тебе кажется

Вадим жмурится, отвернувшись. Он боится посмотреть на тело, боится увидеть там Алтана, боится, что ошибся, что сейчас к нему со спины подойдёт священник и похвалит за правильное решение, а потом он будет в одиночестве идти по дороге и застрелит себя, как на той чёртовой карте «Шута». Вдруг на его плечо осторожно ложится чья-то лёгкая рука. Он вздрагивает, как от холода. — Всё хорошо, Вадим, — говорит мягко Дагбаев, и Дракон приоткрывает глаза, недоверчиво глядя в его лицо, — ты всё сделал правильно. Вадик медленно выдыхает, поворачиваясь всё же к машине и видя лежащий подле неё труп. Облегчение накрывает его приятной волной: это старик. Наёмник потирает уставшие глаза ладонью. — Круто, конечно, — говорит он, пытаясь сам себя приободрить, вернуть явно потерянное лицо перед Алтаном, — но мне теперь вряд ли заплатят… Он поднимает с земли жёлтые очки, разглядывая их в своих руках. — Заплатят, не переживай, — Алтан вглядывается в его освещаемые рассветными лучами светлые волосы, стоя возле пассажирской двери, — я заплачу.

***

Рассветные лучи падают на горизонт. Серёжа несмело зовёт: — Олег? В его шею тяжело выдыхают. Волков осторожно отстраняется из его объятий, опуская голову и глядя на свою грудь. Разумовский прослеживает его взгляд и растерянно моргает, не понимая, куда делись дырки от пуль. Хмурясь, как суслик резко поворачивается в сторону, где уронил пистолет, однако не обнаруживает и его. Они почти синхронно тянутся руками к скрытому футболкой прессу, пытаясь на ощупь убедиться, что никаких ран действительно нет. Также одновременно поднимают взгляд, смотря друг на друга. Сотня вопросов появляется в их головах, но Серёжа, не давая Олегу произнести вслух даже один из них, вдруг резко подаётся к нему, врезаясь губами в его губы, целуя с жаждой бродившего неделю по пустыне путника. Волков, абсолютно потерянный, поддаётся, неловко кладя руку на его талию, позволяя себя целовать. Вдруг слышится шум: со стороны поместья едет какая-то машина. Они отстраняются друг от друга, и Олег тревожно вглядывается в горизонт. Очень скоро авто появляется неподалёку, и Волков его узнаёт — это одно из тех, что стояло во дворе поместья, и то же самое, что пронеслось мимо них пару дней назад, когда они только направлялись в то поместье, наивные, доверчивые… Он с трудом поднимается на ноги, придерживаясь за Серёжу, и протягивает руку, жестом прося остановиться и подобрать их. Вадим начинает притормаживать, и Алтан обеспокоенно хватает его за запястье: — Что ты делаешь? А если это ловушка? Очередная галлюцинация? Останавливая машину, Дракон берёт из бардачка пистолет, показывая его Дагбаеву: — На такой случай у меня как раз остались патроны, — он подмигивает, перед тем как обернуться и опустить окно, глядя на парней, — ну и ночка, да? — спрашивает Вадим. Олег с Серёжей неопределённо вздыхают, переглядываясь. — До города подбросишь? — спрашивает Волков, предпочтя оставить на потом рефлексию и обмен впечатлениями. — За триста подброшу, — ухмыляется Вад, но тут его в бок пихает Алтан, и он закатывает глаза, — ладно. Запрыгивайте, красотули. Вам повезло. Он оглядывается на Алтана, задумчиво смотря в его алые глаза. — Я сегодня на редкость добрый.

***

Володя широко раскрытыми испуганными глазами смотрит на Поэта, пытающегося отдышаться. Рыжий трясётся. Страх и чувство вины ледяными языками облизывают его сознание, заставляя дёрнуться; он пытается попросить прощения, пытается невнятно объяснить, что видел всё совсем иначе, но Саша прерывает поток его жалобных речей, отмахиваясь: — Я понял, не переживай. Но синяки останутся, так что имей в виду, что ты будешь должен мне хороший шарфик, чтобы я мог прикрыть чем-то достойным всё это безобразие, — он наконец выпрямляется, подобрав с пола телефон, — пошли, совсем немного осталось. — Саш… — Потом, — твёрдо говорит Поэт, уставшим взглядом смотря только вперёд, в сторону двери. Володя послушно плетётся за ним, постоянно оглядываясь, слыша странные шорохи. Когда Саша уже кладёт ладонь на дверную ручку, он вдруг останавливает его, накрыв запястье пальцами и тревожно глядя в его лицо: — Подожди, — просит он, — а если это опять ловушка? — Здесь всё — одна сплошная ловушка, Володь, — устало отвечает Поэт, — тут мы не в безопасности ровно настолько же, насколько будем и снаружи — и это в худшем случае. И разве ты ещё не понял? Это просто галлюцинации. Ничего из того, что ты видел, не было реальным. Так что соберись и пошли отсюда. Володя поджимает губы, глядя на Сашу. Он не может отделаться от чувства, что там, за дверью, их ждёт очередной круг ада, что с ними может вновь что-то случиться; он быстро оглядывается, а затем хватает израненные руки Поэта в свои, устремив полный эмоций взгляд в его зелёные глаза: — Да, да, — тихим и нетерпеливым голосом произносит он, — я знаю, глупо стоять здесь и чего-то ждать, но дай мне ещё минуту, прошу, Саш, — брюнет немного растерянно смотрит на него сверху вниз, чувствуя себя несколько странно от осознания, что он уже понимает, что ему хотят сказать, — пока мы туда не вышли, я должен сказать, пока мы рядом, пока у меня вообще… смелости хватает на адреналине после всего, что я видел… я… — Ты влюблён в меня, глупо и безнадёжно, — говорит за него Поэт, вздыхая, когда видит беспомощный взгляд мужчины, — я знаю, Володь. Но если я дам тебе шанс — ты лишь обожжёшься и заработаешь пару новых шрамов для своей бедной истерзанной души. А я не хочу обрекать тебя на страдания. — Потому что не любишь? — робко спрашивает он. Александр вновь вздыхает, отворачиваясь к двери. Не умея выражать свои чувства в прозе, он в очередной раз использует поэзию: — «Любовь — недуг, моя душа больна томительной, неутолимой жаждой; того же яда требует она, который отравил её однажды»… — Может, я глуп, наивен и безнадёжен, но я всё же уверен, что если ты ко мне что-то чувствуешь, нам нужно хотя бы попытаться что-то построить, — говорит Володя не отпуская его холодных ладоней из своих, — я далёк от всех этих классических представлений о хорошем человеке, но я очень хочу быть хорошим, Саш. И я сделаю всё, чтобы не ранить тебя, я обещаю.

остаться одному, чтобы не чувствовать подвох; но кто тогда услышит мой последний вздох?

Поэт хочет сказать: я тебе не верю, столько у меня таких, как ты, было, кто также обещал защищать, заботиться и любить, а потом либо страдал из-за меня и уходил, либо заставлял страдать меня, стремительно превращаясь в того, от кого сам же клялся спасать. Поэт хочет обвинить его в излишней влюбчивости, себя в стервозности. Хочет кричать ему: ничего у нас не получится, эти отношения будут обречены, потому что иначе мы бы в таком месте не оказались, мы же оба сломаны, ну разве можно таким людям пытаться друг с другом что-то построить, разве это не обернётся дли них же жестокой пыткой?! Но Володины руки столь нежно держат его ладони, а тёмные глаза так трогательно смотрят в его зелёные, что сердце немного оттаивает, заставляет зацепиться за слабую робкую надежду, что у них может что-то получится, что они залижут друг другу раны, из-за которых сюда приехали, сделают друг друга счастливыми. И пускай гордость всё также топает ножками, заявляя, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, что это всё даже не любовь, а так, влюблённость, он всё же решает дать ей шанс. Саша наклоняется, не вырывая своих рук из его, и нежно целует искусанные от постоянного волнения бледные губы. Поцелуй этот — короткий, но тёплый, чувственный, и Володя, только Поэт отстраняется, тут же клюёт его в уголок губ ещё раз, вызывая лёгкую искреннюю улыбку, которую Саша не может скрыть: — Всё, хватит. Нужно уже идти. Он давит на ручку, открывая дверь, и осторожно выглядывает на залитую светом рассветного солнца поверхность. Аккуратно ступает наружу, оглядываясь, рассматривая умиротворяющий пейзаж двора. Володя всё также держит его за руку, выходя следом, и, тихо ступая, направляется дальше, туда, где должен был быть вход в гараж с улицы. Вдруг Поэт вздрагивает, делая рефлекторно шаг назад, утыкаясь спиной в грудь Володи, и тот аккуратно выглядывает из-за него, чтобы понять, чего он испугался. На пороге дома, рядом с чёрными следами от шин, лежит иссохшее тело смутно знакомого им старика. Возле него, на подсыхающем после ливня асфальте, разбросаны ещё более знакомые вещи: розовые очки, разбитый телефон, использованный шприц и старое, разломанное напополам ружьё. Володя крепче сжимает руку Поэта в своей.