Перелом

С утра болит уже не так сильно, но теперь стали ощутимо саднить ободранные при падении локти, да ещё ноги ноют от велика и даже задница, и между ног всё болит. Восемьдесят километров за день, с непривычки это не фигово так. Мыслей в башке нет никаких. Она побаливает и гудит. И думать будто бы тоже больно. Я и не думаю. Совсем. И когда перед глазами всплывает лицо Тохи, я только разжимаю веки и смотрю в потолок. Челюсть болит, скула болит, ребра болят, локти болят, ноги болят. Это хорошо. Больше ничего не болит и это правильно. Нормально. Просто. Пусть так и будет. Мне нравится. После полудня вылезти из кровати меня заставляет мужской голос снизу. Сперва подумал, что дядя Толя наведался, но голос не его. Сползаю вниз и вижу Голума. Прямо на нашей кухне! Бабуля пичкает его пирожками. А этот пидор смотрит на меня и улыбается. Не так, конечно, как Кит, когда мы остаёмся наедине. Голум жмётся как побитая шавка. Не выдерживаю: — Че этот педик тут делает? — Это что ещё за слова! – бабуля влепляет мне пощёчину, ладно что не по больной щеке. Я только морщусь. А она оборачивается к Голуму и кудахчет: — Совсем стыд потерял. Я матери говорила, лупить его надо, как сидорову козу, а она, что? Ремнём его по попе погладит только и ладно. А мужика-то нет в доме, вот он и отбился от рук. У меня сводит челюсти. Это, блин, унизительно… Рычу: — Хочешь, чтобы теперь меня этот пидрила по попе погладил? Или присунул сразу? Бабка взмахивает руками, снова бросается на меня, но на этот раз я её отталкиваю. Она оседает на стул и крестится: — Господи, помоги. Да что за мысли в твоей дурной голове? Приличный человек в дом зашёл. Учитель. А ты что несёшь? Ага, учитель, вот именно. Видели, знаем. Нормальный мужик не пойдет работать в школу. Бабская ведь профессия. Тот встаёт: — Что вы, что вы, Игорь просто сбит с толку. Не переживайте так. Мне не стоило, наверное, так врываться… Я пойду, пожалуй. Валит. Бабка, кидается провожать, рассыпается в извинениях, когда возвращается всё ещё крестится и лопочет: — Да что с тобой? Совсем из ума выжил? Это всё телевидение ваше. Свобода слова, мать её. Везде один только этот «секес». Задурили голову детям. Господи помилуй, грешного. Да разве можно такое людям в лицо говорить? Вениамин Валерьевич книгу тебе вон принёс. Я ему говорила, не будет этот балбес ничего читать. А он говорит, в библиотеке тебя видел. Ты в Ипатово что ли мотался? Она бормочет что-то ещё, но я хватаю рюкзак и сваливаю. Надо отнести Жеке книгу. Идея снова сесть на велик ужасает, ковыляю пешком. Ноги довольно быстро расхаживаются, а вот отбитая о седло задница будет ещё долго болеть, знаю из опыта, но на фоне того, как болят рёбра, это фигня. Жека, получив книжку, смотрит на меня чуть ли не влюбленными глазами и едва не плачет: — Ты же не специально туда ездил? Чудик, блин. Не, я бы и специально съездил. Собирался. Но ему об этом лучше не знать, а то точно плакать начнёт. На слёзы у меня аллергия. Отмахиваюсь: — Не, позвонить надо было. Опускаюсь на траву возле забора. Жека рядом. Мы с ним теперь оба, как два инвалида. Жека говорит, мне жутко повезло с Кеном. Зимой он навалял Коршунову, так, что того в больницу увозили на две недели. Я, конечно, молчу, что Кен меня пожалел, нафиг надо, я же теперь офигенно крут буду. Я вскользь рассказываю про Голума. Жека жмёт плечами: — Да он вроде нормальный так-то. Странный просто. Повернутый на этой своей астрономии. Он там кружок организовал в библиотеке. Говорят, даже телескоп притащил. Наверное, интересно. Я бы позырил. Только они там вечером поздно. Я заключаю: — Ага, охуенный повод потусоваться с детишками по ночам. Жека только жмёт плечами. Торчу у него почти до самого вечера. Делать больше нечего, на речку точно нет смысла переться. Учитывая, что я не могу толком вдохнуть. Про футбол уж молчу. Вечером заваливаюсь домой. Бабуля отходчивая, долго не сердится и уже пересказывает мне какой-то бред из «Большой стирки» или как она там сейчас называется. На комоде лежит книга, которую принес Голум. «Занимательная астрономия для детей». Ну, да, я же деть. Следующий день проходит как в тумане. Всё до сих пор болит, и я решаю отлежаться дома. Пытаюсь зырить телек, но по двум каналам, которые тут ловит, идёт одна тягомотина, а у меня перед башка гудит, в ушах будто вода и всё только злит. От нефиг делать даже впрягаюсь помочь бабуле по огороду: ну, сорняки подёргать много сил не надо и ума тоже, но та только ворчит, что я всё не так делаю, и в итоге прогоняет. Мельком просматриваю книгу, которую принес Голум. Тут есть прикольные фотки, но в библиотечном атласе были намного круче. Мелькает даже мысль почитать, но читать я сейчас уж точно не в состоянии. Вечером прусь на костёр. Тут привычные базары. Вникнуть в них сквозь гул в башке невозможно, но и не нужно, всем пофиг. Разве что отправят за хворостом, это я в состоянии. А так, можно прикинуться ветошью и смотреть на огонь. Смотреть и не думать. Не думать про школу. Не думать про Тоху. Стану овощем. Как все взрослые. Вот только зачем? Надо или сдохнуть, или жить на всю катушку, на отрыв. Выжать из этого дерьмого мира всё, что можно. «Живи ярко, умри молодым» – вот мой девиз. А Тоха – он другой. Ему со мной не по пути. Да я этого и не хочу. Уж точно, не хочу, чтобы он умирал молодым. У него будет нормальная жизнь. Счастливая. Пусть будет счастливая. Хоть я и не верю в счастье, но пусть оно у него будет. Жена там, крутая работа, фиг знает. Но дороги у нас разные. Моя прямая и короткая. У нас с Тохой нет ничего общего. И не было никогда. Только глупые детские игры. Но детство прошло. Только почему так хреново опять? Я что, не в состоянии пожелать другу счастья? Совсем конченое чмо? На следующий день, ненамного лучше. Хоть боль и стихла, но башка ватная и нифига не хочется. Однако и сидеть дома невыносимо. Решаю дойти до Жеки, может он уже прочитал книгу. Тоха за два дня такие книги обычно легко глотает. Привезу Жеке новую, пофиг, что жопа болит – доеду. Нет, меня не тянет в Ипатово. Что мне там делать? Телефона ведь нет. Просто помогу парню. Принесу пользу, хоть кому-то, кроме Кита. Драпать пешком опять неохота. Выкатываю велик, опускаю по максимуму седло, чтобы не задевать его. Пробую – вообще норм. Мышцы уже ожили, смогу и до Ипатово докатить. Завтра уж точно. Выглядит Жека получше и почти не хромает. Синяк с глаза начал сходить и стал зелёным. Спрашиваю, дочитал ли он книгу. Жека кивает, с таким лицом, будто это преступление. Не удерживаюсь, ржу. — Интересная хоть? Опять кивает. — А конец хороший? — Не очень. — Тогда лучше расскажи мне сказку. Добрую, — я сажусь у забора и закрываю глаза. — Хочу добрую сказку. Жека смеётся: — Про колобка что ли? Или «волк и семеро козлят»? — Нет, только не про педофилов. А то учат деток, не открывайте двери страшным дядям. А потом… — я затыкаюсь… Потом отдают в школу. А иногда сами в дом приглашают. Заканчиваю: — Дяди оказываются не такие уж страшные, как волк. Жека долго думает и выдаёт: — Во, есть же ещё «Иван царевич и серый волк». — Ну да, там волк вообще странный. Как раскаявшийся уголовник. Типа на реабилитации. Сделает три добрых дела и будут отпущены все грехи. Херня, что сожрал козлят, бабушку, внучку и кого там ещё, зато са-мо-му царевичу помог, ну подумаешь ещё троих обокрал. А царевич этот ваще дибил… Жека смеётся, садится рядом и задумчиво смотрит вдаль, ну точнее, в соседский забор. Вдруг восклицает: — А ты читал Джанни Родари? — Нихера я не читал. Он начинает рассказывать, как мальчику в пятом классе подарили лошадку-качалку и он улетел в космос. Я ржу так, что слёзы из глаз от боли в рёбрах: — Блин, это не сказка, со мной тоже такое было. До сих пор не могу забыть, так кончил тогда улётно на этой лошадке. Реально космос. — Кончил на лошадке? — Ну да. Я тогда ещё мелкий был. А бедный мальчик только в пятом классе лошадку впервые опробовал. — Боюсь спросить, сколько же тебе лет было. — Да я не помню. Ну, представь, сколько, если на лошадке качался. Жека сидит, закусив губу. Обиделся что ли? Перестаю ржать: — Ладно, прости, давай дальше, — снова сажусь возле него и делаю серьёзное лицо: — Всё, я слушаю. Жека чуть супится, но рассказывает, что мальчик прилетел на планету новогодних ёлок, где каждый день новый год. И мне начинает казаться, что я это слышал. Я опять закрываю глаза, и становится отчего-то так спокойно и хорошо. Точно, Тоха мне это рассказывал когда-то давно. Он рассказывал по-другому и про лошадку вообще пропустил, наверное, догадался, как я отреагирую. А сейчас мне даже кажется, я слышу его голос. Будто он рядом. Тут. Снова рассказывает мне истории. И мы снова вместе. Так хорошо. Стоп. Вскакиваю, как ошпаренный. Жека смотрит испуганно, и я выдавливаю: — Мне пора. В другой раз. Хватаю велик, но вспоминаю, зачем пришёл: — Давай что ли книгу тебе новую привезу завтра. Он всхлипывает: — Правда? Уже бесит… Я отчего-то почти злюсь: — А чё, я на шута похож? Жека вздрагивает. Я осаживаю, примирительно цежу: — Тащи уже...