Перелом

Выслушиваю все доводы Голума, почему я обязан вернуться в деревню. Он пытается командовать, пытается убеждать. Говорит, что я веду себя безрассудно, что он за меня отвечает, и ещё много чего. Я просто смотрю на него и улыбаюсь. Он не может меня заставить. Никто не может. Я достаточно наслушался старших. Я не обязан делать то, что они говорят. Больше нет. В прошлом году я ещё так не думал, слова взрослых имели надо мной власть. Я не мог вот так стоять и говорить «нет» в лицо. Неважно кто он, какую фигню несёт, слова «взрослого» имели надо мной необъяснимую власть. Хотя, почему же необъяснимую, меня всю жизнь учили слушаться старших. Сейчас я просто говорю: «Нет». И это кайфово. Наверное, надо сказать спасибо Киту. Голум грозится вызвать милицию, которая доставит меня до дома. Ага, я недавно видел, как они рвутся поехать «спасать детей». Ржу: — Валяй. Он достает мобилу и набирает номер. Интересно, что он собирается им сказать? Типа, здрасьте, тут на вокзале мальчик не хочет садиться в мою машину? Голум видимо тоже задаётся этим вопросом, вешает трубку и опускается на корточки: — Игорь, ты хоть представляешь, что будет с твоей бабушкой, если я скажу ей, что оставил тебя тут посреди ночи? Если тебе так надо в город, давай я отвезу тебя. Хоть завтра. Только надо её предупредить. Бесит, что он прав, а я не могу просто взять и с ним согласится. Снова пойти на поводу. Ни за что. — Скажи ей, что со мной всё в порядке. Разворачиваюсь и иду в сторону станции. Голум меня догоняет: — Хорошо, я отвезу тебя сейчас. Идёт? Я не хочу чтобы меня возили. Я хочу, чтобы все от меня отвалили. Он хватает меня за руку и дёргает. Накрывает моментально. Гул в башке и стук в висках. Вцепляюсь в него и пинаю куда придётся. Этот дрищ отшатывается и закрывается руками, что-то бормоча. Я останавливаюсь. Блин, стрёмно. Валю куда глаза глядят, мимо пустых прилавков, в тёмные дворы бараков. Тут почти нет света, редко в каком окне горит тусклая лампочка. В Бугаевской на своей памяти я был только пару раз, хотя тут родился. Тут же родился и мой отец и где-то тут живёт дядя Толя. Их мать умерла, когда они были ещё детьми и растила их бабка. У неё был большой дом, после смерти моего отца, его продали, и мать купила квартиру в городе, а дядя Толя тут какую-то халупу. Где именно, я понятия не имею. Но мне оно и не надо. Я вернусь на станцию и доберусь до города. Только электрички по ночам не ходят. Когда выхожу к станции, уже светает, а машина Голума всё ещё стоит возле здания. Вот ведь упёртый. У меня мелькает мысль подойти и извиниться. Чувак ведь всё же помог. Но фигали ему от меня надо? Почему все вокруг так уверены, что знают «как лучше»? А что на деле? Одни разговоры, а когда на самом деле надо, все только разводят руками. Я проскакиваю к путям в обход и вижу поезд. Возле открытой двери курят несколько мужиков, а проводницы не видно, и я шмыгаю внутрь. Купейный вагон и заныкаться негде. Иду в следующий и дальше, натыкаюсь на вагон-ресторан. Сажусь за столик, говорю, что жду папу. Объявляют, что поезд отправляется, следующая остановка через два часа и теперь я знаю, что еду в нужную сторону. Если меня не высадят, то уже часа через три буду в городе. Дохожу до конца поезда – ни одного свободного купе, но замечаю в одном плацкарте полупустое – на нижней полке лежит баба в обнимку со здоровенной собакой. Псина лениво приоткрывает один глаз и, смерив меня взглядом, отворачивается. Я залезаю на верхнюю полку и вжимаюсь в угол. До следующей станции мне ничего не грозит. Пытаюсь вздремнуть, но перед глазами Жека с амбарным замком на шее. И Голум: «Всё не так просто». Менты с безразличной харей. Всем на всё посрать. Мне тоже посрать, я почти вырос. Где-то там впереди Тоха. Но он в другой, в параллельной вселенной. И я совсем не хочу, чтобы он оказался в моей. Меня будит проводница, я протираю глаза, вспоминаю где я, не дожидаясь разборок, топаю к выходу, где обнаруживаю, что уже в городе. Останавливаюсь под часами над центральным входом вокзала. Половина восьмого. Вокруг меня движется живая масса. Переливается из дверей в зев туннеля, смердит и гудит. Голова тоже гудит и хочется спать. Шум города оглушает. В первый миг я не слышу даже собственные мысли. Тяжёлый воздух вызывает удушье. Что я тут забыл? Где-то там, в сердце этого муравейника, Тоха спит в своей кроватке. От этой мысли теплеет в груди, я прикрываю глаза и чуть улыбаюсь. Тоха центр моей вселенной. Здесь в городе, я физически ощущаю его гравитацию, с каждым шагом всё отчетливее и теплей, тянет сильней и сильней, а я должен буду держать себя в руках, чтоб не случился «бум». Встречаться с ним страшно, после всего, что я делал, мечтая о нём в деревне. В трамвае давка. Куда они все прутся в субботу утром? Нечем дышать, воздух пропитан запахом пота. Прикрываю рукой нос, упираюсь лбом в чью-то спину и включаю телефон. Он тут же звонит. Мать. До неё дозвонился Голум? Выслушать её по телефону, будет лучше, к моему приезду у неё останется не так много сил. Разговор начинается со слёз и плавно переходит в ор. Я «абсолютно бессердечный», «неконтролируемый», «позорю её перед людьми», и ещё: Голум посоветовал отвести меня к психиатру. Это длится бесконечно. Но она всё же выдыхается и устало спрашивает: — Ну что мне с тобой делать? Я офигеваю от этого вопроса. Спустя пару секунд молчания она вздыхает: — Езжай, давай, домой, — и сама кладёт трубку. А ведь мне повезло в жизни. Выкини Жека что-то подобное, его отец превратил бы в котлету. А на меня всего лишь наорали. Я должен быть благодарен судьбе, но не ощущаю этого. И хотя, мне не хотелось волновать бабулю, угрызений совести я тоже не чувствую. Вспоминаю, как она проковыляла через всю деревню в поисках меня, когда я уехал в Ипатово с Юркой. Мать права: я бессердечный, мне на всех плевать. Вот такой я кусок дерьма. Отправляю смс Тохе: «сегодня увидимся?». Он звонит через пару минут: — Игорь? Ты в городе? — Ага, — расплываюсь в улыбке. — Минут через двадцать буду дома. Он пару секунд молчит, потом бодро заявляет: — Я тебя встречу внизу. Сердце долбится чуть ли не в глотке. И я снова вспыхиваю сверх-новой. Сияю и таю. И мир наполняется смыслом. Долетаю до дома со скоростью света и вижу у подъезда Тоху. С Иркой и её пуделем. Облом. Я замедляюсь, теряю инерцию. А потом Тоха видит меня и улыбается. И остальной мир меркнет. Я тоже улыбаюсь и абсолютно глупо. Не могу оторвать от него глаз. Я так скучал, а он так близко – лишь протянуть руку, а нельзя. Это впервые, что после возвращения из деревни, мы встречаемся как друзья, я не должен всё испортить. Он хмурится, услышав, что я приехал один. Всё же заставляю себя оторвать от него глаза, но девать их некуда. Спасает щенок, он ставит на меня лапы, тянется мордашкой. Опускаюсь на корточки и запускаю пальцы в кучерявую шерсть. Она шелковистая, невероятно мягкая. Тоха тоже садится на корточки, гладит щенка и наши пальцы соприкасаются, отчего меня пробивает дрожью, перетряхивает всего изнутри. Я стараюсь не поднимать взгляд, смотрю только на его руки, снова стремясь их коснуться. Ирка начинает дёргаться, заявляет, что щенок уже устал, забирает его и уходит. Мы с Тохой остаёмся одни, но торчать вдвоём во дворе нам нельзя. Если его предки увидят, устроят ему нагоняй. Прёмся за Иркой и потом зависаем на переходной лоджии шестнадцатого этажа. Тоха допытывается, почему я приехал один. Приходится сказать, что сбежал и рассказать про Жеку. Мы сидим рядом прямо на бетонном полу. Я прижимаюсь к Тохе плечом и тихонько просовываю ступню под его ногу. Теперь наши колени и бедра прижаты друг к другу. Тоха смотрит на меня с тревогой, а я пялюсь на его колено – если взгляну в лицо, то опять начну улыбаться, а это уже дурка. Он тихонько кладёт руку рядом с моей, касается тыльной стороны ладони и чуть двигает пальцем, задевая мои. Такой невинный жест поддержки. Утешает меня. По телу бегут сладкие мурашки. Хороший мой. Мне не нужно утешение, мне нужен он. А он, похоже шокирован больше меня. Молчит, сжимая губы. Не стоило ему ничего рассказывать, я не хочу рушить его мир. Но в голове туман, хочется спать, а рядом с Тохой со мной происходит нечто необъяснимое. Я теряю контроль, а мне нельзя… Я должен сохранять дистанцию, но сознание топит желание быть ближе. Намного ближе. Из меня вырывается: — То-о-ох. Он накрывает ладонью мою руку. Как же хорошо… Мой единственный друг, моё утешение, мой спаситель. Поворачиваю голову и утыкаюсь носом в его плечо. Чувствую его запах и ощущаю губами тепло кожи сквозь футболку. Если бы он догадывался о моих желаниях, о том, что я делал, мечтая о его члене, то не подпустил бы к себе. Снова звонит мать. Тоха чуть ведёт плечом под моим носом: — Ответь. Она ведь волнуется. Не хочется, но отвечаю, что скоро приду. Скоро понятие растяжимое, но Тоха говорит, что ему тоже пора. Мать дома, а он уже два часа «гуляет с Иркой и щенком». Хочется вцепиться в него и не отпускать, но держу себя в руках. Хотел увидеть Тоху. Увидел. Думать, что мы будем проводить с ним все дни напролет, было бы глупо. Теперь он вообще «дружит» с Иркой. Я не должен мешать ему строить личную жизнь. Просто буду рядом, так близко, насколько возможно. Пока возможно. Вздыхаю: — Больше не выйдешь сегодня? — Вечером выйду. Мама в восторге, что я дружу с Иркой, отпускает с ней. Мне не нравится перспектива гулять с Иркой, но это лучше, чем ничего. Дома моя мать уже не ревёт. Извещаю её, что больше не собираюсь всё лето торчать в деревне и заодно, что не собираюсь сидеть в следующие выходные дома с её подругами. Она снова начинает орать: я нахожусь на её иждивении и ей решать, где мне жить. Я только жму плечами: — Ну, посади меня на цепь с амбарным замком. Хаваю и сваливаю из дома. Ну да, меня кормят и не бьют. Я должен быть всем доволен, а я неблагодарная тварь. Что хорошо в деревне, там всегда есть куда податься. В городе делать совсем нечего. Захожу к Дэну, он как обычно бубнит только про своих роботов, а мне безумно хочется спать, перед глазами Жека и безрадостные мысли о том, что ждёт впереди. Но я справлюсь.