Перелом

Проходит минут сорок, мусора за нами не приезжают. Зато тётка приносит чай и печенки, звонит им ещё раз, потом, наконец, куда-то уходит. Я дёргаю Тоху, киваю на дверь, и мы ломимся на выход. Пролетаем по длинному коридору, выскакиваем в фойе. И... Прямо перед нами мент и снова тот вышибала. Будь я один, попробовал бы проскочить. Но, блин… Тоха. Мент выспрашивает наши фамилии и адреса. Я дергаю Тоху за рукав, чтобы молчал и снова развожу нюни: «отпустите пожалуйста». Фиг. Тащат нас в отделение, ладно хоть не в козлятнике, а на новенькой разукрашенной двенашке. Я продолжаю ныть и говорю что-то в стиле «я что угодно сделаю». Чувак бросает через плечо: — И что же ты для меня можешь сделать? Я оседаю, но не сдаюсь: — Типа, отсосать? — Игорь… — Тоха дёргает меня за рукав и я глотаю язык. Мент морщится: — Парень, ты какого дерьма насмотрелся? — он начинает возмущенно вещать про развратное влияние кабельного и интернета. У меня дома нет ни того, ни другого. Хочется сказать, что насмотрелся я на хуи, но рядом Тоха. В ментовке нас заводят в комнату, у дальней стены которой решётка, и там несколько мужиков. У меня спина вспотела от перспективы оказаться с ними наедине. Но за решётку нас не заталкивают. Просто закрывают за спиной двери. На боковой стене окошечко, за ним стол и там сидят два мента. Тот, что привёл нас, докладывает второму что к чему и уходит, а я снова начинаю ныть, надеясь, что удастся пронять оставшегося, но этот тип заполняет свои бумаги и будто меня не слышит. Сидим так чуть ли не час, потом приходит ещё один мусор и нас выводят. Говорят снять куртки. Закатывают рукава, осматривают и ощупывают руки. С фонариком залазят в рот, заставляют поднять язык. Я понимаю, что они ищут следы от игл, но когда они говорят снять штаны, посылаю нахер. Тот, что повыше, рявкает: «Поговори ещё тут», и щелкает меня снизу по подбородку. И меня накрывает. Хватаю его за рукав и начинаю пинать. Они вцепляются в меня вдвоем. Прибегает третий. Я продолжаю отбиваться, но меня скручивают так, что я едва могу рыпаться. Тоха смотрит на меня влажными глазами, будто вот-вот разрыдается, и снимает штаны. Совсем. Мент осматривает его задницу. Дотрагивается своими грязными лапами. Потом он оборачивается ко мне, что-то говорит, но я слышу только гул в голове и стук в висках. Мент садится на стол, скрещивает руки. Тоха одевается. Я постепенно выбиваюсь из сил и меня опускают ногами на пол, но ещё заламывают руки. Мент подходит ближе, и садится на корточки, но на таком расстоянии, что мне его не достать. Я уже не дёргаюсь, но меня потряхивает. Он спрашивает: — Успокоился? Сам разденешься или тебе помочь? Мычу: — Сам. Он отходит, кивает, и меня отпускают. У Тохи на глазах реально слёзы. Блядь, это я заставил его терпеть всё это. Я раздеваюсь, меня тоже осматривают, заглядывают в самую задницу, суки, раздвинув там руками. Хули они там-то ищут? Пока одеваю штаны, слышу Тохин голос: — У меня родителей нет дома, только брат. Он может нас забрать. — Это тот, которого вы в клубе искали? – хихикает мент и берёт трубку: — Говори телефон. Блин, я даже и не подумал. Лёха нам, конечно, накостыляет, но, возможно, родакам ничего и не скажет. Уже минут через десять он прикатывает на отцовской машине. Трётся с ментами и нас отпускают. Лёха, конечно, базлает, что ему тоже могло влететь за то, что за братом не уследил. Отвешивает Тохе пару подзатыльников, дёргается в мою сторону, но останавливается. Я ухмыляюсь. Лёха по жизни слабак. Одно что, дылда. Вообще, они с Тохой похожи, только Леха кучерявый, как мать. У него на башке челка стоит дыбом, и он её зачесывает небекрень. Весь такой супер-стайл прям. В машине Тоха вдруг берёт мою руку, сжимает в своей. Я понимаю, что меня всё ещё трясёт. Реально как психа. Может это у меня от матери? От этой мысли вообще тошно, меньше всего хочется стать похожим на нее. Ладно хоть не плачу ещё. От Тохиного рукопожатия становится легче. По крайней мере, он не дуется, что я всё это устроил. Но всё равно, блин, чувствую себя дерьмово. Я втянул его во всё это. Лёха доводит меня до двери, сам нажимает звонок, и ждёт, пока моя мать откроет. Она с улыбкой святой мученицы рассыпается в благодарностях, а как только дверь за моей спиной закрывается, начинает орать. Всё как обычно — она волновалась, чуть не поседела, уже хотела больницы обзванивать. Я бесчувственный изверг. У меня просто нет сил реагировать. Я хочу только спать и чтобы эта ночь закончилась. Завтра воскресенье, т.е. уже сегодня — мне не надо в школу. Мне вообще ничего не надо. Раздеваюсь на ходу, оставляя на полу одежду, заворачиваю в свой закуток и валюсь лицом в подушку. Ещё долго слышу её вздохи и всхлипы. Утро начинается заявлением: — Так больше не может продолжаться. — Мать сидит на кухне вытянувшись, будто для фото на паспорт. У меня адский сушняк. Не обращая на нее внимания, иду к раковине, наливаю стакан воды, слышу: — Не пей из-под крана. Кипячёная есть. Я оборачиваюсь к ней, наваливаюсь жопой на стол, скрещиваю ноги и делаю большой глоток. Вижу, как она сжимает пальцы, но молчит. Потом отворачивается, говорит в стену: — Давай как-то договоримся. — Это, типа, ты будешь говорить, а я должен со всем соглашаться? Давай ты просто от меня отвянешь? — Скажи, за что ты меня так ненавидишь? Неужели даже стакан воды не подашь, когда я буду помирать? — Она начинает рыдать. Как же это бесит. Ухожу в ванну, запираюсь там и включаю воду. Неужели эта хрень никогда не закончится? Я точно, не собираюсь это терпеть, пока она помирать не начнет. Для этого люди заводят детей? Чтобы в старости им подавали воду? «Я всё для тебя делаю и ты за это мне обязан до гроба!» — Отличная перспектива. Может я сдохну раньше? Вот будет разочарование. Ополаскиваю рожу и выскакиваю с намерением быстро свалить из дома. Сюрприз! Она поставила стул у входной двери и сидит на нём с твёрдым намерением не выпускать меня. Ну, приехали. Приваливаюсь к стене. Теперь это точно надолго. — Ты можешь, хотя бы мне не грубить? — Я тебе не грубил. Она открывает рот, чуть ли не задыхается. Потом закрывает лицо руками и качает головой. Да, я жуткое разочарование. Что ещё? Поднимаю глаза и рассматриваю люстру. Люстра идиотская — с красными цветочками. Мать несет свой обычный лепет. Как она устала и т.д. и т.п. Я гадаю, рассказал ли Лёха предкам о наших ночных приключениях. Скорее всего нет, сам же говорил, что ему тоже влетит за это. И моей матери он ничего не сказал. Хорошо, что она с их родаками не общается, может они ни о чём не узнают. Тохины предки вообще к большинству окружающих относятся свысока, они рвутся в бизнес. У отца то один, то другой проект, и мать тоже стала корчить из себя какую-то фифу. Так-то они нормальные были. В детстве, правда, его мать всё время пичкала меня едой. Ей вечно казалось, что я голодный и дома меня не кормят. Ловила за шкирку, садила за стол и заставляла жрать. Первое, второе, третье и компот. Как в садике, только ещё и порции побольше. Я столько впихать в себя не мог, но она не выпускала, пока не сожру всё. Так, что эта кормёжка иногда тянулась часами. И болтать за столом было нельзя. Мы с Тохой только строили друг другу рожи, и иногда пинались втихаря. Слышу: — Игорь, пообещай мне, что это не повторится. О, это финальная фраза. Излияния закончились. Мать вроде даже не ревёт. — Ладно, обещаю. — Первый раз что ли. Цирк блин. Третий акт. Она смотрит в упор и ощущение, что сейчас опять разревётся, но только вздыхает и тащится на кухню. Я наконец-то вырываюсь из дома, на переходной лоджии врубаю телефон. Приходит смс-ка, что мой баланс пополнен. Снова Тоха — мать за телефон давно не платит, я же всё равно ей не отвечаю. На телефоне вообще-то были деньги, а Тоха, видать не мог достучаться и отправил ещё. Следующая смс от него: — Ты как? Пишу: — Нормально. Ты дома? Не отвечает. Снизу доносится рёв мотора. Выглядываю – это Серый стартует на байке на заднем колесе. У него за спиной визжит девчонка. Блин, так офигенно, что замирает сердце. Серый вообще крутецкий перец. Из тех, кому не переходят дорогу. Я с детства смотрел на него с раскрытым ртом. Интересно, что он обо мне тогда думал? А сейчас у него свой крутой байк. И это вообще какой-то новый недосягаемый левел. Пищит смс: — В стекляшке. Круть. Отвечаю: — Жди. Несусь в стекляшку. Новенький супермаркет на углу. Тоха сидит с пакетом продуктов в тамбуре, опираясь спиной о стекло. Судя по улыбке – Лёха никому ничего не сказал. Падаю рядом, вытягиваю ноги: — Чё, всё путем? Тоха кивает. Я закрываю глаза. Пронесло. Тоха спрашивает: — Как твоя? — Пиздела всё утро, но вроде успокоилась. — Пойдешь с нами сегодня на «Месть ситхов»? Я открываю глаза, смотрю на его довольное лицо. Он блин, серьёзно? Тоха улыбается ещё шире: — Лёха согласился. Я за вчерашнее месяц мою посуду вместо него. — Блин, спрашиваешь ещё, — тоже лыблюсь. Шутка ли, позырить новый эпизод «Звездных войн» в кинотеатре одним из первых. Да я Тоху расцеловать готов. Обхватываю за шею, стукаюсь об него лбом, мычу: — Да, ты вообще, красава.