Перелом

Пару дней после взбучки почти не встаю с кровати. Сплю целыми днями. Сегодня с утра всё же продираю глаза. Отёк уже почти спал, но за ночь там скапливается куча дерьма и насыхает на ресницах, приходится это сколупывать пальцами, чтобы разлепить веки. Все дни тянутся как один, невозможно сказать наверняка, сколько прошло времени. Бабуля тоже будто в коме, спохватилась, что читает программку за вчерашний день и ринулась поправлять рамку на календаре с котятами. А я опять начал считать, сколько осталось до конца лета. Пятьдесят три дня. Почти два долбанных месяца. И это невыносимо. Я не хочу думать о том дне. Не хочу. Не хочу. Срываю календарь и рву его на части. В ответ на изумленный взгляд бабули, которая стоит с открытым ртом, рявкаю: «Задолбали эти котята» и валю. День проходит как и все прочие. А вечером у костра вновь объявляется Юрка и поёт под гитару. Я от него кайфую, какой же он классный. К ночи, ему привычно надоедает бренчать заводные песни, и он затягивает свои лиричные. Мелюзга постепенно расползается по домам. А я остаюсь. Бабуля меня вечерами давно не ждёт и уже видит десятый сон, а мне охота послушать, как Юрка поёт. Я растворяюсь в его голосе, будто качаюсь на волнах. И тут до меня доходят слова: «Я резал эти пальцы за то, что они Не могут прикоснуться к тебе. Я смотрел в эти лица И не мог им простить Того, что у них нет тебя И они могут жить». Это то, что я чувствовал все эти дни. Меня всё бесило. Бесили все, за то, что они могут просто жить. Просто. И сейчас я задыхаюсь от этих строк, сворачиваюсь в клубок и смотрю на огонь, мечтая, чтобы мне сейчас кто-нибудь врезал и снова вышиб всё это. Если бы не Юркин голос, я бы что-нибудь, наверняка учудил. Но его я не могу прервать и только кусаю губы. «Я хочу быть с тобой, И я буду с тобой В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь». И даже от слова «любовь» мне не становится тошно. Только ещё больней. Мои терзания прервал гогот. Леший притащил к костру Нинку-дурочку. Все зашевелились, под общий ржачь стали лапать её все разом, раздели догола и поставили на колени. А она только глупо хихикает. Леший пристраивается сзади, а Тунец суёт ей в рот. Это уже похоже на настоящее порно, но мерзко. Она ведь дурочка, даже не понимает, что её унижают. Я ненавижу всех ещё больше. Тут меня дергает за руку Юрка: — Эй, пошли отсюда, не надо тебе на это смотреть. — Да сфигали. Думаешь, я порнуху не видел? Вон, Севка тут, — киваю на Севку, он младше меня и его никто не гонит. Сидит уже дрочит. Юрка спокойно смотрит мне в глаза и говорит: — Ну, а я ухожу. И я понимаю, что он имеет в виду и киваю. Мы идем молча и мне как-то паршиво. Но не говорить, ни думать об этом не хочется, и я замечаю: — Круто поёшь. — Ну, спасибо. — А спой ещё раз эту, про комнату с белым потолком. Ну, так, просто, без гитары. Не знаю, зачем я об этом прошу. Я вовсе не хочу испытывать это снова. Или хочу? Может я вообще мазохист? Он удивленно хмыкает и поёт, настукивая пальцами по корпусу гитары. И на этот раз я слышу все слова. И болью отдаётся каждое. «Я пытался уйти от любви, Я брал острую бритву И правил себя». Но когда я слышу: «Пьяный врач мне сказал, тебя больше нет». Меня накрывает. Земля уходит из под ног, и я случайно цепляюсь рукой за Юрку. Он что-то говорит, но я не слышу и не вижу ничего. «Папы больше нет» — звучит в голове как автоматная очередь. В тот день, когда я это услышал, мне показалось это какой-то забавной абра-кадаброй. «Как это папы может не быть, если он есть». Я прибежал с речки, узнав, что дядя Толя приехал, и увидел мать — она сказала эту нелепость, опрокинула в себя рюмку бабулиной настойки и отвернулась к окну. Я не понимал. Не понимал и потом, когда мне повторяли, что папа умер, его больше нет. Не понимал, почему он не встаёт из гроба, почему его закопали. Мне казалось так не бывает, что человека просто нет, если он был. Теперь-то я знаю, что так бывает… В голове мелькают жуткие картинки: бледное лицо Тохи, синие губы. Пьяные врачи снимают с него одежду, прикасаются своими грязными лапами к его телу и напяливают чёрный парадный костюм, в котором он был первого сентября. А потом стук земли, ударяющейся о крышку гроба где-то в глубине ямы. Я сжимаю горсть в руке и боюсь подойти ближе. Юрка трясёт меня, и я вцепляюсь в его руки и ору: — Мне надо позвонить, — вскакиваю, уже тише бурчу: — Пожалуйста, дай телефон, мне надо позвонить. Тот качает головой: — Тут нет связи. — В Ипатово есть. Пожалуйста. — Ты что, сейчас в Ипатово собрался? Час ночи. — Мне надо позвонить. Срочно. — Кому ты собрался звонить среди ночи? Я немного собираюсь с мыслями. Звонить посреди ночи Тохе это не вариант. Но если… правда, что-то случилось. Пожалуйста, пусть он будет жив. Пусть будет жив. Пусть без меня. Клянусь я близко не подойду, только пусть он будет жив. Юрка оттаскивает меня с тропинки и заставляет сесть на бревно. Сам садится рядом. Я вжимаюсь в свои колени, он кладет мне руку на плечи, и мне даже пофиг. Может даже нравится. Потому что сейчас невыносимо. Совсем невыносимо. И я правда не хочу оставаться один. Я сойду с ума. Юрка шепчет: — Давай ты сейчас успокоишься, а утром я дам телефон и попрошу Вениамина, он отвезёт тебя в Ипатово. Идёт? Как я вообще доживу до утра, вот так? Но придётся. Глубоко вздыхаю: — Что за Вениамин? — Голум, как вы его тут называете, — хмыкает Юрка. — Хрена лысого я с этим педиком поеду куда-то. На велике докачу. Только телефон дай. Пожалуйста. Юрка влепляет мне затрещину: — Эй, поосторожней, он мой дядя. — Дядя? Ты же не к нему приезжаешь. — К бабушке. А он её сын. Того, что он педик, это не отменяет. У всех педиков есть бабушки. — Один фиг, я с ним никуда не поеду. Юрка вздыхает: — Он мне говорил, что у тебя, похоже, проблемы. — Какие ещё проблемы? — Люди без проблем, обычно не падают в обморок посреди леса. — Я не падал в обморок. — Конечно. — И с чего он вообще про меня говорил? Он ко мне домой недавно припёрся. Типа книжку принес. — Он подумал, ты интересуешься астрономией. Он же повернут на этом. Целыми ночами может зырить в телескоп на свои звезды и всех вокруг пытается приобщить к своему увлечению. Я поворачиваю голову: — А ты? — Что я? — Смотрел в телескоп? — Ну да. Прикольно. Он мне с детства этим башку забивал. Я до сих пор все созвездия помню. Кстати, девки от этого в полном восторге. — Он подталкивает меня в плечо. — Это ж так романтично, тычешь пальцем в небо, называешь созвездия, она смотрит с открытым ртом, а ты в это время второй рукой залазишь под юбку. Совершенно случайно. Я снова зарываюсь носом в коленки. Как дожить до утра? — А утром, во сколько телефон дашь? — Как рассветет, дам. Что у тебя случилось-то? Ты как привидение увидел. — Тебя не касается. А ты до рассвета собираешься тут со мной сидеть? Он смеется, сползает на землю, наваливаясь на бревно спиной. — Почему бы и нет. Прекрасная ночь. Можно на звезды полюбоваться. В городе их почти не видно. Так кому ты звонить собирался посреди ночи? — Я же сказал, тебя не касается. — Ну, телефон-то ты у меня просишь, значит, касается как-никак. — Другу. — Другу? Среди ночи? — Я подумал, что-то могло случиться. С ним. — Видение что ли пришло? — Сам ты видение. Просто. Он не отвечал до этого. — Не придумывай себе всякую ерунду. Мало ли почему человек может не отвечать. Может телефон потерял. А ты тут с ума сходишь. Меня снова простреливает. Это вот мне вообще не приходило в голову. А если он его потерял, и завтра я не смогу никуда дозвониться? Но если Тоха, действительно потерял телефон, то возможно, всё вообще не так, как я думал. Всё. Меня заполняет сладкая надежда. А я столько херни себе нагородил. Точно шизик дёрганный. Юрка реально сидит со мной до утра. Показывает созвездия и звезды, рассказывает на каком опупенном расстоянии от земли они находятся, и ещё про скорость света и про трудности космических полётов. И от этого дух захватывает. Когда светает, он тащит меня к Голуму, сообщив, что поедет с нами, раз я так боюсь его дяди. По дороге ещё заставляет зайти домой. Я пытаюсь отнекаться, что бабуля не скоро проснётся, но он не отстаёт. Я заскакиваю за ворота и даже просачиваюсь в дом, но бабулю не бужу. Нафиг надо. Просто жду пару минут и возвращаюсь. Голума уговаривать не приходится, и он довольно быстро вываливается из дома. Едем в Ипатово на новенькой двенахе. Интересно, и где учителя столько зарабатывают, что могут позволить себе тачку? Хоть и не иномарка, но стоит тоже не три копейки. Я прошу тормознуть у моста, беру телефон и прусь на «своё место». Блин, ещё только семь утра. Пофиг. Надо хоть что-то узнать. Пишу сперва смс: «Тоха, это Игорь, ты как?» Замираю в ожидании. Почти не дёргаюсь, когда приходит отчёт о доставке, а потом он звонит. Тоха. В голове проносится два миллиона мыслей, начиная от «он мой», до «его больше нет и это не он». Сердце, сейчас выпрыгнет изо рта, или просто разорвет пополам и из меня хлынет фонтан крови, как в фильмах Спилберга. И я не могу шевельнуться, чтобы нажать кнопку.