тебе кажется

Когда он просыпается и пытается пошевелить головой, в ушах тут же начинает противно звенеть. Володя хмурится, открывая глаза, пытаясь понять, где он и что с ним случилось, и обнаруживает себя лёжа на полу в той самой комнате, куда они с Поэтом каким-то образом спустились вместо гаража: вокруг него всё те же клетки, и сам он, судя по всему, заперт в одной из них. Вдруг слышится короткое мурканье кошки. Он поворачивает на звук голову, видя, как довольная Бабочка трётся разноцветным боком о железные прутья. Володя тихо выдыхает, пытаясь сесть, и бросает взгляд вперёд себя, тут же дёргаясь от испуга, мгновенно просыпаясь и прижимаясь спиной к холодной решётке. В паре метров от него, в одной с ним клетке, сидит человекоподобный монстр, тёмными звериными глазами глядящий прямо на него. Его дикое лицо и худощавое тело всюду покрыто кровоточащими шрамами. Он сутулится, тяжело дыша, открыв при этом полный клыков рот. Но самое пугающее было то, что Володя, глядя на него, узнавал в его чертах самого себя. Такие же, как у него, ломкие рыжие волосы, разве что на затылке виднеется лысина; те же шрамы в виде звёзд у глаз, та же пустота на месте одного из зубов. Голову пронзает боль, перед глазами Володи всё будто двоится, и ему пару мгновений даже кажется, будто в бликах света за спиной чудовища виднеются разноцветные крылья бабочки. Он взмахивает крыльями, резко кидаясь со своего угла к Володе, сильнее вжимая его телом в клетку, хватая пальцами за плечи и зверски кусая многострадальную шею. Владимир вскрикивает от боли, руками хаотично ударяя монстра в грудь, пытаясь отстранить его от себя, оттолкнуть, спастись, но тот оказывается в разы сильнее обычного человека. Володя уже начинает прощаться со своей жалкой жизнью, как вдруг Кризалис оставляет его в покое, убегая вновь в свой угол и теперь лишь выжидающе смотря на него. Володя, прижав ладонью кровоточащую рану, судорожно дышит, отползая подальше от монстра. Его грудь тяжело вздымается, а в голове как кровавыми надписями на стенах мелькают мысли одна хуже другой: ты заражён, ты опасен, ты скоро станешь таким же, видишь, как он на тебя смотрит, он ждёт, ждёт, когда ты встанешь на его место, и это произойдёт очень, очень скоро, и ничего ты с этим не сделаешь, ты в ловушке, противоядия нет, тебе остаётся только молить, чтобы никто не пришёл тебя спасать, ведь тогда этот бедолага будет обречён умереть от твоих рук, и на них прибавится ещё алой краски, будто прошлых слоёв было недостаточно… — Володя! — звучит из-за спины голос Поэта и шум его торопливых шагов. Он резко оборачивается, в панике глядя на него. — Слава Богу, я думал ты уже… ох, не важно. Я просто рад, что не остался тут один, — говорит он, обходя клетку и собираясь взяться за ручку приоткрытой, оказывается, двери. Володя сглатывает, глядя на то место, где до этого сидел Кризалис. Оно было пусто, как, впрочем, и вся клетка. Саша заходит внутрь, чтобы помочь ему подняться, однако парень, стоит к нему подойти, тут же испуганно сжимается, пряча лицо в сгибе локтя. — Не надо! Уходи! Он меня укусил! Я стану, как он! Поэт растерянно замирает, непонимающе глядя на него, а после всё же касается осторожно его руки: — Что ты имеешь в виду? Кто укусил? Боже, ты весь дрожишь… — он тихонько вздыхает, понимая, что отвечать Вова не собирается, — всё нормально, тут никого нет, никто тебя не кусал. Это всё просто тебе кажется. Ну вот где укус, покажи мне. Володя, судорожно вздрагивая, чуть поворачивает голову, убирая руки и показывая след на шее. Поэт поджимает губы, видя кровоточащий укус. — Ничего там нет, — выдохнув, убеждает он, — говорю же — просто кажется. «Расходится с действительностью зренье» и всё прочее, — Саша улыбается, беря его за руку, оставляя на ней кровавые следы своими раненными ладонями, и заставляя подняться, покорно идти за ним, — я, кажется, видел, где может быть выход. По крайней мере, оттуда сквозняком веет. А это уже что-то да значит, верно? Пошли. Через пару коридоров он обращает внимание на лёгкую боль в ладони — Володя слишком сильно сжал его руку, а свежие раны оказались сейчас слишком чувствительны к любому воздействию. Он мягко забирает свою ладонь, продолжая всё же идти с парнем рядом, не решаясь больше оставлять его за собой, желая контролировать его состояние постоянно, чтобы не оказаться с ним вновь разделённым. Вдвоём, всё же, бродить по ветхим холодным подвалам было не столь пугающе неуютно. Володя трёт нервно шею, продолжая чувствовать в ней ноющую боль, однако смахивает её на остаточное действие укола. Он краем глаза смотрит на идущего рядом Сашу, думая, как продолжить разговор, спросить ли у него про порезанные руки, или это всё подождёт до того момента, как они выберутся отсюда? А выберутся ли они вообще? Надежда на лучшее в нём угасала с каждым поворотом всё стремительней, тревога разрасталась всё сильней, будто плющом обвивая все его внутренности. Где-то за спиной слышится щелчок зажигалки, и Володя рефлекторно оборачивается через плечо, однако никого позади себя не видит. Он уже собирается повернуться обратно, однако вдруг словно спотыкается, так, как когда случайно при спуске с лестницы пропускаешь ступеньку; чувство свободного падения охватывает его, однако скорого столкновения с полом вопреки всем логичным ожиданиям не происходит, он проваливается под него, как будто на какие-то мгновения серый бетон превратился в скользкое подплавлявшееся желе. Он пытается ухватиться за что-нибудь, но всё оказывается тщетно — рука также соскальзывает, и уже через миг Володя оказывается в плену где-то под полом. Вокруг непроглядная тьма. Вдруг вновь раздаётся знакомый щелчок, и прямо перед Володиным носом загорается жёлтый огонёк зажигалки, в свете которого он видит улыбающееся лицо Флегетона и его белые глаза, не скрытые теперь под розовыми очками. — Мой миленький зайчонок, — умиляется дворецкий, — как же ты весь дрожишь, кошмар просто! А укус-то на месте, настоящий, — говорит он, вскользь коснувшись его шеи и тут же слизывая кровь с пальцев, будто сладкий крем, — м-м-м, какой ты вкусный, так боишься… Знаешь, я верю, что огонь способен помочь нам лучше понять самих себя, — он подносит зажигалку ближе к лицу, высунув раздвоенный длинный язык, подпаливая слегка его кончик, который тут же начинает слегка дымиться, — ну, как и сам по себе страх. Отшельник ты или Повешенный, мой милый мальчик? Сейчас узнаем! Он смеётся, щёлкнув зажигалкой, на пару мгновений теряясь в полной тьме. Вдруг всё вокруг разом вспыхивает, озаряя знакомый интерьер Володиной квартиры ярким огнём, охватившим разом и шторы, и мебель, и дверь за спиной. Володя наконец чувствует, что способен двигаться, но только он делает шаг, растерянно озираясь по сторонам, как звучит будто бы внутри его же собственной головы мурлыкающий голос: — «Но посмотри: вот, окаймив откос, течёт поток кровавый, сожигая, — Флегетон улыбается, делая короткую паузу, — тех, кто насилье ближнему нанёс…» Вдруг строки прерываются криком Поэта, и Володя оборачивается, ни секунды не думая порываясь через огонь на звук, и видит посреди объятой пламенем гостиной себя, в промежуточной форме между им настоящим и тем монстром, которому удалось укусить его в клетке. В руке у него нож, а глаза горят. Рядом, на диване, лежит мёртвое тело, в котором парень узнаёт своего брата — всего в синяках, шрамах, забитого до смерти. Рядом, на полу, лежит друг, нижняя часть тела которого оторвана, и кровь вытекает из него водопадом прямо на зелёный ковёр, оставляя бордовое пятно. Уши закладывает, в голове слышится всё как сквозь толщу воды; Володя в панике смотрит вновь на Кризалиса и замечает рядом Поэта; монстр, кажется, тоже его замечает, и, со злорадством ухмыльнувшись, хватает его, прижимая спиной к своей груди и приставляя к бледному горлу лезвие ножа. — Это ведь ты Кризалис, Володь, — звучит среди треска огня голос демона, — как любил выражаться один очаровательный человечек, он — твоё подсознательное. У него кровь на руках, но та же есть и на твоих. Сам посмотри! Володя на мгновение растерянно опускает взгляд, глядя на стекающую с его ладоней густую кровь, но следом тут же отрезвляюще мотает головой, отбрасывая прочь отвлекающие мысли; нет сомнений — его пытаются надурить, отвлечь от того, что важно сейчас, и ему не нужно так стоять и тупо подчиняться голосу в голове, нет, он должен действовать! Володя сокращает в два шага расстояние меж собой и Кризалисом, окровавленной ладонью впиваясь прямо в остриё ножа, чтобы отвести его от горла бледного от страха Саши. Руку обжигает болью, Кризалис сопротивляется, однако Володе всё же удаётся его одолеть, и оружие со звоном падает на пол. Он отталкивает Поэта в сторону, а сам сжимает изрезанную шею ладонями, со злостью глядя в тёмные звериные глазёнки монстра, наблюдая, как в них начинает зарождаться паника, как он начинает дёргаться в предсмертной агонии, пытаясь всеми силами вырваться, не понимая, что все попытки тщетны. Володя предельно сконцентрирован, и он решительно настроен избавиться от него, освободиться от его оков, обезопасить себя и тех своих близких, что у него ещё остались. Огонь стремительно начинает меркнуть. Володе кажется, будто на мгновение лицо монстра озаряет едва заметная улыбка. Будто через толщу воды он слышит слабые хрипы, чувствует, как тонкие холодные пальцы сжимают его запястье, видит, как в тёмных глазах сверкает зелёный огонёк. — Хва… — пытается хрипеть Поэт, барахтаясь в его сильных руках, хаотично пытаясь отбиться, отстранить мужчину от себя, — Володь… Володя растерянно моргает, глядя на измученное лицо удушаемого им Александра, и по инерции ещё несколько секунд продолжает сжимать его горло. Отстраняется резко, испуганно, и непонимающе в панике смотрит на упавшего на колени Поэта, судорожно пытающегося отдышаться. Парень опускает взгляд и с ужасом смотрит на свои подрагивающие от страха окровавленные ладони. Он опять это сделал. Он опять чуть не убил. Он чудовище.

***

Алтан вместе с Вадимом выходят из церкви в длинный ярко освещённый коридор, в конце которого виднеется настежь открытая дверь. На окрашенных в бежевый стенах ровным рядом висят картины. Вадик хмуро смотрит на одну из них. На фоне чёрного ночного неба среди туманно-серых облаков возвышается мрачного вида башня, похожая на темницу. Облачённый в зелёные одежды кучерявый брюнет падает из окна и, кажется, вот-вот разобьётся о лежащую у подножья груду камней. Внизу картины, под рамкой, небольшая позолоченная табличка с чёрной надписью: «Башня». Ровно напротив, на другой стене, над подписью «Звезда» изображён всё тот же брюнет, только распятый подобно Христу на залитом кровью кресте; позади него — алый занавес, в волосах — терновый венок, а по лицу из глаз текут бордовые слёзы. Выражение лица его измученно, почти смиренно. Они делают шаг дальше. На картине с названием «Повешенный» изображён парень с кучей шрамов, подвешенный на верёвке на верхних прутьях его клетки. Глаза его безмятежно прикрыты, конечности расслаблены. Причудливая тень от его тела похожа на повиснувший кокон бабочки. На другой стене всё тот же парень («Отшельник») лежит в ванной, и взгляд его устремлён в потолок; бледные губы приоткрыты, и изо рта вытекает яркая насыщенная кровь. На тумбе рядом стоит старая лампа, освещающая его образ тусклым жёлтым светом. Картина «Иерофант» изображает Олега, сидящего на водительском кресле; он уже мёртв — во лбу его бордовыми подтёками выведена дырка от пули, а в глазах виднеется свидетельство последней его эмоции — страха. С другой стороны «Сила» показывает его же, но с заткнутым кляпом из тряпки ртом. Он зажимает ладонями свои уши, а на месте сердца его — пять ровных дырок от пуль всё с теми же бордовыми каплями поверх холста. Дальше — «Луна». Серёжа лежит, погрязнув в тёмно-зелёном болоте, и лицо его освещается рассветными лучами солнца. Из уголка губ стекает едва видная нитка слюны, а взгляд светло-голубых очей потуплен. На другой стене, над надписью «Влюблённые», рыжий парнишка держится за руки со своим хмурым темноволосым другом. Их взгляд устремлён к небу, в котором над ними возвышается мрачная фигура с его лицом и с гигантскими вороньими крыльями за спиной. Алтан хмурится задумчиво — пока что это единственная картина, не изображающая людей в момент их смерти. Она яркая и по ней кажется, будто она сулит что-то хорошее; единственное, что в ней смущает — это иссиня-чёрные крылья, тень которых падает на «влюблённых». Он переводит взгляд на следующий ряд картин и видит на одной из них себя. Ахерон возвышается над его лежащим на полу оранжереи телом, задушенным лианами, а сам он смотрит в пустоту абсолютно мёртвым взглядом. Он мог так умереть? Почему здесь эта картина, этого ведь не случилось? Или это лишь вариант? Алтан тревожно смотрит на другую стену, на картину с названием «Справедливость». На ней — его полулежащее у стены застреленное в голову тело, и взгляд его с болью и шоком будто бы впивается куда-то позади Дагбаева; обернувшись, он видит Вадима, замершего возле последнего ряда картин. «Дьявол» показывает ему его же, прикованного наручниками к длинной цепи, за которую держатся четверо дворецких. На их устах — улыбки, на его лице — мрачная безнадёжность. Алтан поджимает губы, хмуро переводя взгляд на последнюю картину — «Шута». На ней — Вадим, и он в одиночестве бредёт посреди пустынной дороги. На его лице — граничащее с истерикой веселье, а в руках — пистолет, направленный себе прямо в висок. — Это странно, — вдруг произносит хрипловатым голосом непривычно долго молчавший Дракон, — если картины показывают наши вероятные смерти, почему здесь нет ничего про церковь? Я же там почти… — он поджимает губы, замолкая. Алтан беззвучно вздыхает, кладя руку на его плечо: — Нас просто пытаются напугать, Вадик. Пошли. Вадим немного хмуро кивает, первым выходя на улицу. Дело уже близится к рассвету, округу накрыла лёгкая дымка, дождь кончился. Дракон проверяет ключи в кармане, идя в сторону машины, однако тут же замирает, вместе с тем заставляя остановиться и Алтана, преградив ему путь рукой. Впереди, оперевшись о капот его машины, Человек курит сигару. Услышав их, он немного улыбается. — А вот и вы. И оба живы, — говорит Он, негромко аплодируя, — просто замечательно. Дуэт справедливости и дьявола, шута и смерти. Кто бы мог подумать, что всё так обернётся, да, Вадим? В конце концов, целью твоего приезда сюда была далеко не защита этого невинного цветочка. Ты должен был его убить, а теперь… полюбуйся, до чего ты докатился. Прикрываешь его и даёшь прятаться за твоей спиной. Алтан растерянно смотрит на Вадика. Тот поджимает губы, напряжённо глядя на хозяина, и, сильнее сжав в руке пистолет, направляет дуло в его сторону. — Буду честен, я думал, ты и правда повторишь предсказанную тебе судьбу и сбежишь один, бросив его тут в одиночестве, — замечает Человек, — хотя… может, ещё не всё потеряно, моя милая семёрка мечей. А помнишь, ты спрашивал у меня, в чём фокус? Ну так что, ты уже догадался? — Это вы наняли меня для убийства Алтана? Дагбеав поджимает губы, хмуро глядя на пистолет в его руках и вспоминая картину из коридора. Ну конечно. Наёмник. Поэтому и не сказал, зачем ему пистолет, поэтому и клеился, чтобы просто подобраться ближе, залезть в сердце и ударить ножом в спину. Только зачем он тогда продолжал его спасать? Почему не оставил на съедение Ахерону? — Да, — улыбается спокойно Человек, — ты бы по своей воле ни за что бы не согласился посетить подобное место. Пришлось заманить тебя сюда «по работе». — Зачем? Почему именно меня? — Хватит, он пытается тебя заболтать, — негромко говорит Алтан, но Вадим игнорирует его слова. Тот продолжает, неторопливо отходя от машины: — Скажи, Вадим… ты помнишь, что в итоге случилось с тем… священником? Или твоя память и впрямь вытеснила эти воспоминания? Дракон холодно смотрит на него. — Я помню всё. Мужчина немного улыбается, ожидая, что ещё ему скажут. Вадим снимает пистолет с предохранителя. — Я стащил из кабинета химии кислоту и брызнул ей ему на роговицу, когда он снова решил до меня дотронуться. Мерзавец ослеп, но не смог ничего мне предъявить, потому что я шантажировал его. Грозился ментам всё рассказать. Ему пришлось молча уволиться и переехать. Готов поспорить, он уже с собой покончил в какой-нибудь разваливающейся деревенской церквушке. — Я бы на твоём месте не был так уверен, Вадюш. В конце концов, мало ли куда человека может завести жизнь? Особенно под влиянием течения столь… бушующих рек. Он снимает с себя очки, с улыбкой «глядя» на Вадима невидящими бледными глазами со следами от ожогов на веках. У наёмника на мгновение замирает сердце, рука вздрагивает, чуть не выранивая пистолет, в последнюю секунду успевая сжать рукоять посильнее. — Знаешь, а я ведь и правда переживал, что ты убьёшь мальчишку и свалишь, перепугавшись из-за карт и куклы. Но, как вижу, был неправ. Каюсь! И вы с ним очень даже неплохо спелись, кстати говоря, — Он немного смеётся, — а сколько ему, не знаешь? Двадцать где-то, да? Это же… о, десять лет разница, я правильно посчитал? Что, Вадюш, тоже на молоденьких потянуло? Он подходит к нему близко, насколько близко, что протянутый пистолет почти упирается ему в грудь, но Вадим не стреляет — не может. В голове безумным калейдоскопом мелькают воспоминания, он смотрит в его лицо и осознание знакомости грубых черт будто опрокидывает на него ушат ледяной воды. Это он. Чуть более подтянутый, сухой, с новой причёской. Но он. Тот же человек, что когда-то мучил его, подчиняя своими манипуляциями, тот же, кто давным-давно, спалив его с гадальными картами, заставил упасть на колени и молить Бога — и Его — о прощении за колдовство, за служение Дьяволу. «Молить». Мужчина опускает руку на пистолет, что он сжимает в своих руках, и Алтан тут же пытается выбежать у Вадима из-за спины, остановить его, выхватить оружие, выстрелить наконец в ублюдка — но Дракон его останавливает, безотрывно глядя в стеклянные глаза. Человек улыбается: — Наш уговор всё равно в силе. Знаешь, я ведь заманил тебя сюда только чтобы немного пообщаться. Я не планировал тебя убивать. Спасать тоже не думал, но, в случае, если ты вдруг переживёшь испытания моих… прислужников… я и не думал мешать твоему побегу. И не думаю. А вот Алтан… боюсь, он должен нас покинуть. Убьёшь его — и будешь свободен. Никто тебя больше не тронет, ты будешь в полной… безопасности. Даю слово. Сказав это, он мягко направляет дуло пистолета в сторону Алтана, а сам становится рядом с Вадимом почти мучительно близко, кладя ему руку на плечо и слегка его сжимая. Другой рукой скользит от пистолета и сжимающих его пальцев к локтю, «глядя» на Вадима, почти дыша ему в ухо: — Сделаешь это — освободишься. Такая маленькая цена… ты делал подобное уже сотни раз, тебе это ничего не стоит. — Вадик… — встревожено подаёт голос Алтан, пятясь к стене дома, пытаясь понять, прочесть в глазах Дракона, выстрелит ли он в него или же отпустит; серый взгляд встревожен не меньше его алого, а каждый мускул на лице напряжён. — Как ты… — его голос звучит хрипло, губы искажаются в болезненном подобии улыбки, похожее на то выражение, которое иногда появляется во время самых громких из рыданий, — чёрт, ты… как ты это делаешь? Душу продал? Человек бархатно смеётся: — Ну… можно сказать и так, — загадочно улыбается Он, — ох, Вадим… ты ведь тогда оставил меня ни с чем, лишил меня зрения… Я безумно тебе за это благодарен. Это было лучшим из всего, что со мной происходило. Благодаря своей слепоте я стал способен увидеть то, что не дано видеть другим. И они это почувствовали. Они пришли ко мне и предложили стать их Хозяином. Они спасают меня от старости и моего рака лёгких, а я в обмен направляю их и не даю слишком распоясаться в приступе голода… Снабжаю их человеческими страхами… Точнее, людьми, страхи которых кажутся мне наиболее… глубокими. Как реки. Понимаешь? — Коцит — река плача, — задумчиво произносит Вадим, и Он кивает, улыбаясь, — Стикс — залог клятв. Флегетон — река огня. И Ахерон — скорби. Адские реки. Древний миф. — Миф во плоти и крови, поистине, — с благоговением произносит Человек. — И ты их хозяин? То есть ты их контролируешь? — Только когда они сами этого хотят, — улыбается спокойно он, — ну, прямо как ты. Подумать только: столько лет прошло, а ты всё также подобен тряпичной кукле в моих руках. Мужчина наклоняется к нему ближе, касаясь носом бритой щеки, и Вадим в тот же момент с разворота бьёт его со всей силы прямо по лицу; Человек падает к машине, схватившись за болью обожжённую ударом щёку. Его золотистые очки падают неподалёку, а сам он немного растерянно будто бы смотрит в сторону Вадима. — Ты, похоже, забыл, что с тобой в итоге сделала твоя «тряпичная кукла», — раздражённо говорит он, направляя на него пистолет, и Человек смеётся: — О, не глупи — они не позволят тебе меня убить! Я им нужен! И тебе я тоже нужен. Каждому нужен хозяин, Вадим! Неужели ты думаешь, что ты чем-то отличаешься от других? Нет-нет-нет… — Хватит! — немного дрожащим голосом прерывает его Вадик. Свободной рукой потирает лицо, собираясь с силами, отгоняя лишние мысли, путающие, сбивающие, мешающие ему здраво мыслить, норовящими вновь превратить его в беспомощного ребёнка в руках столь коварного и мерзкого человека. — А если тебе всё это лишь кажется, Вадим? — сеет в нём новое зерно сомнения мужчина. — Может, ты целишься сейчас не в меня, а в своего молодого любовника? Подобная путаница здесь встречается часто, поверь мне. Не боишься… ошибиться? Вадим смотрит на машину за его спиной, а затем переводит взгляд на него самого. Он вспоминает картинную галерею, вспоминает про «карту в рукаве», и слегка улыбается, самоуверенно глядя на старика: — Нет, прости. Тебе не удастся меня надурить. Мне уже всё подсказали карты. Он крепче берётся за пистолет, и, промедлив лишь ещё пару секунд, всё же нажимает на курок, стреляя Человеку прямо промеж глаз.