: — Зайди ко мне. Тварь. Стараюсь сохранить спокойствие: — Я на урок опаздываю. — Сейчас же. — Нет, — смотрю ему в глаза. Он с самым благодушным лицом сообщает: — Ты испытываешь мою доброту. — Я не сделал ничего такого. Он ещё более благодушно лыбится: — Первый учебный день, а ты уже нарушил распорядок. Тут из-за спины раздается голос Бычары: — Доброе утро, Василий Анатольевич. Я оборачиваюсь, она вопит мне: — Быстро в класс. Никогда не думал, что буду рад её слышать, просто несусь навстречу. Сменку не переодел, но на улице не грязно, не запалят, и Кит молчит. Математика у нас на первом этаже, прямо напротив входа в столовку. С этой стороны единственный класс, кроме кабинетов труда, так что мне повезло нереально. Бычара на уроке меня не трогает. Повторяют что-то за прошлый год, я пытаюсь вникать, но все мысли про Кита. Я не должен давать ему повода цепляться. Хотя теперь меня тут вообще ничего не держит. Ну, отправят в спецшколу и хорошо. После звонка не успеваю собраться, как возле парты появляются Машкова и Сашка Демидов. Он у нас важная птица – староста класса. И он объявляет, что Катя теперь будет мне помогать с учебой. Оно мне надо? На тройки я и так натяну, надо только делать домашку. С другой стороны, списать я вовсе не против, но что-то подсказывает, что она меня учить собирается. Видок у них обоих такой важный, типа староста сказал своё слово и точка. Так и хочется послать нафиг, но я решаю, что это может быть забавно и жму плечами. Машкова свои обязанности решила не откладывать и сразу уселась со мной на заднюю парту. Пишем сочинение «Как я провёл лето». Я бы, конечно, мог многое рассказать про деревенские развлечения, но пишу только, что купался в речке и гонял на велике. Выходит слишком коротко и я добавляю, что смотрел в телескоп на туманности, и потом про их виды, происхождение. Всё не успел, Машкова ещё до звонка забрала мою писанину и с выпученными глазами начала заставлять меня исправлять ошибки. По дороге в следующий класс, она мне втирает про проверочные слова, и возмущается, что это же «элементарно». Я пытаюсь свалить от неё в тубзик, когда мы натыкаемся на Тоху. Я хватаюсь за локоть Машковой, может быть, чтобы не сбиться с пути. Натягиваю улыбку и, не сбавляя шаг, бросаю «Привет» Тохе. Услышав его растерянный ответ, испытываю необъяснимое удовлетворение. А что, отличный расклад, сделаю вид, что у меня тоже есть девочка и мне на всё пофиг. Не хочу, чтобы он знал, что я с ума схожу. Пусть думает, у меня все зашибись. На физ-ре сперва даже не переодеваюсь, жду, что Груша отправит к Киту. В прошлом году у меня во время физ-ры был запланированный визит, я ходил туда сам. Как же от этого тошно. Груша молчит и я всё же переодеваюсь и иду в зал. Весь урок жду, что Кит за мной пришлёт. Вздрагиваю каждый раз, как хлопает входная дверь, а там то и дело кто-то шарахается. Но Кит меня так и не вызывает. Неужто смирился? Или ещё не придумал, как на меня надавить? Фига с два я сам дам ему повод. Буду паинькой и буду дружить с Машковой, пусть помогает с уроками, Кит не докопается. После занятий Катька предлагает пойти к ней делать домашку. Делать всё равно нефиг, а сходить с ума невмоготу, и я соглашаюсь. Но быстро начинаю жалеть. Она не дает мне списывать и втирает про каждое задание и каждую ошибку, так что я торчу у неё до шести, начинаю психовать от её придирок, и под конец у меня уже плывёт перед глазами. Возвращаться домой к приходу матери тупо, и я, выбравшись от Машковой, прусь к Дэну, где торчу до девяти. В полдесятого его укладывают спать. Смешно, но это же Дэн. Мать дома сидит над своими отчётами и даже не спрашивает дневник, так что я спокойно зырю телек, а она обо мне вспоминает только после одиннадцати и отправляет спать. Тут я вспоминаю про простыню, которая валяется под кроватью. Варианта вытащить незаметно чистую опять нет. Приходится постелить ту же самую. Можно было бы вообще без неё, но мать утром заметит. Чтобы не лежать на пятне и на случай, если опять обкончаюсь, притаскиваю из ванной полотенце и подкладываю под себя. С утра, к счастью, просыпаюсь сухой. На урок в этот раз не опаздываю, но встречи с Тохой удаётся избежать. В школе болтают, что чувак, который весной избил Кита, обвинил его в домогательстве. Но в итоге этого чувака посадили за побои. Смешное слово «правосудие». Бесит весь этот фарс. «Права», «Справедливость» бла-бла-бла. Сплошной бред. Сказки для тупых. Кита между тем не видно и не слышно. Я весь день тусуюсь с Машковой. Пару раз пересекаюсь с Тохой и только небрежно киваю. У самого каждый раз сводит дыхание и ломит под ребрами, но я держусь. Машкова снова настаивает идти к ней заниматься, но я отмазываюсь. Потом приходит в голову, что можно зависнуть у неё, когда вернётся мать. Предлагаю к восьми, та говорит, ничего не успеем. В итоге, договариваемся на шесть. Тоже нормально. Днём застирываю простынь, сушу утюгом и ныкаю под матрас чистое полотенце. Остальное время зырю телек, а вечером до десяти торчу у Машковой. Следующим утром не успеваю обрадоваться, что сухой, когда понимаю, что у меня стояк. Здрасьте, приехали. Мать гремит на кухне, будить ещё не приходила. Может, успею вздёрнуть? Поворачиваюсь на бок и беру в руку. Вспоминаю, как Тоха сипит у меня на плече. Такой близкий, мягкий. Вкусный. И тут заявляется мать. Мысль, что надо было валить в тубзик приходит поздно. Мычу: — Встану через пару минут. Та один фиг, не уходит. Ей же вечно надо прямо сейчас. Бесит. Рявкаю: — Отстань, а. Она начинает орать, хватает одеяло и сдергивает с меня. Да пошла она. Хочет посмотреть? На. Поворачиваюсь на спину и начинаю надрачивать у неё под носом. Надо видеть её лицо. Всплескивает руками, ахает и валит. Отлично! Правда, дрочить уже ни черта не охота. Ну и ладно. В школе один раз натыкаюсь на Кита, но он ко мне не цепляется. На математике Бычара вызывает к доске и мурыжит там пол-урока, после чего влепляет тройбан. Я доволен, но после звонка Машкова тащит к ней и начинает выяснять «почему три», типа я всё решил. Я смотрю на Катьку, как на умалишенную и только ржу над этим всем. После уроков у гардероба слышу, как Ирка со своей подружкой обсуждают поход на дискотеку в субботу. Значит, Тоха тоже пойдет. Я с какого-то перепугу предлагаю Машковой пойти туда со мной и она соглашается, а я тут же жалею об этом… но не отступаю. В пятницу вечером, после долбежки математики, я лежу щекой на столе Машковой, а она подробно пересказывает мне очередную книжку по литре. Я мычу: — Кать, я даже название этой фигни уже не помню. Она тяжело вздыхает и стягивает губы: — Ты просто лентяй! Жму одним плечом — тем, что сверху: — Зачем тебе вообще это всё? — Не могу же я гулять с двоечником. — Гулять? — растягиваю губы и изображаю удивление, хотя догадывался о подобном. А я ведь можно сказать, пригласил её на свидание – на дискотеку. — Ну, замуж я пока не собираюсь. Ржу: — А что, в мужья я не гожусь? — Нееее. Ты похож на мужа моей сестры. Такой же индифферентный. — Инди-чего? Это, я так понимаю, ругательство такое? Она закатывает глаза: — Безразличный и равнодушный. — Это не так. — Знаешь, наш класс единственный в школе, где никого не чморят, потому, что все тебя боятся. — Типа, я главное чмо, но меня боятся чморить? Какой-то бред. Она опять закатывает глаза: — Вот я же говорю: индифферентный. Тебе всё по-барабану. Просто никто не может понять, как ты к кому относишься и боятся высовываться. — Аааа, то есть, это я весь класс зачморил. Жмёт плечами: — Можно и так сказать. Забавно. Я никого не чморил. Оно мне нафиг не надо. И одноклассников я не пиздил ни разу. Мочился только со старшаками. Ну, Стрижу в том году двинул раз, так он напросился.