О психологии и бессмертии

— Ты разозлился? Саймон подавился чаем. Кипяток полился ему на колени, но он не обратил на это внимание. — Чего? — Просто я никогда бы не подумал, что ты умеешь злиться, — пожал плечами Брайт, сидевший за столом напротив. Это было немного неожиданно, если учесть, что всё время до этого он молча сверлил Гласса взглядом. — Ну, не то, чтобы я злился, — неуверенно пробормотал Саймон. – Злиться я просто не умею. Ну, знаешь. Орать, бить вещи и вот это всё. Это просто не для меня. — Нет, ты явно злился, Гласси. — Думай как хочешь… — Ты разве никогда не хотел кого-нибудь отмудохать? — Не хотел. — И тебе совсем не нравится мысль о том, чтобы все вокруг заткнулись, когда довели тебя? — Меня невозможно довести. — И ты никогда не испытывал раздражения? Гласс сделал глоток и уставился в окно. Опять до него доебались. — Раздражаешь меня тут только ты… — Вот именно, Гласс. Раздражение – это злость. — Господи, да чего ты до меня докопался? Тебе это так важно? — Нет… Мне просто интересно. — Ну так завали варежку и дай мне спокойно посидеть. Злость. Саймон в принципе старался держаться от всего громкого и разрушительного, так что он с раннего возраста просто запер эту свою часть себя и убил, тихо, позволив себе провести остаток жизни спокойно и размеренно. Он никогда не хотел причинять кому-то вред, потому что ему было лень идти на такие поступки без должного морального удовлетворения, которое, к сожалению, никогда не наступало. Злость. Но то, что он чувствовал в тот момент, было не разочарованием. Страхом? Нет, страх ощущается по-другому. Кажется, окончательно убить это уродливое чувство не удалось. Плохо ли это или хорошо – вопрос вторичный. Злость. Это была она. Саймон посмотрел в окно и вспомнил всё, что в этой жизни у него вызывало отвращение. Он припомнил всех людей, которых встречал: от родственников, говоривших, что психология – это не наука, и бывших, с которыми пару раз приходилось драться, до просто орущих пьяных прохожих. Зацепившись за образ Линси, которая была его одноклассницей и однажды избила его, он глубоко вдохнул, а потом представил, как берет девушку за волосы и с силой бьёт об угол стола. В воображении тут же брызнула кровь, раздались громкие отчаянные крики. Саймон, упорно игнорируя тот факт, что у него не хватило бы на такое физических сил, вспомнил, как на него смотрела толпа, собравшаяся посмотреть на это избиение, и снова ударил. Он снова почувствовал злость. Только не к тому малолетнему исчадию ада, а ко всем тем, кто стоял вокруг и смотрел, как он корчится от боли, пока его пинают в живот. Саймону тогда было едва ли двенадцать. Воображение, уже успевшее самостоятельно дорисовать в руках мальчика биту, продолжило сцену: теперь он уже замахивался на парня из толпы. У жертвы не было лица, зато был громкий голос. Гласс бил снова и снова, целясь не в те места, где получить удар больнее, а в те, наткнувшись на которые он сможет прочувствовать отдачу. Ему не было интересно загонять металл в мягкие ткани, где они поглощали бы всю энергию; он хотел физически чувствовать то, как больно он бьёт. Даже если эта боль уже отдавалась в уставших руках, которые держали тяжелый инвентарь. Поначалу казалось, что это просто сцена. Начитанный в подобных жанрах Саймон просто представлял себе всё так, как видел в книгах: жестоко и болезненно. И тем не менее, он почему-то не останавливал свой маленький эксперимент. Бессознательное звало его в глубь собственных чувств, шептало ему, чтобы он подумал еще немного, чтобы ещё чуть-чуть прислушался. Гласс последовал этому совету, полностью окунувшись в своё восприятие, и затем краем своей лживой истощенной души смог заметить это незаметное, словно блеклое пятно на черном холсте безразличия, чувство. Это было ликование. — Скольких человек ты уже мысленно убил? — Ни одного. Убийство – это просто акт. Короткое событие. Чтобы выместить злость нужно время. — И ты ничего не знаешь о злости? — Завали хлебало, пока я тебя кружкой не отмудохал. Это было чувство животной радости от банальной победы в физической борьбе. Весь этот спектакль был не похож на то, что Саймон чувствовал по отношению к Джеку: доктор, конечно, заслуживал всех побоев мира, но Гласс думал об этом скорее как о шутке. В то же время это дикое желание причинить боль, которое всё время дремало внутри, теперь снова всплыло. И Саймон, немного подумав, снова позволил ему утонуть. В конце концов, это ведь просто мысли. Ничего общего с осознанной картиной мира. — Месть – это вещь, для которой человеку были даны руки, Гласси, — Джек слегка ухмыльнулся и положил локти на стол, подпирая голову. – И ты даже не представляешь, какое это великолепное ощущение – решать проблемы насилием. — Я слишком ленив для этого, — пробормотал Саймон, делая глоток уже остывшего чая. — Погоди. Ты пытался граммофоном отмудохать меня, но вот идти и добивать дохлую тварь тебе лень? — Ну, ты меня в тот момент бесил. В этот же мне на оборотня плевать. — Солнце, тебя твоя пациентка пырнула ножом, это определенно должно бесить… — Пациентка? Гласс вернулся из своих мыслей и посмотрел на Джека, который на секунду замер. — Ну… Да? – неуверенно пожал плечами Брайт, не понимая сути уточнения. — В этом городе не все мои пациенты, знаешь ли. — Но ты сам говорил, что она твоя пациентка? — Джек, я даже её не знаю. А я мало кого тут не знаю, знаешь ли… — Нет, подожди, я прекрасно помню, что ещё бесился из-за этого… — Я бесился? – теперь уже Гласс потерял нить разговора. — Нет, я, — мимолетно поправил его доктор, после чего продолжил. – Я помню, что ты сказал, что «тебя пырнул твой собственный пациент без склонности к насилию». Эй, я не могу быть шизиком. — Я не мог такого сказать… — Погоди. Ты серьёзно её не помнишь? — Ну… да? — И весь твой гундеж про то, что она тебе никто, ты там устроил… Потому что она тебе реально никто? — А вы что подумали? — Погоди. Погоди секунду… Доктор нахмурился, уставившись психологу в глаза. Тот особо не удивился, потому что он как-то уже заебался удивляться происходящему. — То есть… — после небольшой паузы протянул доктор. — Ты хочешь сказать, что… Это ещё тонна отчётов? О том, что либо у тебя аномальная амнезия, либо у меня неаномальная шизофрения? — То, что ты больной на голову, было очевидно с самого начала, — пожав плечами заметил Гласс. Брайт уронил голову на стол и издал тихий протяжный стон, полный усталости. — Сука, итак теория кривая, а тут ещё это… — Мне как-то сказали не пытаться искать логику в происходящем, — вздохнул Саймон. – Отличный совет, не находите ли? Джек оторвался от стола и опрокинулся на спинку стула, задирая голову. Пару секунд он потупил в потолок, а потом устало выпрямился и поднялся из-за стола. — Ты всё-таки решил поехать обследоваться? – с искренним удивлением поинтересовался Саймон. — Нет, — трагически выдохнул Джек. – Я пошёл писать отчёты, солнце моё. — Не драматизируй, — Саймон прикрыл глаза и допил жижу, которая минут пятнадцать назад ещё была нормальным чаем, — дорогой. *** Саймону не давало покоя множество вещей. В принципе, он вообще выбрал не тот путь по жизни, чтобы идти по нему уверенно: тем не менее, ему обычно было глубоко фиолетово на то, что надо было беспокоиться. Но сегодня что-то пошло не так. Джек определенно посеял в нём семена сомнения по поводу рассудка Саймона и всех в этом городе. Вокруг происходил какой-то пиздец. Секта, аномалии, странные убийства, церковь, педофилы… Ему вроде как обещали, что все вопросы исчезнут, как только он прочитает всё в книге, но вопросы не исчезли. Почему нет никаких следов от ритуалов? Почему никто не может рассказать, почему и зачем примкнул к секте? Кому это всё вообще надо? Кто бы добровольно на это согласился? Почему местные, приверженцы религии, ещё не спалили эту книгу к чертям? Нет, он, конечно, зарёкся думать и оставил это доктору, который вроде как с этим давно работает, но тем не менее, хотелось хотя бы знать, что ответы существуют в принципе. Не могло же всё правда быть просто так? Одним большим глупым совпадением? Парень просто сжал лопату покрепче. Всё, чего он сейчас хотел – похоронить странного оборотня, чтобы полюбившееся ему место не стало уродливым, а осталось просто спокойной заброшенной церковью без разлагающихся трупов. Прогулки стали обыденностью с момента переезда, так что он и не заметил, как оказался в знакомой обстановке. Небольшая церковь в лунном свете выглядела безумно спокойной, ненормально обычной, и головой Гласс понимал, что в его ситуации это было совсем не так. В этом городе всё, что кажется спокойным и безопасным, таким не является. Но сердцу не прикажешь: так и хотелось зайти внутрь, а потом навсегда там остаться. Впрочем, его одиночеству всё равно помешали бы… Саймон зашагал в ту сторону, куда они с Джеком побежали днем. Времени прошло довольно много: они успели вернуться, разойтись, поработать и снова встретиться, чтобы посмотреть фильм. В конце концов, когда пришло время просто лечь спать и отдохнуть от двух дней ада, Гласс взял лопату и отправился на прогулку: его раздражала одна мысль о том, что это проишествие может обернуться последствиями в будущем. Если так подумать, то Брайт был прав и поступил психолог действительно как идиот. Бросился на амбразуру, а зачем? Вот разве нельзя было разрешить всё мирно? Нет, он как обычно творил дурь. Нет, чтобы остановиться и включить мозг, не-ет… Всё обернулось как обычно. За деревьями наконец показалась туша убитого волками монстра. У Саймон особо не было времени до этого, чтобы осмотреть бестию: ему было просто плохо в прошлый раз, настолько плохо, что его вырвало. Доктор, конечно, имел стальные нервы, чтобы смотреть на такую картину: залитый кровью Саймон блюет от запаха крови и вида вываливавшихся из монстра кишков. Гласс на секунду остановился. Брайт стал мелькать в его мыслях как-то слишком часто. Нет, конечно, это было естественно, ведь они сутками торчали рядом друг с другом, но Саймону всё равно было немного грустно из-за этого. Подойдя к трупу, парень с удивлением обнаружил, что это был не труп. Существо езе дышало, и тем не менее его состояние было крайне удручающим: живых мест просто не было. Оно выглядело так, как будто его пытались съесть, но по неким причинам это не удалось: оборотень был просто откушен с некоторых сторон, местами проеден до костей и органов. Саймон и до этого мог едва ли определить, что это было за животное, но сейчас эта возможность пропала окончательно из-за сломанных и частично оторванных конечностей, которые как-никак могли придать силуэту узнаваемость. И тем не менее, несмотря на это всё монстр дышал. — Добить тебя? – спросил он, садясь на корточки у того, что судя по остаткам костей было мордой. — Ну, знаешь. Чтобы прекратить твои страдания. Ответа не последовало. Аномалия едва ли могла дышать, не то, чтобы дать какой-то знак. С тяжелым вздохом Гласс поднялся на ноги и обошел тело, пытаясь понять, где было сердце. В мешанине из мяса и засохшей крови было мало что видно, так что он просто остановился у самого открытого места и занес лопату. Он не чувствовал особого удовлетворения. Он просто добивал лежачего. Лопата с чавканьем вошла в мешанину из плоти, и потянув её обратно, Саймон понял, что она застряла. Существо слегка подёрнулось, и Гласс, не желая причинять ему ещё больше боли, резким движением, разрывая ткани, дернул черенок на себя. Устало вздохнув, он замахнулся снова. И всё же, избивать было бы приятно, будь они на равных. Сейчас же психолог ничего особенного не ощущал. Да, он убивал то, что когда-то было человеком. То, что пырнуло его ножом, а потом хотело убить самым болезненным способом. Тем не менее, оно не убило его собаку, так что… Злость? Вряд ли. Да и в конце концов, она же была его пациентом, верно… …пациентом? Саймон остановился. Он определенно помнил, что эта девушка раньше была его пациентом. Но почему-то чуть ранее он доказывал Джеку… обратное? В любом случае, он продолжил долгий процесс разрыва тканей на пути к сердцу. Пациент? Да, определенно… Но почему-то еще несколько часов назад он был совершенно убежден в другом. Это было странно. Теперь он мог, пусть и с некоторым трудом, словно вспоминая далекое прошлое, раскопать и имя, и карточку, и некоторые свои записи… Но почему-то каждый раз в его голове всплывала та боль, которую он ощущал от ножа в спине. И почему-то с каждым воспоминанием она вспоминалась всё ярче и ярче. Тем не менее, Гласс держал в голове то, что она не тронула его собаку, несмотря на свое желание отомстить. Это помогало сосредоточиться на реальности и торопиться с расправой. В какой-то момент он почувствовал раздражение. Он злился то ли на себя, то ли на ситуацию: сначала ему было просто немного обидно, затем ощущение разрослось, превращаясь в тягучее разочарование то ли в себе, то ли в человечестве, а затем плавно, забирая всю боль и отчаяние, перетекло в злость. Жгучую и сводящую с ума злость, которую он старательно оставлял в стороне от своих движений, и тем не менее он невольно стал орудовать лопатой резче. В голову невольно полезли мысли о мести, о том, чтобы прямо сейчас разворошить раны существа или засыпать их острым перцем. Желание становилось всё сильнее с каждой секундой, и оно всё быстрее приближалось к тому, чтобы выйти из зоны эмоций и захлестнуть сознание. Гласс сделал глубокий вдох. Теперь его раздражал он сам с такими мыслями. Всё это ощущалось странно, и списав это на очередные проделки аномального города, он отбросил всё и полностью сосредоточился на тошнотворном запахе гнили и том, чтобы быстрее покончить с этим убийством. В конце концов, пробравшись через слой мышц, он наткнулся на кость. Вытащив лопату, он протер её об штанину, чтобы на последнем ударе она не застряла и дошла до сердца. После этого он замахнулся и со всей силы и вонзил острие своего оружия в открытое немногим ранее пространство. В следующую секунду, когда из раны прыснула кровь, дыхание существа прекратилось. После этого, немного подумав, Гласс извлек лопату из тела и со всей силы замахнулся снова. — Плохой ли я человек...? — пробормотал парень. Он со всей силы ударил плоской частью по телу. — Но ты уже не ответишь, да? — усмехнулся он сам себе. Парень ударил снова. — Да, определенно, я плохой человек... — с ноткой безумия заключил он. Он нанес еще пару тупых ударов, позволяя себе оторваться на полную. — Я та ещё мразь, не находишь? Нет, не думаешь?! Избивая труп, Саймон чувствовал, как ему с каждым ударом становится немного легче. Он уже просто устал терпеть избиение ото всех, так что теперь имел какую-никакую возможность если уж не отомстить, то хотя бы размяться. — Ты иди нахуй! И Джек пусть идёт нахуй! И весь этот город пусть нахуй валит! Сколько можно, блять! Каждый день, сука, одно и то же, одно и то же! И Брайт этот, сукин сын… Гейский мудак! Доктор хуевых наук, блять! Мудак! Гандон! Жигало! Что б тебя молнией ёбнуло! — Что я тебе сделал-то… — Заебал! Ты! Меня! Заебал! Саймон еще пару раз ударил, а потом вонзил лопату в землю, после чего уперся в неё и перевел дух. — И ты единственный, кто тут может в здравом уме принимать решение. На других злиться сложновато. Джек вышел из-за дерева и приблизился к нему, слегка похлопав по плечу. — И что, даже не спросишь, что я тут делаю? — Мне кажется вполне очевидно, что ты понял, что я сегодня сюда пойду, и пошел за мной, чтобы, во-первых, я не сдох, а во-вторых, чтобы ты повеселился. Ну? Весело тебе? Саймон обернулся, выдохнув. На его лице читалось отвращение, злость и разочарование. — Честно? Не очень, — пожал плечами Джек. – Ну что, ещё его бить будешь, или что? — ...я вспомнил, — Саймон просто ушел от ответа. — Я вспомнил, что она была моим пациентом. — Пока убивал её? — Да. — Что-то ещё? — Я почему-то почувствовал тягу к насилию. Не уверен, подавлял я её всегда, или она сейчас появилась ниоткуда… — Сам к чему склоняешься? — А сам как думаешь? Глассу было плохо. Он только что убил того, кому должен был помочь. Только что он признал, что он слаб. Что он чувствует злость. Сейчас хотелось только спать. Парень надеялся, что в глазах Джека он увидит отвращение или хотя бы удивление, но там была привычная жизнерадостная теплота. Что ж. Как Саймон и говорил, люди никогда не смогут понять других людей. — Ну и отлично. Всё, пойдем домой? — в голосе Джека слышалась плохо скрываемая радость. Доктор был похож на довольного пса, которому было плевать, что Саймон сделает в следующий момент. В его сердце жила глупая, совершенно нелогичная любовь. И Саймон... Просто принял это. — Что вообще по расследованию? – без особого энтузиазма поинтересовался он, кивнув. — У меня есть теория… Но осталось последнее, что я хочу проверить, — Джек звучал не особо уверенно, да и видно было, что дальше он разговаривать не хочет. Брайт опять что-то не договаривал, но психолог даже знать не хотел, что это было. — И ты скоро уедешь? — задал он самый отвлечённый вопрос, делая выдох и пытаясь привести себя в порядок. — Могу забрать тебя с собой, — Джек очаровательно улыбнулся. — Или могу остаться. — Проваливай скорее и облегчи мне жизнь. — Всё ещё злишься из-за того, что я прикапывался? — Нет, что ты. — А если честно? Саймон глянул ему в глаза с немым вопросом. — Честно, да? — Ты правда хочешь, чтобы я свалил? — Нет конечно. Ты придурок? — Гласс даже не скрывал раздражение в голосе. Это был ну слишком тупой вопрос. — …а… Я просто на пару секунд правда подумал, что ты хочешь, чтобы я уехал. — Моё мнение тут всё равно ничего не решит. — Знаешь, я бы хотел остаться с тобой. — Хотеть не вредно. — Ты всё ещё не воспринимаешь меня всерьез? — Нет. И не буду. С тобой одни беспокойства и без этого, а если я ещё серьёзен буду, пиздец моим нервам. — То есть ты за меня беспокоишься, а значит, я тебе нравлюсь? — Нет, я тебя всей душой ненавижу. — О-о-о, у меня есть шансы? Саймон вздохнул, вытащил лопату из земли и криво и широко, насколько мог, улыбнулся. — Сейчас я тебе покажу, что такое моя злость.