Перелом

Катька загадочно улыбается, поглядывая на меня. Меня от этого прёт. И немного бесит. Эти девочковые заморочки… насмотрятся сказок и ждут, что им будут дарить цветочки и носить на руках. Нет бы смотрели порно. Так и хочется сказать: очнись принцесска, мужики мечтают о другом. Она спрашивает: — Ну, куда пойдём? Я, не долго думая, заворачиваю в ближайший двор и заскакиваю следом за входящим мужиком в подъезд, придерживаю дверь Катьке. Она, немного растерянно, но идёт следом за мной в закуток за лифтом. Смотрит на меня с глупой улыбкой. Я задираю ей кофту. Там лифчик – кружавчики на мелких титьках. Катька выворачивается и начинает меня дубасить. Хватаю её за руки. Ржу: — Ну, что ты, крошка, покажи сиськи. — Вот, ты дебил малолетний, — рычит она, продолжая меня колотить. — Ой, чё, сиськи выросли, сразу взрослой стала? Всё же отпускаю её и приваливаюсь к стене. Она отскакивает и поправляет кофту, сверля меня гневным взглядом: — Знаешь, у меня брату девять и он вот так же себя ведёт. Я думала, у тебя мозгов побольше. — Да не, я ж дебил. Трахать сразу не буду. А у тебя менстры уже начались? Она закатывает глаза, вздыхает: — Ты хоть понимаешь, что у тебя проблемы? — Ты не представляешь, какие. Катька приваливается к стене рядом, делает серьёзное лицо и рассматривает меня. Я ухмыляюсь: — Нравится? — Слишком тупой, — пожимает плечами. — Так чё хотела-то тогда? Она вздыхает со вселенской тоской: — Да что с тебя возьмешь. Я хватаю её за подол, задираю юбку: — Ну, не хочешь сиськи показывать, покажи письку. Она отталкивает меня, выворачивается и сваливает. Я ржу ей вслед. Ну а чё она думала, у нас любовь-морковь тут будет? Да нафиг мне оно надо. Когда Машкова уходит всё же становится стыдно. Это было тупо. И, самое подлое, мне вовсе не хотелось её обидеть. Так-то она нормальная девка. Без выпендрёжа и вообще – ничё такая. Фиг знает, что на меня нашло. Долбаный Стриж из себя вывел. Прям напрашивался ведь. А перед Машковой надо, наверное, извиниться. Выскакиваю, догоняю её на улице: — Кать, ладно, извини, а? Ну я правда дурак. Она останавливается, смотрит на меня, гневно поджав губы. Я протягиваю руку: — Ну, мир-дружба-морковь? — Морковь свою, куда подальше засунь, — улыбается всё же и даёт руку. — Договорились. — Киваю в сторону сквера: — Чё, этих пойдешь искать? — Да не. Я домой. У меня этот Стрижов уже в печёнках сидит. Он мне в школе проходу не даёт. Так что я даже рада, что… ну так вышло. Хотя зря ты его ударил. Я ржу: — А! Так, ты хотела, чтобы он подумал, типа, у нас с тобой шуры-муры и отвалил? Она жмет плечами: — Может ты правда мне нравишься. Я сдерживаюсь и не говорю «Чё тогда сиськи не показала», только лыблюсь. А она добавляет: — Но тебе, похоже, надо ещё повзрослеть. Блин, все вдруг такими взрослыми стали, аж тошно. Будто один я так и остался дебилом. Зато на меня не возлагают лишних надежд. Я и на самом деле младший в классе – только у меня и Рыжего день рождения летом. У того в июне, а у меня только в конце августа. Так что, в этом смысле, мне ещё можно быть мелким засранцем. Провожаю Машкову до дома, потом ещё с полчаса болтаем, сидя на поручне у её подъезда. То есть болтает она, я болтаю только ногой, слушая её щебетание. Узнаю о себе много нового из школьных баек. Мало, того, что моя мать спит с Китом. Есть версия, что он мой отец. Другая гласит, что мой отец - гангстер, и на самом деле он не умер, а то ли в бегах, то ли сидит в тюрьме. Последняя байка мне даже нравится. Пусть так и думают, меньше будут соваться. В начале второго возвращаюсь к школе. Зависаю на поручнях спортплощадки напротив входа. Тоха, к моему удивлению, выскакивает уже минут через пять – радостный: — Я тебя в окно увидел и отпросился. Сказал, голова болит. Я тихонько таю, стекаю с перекладины. Он соврал ради меня. Ушёл из школы ради меня. Я чувствую, что сейчас опять подвисну с тупой улыбкой. И уже хочется ему на шею снова броситься. Опять к нему прижаться. Потому, что он «мой». Он пришел ко мне. Но я вовремя беру себя в руки, отворачиваюсь и как можно более небрежно бросаю: — Ну, погнали отсюда. По пути отвлекаю себя пинанием жестяной банки. Чтобы не смотреть на него. Чтобы не ляпнуть что-нибудь дурацкое. Чтобы не улыбаться ему в лицо, как идиот. А внутри всё просто бурлит и хлещет от какой-то чрезмерной радости. Ну, вот вроде бы, что такого? Друг свалил из школы. Я часто так делаю и даже не ради кого-то, а просто. Но только вот это - не просто. Это что-то другое. Или мне так хочется думать? Хочется быть для кого-то на самом деле важным. Особенным. И хочется думать, что я для него не просто сосед, не просто раздолбай, за которым надо приглядывать, чтоб не свернул себе шею. А кто? Друг? Друг из меня фиговый. Друг это тот, «кто в беде не бросит, кто подставит локоть». А не тот, кто приносит беды и виснет на шее. Я ему сообщаю, что уезжаю в воскресение утром и выясняю, что завтра его не будет, он с предками едет к кому-то на день рождение. В голове воцаряется тишина. Занавес опустили. Спектакль окончен. Доходим до центра города, почти не разговаривая. Своих мыслей вообще никаких, кроме: «Всё» и «Финиш». Интересно только, о чём думает он. Наконец, не выдерживаю и спрашиваю. Тоха пожимает плечами: — Да, так… про лето. Думаю, чем заняться. Может, запишусь в турклуб. Мама говорит, мне нужно чаще бывать на свежем воздухе. Ну, конечно, о чём ещё думать, в нашу последнюю прогулку. Но я беру себя в руки: — Она же сама тебя никуда не выпускает. — Она без присмотра не выпускает. А там ведь с руководителем, под надзором. Представляю себе, как это круто, уехать куда-нибудь в леса, подальше от предков. Если бы не деревня. Хотя в деревне у меня и так турклуб. Целыми днями по лесам и полная свобода – делай, что хочешь. Но вот, если бы вместе. Сидеть у костра, спать в палатке… — И чего, она тебя с ночевками даже отпустит? — Не знаю. Мы с ней не говорили об этом. Она вообще-то хочет записать меня на большой теннис. Представляю себе Тоху в теннисных шортах скачущего по полю за мячиком. Он бы офигенно смотрелся. — А ты не хочешь? Тебе пойдет. — Что пойдет? — Ну, это, — изображаю себя с ракеткой, отбивающим мячи красивыми взмахами. Тоха захлебывается смехом. В центр города подтягиваются выпускники. Девахи в школьной форме с белыми фартуками а-ля «я родилась в СССР», только юбка выше письки, в одной руке сигарета, в другой пиво – это нечто. Я щурюсь: — Че может тоже по пиву? Тоха мотает головой: — Да нафиг надо. Я уже бреду к ларьку, взять пиво. У меня ещё остались деньги, которые мать дала на столовку. Хоть какая-то польза от Кита. Тоха дёргает меня за рукав: — В прошлый раз, я думал, что ты умрёшь. О, да, это было круто. Мы тогда купили бутылку водки и у меня дома смешали её в кастрюле со спрайтом. А-ля самодельный джин-тоник. Последнее, что я помню, это как ползал на четвереньках, мычал и пытался забодать Тоху. У него почему-то не такие приятные воспоминания о том дне, но я радостно поднимаю палец: — Да, лучше, джин! — Игорь, пожалуйста, не надо! Что сегодня за день такой? Отчего меня все умоляют «не надо». Хотя, если Тоха тоже повиснет на мне, как Машкова, это будет… неплохо. Но этого, конечно, не случится. Я бодрым шагом направляюсь к ларьку. Я хочу напиться. Я хочу, чтобы этот день закончился. Не хочу думать про завтра. Про Тохино лето. Про турклуб. Ни о чём не хочу думать. Хочу проснуться сразу в деревне, и чтобы всё это было уже позади. Взрослые ведь так делают. Напиваются, чтобы ни о чём не думать. А мне как раз все говорят, что пора повзрослеть. Один из чуваков соглашается взять мне «джин-тоник» и вскоре я возвращаюсь к Тохе довольный, с двумя банками. Тоха морщится: — Мне не надо. Я пожимаю плечами: — Ну, ладно, мне больше достанется. Он тяжело вздыхает и забирает у меня одну банку. О! Рыцарский поступок, типа «Я сам выпью эту отраву, чтобы она не досталась моему другу!» Это ведь кредо наших отношений – я делаю херню, а он следит, чтобы я не убился. И именно в эти моменты, я чувствую, что значу хоть что-то. Но умом понимаю, что в этом мире я для всех как кусок дерьма, который вечно всплывает... Ну, для всех, кроме Кита. Для него я «красивый дерзкий мальчик», который охуенно сосет. Разве не смешно? Кит единственный в этом мире, кто получает от меня пользу. А Тохе я нафиг не сдался. Я ходячая неприятность. И самое мерзкое, даже всё понимая, я готов им пользоваться. Если я начну блевать, он будет держать меня под ручку, а потом дотащит до дома, и я буду снова грезить, что ему нужен. В сквере у площади и на бульваре толпы старшеклассников. Вокруг всё уже закидано мусором и заплёвано, хотя ещё даже не вечер, но приткнуться тут негде. В итоге я соглашаюсь на Тохины уговоры вернуться поближе к дому. И мы зависаем во дворике пятиэтажки одного из старых кварталов. Мне нравятся такие дворы. Тихие и укромные. Много больших деревьев и мало посторонних глаз. Не то, что в наших пустынных дворах, где ты на виду всей округи. Мы сидим на спинке скамейки. Я выпил не больше трети банки, но меня ощутимо мутит — вливать джин в пустой желудок было не лучшей затеей. Тоха, кажется, стал ещё более хмурым. Я подбираюсь поближе, подталкиваю его плечом: — Ты чего? — Да, нормально всё, «прорвемся», как ты говоришь, — Тоха улыбается настолько вымученно, что меня от этого прям скручивает. Жутко представить, что мы вот так расстанемся. Жутко, что мы вообще расстанемся. Хотя и не в первый раз. Но каждый раз, когда я возвращаюсь, мы будто чужие, и будто всё заново… Но сколько уж было таких расставаний, а как-то ведь остались друзьями. Отчего сейчас кажется, всё иначе? Просто нас ничего не связывает, кроме детских воспоминаний. Хотя, возможно, это только я помню, как оно, когда всё на двоих. Надо как-то разрядить обстановку, чтобы не расставаться вот на такой ноте. Снова подталкиваю его в плечо и начинаю заливать всякий бред типа, «прикинь, если пробыть в космосе лет десять, то на земле пройдёт больше, ты вернешься, а твои одноклассники уже старики» – это, кстати, правда, а может, и нет. Не помню, где я это услышал. Тоха улыбается, глядя на меня, иногда мне кажется, ему нравится слушать подобные бредни, но скорее он умиляется моей тупости. Он в своих книжках читает поинтересней, рассказывает иногда… К пяти возвращаемся домой. Замираем возле Тохиной двери и смотрим друг на друга. Вроде как надо что-то сказать. Что-то пиздец важное, только фиг знает что. Через минуту этой молчанки, такое чувство, что ещё чуток и разревусь. Прямо как мать. Кидаю Тохе: — Ну, пока. — И валю в свою квартиру. Слышу позади сдавленное «Пока». Захлопнув дверь, приваливаюсь к ней спиной и стекаю на пол. Вот и всё. До свидания школа, до свидания Тоха. Кажется, мне ещё никогда не было так хреново.