Перелом

Не понимаю. Ничего не понимаю. Да, я совсем дебил, и я не понимаю. Что я сделал-то? Я его «там» едва задел. И что вообще это было? Единственное, что мне понятно – я всё испортил. Не надо было вообще его трогать. Никак. И уж точно не там. Вообще нигде. Обнадёживает, что он меня не послал. Он только сказал так не делать больше. И что «мы не будем это обсуждать». Он хочет забыть про это. Будто если сделать вид, что ничего не было, то всё может быть как раньше. Именно это он и сказал. Но мне кажется ничего не выйдет. Я всё испортил. Большую часть дня провожу, разглядывая цветочки на клеёнке кухонного стола. Сижу в подаренной Тохой косухе, пялюсь на цветочки и пытаюсь понять, что произошло. Тохе нравилось. Сто пудов нравилось. Пока я не полез к его члену. Чёрт, как же это было круто, когда он плавился у меня на плече. Его вкус, его запах. Он весь в моих объятиях. Он был мой. Но так недолго. А потом? У него ведь стоял. И я подумал, типа, из-за меня… хотя, я вообще не думал тогда. Возможно, это было лишь совпадение. Он просто расслабился… Это ведь Тоха. Он мягкий, чувственный, всегда таким был. И теперь он точно знает о моих заскоках. Вечером он не заходит и не пишет. Я отправляю: «прости пожалуйста», получаю в ответ дежурное: «всё нормально. сегодня занят». Сваливаю из дома только вечером перед возвращением матери. Она всю неделю со мной почти не разговаривает, при этом вокруг неё клубятся видимые сгустки чёрной материи. Я стараюсь обходить, чтобы меня не задело. С нашей переходной лоджии вижу на аллее Тоху с Иркой и её пуделем. Вот, что значит «занят». Пудель носится вокруг, а Тоха с Иркой попеременно кидают ему мячик. Так мило. Сердце проваливается и сжимается до плотности нейтронного ядра, я коллапсирую следом. Вокруг зона отчуждения, космический холод и тишина. Ничего не чувствую и мне заложило уши. Приваливаюсь к боковой стене и трусь о бетон щекой, пытаясь ощутить хоть что-то. Ничего. Всё рухнуло враз. Мы больше не друзья. Вот, что произошло. Кто угодно, только не друзья. И даже просто быть рядом он теперь не позволит. Торчу на балконе минут сорок, любуюсь на эту парочку, пока они не заходят в подъезд к лифтам. После этого сбегаю по лесенкам, избегая встречи. Прусь куда глядят глаза. До центральной набережной и дальше вверх по реке. Уже стемнело, в воде отражаются огни города, но я больше смотрю себе под ноги, на мелькающие плитки. Начинаю злиться. На себя. Иногда на Тоху. Он мог бы меня остановить, если бы ему было противно. Но ему нравилось! Не понимаю. И это бесит. И ведь он-то понимал, что я делаю. Или не понимал? Думал, я дурачусь, пока я не полез к члену. И я ведь зарекался дотрагиваться до Тохи. Сам виноват. И это его: «Мы не будем это обсуждать». Мы походу, уже ничего не будем обсуждать. Как раньше уже точно ничего не будет. Надо было остаться в деревне. Вообще не возвращаться. Болтали бы по телефону и ничего бы не случилось. А я бы знал, как там Жека. Чувствую себя так, будто бросил его. Подбил на эту хрень и свалил. Хотя я ничего не мог там сделать. Никогда не мог. И сейчас не могу ничего. Да, я даже себя контролировать не могу. Добираюсь до северного моста. Тут совсем темно, почти как в деревне. Вода течёт тихим чёрным потоком, гул города где-то вдали. О, кажется, у меня наконец-то отложило уши, и я чувствую холод железных перил, и прохладный ветерок — почти ласковый. Прижимаюсь щекой к плечу, к коже подаренной Тохой косухи. Так приятно к ней прикасаться. Хотя бы она останется со мной навсегда. — Прыгать собрался? — рядом мелкий ободранный пацан. — Дурак, что ли? — А я прыгал! Снова смотрю вниз. До воды метров десять, если не больше: — Врёшь. — Неа. А спорим, ты зассышь? — Я сто пудов не буду прыгать в эту говнотечку. Он обиженно отворачивается: — Я же говорю, ссыкло. Отвешиваю ему по башке ладонью. Не сильно, так, чтобы не борзел: — А тебе не рано по ночам одному шататься? Предки не потеряют? Он мотает башкой: — Да им пофиг. — Пацан перевешивается через перила, плюёт в воду и наблюдает, как харчёк уносит течением. Я смотрю на него. Тощий, обшарпанный. Это страшно, когда всем на тебя пофиг. Моей тоже пофиг, но она хотя бы исправно несёт своё материнское бремя. Это я неблагодарная тварь. Мелкий вытаскивает мятую пачку сигарет, протягивает мне: — Будешь? Хмыкаю. Я обещал Тохе не курить, но теперь пусть опекает Ирку. Вспоминаю его «Это самоубийство» и с наслаждением беру сигу. Пацанёнок ловко поджигает спичку и даёт прикурить. Стоим, курим. Я затягиваюсь неглубоко, чтобы не закашляться. А он ржёт: — Ты что не в затяг куришь? Я жму плечами и смотрю на сигу. Вспоминаю последний взгляд Тохи, пропитанный болью. Надо мне перед этим заморышем выпендриваться? Выкидываю в воду: — Да я вообще не курю. Погнали лучше, схаваем по хот-догу, — фиг знает, с чего мне это пришло в голову. Но у меня всё ещё целы те двести рублей. Предлагаю его угостить. Тот смотрит подозрительно, но кивает. Ведёт куда-то тёмной дорожкой, потом не менее тёмной улицей, довольно далеко. По пути пацан хвастается, что его родной папа уехал жить в Германию, прислал оттуда фото с огромным домом, скоро заберёт туда и его. Только уехал он шесть лет назад и письмо за это время было одно. Молчу. Жалко дурака. Хаваем по хот-догу и я прусь домой. Возвращаюсь в первом часу, мать картинно вздыхает, но не говорит ни слова, за что я безмерно ей благодарен, я бы не выдержал. Мать ещё не спит и на кухне завал – она готовит угощения для своих гостей в честь празднования моего дня рождения, я даже пожрать туда не суюсь, сразу топаю в кровать. Суббота проходит в тумане. Вопреки своему обещанию, я не сваливаю из дома. Решаю посмотреть какими выросли «хорошие» детишки её знакомых, которых всю жизнь мне ставят в пример, и с которыми мне следовало дружить. Мать просит не позорить её перед гостями, и я клянусь держать рот на замке и стойко исполняю клятву — весь день молчу в тряпочку. Молча принимаю подарки и культурно сажусь за стол, где тоже не произношу ни слова. Тёмная материя вокруг матери сгущается всё сильнее, грозясь разразиться взрывом. Детишки—лошки ко мне не лезут, только Светка пытается заговорить, но я сжимаю губы и пытаюсь не ржать. Дабы избежать разборок, сваливаю прежде, чем расходятся гости. У подъезда натыкаюсь на Ирку. Она пристаёт с расспросами, из-за чего я поссорился с Тохой. Я с ним не ссорился… но это не её дело. Она не отстаёт, заявляет, чтобы я оставил его в покое. Типа, я ему не ровня, и Тоха общается со мной только из жалости, а у него из-за этого проблемы с родителями. Я выслушиваю всё это молча. У меня прям «день молчания». Знаю, она, блин, права, но как же это бесит. Нет, не бесит. Просто хреново, горчит во рту. Так хреново, что голова кружится. А у неё на лице чувство выполненного долга. «Позаботилась» о друге. Или они уже парочка? Пофиг. Меня это не касается. Решаю, хватит с меня на сегодня всяких рож и прусь на крышу. Там точно никого нет. Валяюсь на спине до темноты. Стараюсь не думать. Небо ясное, но звёзд почти не видно, не то, что в деревне. Вспоминаю, как мы ночь напролет любовались небом с Юркой. Надо было записать его номер. У него есть связь с Голумом, а тот, наверное, что-то знает о Женьке. Не думать о Тохе невозможно. Я лежу в подаренной им косухе. В косухе, на которую он копил деньги, и я никогда не поверю, что это из жалости. Он, конечно, добрый мальчик, но уж не настолько. Или настолько? Он не выходит на связь второй день. Последнее смс от него: «всё нормально. сегодня занят». Я больше ничего не пишу. Хватит, додёргался. Пусть гуляет со своей Иркой. В одном она точно права, из-за меня у Тохи всегда неприятности. Я должен оставить его в покое. Но почему он сказал ей, что мы «поссорились»? Чёрт, он ведь мне не говорил, что не хочет общаться. Он сказал: «Мы не будем обсуждать это», сказал, чтобы я «так» не делал. Блин, хватит. Больше не могу об этом думать. Ничего не могу и не хочу. Заваливаюсь на бок и сворачиваюсь в клубок. Мутит нереально. Если бы я мог о нём не думать. Взять и просто забыть… Вернувшись домой, обнаруживаю там пресловутую тётю Любу. Они бухают на кухне. Мать с зарёванным лицом. Супер, нашла жилетку, мне легче. Максимка в комнате зырит телек. Я залажу рядом с ним на диван. Он, не глядя на меня, увлеченно пересказывает начало фильма. Через полчаса мать зовёт его домой и он послушно топает прочь. Я остаюсь на диване и досматриваю кинчик, но так и не понимаю о чём он. Как-то посрать. Мать бухая ко мне не лезет, походу, выговорилась своей тёте Любе и усиленно моет посуду. В воскресение она тащит по магазинам, закупает всякую школьную лабуду и «приличную» одежду. Мне пофиг. Меряю то, что она даёт. Потом ещё полтора часа торчим в магазине женской одежды, пока она выбирает себе сапоги и пальто. Я играю в тетрис на телефоне. Мать внезапно замечает, что телефон не тот, что был и не тот, что она купила. На её вопрос, где взял, отвечаю: «Украл». Она просверлив меня взглядом, видимо, решает, что я шучу, и возвращается к своим пальто. За тетрисом я провожу весь вечер дома. Офигенный способ вообще ни о чем не думать. Но к вечеру понедельника я уже не могу его видеть. Перед приходом матери сваливаю к Дэну. А тот вручает мне подарок на прошедший день рождения – целую серию из пяти книжек «Загадочный космос». Прикольно, будет чем заняться в ближайшее время. Книги оказываются довольно примитивные, почти всё это я уже знаю, но много картинок, и я всё же их перечитываю. Тоха так и не звонит и не пишет. Я тоже не лезу, но первого сентября не выдерживаю и поджидаю его на этаже возле лифтов. Он здоровается и вежливо интересуется, как дела. Сам прячет глаза, и я тоже стараюсь на него не смотреть. Больно. Фигали, всё понятно. Окончательно. Внизу нас встречает Ирка и она явно его ждёт. Идём до школы вместе, они обсуждают, кто у кого ведёт какие уроки. Узнаю, что Ирка будет со второй смены, а мы с Тохой в первую, но это нисколько не радует, лучше бы его и не видеть. Первого у нас только линейка и классный час. В пятницу занятий тоже не будет, уроки начнутся только пятого, в понедельник. Из школы возвращаюсь с Дэном и потом прусь к нему. Он увлечённо рассказывает про космические спутники, зонды и марсоход. Вот никогда не думал, что у нас с Дэном могут возникнуть общие интересы. Торчим разрешённые ему два часа в интернете, смотрим ролики про эти спутники. Мне почти удаётся отвлечься от мыслей о Тохе. Дэн предлагает завтра вместе поехать в центральную библиотеку. Делать мне всё равно нефиг и я соглашаюсь.