О психологии и бессмертии

Лёжа на скамейке в заброшенной церкви, психолог ни о чём не думал. Где-то за окнами пели птицы, где-то в каморке остались следы его крови, как историческое напоминание о том, как его агрессивно тыкнула ножом какая-то девушка. В принципе, ему уже было всё равно, но это чувство ощущения чего-то странного всё же было вместе с ним. И это было до удивительного приятно, лежать посреди огромной каменной церкви и предаваться воспоминаниям в полном и безоговорочном одиночестве. Ведь одиночество, на самом деле — это не так плохо. Одиночество — это полное спокойствие и уверенность, это отсутствие переживаний из-за всяких мудаков. Никакого разочарования и отчаяния. Всю свою жизнь он к этому стремился, но не так давно… Всё пошло псу под хвост. — Эй, Гласси… Ты тут? Гласс даже не пошевелился. Он уже не знал, будет лучше отреагировать или сделать вид, что его тут нет. — Ну да, на кой хуй бы ты сюда приперся… Нет, тогда вопрос в другом, ты где вообще ещё можешь быть?! Саймон продолжил лежать. Он пропал на сутки для того, чтобы побыть в тишине, а тут до него опять докапываются. Ну не мудак ли этот Брайт? — Бля, ну и что мне теперь делать? Раздались медленно приближающиеся шаги. Саймон почувствовал себя героем ужастика, к которому медленно приближалась неизбежная смерть, а он сидел где-то под столом и тупо надеялся, что его обойдет. — …ты сдох? Ну и конечно же, его не обошло. — Я не сдох. Я сплю. — Мог бы хоть предупредить, фыркнул Джек и уселся на лавочку рядом. — У тебя, случаем, нет чувства дежавю? — Ты мне каждый день жизнь портишь, это не дежавю, это повседневность. — Что ты тут делаешь? Нихуя не сказал и сюда уперся. Тебе на жопе ровно не сидится? — Хотел отдохнуть в тишине. — Мда… Тут реально тихо и спокойно. Прям идеальное место для отдыха. — И не разговаривает никто. — Ага. Повисла тишина. Саймон почти слышал неловкость, и тем не менее только тяжело вздохнул. — Ну? Чего ты меня искал-то? — Честно? Мне скучно было. — А я тут причем? Тебе совсем делать нечего? — Типа того. Я бы мог почитать книжки в библиотеке, но с тобой как-то прикольнее. — Поэтому ты мотался чёрт знает сколько и искал меня? Тебе вот настолько скучно? — На самом деле, я потом начал думать, что тебя где-то сожрали кроты, или какая еще дичь тут водится. — А. — В общем… Я пойду, да? Если тут в тишине сидишь? — Сиди уже. Смысл сидеть в одиночестве в том, что ты один, как бы то ни было парадоксально, и в том, что никто не может тебя трогать. Ты уже эту несчастную иллюзию испортил. — Мда… — протянул Джек и замолчал на пару секунд. — Кстати, я посмотрел «многоножку». — Правда? — Саймон мгновенно открыл глаза и сел. — Ты стал мазохистом? — Типа того, — гордо улыбнулся Джек. — Отличное кино. Гласс посмотрел на заебанного и уставшего Джека, который упорно делал вид, что он вообще не испугался, когда в три часа ночи досматривал третью часть, молясь, чтобы это побыстрее закончилось, и подливая в кофе вискарь. — Ну и что вас впечатлило больше всего? Мне вот страшно было, когда оказалось, что доктор соединял не только людей, но и собак. — ...а ты вообще смотрел вторую и третью часть? — М? Конечно же. Третья моя любимая. — Д-да… Классно… Снято, да… — На самом деле, это один из немногих хороров, которые действительно пугают. Так как лично меня не пугает перспектива смерти, я не интересуюсь современными фильмами ужасов, где герои идиоты, за ними ходит маньяк, убивает их. Но меня до глубины души пробирает комичное безумие третьей части, которая ужасает своими идеями и их реализацией. На самом деле, пугает ведь не то, что это обязательно произойдет с тобой, а наличие сумасшедших людей где-то прямо тут, может в соседнем, а может и в этом городе. Причем эти люди могут казаться просто со сдвигами, но в конце они оказываются настоящими психопатами, способными сшить несколько людей в единый организм для сохранения бюджета. Кроме того, это отсутствие личного пространства при просмотре и откровенные извращенства великолепны, как например в сцене с пыткой из Гуантаномо, когда заключенному кладут на лицо тряпку, выжигают лицо кипятком, она впаривается в кожу, и затем её с кожей же и снимают… — Бля, остановись плиз, а то я щас ебнусь… Саймон захохотал. Звучало жутко, и у Джека начал подёргиваться глаз. — Я тебя очень люблю, солнце моё… Я готов тебя слушать вечно… Но я тебя умоляю, давай не об этом… У меня всё еще вьетнамские флешбеки… — Да ладно. Это же даже не так страшно было. — А что, по-твоему, на самом деле страшно? — Порнография. — …что, прости? — Меня пугает хреново снятая порнография. Хорошую хотя бы можно смотреть без слёз, но хреново снятая… Это пытка, которую я не выдержу. — Серьезно? То есть тебе вот настолько страшно трогать людей, что ты боишься порнухи? — Именно так. Доктор посмотрел на Саймона, а затем медленно, не сводя с него взгляда, протянул конечность к парню. Тот также медленно стал откланяться назад, так что между его лицом и кончиками пальцев Брайта оставалось несколько десятков сантиметров. — Дава-ай, иди ко мне… — Не надо, я ж опять плакать буду… — Давай. Всего немного. Всего чуть-чуть… Саймон опустился телом на скамью, и рука замерла рядом с ним. — Давай, Гласси, — с ебанцой в глазах улыбался Джек. — Обещаю остановиться, когда ты начнешь молить о пощаде. — Если я еще думал согласиться, то теперь точно откажусь. И вообще, убери от меня свои клешни, а то я тебе их сломаю. Саймон перехватил руку и отстранил от себя, садясь обратно. Джек же с удивлением посмотрел сначала на кисть, сжимавшую его запястье. — а ты… Разве не должен, ну… Сейчас завизжать и отпихнуть меня? — Что? — Саймон посмотрел на него как на идиота и перевел взгляд на руку, которую тут же отпустил. — Нет, касаться рук в таких… не особо близких ситуациях — не страшно. — То есть за руки я могу тебя лапать? — В теории, если вы не будете насиловать мои руки… — Насиловать руки? — Я не знаю, как это объяснить. Просто… Без лишних эмоций, окей? Джек кивнул и взял ладонь Гласса в свои руки. Пару секунд подержав её, он поднял взгляд на парня. — И как? — Неудобно… Но терпеть можно. — Можно я еще подержу? Или прям неприятно? — Ну, вроде, нормально… Джек стал мять в руках жилистую, слегка напряженную ладонь, выглядя так, как будто никогда в жизни не видел других людей. Гласс едва заметно морщился, пытаясь отогнать мысли о происходящем: ему явно было не особо приятно такое пристальное внимание, которое, впрочем, терпел. Это чувство было абсолютно нерационально, похоже на животный инстинкт, так что как бы он не пытался себя успокоить, никакие человеческие мысли тут помочь не могли. — Ладно, впрочем, — доктор наконец отпустил парня, и тот с облегчением выдохнул, — как насчет того, чтобы попробовать заставить тебя привыкнуть ко мне? — Кто такой умный сказал тебе, что ты мне нужен? – с подозрением покосился на Брайта Гласс. — Никто? Просто я этого хочу. — Ну да, а меня опять спросить забыли… — Да брось. Я отличный парень. — Нищий, самовлюбленный, упертый, напыщенный извращенец, вот ты кто. — О, да, и я совсем не в твоем вкусе, конечно. — Не существует людей, которые были бы «в моём вкусе», просто потому, что я в людях… собаках, прочих животных, предметах, себе самом, а также вообще в чем-либо романтически и сексуально не заинтересован. Да и вообще, с чего бы мне оставаться рядом с вами? Где мои гарантии, что ты не влюбился меня по приколу, и я не останусь один, когда тебе наскучит? — Во-первых, я ради тебя уже разочек сдох… — Возможно, ты просто адронаркоман или самоубийца. Или мазохист, в чём я почти уверен. — …во-вторых, я живу уже лет сто сорок. Видишь ли, я уже привык оставаться с людьми надолго. — И что? Это не гарантирует мне счастливую жизнь. Может, ты мудак-манипулятор. — В-третьих, я действительно манипулятор. Но поверь мне, чтобы домогаться тебя, мне так изворачиваться не надо. Ну и да, ты не думаешь, что пары недель достаточно, чтобы узнать, что я за человек, раз уж ты такой талантливый психолог. Ты сам-то веришь в то, что я тебе не нравлюсь. Саймон зло прищурился, пытаясь придумать, как бы ещё отмазаться от этой сомнительной затеи. — Ты куришь. — Мне бросить? — Брось. — Окей. Ещё что-то? — Ты наверняка пьёшь. Ни за что не поверю, что ты не набухиваешься в стельку. — Это, конечно, зависит от тела, но я умею пить. — Ты… Ну… Э-э-э… — Ну давай. Где у тебя еще был неприятный опыт? Я готов ко всему, погнали. — …у тебя куча психотравм! – наконец нашелся парень, после того, как прошелся по прошлому в своей голове. — Я регулярно хожу к психотерапевту. — Ты… Наверняка много врешь и всегда опаздываешь! — Я опоздал один раз за две недели. Я спал пять часов и просто не услышал будильник, о чём тебе честно сказал. Если я тебе что-то не говорю по поводу расследования, то это только для твоей безопасности и целостности твоей психики. — …проблемы с агрессией. — Нет такого. — Не умеешь убираться. — Умею. — Блять, ну не знаю, пиво пьешь?! Джек самодовольно улыбнулся. — Не пью. — А-а-а, отстань! – Саймон не выдержал и вскочил со скамьи, после чего направился в подсобку. – Всё, ты придурок, и всё тут! — Ты же знаешь, что я тебе нравлюсь! – Джек встал и пошел следом. — Не нравишься! – распахнув дверь, возмутился Гласс. — Нравлюсь! — Ну и пошёл ты! – Саймон громко хлопнул дверью. Он оказался заперт в подсобке, злой и взвинченный, осмотрелся, понял, что идти ему в замкнутом пространстве некуда, и открыл дверь, за которой стоял озадаченный Джек, после чего прошипел: — Ни слова. Брайт поднял руки, делая самое безэмоциональное лицо, которое мог сделать человек, разрываемый смехом. Посмотрев на эту комедию, психолог снова зло хлопнул дверью, запираясь в подсобке. — Эльза, открой дверь, — наконец откровенно заржав, Джек постучался. — Иди к чёрту, Анна, — буркнул парень. — Я тогда подожду тебя тут? Или мне свалить в закат? — Жди, зараза, пока я не найду, чем тяжелым тебя треснуть... Саймон обернулся. Комнату они уже обыскивали: вот и собранные им в кучу документы, вот и потоптанные Джеком бумаги, вот и следы борьбы. Он всё ещё помнил, что находится в разных шкафчиках, и потому быстро зашагал по скрипучему полу к шкафу у противоположной стены. — Гласси? Солнце, я, конечно, переборщил, но ты же не будешь меня правда бить? Саймон распахнул дверцы. Вытащив из него граммофон, он поставил его на пол и принялся откручивать трубу. — Саймон? Саймон, чем ты там шуршишь? — М-м, ничем… — Как это, «ничем»? Расправившись в граммофоном, парень поднялся и, перехватив трубу покрепче, подошел к двери. — Солнце моё, давай поговорим… — Ну давай! Он выбил дверь с ноги и замахнулся. *** — Блин, ты, может, еще не застал, но когда появились граммофоны, я просто влюбился в них… Гласс сидел, зажимая нос платком, и наблюдал, как Джек настраивает устройство. Когда он попытался избить доктора металлической ебаниной, Брайт увернулся и побежал на выход, из-за чего психолог бросился следом. Погоня длилась недолго: на выходе он споткнулся об порог, полетел на землю, а потом уже было немного не до драки. Кровь из носа, матюки, пытающийся не ржать Джек, и вот он уже сидит на полу, устало пялится на компаньона, который увлекся техникой. Взрослая жизнь – она в принципе состоит из кармы за свои тупые поступки. — тут даже пара пластинок есть! – заметив в глубине ящика не только запасные детали, но и плоские квадратные конверты, воскликнул доктор. — Угу, — неопределенно поддержал его энтузиазм Гласс. — Знаешь, когда я ещё был человеком, мне нравилось слушать, как сестра играет на скрипке, — бросил через плечо доктор, пытаясь завести прибор. – Она мертва уже лет двадцать. Но я до сих пор люблю скрипку. Мы почти всю жизнь были по разные стороны баррикад: я в фонде, она террористка. И всё же однажды я нашел у себя на столе пластинку, где она играла на скрипке. Знаешь, я всё ещё немного скучаю по своей семье, хотя давно смирился с тем, что больше нет никакого семейства Брайтов на семь человек. Есть только толпа рыжих уродов, которые каждый по-своему изуродован. — И что ты чувствуешь по этому поводу? — Не знаю. А ты что, мой психотерапевт? — Мой максимум в утешении – расспросить человека и заставить его утешать самого себя. Мне жаль. — Ну, я тоже начал с нихуя грустить. — …мне жаль, что с тобой такое произошло. Я не знаю, какой тип утешения использовать, так что хочу выразить свою готовность как-либо терпеть твои домогательства в определенной степени, если тактильный контакт облегчит твою грусть. — Ты умеешь танцевать, солнце? Джек опустил на пластинку иглу и поднялся с пола, отряхиваясь. Заиграла легкая музыка: с десяток переливчатых голосов плавно вступили под легкое шипение аппарата, задавая текучий, тоскливый ритм. Доктор подошел к нему и протянул руку, снисходительно улыбаясь, а Гласс, отложив платок и тяжело вздохнув, принял приглашение, схватившись за руку. — Будет по-идиотски отрицать, что мне вообще не грустно, и «домогаться твоих рук» будет крайне приятно… — Тьфу на тебя. Злопамятный. — …так что я просто приму твоё любезное предложение, — доктор поднял парня и слегка притянул, аккуратно обхватив талию. – Так что, умеешь танцевать? — В «красавице и чудовище» видел максимум, — положив руку на плечо доктору, закатил глаза психолог. — Ну тогда я не буду жестить с вальсом или танго, — Джек сделал шаг в сторону, и Саймон последовал за ним. Шаг туда, шаг сюда: он быстро приспособился к простым хаотичным шагам доктора, которые были больше пародией на нормальный танец. — Как это мило с твоей стороны. Устроишь балет? — Ну-ну. Я не настолько мудак. Хватит с тебя бальных. Когда первые такты проигрались, на фоне музыки вдруг зазвучала чья-то нудная речь. Гласс вслушался, но в бормотании смог разобрать только что-то про бога. — Это что, религиозная речь? Ты решил, что если я поверю в бога, то поверю в тебя? — Бля. Что я врубил… Прошу прощения, сейчас сменю. — Да ладно. Там все наверняка такие. Не дергайся. — Вау. Кто тут из нас ещё мазохист. — Не, я просто ленивый. Музыка была приятной, и потому её не могла испортить чья-то религиозная речь. С каждой минутой она становилась всё понятнее: голос стал говорить про какое-то бессмертие, про высшие формы жизни, про вознесение и ритуалы. Судя по лицу, Джеку постепенно становилось всё более неловко танцевать под это, однако железобетонные похуи Гласса внушали ему странную уверенность. — Это от секты, да… — Брайт вздохнул. — Похоже, — пожал плечами Саймон. — А разве там было что-то про бога? — Не было. — Зачем эти дебилы примешали в ритуальную дичь бога… — С точки зрения истории и психологии выглядит странно. Но в мире странные вещи встречаются. Может, кто-то решил объединить христианскую церковь и местные учения? — Знаешь, иногда мне кажется, что вся эта история с культом… Всратая. — Может, ты прав. Может, ты шизик. — Может… И они снова погрузились в завывающую музыку и странную проповедь. *** Прерваться пришлось, когда посреди всего действа раздался грохот. Саймон дернулся и обернулся: шум раздавался из главного зала. И ничем хорошим это не казалось. — Господи, как я заебался, — с чувством выругался Джек, вынужденный отпустить партнера. Он пошарился по карманам, откуда вытащил пистолет, после чего посмотрел на Гласса и махнул на дверь рукой. – Ну чё, дорогой, судьба ненавидит и меня, и тебя. Отпиздим её? — Много говоришь. Иди вперёд, тебя не жалко. — Ну конечно. Подыхай, подыхай, у нас же тел дохера, мы ж миллиардеры… Саймон хлопнул доктора по спине. — Работай давай. Брайт утер скупую слезу, после чего спустил курок и положил палец на спусковой крючок. Он осторожно двинулся к двери, почти не издавая ни звука, в то время как Саймон вернулся к граммофону и, не особо пытаясь скрыть звуки, принялся разбираться с прибором. Когда музыка вновь зазвучала, он стал шариться с бумагами. И когда Джек выбил дверь, мгновенно совершая предупредительный выстрел, парень наконец перестал шуметь и подключился к происходящему. — Ты что, нахуй, такое? Саймон неспешно поднялся на ноги, отряхнулся и зашагал к Джеку, видя из-за его спины почти ничего. — Ты, ахуевший пидорас! Это ты, бля, кто такой? Немного удивившись тому, что он услышал не присущие местным тварям вдохновенные запутанные речи, а обычный злой мат, он подошел ближе и выглянул из-за доктора. В ряду между скамьями стоял человек. Нет, даже не так: там стояла довольно знакомая личность. — О, это ведь ты меня тут в прошлый раз пырнула? Девушка испуганно дернулась, увидев Гласса. Тот в свою очередь лишь махнул рукой в знак приветствия. — Ты… Ты выжил, блять! — О, нет, что ты. Он сдох, — саркастично закатил глаза Джек. – Ну, бля? Чё надо? — Что? Что мне надо?! Вы сделали из моего дедушки педофила! Вы распиздели об этом всем в городе! — Чистой воды пиздеж, — возмутился Брайт. – Я слишком ленив для этого. Саймон подозрительно покосился на доктора, подозревая его в плагиате. — Нет, это не пиздёж, — девушка растянулась в нервной улыбке. – Они все… знают. Никто не мог знать, но теперь они знают. Вы рассказали им. Зачем… Зачем они всё время врут… Зачем вы всё это сделали?! Мягко отодвинув Джека со своего пути, Гласс вышел вперед. Не особо чего-то боясь, он, под встревоженный взгляд друга, прошелся мимо кафедры, спустился по ступенькам, миновал несколько лавок и подошел к девушке, которая при его приближении отступила на шаг. Тем не менее, он остановился и, сделав вдох, спокойно развел руками. — Позволь спросить. Кто ты вообще? Повисла тишина. Саймон ждал ответа, девушка растерянно пыталась понять, о чём вообще вопрос, а Джек позади лихорадочно размышлял, шмалять ему или нет. — Я имею ввиду, — решил пояснить психолог, — что ты – максимум неприятное воспоминание для нас. Ты буквально никто – просто псих, появившийся один раз и пырнувший меня ножом. Я понятия не имею, как тебя зовут, чем ты занимаешься, почему ты это делаешь. Просвяти нас, пожалуйста, хотя бы по поводу твоих мотивов, чтобы было понятно, что вообще происходит. — …ты… — растерянно пробормотала незнакомка. – Ты разрушил мою жизнь, и даже не знаешь, кто я? — Да. Так бывает, знаешь ли. Я разрушил уже множество жизней за два несчастных года тут: обстановка располагает. — Ты… Вся моя жизнь! Вся моя жизнь пошла под откос! — А ты пырнула меня ножом в состоянии аффекта, — Гласс развел руками. — Что, блять, неприятно? Девушка просто замерла с широко распахнутыми глазами и уставилась на психолога. Её зрачки панически бегали по его телу, пытаясь что-то высмотреть, но всё было тщетно. В итоге она просто посмотрела парню в глаза с безумным, отчаянным вопросом. — Такова жизнь. Я понятия не имею, кто ты, и что я кому рассказал, — мрачно объяснил тот. – Таков сюжет этого уродского детектива. Ужасная мелодрама со мной в главной роли, а вокруг бездарно прописанные рушащиеся судьбы. Но знаешь, в чём комедия? Это не детектив и не мелодрама. Это жизнь, где ты для себя стоишь на переднем плане. Ты ведь этим же руководствовалась, когда бросалась на меня с ножом? «Я себе важнее, чем он. Ну и что, если он умрет?» Меня тошнит от твоего лицемерия. Повисла тишина. Психолог тяжело вздохнул и потер переносицу рукой: почему-то в последнее время его тянуло на такие сложные речи. Наверное, он уже совсем чокнулся с полным отсутствием нормальных сериалов и книг в этом захолустье. А какого было местным… — И ты… — девушка взрогнула. – Ты даже не знаешь, кто я… Да… ты же не знаешь, каким был дедушка. Ты не видел, как мама врала. Ты… Ты… Почему тебе… — Плевать? Примерно потому же, почему тебе тоже всё равно. Ты пришла сюда в поисках справедливости, лицемерка. Или не в поисках… Просто так пришла… Или чтобы скрыть улики… Чёрт. Не важно. — Я ненавижу тебя, — девушка сделала короткую паузу. – Сдохни. Гласс отскочил назад, уворачиваясь от удара в мгновение ока изменившейся рукой. Он увидел, как рядом с ним сверкнули звериные когти, и не успел он даже осмотреть конечность, как снова пришлось отступать: когти снова метнулись в его сторону. — Позволь узнать, откуда у тебя книга, — спокойно поинтересовался он, уже чувствуя, как по губам стекает кровь. – Мне казалось, она у нас. Ты её выкрала из моего дома? — Какая тебе разница?! Что с тобой, блять, не так?! Что, если и выкрала?! – заорала девушка, нанося удар за ударом. – За псину свою… Едва её обращенная рука ушла в сторону, подставляя плечо, как Саймон метнулся к ней и резко вдарил по лицу. Нападавшая отшатнулась, но после следующего удара в висок она полетела на пол. Сделать что-то в ответ не удалось: Гласс мгновенно сел сверху, обхватив горло руками и крепко его сжав. — Что ты сделала с Лесли? Его голос звучал холодно и спокойно. Он него несло морозом, но где-то за этим слышались нотки паники. — Я… — прокряхтела девушка. — Ничего! Я же не… живодёр… Хватка тут же ослабла, и она смогла отшвырнуть Гласса. Тот не особо сопротивлялся: только отскочил к Джеку и перевёл дыхание. — Придурок, а если б она тебя убила? – прорычал Джек, прицеливаясь. – Ты же понимаешь, что я всё это время мог только в тебя попасть? — Ничего страшного. Смерть – это просто смерть. — А смерть псины это конец света? — Даже твоя смерть не такая страшная, как смерть Лесли. — Я, вообще-то, лучше собаки буду… — Ни в одном из миров. Брайт был готов ко всему, однако цель не шевелилась. Так ему казалось первые несколько секунд, а потом он увидел, как её тело стало медленно расширяться и деформироваться, обрастая шерстью. — Вот блять… Да как ты это сделала?! Каким образом?! Схватив Саймона за шкирку, Джек пару раз на всякий случай выстрелил, а затем через скамейки бросился к выходу, перемахивая через спинки и умудряясь тащить парня за собой. Стиснув зубы, он вылетел наружу, преодолевая за секунду рекордное расстояние, и затем услышал рык. Это было выстрелом на старт. Они пробежали метров десять, когда монстр оказался в нескольких шагах от них. Для них это было несколько мучительно долгих секунд, а для него два прыжка. Брайт лихорадочно думал, что делать. Всё это уже было: это было буквально то же самое, что и в прошлый раз. И если в прошлый раз он выжил, то и в этот должен… Саймон толкнул его в спину, вырывая руку. Джек затормозил, оборачиваясь: он будто в замедленном действии видел, как Саймон мстил ему за его смерть, пытаясь улыбаться. Ему это удавалось с трудом: трудно скрыть ужас перед страхом смерти. На секунду Джек задал себе простой вопрос: «за что»? Он ведь был хорошим человеком. Да, придурком. Да, козлом. Но он же искренне пытался быть с Глассом нормальным. Тогда почему он так спонтанно решает себя убить? Это потому, что Джек сделал шаг? Что за чертова ненависть к несчастному Брайту? «Бля,» — прочитал доктор по губам. Но вместо рек крови, он увидел, как серая тень пролетает за Глассом, врезается в оборотня и дает ему ту самую желанную секунду, чтобы сделать шаг, схватить парня и обнять. Нечто, отдаленно напоминавшее уродливое животное, жалобно скулило, пока его грызла знакомая стая волков. Чересчур вытянутая тупая морда, огромные, вылазящие из неё клыки, изогнутые в трех местах лапы. Безумная ошибка природы, ужасное видение. Джек только и мог смотреть, как его рвут на части волчьи зубы. — Знаешь, — пробормотал он едва слышно. – Я ненавижу тебя. — Я тоже в ахуе, — мягко похлопав его по спине, выдохнул Саймон.