Перелом

Вечером мать вздыхает над моим табелем. Хотя, там всё не так уж плохо. Даже три четвёрки есть. А она спрашивает: — А почему по физкультуре прочерк? Прочерк там потому, что я туда не ходил. А не ходил я туда потому, что проебал кеды ещё вначале года, а без них в зал не пускают. Потом Кит сделал мне освобождение. Но ей обо всём этом знать ни к чему. Осенью я ей скажу, что кеды порвались, и она ничего не узнает. Жму плечами: — Не два ведь. — А что это? Ноль? — Меня освободили. — Как это освободили? Кто? — Ну, на медосмотре, — придумываю на ходу. Что там было написано в моей справке, я совершенно не помню. Вспоминаю, что Шилова освободили из-за кривого позвоночника: — Сказали с позвоночником что-то. Нельзя нагружать. А ещё Шилову сказали ходить в бассейн. Типа, в бассейн можно и полезно для позвоночника. А Серый говорил, в сто-двадцатой есть бассейн. И там нет Кита. — А, может, мне в другую школу перевестись? Дальше по моему плану она бы спросила: «Зачем?», а я бы ей про бассейн. Но она говорит: — Ещё чего придумаешь. — И уходит. Я смотрю ей в спину. Ну, действительно, какие причины у меня могут быть. Ведь в моей тупой голове рождается только бред. Мать кричит из комнаты: — Дядя Толя приедет за тобой в воскресенье утром. Собери до этого вещи. Здравствуй лето. И что-то я нифига не рад. А ей прям не терпится от меня избавится. Прусь за ней: — Слышь, может, ты уже отправишь меня в интернат, как тебе все советуют? Она поворачивается, смотрит на меня: — И что из тебя там вырастет? — А вот тебе не пофиг? Ты ж в детдом собиралась меня отдать. Она садится на край кресла. Закрывает лицо руками: — Господи, сколько лет прошло… неужели ты об этом никогда не забудешь. Ну, да подумаешь, фигня какая, забыл да и всё. Она поднимает на меня глаза. Бля, щас опять разрыдается: — Да не собиралась я тебя в детдом отдавать. Напугать просто хотела. — У тебя получилось. — Мне тётя Люба посоветовала. Сказала, она Максимку только припугнула, и он шёлковый стал. Я, видимо, недостаточно напугался. Она заставила меня собрать вещи, вывела из дома и стала звонить по автомату, чтобы «приехали и забрали». Ах да… Максимка. Может он после этого и стал таким обмороженным? На меня это произвело неизгладимое впечатление. Не помню, что я тогда чувствовал. Просто весь мир разом стал совершенно другим. А с Максимкой нас в детстве пытались сдружить. Но общаться с этим обсосышем было невыносимо. Я ржу: — Так ты этого добивалась? Чтобы я стал, как Максимка? Тоже бы меня за ручку в школу водила? Тебе ж нельзя с работы отпрашиваться. Да и ты сама не так давно ужасалась, что она до сих пор его в ванной купает. Не удивлюсь, если она ему и задницу подтирает. Мать всхлипывает: — Ну, прости ты меня, — и таки начинает реветь. Сваливаю в ванну. Включаю воду, чтобы не слышать её рыданий. Потом решаю заодно уж помыться. Набираю ванну. В голове гудит. Когда мы были маленькими, мы ещё играли с Максимкой. У него дома был настольный хоккей и вообще куча всяких игрушек времен советского союза и ещё он верил в Деда Мороза. Меня мать тогда уже просветила, что тот дяденька, который раньше к нам приходил и заставлял меня читать стихи, стоя на стуле, – был её коллегой в костюме, и теперь он у них уже не работает. Мне тогда было жутко обидно. Подумалось, что может, стоит к Максимке как-то зайти. Ну, не знаю там… сходить погулять вместе. Он, походу, дома сидит безвылазно. Его мать, тетя Люба - училка в начальных классах и, говорят, дети её очень любят. Вот как так? Нафига вообще люди рожают детей? Моя только и мечтает меня спровадить, тащит, бедненькая этот крест, надеясь, что в старости, я подам ей стакан воды. Она бы и забила, на этот стакан наверное, если бы не общественное мнение, давно бы избавилась от меня, а так ссылает только на лето в деревню. Вечер проходит мирно, кроме физкультуры в табеле не к чему прикопаться, и я занимаюсь какой-то фигнёй, пока мать пялится в телек. Последний день в школе по традиции отмывание стен и парт на фоне потрясения: Кит в больнице, вроде даже в реанимации, вчера его сильно избили. Остервенело оттирая чернила с краски на парте, я думаю о том, что бы я сам хотел сделать с Китом. Представляю, как пинал бы по его жирному животу, пока он корчится у меня в ногах. Больше думать вообще ни о чем не могу. После уборки, уже чистые парты сдвигаем вместе, делая один большой стол. Кто-то принёс даже скатерти. Все выставляют жрачку — украшенные пироги, тортики. Мне мать дала с собой шарлотку и на фоне этого изобилия, она смотрится просто убого. Хотя, шарлотка должно быть вкусная, и её сметают довольно быстро. Я жрать не могу. Даже зная, что в школе нет Кита, не могу ничего в себя засунуть. По идее, я вообще должен радоваться, но у меня какой-то мандраж. Словно я сделал что-то ужасное, и это вот-вот раскроется. Будто на самом деле, это я избил его. Все ржут и выделываются, базарят о какой-то фигне. А я только мечтаю, когда же это закончится. В два мы встретимся с Тохой. Но до этого делать совершенно нефиг и отчего-то не хочется сейчас оставаться одному. Вся эта движуха и болтовня вокруг, будто удерживают меня на краю пропасти. После застолья подходит Машкова: — Так что, ты с нами? Тут я вспоминаю про вчерашний разговор. И, да, надо чем-то занять себя до двух. Нацепляю свою обычную ухмылку: — Ну, погнали. Кроме компашки Машковой из четырех девок, за нами увязался Стрижов, которого, как я понял, не звали. Но мне пофиг. Хотя, это странно. В школе, как и во дворе, меня все обходят стороной. А тут… то Машковой что-то взбрело в голову, а теперь ещё с нами Стриж. Походу, я теряю авторитет. Машкова предлагает пойти в центр, но я говорю, что в два у меня дела. И мы решаем зависнуть в сквере за стекляшкой. Оттуда до школы быстрым шагом минут пятнадцать. Стрижов по дороге начинает выделываться, мельтешит впереди всех и несёт пургу. Хвастается, что отец научил его водить машину и даже позволил ездить по центру города. Я не выдерживаю: — Да ты брешишь. Твой папаша бы разорился на взятках ментам. В городе сейчас мусора на каждом перекрестке стригут бабки. А папаня Стрижа не миллионер, ездит на дряхлой девятке. Стрижов белеет: — Да мой отец, что угодно для меня сделает! Ржу: — Что же он тебе кроссовки нормальные не подогнал — Кроссовки у стрижа выглядят так, будто вот-вот развалятся. — На себя посмотри. А вот это уже наезд. Хватаю его за шиворот: — И что со мной не так? Стриж проглатывает язык. А Машкова вешается мне на шею и лепечет: — Игорь, не надо, не трогай его. Он просто дурак. Ты отлично выглядишь. Мне очень нравится. Это уже что-то новенькое. Отпускаю Стрижа, а Машкова продолжает висеть на моей шее. Её подруги наблюдают за нами с выпученными глазами, Стрижа вообще перекашивает. Я решаю подыграть, обнимаю Машкову за талию, лыблюсь: — Катенька, ты мне тоже очень нравишься. Машкова оседает и хлопает глазами: — Правда? И тут Стриж выдаёт: — Слыш, а чё, правда, Кит твою мать ебёт? У меня на какой-то миг темнеет в глазах, но рожу Стрижа я вижу. Сучонок вообще страх потерял. Делаю шаг к нему. В висках стучит, но я сдерживаюсь. Важнее другое. Рычу: — Кто тебе это сказал? Стриж пятится, а Машкова всё ещё висит на моей шее, мешая к нему приблизиться. — Да все говорят. Он же над тобой трясётся вечно. «Ой, Игорь – то, Игорь – сё. Игорь такой несчастный». Я отмахиваюсь от Машковой, она тут же вцепляется в меня снова, но я таки вмазываю Стрижу в рожу. Но этот сучара высоченный, чуть ли не выше меня, да ещё Машкова висит. Я едва задеваю его, но удачно подсекаю под колено, и он эффектно летит на спину. У меня всё ещё стучит в висках. Но после такого красивого полёта, и зрелища, как он корчится на земле, пока Ленка вытирает ему нос, добивать его уже неохота. Просто ухмыляюсь, любуясь картиной. Машкова сжимает ладонями моё лицо, пытаясь отвернуть от Стрижа, пищит: — Игорь, оставь его, пойдём отсюда. Я скалюсь: — И куда же мы пойдём? — Куда захочешь. — Она мнётся, как пигалица из анимэ. Мы с Тохой как-то смотрели угарную японскую порнуху, где таких девочек с кошачьими ушками имели человекообразные кобели с метровыми хуями. Опять подыгрываю, мычу слащавым голосом: — Типа, ты со мной хоть на край света? Она улыбается: — Хоть на край света. Только пойдём. — Тянет меня прочь. Я иду. По дороге прикидываю, чё она там себе нафантазировала. Типа у нас любовь? Интересно, а у неё менстры уже начались? Титьки вон есть. Посмотрим, на что её получится разрулить.