Перелом

Неделя тянется долго, и каждый следующий день кажется дольше предыдущего. Словно время расширяется быстрее вселенной, но оно не тяжёлое – наоборот, нетерпение горит в груди, как реактивное топливо, постоянно подогревая меня. В субботу выкатываю пораньше, прикатываю в библиотеку в начале четвертого, но она закрыта. Я стою и тупо раз за разом перечитываю строчку на вывеске с графиком работы: «сб с 10:00 до 15:00». Дебил. И что теперь делать? Голум приедет только часов в семь в свой кружок. Надо найти телефон. Хотя бы отправить Тохе смс-ку. Прусь по улицам. Прохожих мало и в ответ на «Простите, извините», все шарахаются от меня, как от прокаженного. Вот какого? Видок у меня, конечно, не самый цивильный. Обрезанные до колен затёртые джинсы и футболка с облупленным принтом моцика. Всё в пыли после дороги. Ещё фингал не полностью сошёл с рожи. Но, блин, я ж не бомж все-таки и не нарик. Я даже ногти отмыл. Где всё то сострадание, которым всех пичкают? Где? Дотаскиваюсь до рынка. Уже даже ни к кому не лезу. Просто нет сил. Тут подваливает какой-то амбал: — Слыш, парень, чё ищешь? Жму плечами: — Есть телефон? Мне сообщение надо отправить. Я заплачу. — Надежды никакой нет, такой хрен уж точно не из тех, кто делает добрые дела, но я ничего не теряю. А он кивает куда-то в сторону, иду за ним. Он подходит к другому чуваку, что-то берет у него, ведёт меня дальше. Он заворачивает за палатки. Стрёмно. Я на миг тушуюсь, но потом иду за ним. Там он вытаскивает мобильник: — За косарь отдам. — Нет у меня столько. А будь, он меня бы пришил, наверное, прямо тут. Сам смотрю на телефон. Явно краденый. В башке ворох мыслей. Хочется схватить его и убежать. Или умолять. Обещать всё что угодно. — Ну, а сколько есть? — Может рублей двести. Он зырит, оценивающе так, ухмыляется: — Чё, сильно надо? — Сильно, — смотрю ему в глаза, не моргая. Не уходит, значит что-то хочет. Я сейчас готов на всё за возможность отправить одно долбанное сообщение. — Ну, гони велик, отдам. Бля. Велик у меня древний, но он всяко больше тыщи стоит. И другой мне вообще не светит. Но время уже больше четырех. И других вариантов у меня нет. Вздыхаю, кивая на телефон: — Он хоть пашет? Бугай врубает его, показывает эркан. Светится вроде. Киваю. Он протягивает мобильник, я отдаю велик и с телефоном сваливаю подальше. Симки, конечно же нет. Тащусь в павильон связи возле входа на рынок, спрашиваю про симку. Жирная тётка, не отрывая взгляд от своего журнала, фыркает: — Только по паспорту. Безнадежно вздыхаю: — Пожалуйста, мне очень надо. Она поднимает глаза: — Вали, давай, отсюда. Меня накрывает тупой безысходностью и начинает потряхивать. Мне нужна эта симка. Пару секунд смотрю на мерзкую размалёванную харю, потом выскакиваю на улицу и вижу возле забора свалку мусора. Вытаскиваю железную трубу почти метр длинной, и иду обратно. Сходу фигачу ногой по столу с кассой и замахиваюсь: — Ссука, гони быстро симку. Баба вскакивает, кроет меня матом. И, походу, нифига не врубается. Я крушу стеклянную витрину и снова замахиваюсь на неё: — Симку гони. Та перестаёт материться и крестится, поднимает одну из выпавших из стола коробок и протягивает мне. Я скалюсь: — И зарядник. Вытаскивает зарядник. Хватаю всё и драпаю, на входе натыкаюсь на мужика, но успеваю проскочить мимо. Несусь вглубь рынка, потом к забору в дальнем конце от ворот и через него наружу. Через пару кварталов, притормаживаю, оглядываюсь. Соображаю где я примерно и сворачиваю в сторону выезда на Кущино. Время почти пять. На ходу дрожащими пальцами вставляю симку, пишу Тохе: «Ку». Да, надо написать что-то типа извинений, но я сейчас не могу. И потом, вдруг его мать запалит. Дождусь ответа. Блин, надеюсь он ещё ждёт. Знает ведь, что мне далеко и что у меня нет телефона. Но он не отвечает. Выбравшись из поселка, продираюсь через заросли, чтобы не светиться на дороге. Фиг его знает, вдруг менты будут прочёсывать округу. Прусь почти не разбирая дороги, меня потряхивает и всё ещё стучит в висках. Звонит Тоха. И тут меня внезапно накрывает такая слабость, что я едва не валюсь с ног. Останавливаюсь и перевожу дыхание, прежде чем ответить: — Тох, прости, а. Я телефон не мог найти. — Ничего, всё нормально. Что с тобой? Ты бежишь что ли? — Уже нет. Я магазин грабанул. Молчание. Да, представляю, что он сейчас думает. Тоха ведь правильный. Тоха честный. Тоха всё ещё верит в справедливость. И… мне нравится что он такой. И я знаю, что перешёл черту. И Тохина мать была права, рано или поздно это должно было случиться. Я двигаюсь в сторону берега. Тоха выдавливает дрожащим голосом: — Ты украл телефон? Чтобы… ради звонка. Я ржу: — Нет, я украл симку. Телефон я обменял на велик. Да, ради звонка. Ради тебя. Чтобы услышать твой голос. Я знаю, ты бы этого не хотел. И я не должен был. Но я не мог иначе. И я знаю, что в тот момент, если бы эта баба ещё начала выделываться, я бы её покалечил. И мне самому от этого жутко. — Игорь… Да. Я. Я такой, какой есть. И я… я устал. Чёрт, я устал. Не стоило ему говорить. Зато теперь он уже знает, что я двинулся головой. И если он не сможет с этим смириться… Я устал. Сажусь на землю и заваливаюсь на спину среди высокой травы. После паузы слышу: — Они тебя не найдут? Обдаёт жаром. Щемит в груди. Он беспокоится за меня. Ни упреков, ни нареканий. Он просто за меня боится. Как обычно. И это так мило. Ну, мило же. Мой Тоха. Мой. И меня опять скручивает. Перекатываюсь на бок и подтягиваю колени. Как можно более уверенным голосом отвечаю: — Конечно же, нет. Он едва слышно шепчет: — Игорь, мне страшно. Закусываю до боли губу и чуть не вою. Чёрт. Чёрт. Опять ему из-за меня хреново. Хриплю: — Тох…, — милый, хороший. Мой. Он мой. — Всё хорошо. Не бойся за меня. — Поклянись, что это не повторится. — Да я и не собирался... Просто… заебали все. Сорвался. — Игорь, пожалуйста. — Клянусь. — Спасибо, — выдыхает Тоха. Молчим. Ну, не могу же я сказать «Пожалуйста», как-то тупо. Лежу, обрываю листья с иван-чая. Снова шепчу: — Тоха… Мне нравится произносить его имя. Тоха, Тошенька. Мой хорошенький. Он отзывается: — Я тут. Тут… Как же ты далеко. Но будто и, правда, со мной. Единственный. Не могу без тебя. Не смогу никогда. Горы сверну, ну или шею себе, только чтобы услышать. И нисколько не жалею о том, что сделал. Протягиваю свободную руку вперед, в заросли травы, словно пытаясь дотянуться до него. Шепчу: — Тох, расскажи что-нибудь хорошее. — Я не знаю, — голос у него замученный. — Что, например? — Сказку расскажи. Да хоть ту, про планету новогодних ёлок. — Ну, ты вспомнил. Я уж и не помню её особо. Когда это было. — Ты мне не рассказывал, что он на лошадке-качалке туда прискакал. Тоха смеётся: — Видимо я догадался, что ты об этом скажешь. А ты её прочитал что ли? — Да не. Паренек тут один рассказал. Тоже любитель чтения. Прикинь, и такие в нашей деревне есть. — Так это он тебя вдохновил читать? Ходить в библиотеку? — Типа того. Он под домашним арестом сидел и побитый к тому же. Я ему книжки пару раз привозил. Прикинь, он боится, что наши узнают, что он книжки читает. Ну, тут, типа умников не любят же. Попросил меня по секрету. — А тебе, значит, доверился. Ещё и к чтению приобщил, — его голос звучит непривычно холодно. Это, что сарказм? Типа, я не похож на того, кому можно довериться и не способен увлечься чтением? Такое, блин, неприятно слышать. От друга, которому доверяешь. Рыкаю: — Представь себе, не все меня считают слабоумным говнюком. Внутри опять начинает скручиваться узел. Сердце, недавно успокоившееся после беготни, долбится глухо и отдаётся в голове эхом. После паузы слышу: — Я тебя тоже таким не считаю. — Ну, а каким ты меня считаешь? — Ты… Игорь, я не это хотел сказать. Ты же знаешь... И я рад, что ты нашел там себе друга. — Да, какого друга. Так, поболтали пару раз. Нет у меня никаких друзей кроме тебя. Никого больше нет. И не надо. А кто для тебя я? Он снова молчит. Я опять шепчу: — Тох. — Ууу. — Ну, скажи, а кто я… по-твоему? Тоха издаёт какое-то сипение, потом я слышу, как он выдыхает и говорит: — Ты самый необычный человек из всех кого я знаю, и точно самый безбашенный, — вздыхает, кажется чуть улыбается. — Непредсказуемый. Яркий. И… знаешь, я не всегда тебя понимаю, но мне бы очень хотелось… понять. Я закрываю глаза и мне кажется, что я в космосе. В полной пустоте, вокруг ни звука, только эхом отдаются в ушах удары собственного сердца. Я затерявшийся в межзведном пространстве чёрный карлик, аннигилирующий тёмную материю для поддержания ядерного синтеза, который греет меня изнутри. И мне хорошо. Уютно и тепло в бесконечном холоде космоса. И немного страшно. Страшно вдохнуть звездную пыль, которая способна меня порвать. И я не дышу. А потом до меня доносится: — Игорь? Я вдыхаю. Ничего страшного не случается. Я могу дышать. Могу слышать его и дышать. Выдыхаю: — То-о-оха. — Ты в порядке? — В полном.