Песня по просьбе

      Кэйл отстранённо полагал, что только дети, лежащие на его коленях сейчас являются причиной того, что руководитель группы не обсыпан самыми отборными матерными словами.       – Ты же знаешь, что прямо сейчас удлинняешь мой список компромата на тебя? – выгнул бровь Кэйл, пока Суй Хан самозабвенно голосил о славных временах бытия командиром группы.       – Донсэн, ты такой же зловредный, как и всегда, расслабься! – Суй Хан лениво жестикулировал, приземлившись в гнездо из пледов. – Почему ты не можешь спеть для своего хёна, м? Ты же никогда этого не делал, а у нас есть столько чудесных песен времён команды!       Бикрокс клялся, что видел, как дёргается глаз молодого господина. Видя то, насколько близки эти двое и частично зная их прошлое, Бикрокс мог понять, почему Кэйл сдерживается, но всё ещё выглядит раздражённым. Даже просто глядя на буйного Суй Хана у него начинала болеть голова. Очень громкий и невероятно назойливый. Как молодой господин вообще сумел выжить рядом с таким существом?       Эрухабен выпустил тираду вздохов. Насколько ангельское терпение у Кэйла? Ладно, притворство в сторону, действительно забавно видеть как Кэйл вяло, но всё ещё метко острит в ответ на реплики Суй Хана и слабо улыбается уголками губ. Как бы он не разыгрывал раздражение, ясно было, что Кэйл не против такого общения.       Однако пьяный в стельку руководитель группы был куда активнее своего обычного состояния.       Что ж, Кэйл мастер в игнорировании надоедливых и раздражающих людей.       – Эрухабен-ним, – золотой дракон приподнял бровь и посмотрел на Кэйла. – Ты же не против песни?       Он хихикнула над бьющимся в агонии от несправедливости своего донсэна Суй Ханом.       Эрухабен встал с дивана и, что удивительно, тоже пристроился в бесформенной куче одеял. Раон потопал к нему с поднятой головой и собственнически улёгся на коленях Эрухабена.       Кэйл в свою очередь возрадовался. Даже два котёнка уже прилично, а дракон был куда тяжелее их обоих. Кэйлу оставалось лишь возблагодарить Эрухабена, невольно пришедшего на помощь его умирающим плечам и коленям.       – Я был бы рад послушать, – Эрухабен со вздохом глянул на то, как Кэйл методично разминает плечо. – Невезучий панк.       – Тогда я начну, – пожал плечами Кэйл.       Лира преспокойно лежала себе под увесистыми складками одеял, и Кэйл собирался петь акапельно. Эрухабен заинтересованно смотрел, автоматически гладя Раона по чешуйкам спины.       – Чуют правду! Смерть близка!       Что ж, это действительно многообещающее начало. Эрухабен уже отметил не только текст, но и снова оперную манеру исполнения. Ему подобное нравится. Рон страшно смотрел на Суй Хана, морально удерживая его от причинения неприятностей, но тоже слушал; Бикрокс хмурился из-за текста, с порога поднимающего такие темы и поглядывал на детей, хоть и наслаждался пением Кэйла. Розалин мурлыкала себе под нос мелодию в октаву той, что сейчас пел Кэйл.       – Ты заря, скорее заблести, скорее возвести, час спасенья возвести!       Многим в комнате стал интересен сюжет этой арии. Почему заря играет такую важную роль, и каким образом она – час спасения, если «Смерть близка»? Слишком много вопросов, а ответы будут лишь после окончания пения. Раон разрывался от любопытства, а Эрухабен лишь чуть склонил голову и приподнял уголок губ.       – Ты взойдёшь, моя заря! – голос Кэйла дрожал в низком регистре, но в нём чувствовалось глубокое понимание текста. Кэйл пел, пел и думал – думал о траурных церемониях и холодных, одиноких ночах после тысячи смертей. Помнил, как раз за разом оставался один.       И каждый человек в этой комнате думал всё о том же.       Рон и Бикрокс вспоминали руку и отвратительные реки крови в особняке Молан; Лок – как умирали старшие члены волчьего племени прямо перед ним, на расстоянии руки, а он не мог дотянуться. Эрухабен вздыхал по кратости человеческого века, Розалин – по своему оставленному королевству. Он обнимала Хонга хвостом, когда их глазам вновь предстали старейшины кошачьего племени, а Раон тихо бормотал о мести Вениону. Суй Хан молчал и, смотря в глаза Кэйла, видел отражение собственных эмоций.       Они оба потеряли всё, что можно было потерять. Потом обрели то, о чём не могли и мечтать.       – Взгляну в лицо твоё, последняя заря. Настало время моё!       Эрухабен начинает понимать, почему Кэйл решил спеть ему эту песню. Несчастный панк всё никак не забудет о возрасте дракона и его возможной скорой кончине, даже после того как влил в него жизненную силу из кувшина и отсрочил старость лет на двести-триста. Эрухабен недоверчиво вздохнул.       Эрухабену хотелось поговорить о том, насколько прекрасен и лаконичен этот отрывок, даже зная, что это здесь не оценят.       Кэйл подозвал детей, махнув рукой, а сам смотрел на несчастного Эрухабена, которого те оккупировали из-за слишком удовлетворённого и радостного вида. Похоже, Кэйлу в скором времени стоит научить своих детей тому, как люди наслаждаются не только текстом песни, но и мелодией. Конечно, Эрухабен улыбается гармонии арии. А если ему действительно нравится текст, то Кэйл поговорит с ним по окончании пения.       – Господь, – каждый в комнате видел, как Кэйл скривился от подлинного отвращения к этому слову. Комната на мгновение стала одним единым фыркающим организмом. – В нужде моей ты не оставь меня! Горька моя судьба! Ужасная тоска закралась в грудь мою, терзает сердце скорбь.       Кэйл едва вытерпел вопли Плаксы, когда забрал Живучесть Сердца, а теперь сам говорит (даже поёт) подобные вещи. До чего он дошёл.       – Как страшно тяжело на пытке умирать...       Суй Хан подозрительно скорбно улыбался во время этой фразы и его взгляд казался слишком тяжёлым, осознанным и трезвым для того, кто через несколько мгновений снова принялся донимать Кэйла, летая кругом и тихо клекоча.       Все тихо ждали окончания песни и наслаждались голосом, думая при этом о вещах, которые невозможно описать как приятные. Скорее, трагичные или траурные мысли наполняли головы собравшихся, даже тех молодых, кто не должен был думать о подобном.       – Ты придешь, моя заря! – мелодия набирала обороты мощным крещендо. Кэйл пел всё крепче и эмоциональнее. Если вложить в это немного собственного разочарования времён апокалипсиса, ничего плохого не случится, верно? – Взгляну в лицо твоё, последний раз взгляну… Настало время моё! В тот горький час! В тот страшный час! Господь, меня ты укрепи, ты укрепи! Мой горький час, мой страшный час, мой смертный час! Ты укрепи меня! Мой смертный, мой смертный час! Ты укрепи меня!       К концу голос Кэйла слегка охрип, но выглядел он донельзя довольным. Он действительно любил арию Ивана Сусанина, как много бы обращений к Богу там не находилось. Это был человек сильной воли, действительно достойный зваться героем. Кэйл по сравнению с ним был никем. Он был эгоистом, никогда не пошедший бы на собственную смерть ради спасения королевства. Он слишком не хотел этого делать.       Что стало для Кэйла ещё одним аргументом в бесчисленный-бесмысленный список «Почему я не герой», который для других людей был бы чушью собачий, доведись им услышать оттуда хотя бы несколько мыслей. Поэтому Кэйл держал это при себе как особый сорт записей.       Тем, что вернуло Кэйла в реальность из бесконечных мыслей, был голос Раона.       – Человек! А что происходит в этой песне? Я всё никак не мог уловить суть пока слушал!       – По сюжету оперы войска чужого королевства приходят в село, где живёт Иван Сусанин, и просят проводника до столицы, чтобы убить царя. Иван Сусанин вызывается быть проводником, но заводит войска на болота. Он сидит там ночью и понимает, что на утро его казнят, поняв неправду.       – Это довольно грустно, – осторожно мяукнул Хонг.       Кэйл лишь кивнул.       – Так и есть, – согласился Эрухабен. – Но человеческая жизнь полна несправедливостей, малыш. Что же до песни, несчастный панк, мне действительно нравится этот жанр. Я бы с удовольствием послушал, ещё-       Однако сразу после того, как Кэйл допел, Суй Хан стал апокалипсисом локального масштаба. Теперь ничто его не сдерживало, а алкоголь в его крови повысился. Бикрокс лишь хмуро стоял у входа, неодобрительно косясь на руководителя группы, умудрившегося выкрасть очередную бутылку вина.       – Донсэн, теперь тебе пора спеть для меня! – Суй Хан выглядел в точности как демон искуситель, когда улыбался так же хитро, как Кэйл.       – Но я уже спел тебе.       – Я не отказался бы от одной из классических песен нашего отряда. Давай, не стесняйся, донсэн, вспомнить старые времена не так уж плохо.       И так для Кэйла начался несколькочасовой марафон песен, прерываемый записями горько-сладких воспоминаний.