тебе кажется

Олег лежит в постели и молча напряжённо смотрит в потолок. Как только они уже собрали все вещи, Серёжа отыскал в галерее на телефоне расписание автобусов и понял, что следующий будет уже только завтра, а на сегодняшний они не успевают. Волкову пришлось смириться, что ещё одну ночь им нужно будет провести в одном доме с кучкой поехавших маньяков-отравителей. Забаррикадировав на всякий случай входную дверь, они всё же через какое-то время ушли спать, вежливо отказавшись от ужина. Голодному Разумовскому Олег вместо местной кухни предложил вытащенные из рюкзака булку с маком, газировку и шоколад, чтобы парень хоть как-то сбил чувство голода перед сном. После Серёжа вполне спокойно уснул, уткнувшись Олегу в бок — спать на своей кровати в одиночестве он после слов Волкова категорически отказался. Спит Олег урывками, всю ночь держа руку на плече мирно сопящего Серёжи. Снится ему, как в дне сурка, всё тот же чёртов чердак. На рассвете он уже не выдерживает, и, поспав в сумме от силы часа три, встаёт, чтобы предусмотрительно зарядить перед выходом их телефоны. Серёжа, глубоко погружённый в сон, только немного недовольно ворочается и фырчит, будто ёжик, мотивируя Олега улыбнуться столь нежной, домашней картинке. Ровно в десять утра к ним в комнату стучатся с явным намерением подать завтрак в постель. Олег не открывает им, отказываясь от столь щедрого предложения, аргументируя это тем, что они с Серёжей ещё спят. Разоблачили ли его враньё стоящие за дверью дворецкие, Олег так и не понимает, но те покорно уходят дальше, к следующей комнате, оставляя их на время в покое. Разумовский просыпается только к полудню, медленно приходя в себя в процессе умывания и одевания. Волков нервно смотрит в окно на явно ухудшающуюся погоду, прикидывая, успеют ли они добраться до остановки до ливня. Впрочем, роли ответ в любом случае не играет — даже если ливень начнётся прямо сейчас, он не намерен оставаться тут даже на один лишний час. Накинув на плечи рюкзаки, они выходят из комнаты и торопливо спускаются по лестнице, к своему облегчению поначалу не встречая на пути ни других гостей поместья, ни его хозяев. Однако счастье это длится недолго; уже на первом этаже, возле входа, их встречает Ахерон, явно ждавший именно их. Волков берёт всю свою смелость в руки: — Мы уходим, — говорит твёрдо он, смотря прямо в глаза мужчине, ожидая, как тот начнёт заговаривать им зубы, пытаться отвлечь их внимание, пока кто-то из его друзей подкрадётся к ним со спины, чтобы схватить и утащить в подвал для опытов… — Без проблем, — спокойно кивает Ахерон с дружелюбной улыбкой. Волков хмурится, немного растерянно замирая и недоверчиво на него глядя, — после вчерашнего мы другого и не ожидали. Довезти вас до остановки? — Нет, мы как-нибудь сами справимся, — поморщившись, отказывается Олег, и, оглянувшись на Серёжу, кивает ему в сторону выхода. Тот понимающе идёт вперёд, чтобы Волков мог за ним приглянуть со спины и наверняка убедиться, что его никто не схватит и не утащит. Переступив через порог поместья, Олег вмиг чувствует облегчение. Он идёт прямо за Серёжей, выравниваясь с ним только у ворот. Флегетон, вышедший вслед за Ахероном на крыльцо, щёлкает зажигалкой, прикуривая и с любопытством глядя вслед торопливо удаляющимся гостям. Высунувшийся из окна первого этажа Коцит, которого от неуклюжего падения прямиком в колючие кусты спасает только Стикс, придерживающий его за плечо, с улыбкой щурится, а затем бодро оглядывается на него: — Дорогой мой, какой кошмар: никто из них не держит своих обещаний! Нет, ну ты представляешь? — Коцит улыбается, вновь глядя на улицу. — Один пообещал другому никогда его не обманывать и теперь живёт с ним в обмане, которому конца нет, а другой пообещал психиатру постараться ради своего лечения, а теперь сбегает от него, как от Цербера — только пятки сверкают! — Ну, что думаете? — спрашивает Ахерон. — Успеют они до начала дождя до автобуса добраться? — Я думаю, — начинает Коцит, — ох, я думаю, это не имеет никакого значения! Мой дорогой Стикс в любом случае с лёгкостью сможет о них позаботиться! — он широко улыбается, вновь смотря за своё плечо. — Не волнуйс-с-ся, — с благородной улыбкой отзывается Стикс, — я возложу их тела к твоим берегам, Коцит. Тот тут же будто бы издаёт какой-то странный умилённый звук. Флегетон закатывает глаза, кидая сигарету в их сторону: — Кошмарно. Как же я вас всех ненавижу. Моя б воля — грелся бы уже в своё удовольствие на берегах Кубы, попивая кислотные коктейли и измываясь над трясущимися от страха наркоманами под дозой. — Фастфуд — это плохо, — замечает шутливо Ахерон, и парень, проходя мимо него в дом, специально пихает его недовольно плечом. На тропинке до ворот начинают накрапывать первые мелкие капли дождя.

***

После завтрака Флегетон наконец отводит Володю в нужную комнату; только вчера наблюдавший за тем, каким счастливым Поэт выходил из подобной, мужчина был спокоен и совсем не нервничал, лишь про себя гадая, что же такого интересного покажут ему. Как всегда улыбчивый и шутливый в каждом своём движении дворецкий открывает перед ним дверь, желая хорошо провести время. Несколько смутившись, Володя кивает, заходя внутрь. На пару мгновений его почти ослепляет неожиданно яркий свет, бьющий из окна. Как только глаза привыкают, Володя вздрагивает, осознавая, где находится. Это… его квартира? Как та, в которой он живёт сейчас, но отремонтированная, без валяющихся по полу банок краски, без кучи пыльных коробок с неразобранной мебелью, с покрашенными стенами. Володя хмурится, неуверенно делая шаг вперёд, и вдруг ощущает, как что-то мягкое трётся об его ногу. Он несколько испуганно смотрит вниз, видя перед собой… Бабочку. Его любимую кошку. Ту, что умерла, когда он в один из депрессивных периодов забыл про неё. Слёзы в уголках глаз появляются сами собой. Не веря в реальность происходящего, он поднимает кошку с пола, прижимая трепетно к груди, судорожно дрожащей рукой гладя её мягкую разноцветную шёрстку. Та, как всегда это делала, утыкается ему в ухо своим мокрым носом, заставляя засмеяться от щекотки. — Моя хорошая, моя красавица… — он гладит её, потираясь небритой щекой об её щёчку, и улыбается, уже более уверенно проходя дальше в квартиру, чтобы сесть на диван вместе с Бабочкой, — любимая моя… — Так и знал, что я у тебя на втором месте после этой бессовестной. Володя вздрагивает, оборачиваясь на голос. Уперевшись плечом в стену, возле окна стоит он. Александр. В зелёной шёлковой пижаме, немного растрёпанный после сна, он держит в руках книгу, меж листов которой можно разглядеть закладку в виде кошки, которую Володя себе купил ещё года два тому назад и уже позабыл даже, где она валяется. — Ну что такое, Володь? — спрашивает мужчина с лёгкой улыбкой. — Мне вечность ждать, когда мне тоже соизволят уделить внимание, называя хорошим и любимым красавцем? Или и правда опять все лавры кошке? — Что… — Володя даже теряется, не зная, как именно сформулировать вопрос, — что происходит? Поэт вздыхает, закатив глаза. — Опять ты странно себя ведёшь, как с луны свалился, ей-богу, — говорит он, после чего сам подходит к Володе и, забирая у него кошку и давая ей спрыгнуть на пол, притягивает парня к себе, целуя его в губы. Тот застывает на месте, ощущая, будто душа покидает его бренное тело. Он хлопает ресницами, не понимая, как реагировать на поцелуй, но в следующую секунду всё же как по мановению волшебной палочки размякает, наслаждаясь мгновениями счастья, любви, тепла, — так-то лучше, — хвалит Поэт, отстраняясь и с улыбкой глядя на него сверху вниз, — как утренняя пробежка? Солнцем голову не припекло? Вечно ты без кепки бегаешь! — жалуется он, идя в сторону кухни, чтобы достать из ящика сухой корм и насыпать его кошке-попрошайке, трущейся об его ноги. — Нормально… — не зная почему отвечает Володя, спонтанно решивший поддаться правилам игры, в которую его как-то втянули. Всё происходящее до боли напоминает сон. Сон, в котором хочется остаться подольше, сон, от которого не хочется просыпаться. — А ты только проснулся и уже за книгу сел? — Да, решил-таки начать читать твоего этого «Гарри Поттера», — улыбается весело он, доставая из холодильника молоко, — всегда считал эти книжки слишком детскими для себя. Оказывается, зря. Володя наблюдает за ним, пока он делает им какао, и не может налюбоваться. Такой реалистичный сон… у него таких никогда ещё не было. Когда Саша ставит перед ним чашку и он пробует горячий напиток, он удивляется — наверно, даже слишком явно — потому что во сне он такой яркий и насыщенный вкус ощутить не ожидал. Слишком реалистичный сон. Он молча пьёт какао дальше, неуверенно глядя на болтающего о «Поттере» Поэта. В какой-то момент, не удержавшись, он робко тянется к его руке, несмело касаясь кончиками пальцев его запястья. Саша замолкает, с растерянной улыбкой глядя на него. — Ты чего, Володь? — спрашивает он, а после, словно и без слов всё поняв, ставит чашку на стол и мягко касается Володиной щеки, гладя его, как очаровательного котёнка. — Мой хороший, вечно ты стесняешься. — Я… — он неловко опускает голову, прикусывая губу, и Поэт убирает руку, внимательно на него глядя, — просто… не знаю. Шрамы… Саша вздыхает: — Опять ты за своё. Это не шрамы, это окрас. Как у Бабочки, — напоминает он, улыбнувшись. Володя растерянно смотрит на него, и Поэт негромко смеётся, — боже, как же ты на котёнка маленького похож, просто ужас! Не удивительно, что кошка вечно с тобой спит. Она наверняка считает себя твоей мамой. Кошка, услышав, что её упомянули в разговоре, тут же подбежала к ним, запрыгивая на стол и чуть ли не сметая хвостом чашки какао на пол. Она сразу начинает ластиться, чтобы Володя её погладил, и тот послушно это делает, задумчиво глядя на неё. И вновь слёзы подступают к горлу. Рука дёргается, и Володя прячет лицо в ладонях. Поэт взволнованно подходит, касаясь его плеча, вновь спрашивая, что случилось. Рыжий всхлипывает, мотая головой, а потом слабым, горьким голосом всё же отвечает: — Я так виноват… она умерла из-за меня, — он дрожит от слёз, безостановочно льющихся из глаз. Саша сочувственно гладит его напряжённые плечи, склоняется к макушке, оставляя мягкий поцелуй. — Ты не виноват. Ты плохо себя чувствовал, себя кормить забывал, скитался по всяким местам злачным, даже грипп подхватил, — он обнимает его со спины, устроив подбородок на плече, — твой брат знал о твоём состоянии, он мог догадаться о ней позаботиться. В её смерти нет твоей вины, Володь, — Саша оставляет нежный поцелуй у него на щеке и улыбается, — всё, пойдём. Я почитаю тебе вслух, а ты полежишь у меня на коленках. Я твои волосы поглажу. Хочешь? Володя почти беспомощно кивает, сдаваясь. Ничего плохого ведь не случится, если он поспит ещё немного. Он несколько часов лежит, наслаждаясь мягкими касаниями Поэта и его приятным бархатным голосом. Кошка спит у него на груди, едва слышно мурлыкая. Эта идиллия цепляет, заковывает в кандалы и цепи, и с каждой проведённой в ней минутой всё меньше остаётся желания из неё уходить. Но в один миг дверь квартиры-комнаты приоткрывается, явно намекая, что вечер окончен. Поэт, к тому времени уже уснувший на диване рядом, никак не реагирует, когда он встаёт. Лишь улыбается сквозь сон, кутаясь получше в зелёный плед, которым его накрывают перед уходом. Володя поджимает губы, глядя на мирно спящую рядом с ним кошку. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, напоминает себе он. Мёртвые не воскресают, прекрасные холодные принцы просто так в изуродованных и покалеченных не влюбляются. Суровая реальность выглядит совсем не так, и вечность от неё бегать не получится. Хотя так бы хотелось!.. Он старается не оборачиваться, когда покидает комнату. Молча бредёт по пустынному коридору до самой лестницы, и вдруг видит неподалёку его — Сашу. Володя робко улыбается ему: — Привет. …но тот на него даже не реагирует, слишком увлечённый своей книжкой.

***

Вадим впервые за долгое время завтракает не в одиночестве; Алтан, оставшийся вчера у него в номере на ночь, разделяет с ним трапезу, хоть поначалу и несколько смущается, видя, как Коцит вкатывает в номер тележку с завтраком сразу на двоих. По-видимому, все были в курсе, где именно Дагбаев провёл сегодняшнюю ночь. Гордость (и голод) довольно быстро пересиливают его смущение, и парень, вежливо поблагодарив дворецкого, принимается за еду, с любопытством поглядывая на Дракона. — Ты заметил, — начинает формулировать свой вопрос мужчина, параллельно с этим пережёвывая пищу, — что каждому приносят что-то своё? В плане, у тебя на завтрак вон лосось с рисом, а у меня — стейк из курицы. А ещё я вчера заметил, что той молчаливой чёрно-рыжей парочке из соседнего номера на тележке картофель фри заносили и какое-то рагу. Они нас всех по-разному кормят. Разве это не тупо? Приходится же шесть разных блюд варганить. И это минимум. Алтан пожимает плечами: — Ну не знаю. Там, откуда я родом, это называется «клиентоориентированность». — Но откуда они узнали, какие мы любим блюда? Или ты им райдер перед приездом отправить успел? Потому что я точно нет. — Ты им вообще ничего не отправлял, — замечает Дагбаев. Вадим охотно кивает, быстро прожевав и проглотив пищу: — Вот именно, а они всё равно типа «знали», что я приеду. Это странно. Что они, на картах мой приезд предсказали? Брехня. Если меня чему и научила жизнь, так это тому, что магии никакой не существует, есть просто чокнутые зацикленные люди, тратящие свою жизнь не пойми на что. — Ну… — Алтан неуверенно ведёт плечом, — не знаю, я им верю. Что-то сверхъестественное они точно могут… — Спорим, что нет? — с вызовом говорит Вадим. — Спорим, что они просто тебя надурили, воспользовавшись состоянием? — Нет, Вадим, — говорит Дагбаев, явно не в восторге от того, куда уходит их разговор, — ты просто не понимаешь, вот и всё. Давай без этого. Пожалуйста. Дракон вздыхает, качая головой, но решает не начинать ссоры. После завтрака всё тот же Коцит провожает его до нужной комнаты, тут же уходя прочь, ссылаясь на важные дела: — Ты и сам прекрасно справишься, мой хороший, я в тебя верю! — с улыбкой до ушей воркует дворецкий перед тем, как убежать по лестнице обратно на этаж ниже. Вадим в нерешительности замирает у двери. Алтан так и не сказал ему, как именно прошёл его вчерашний «сеанс» терапии, а потому представления о том, чего ему ждать, у наёмника не было абсолютно никакого. В конце концов чувство любопытства всё же пересиливает недоверчивость, и он отворяет дверцу, проходя внутрь. Там — какая-то странная комната, будто прихожая какой-то квартиры; осторожно и тихо ступая, он заглядывает в один из дверных проёмов, и за ним оказывается светлая просторная гостиная, с большим книжным шкафом и расположившимся рядом креслом. В противоположном углу стоит диван, а напротив — другой шкаф, со стареньким телевизором, по классике накрытом салфеткой. Он нерешительно проходит дальше, осматривая корешки книг — в основном что-то историческое, плюс отечественная и мировая классика, без «свежака». На одной из полок меж рядами книжек располагается небольшая фоторамка, тут же своим видом привлекая внимание Вадима. Хмурясь, он подбирает её, чтобы рассмотреть поближе странное фото. Он долгие секунды не может понять, что именно его смущает в изображении вполне себе счастливой семьи, а потом осознаёт: на ней — его родители. Совсем молодые ещё, и почему-то улыбающиеся. И светловолосый ребёнок, сидящий у матери на коленках — это он. Лет… да больше двадцати лет назад. Можно было бы задаться вопросом, где хозяева поместья эту фотокарточку достали, но на самом деле это всё не имело смысла спрашивать — ведь фотографии этой попросту никогда не было и быть не могло. Не было у Вадима такой семьи. Нет, то есть, лица-то он узнаёт, и фигуры более менее похожие — но они никогда не были так счастливы находиться рядом друг с другом. Ни мать, ни отец никогда ему не улыбались, сколько он вообще себя помнит. Любые воспоминания из детства, всплывающие сейчас из-за такого триггера в его голове, были мрачными, удушающими. Вот отец бьёт его ремнём прямо по лицу, отчего на брови по сей день у Вадима красуется шрам. Вот мать запирает его в кладовой напротив иконы со строгим наказом замаливать грехи. Вот отец кидает в него пустой бутылкой из-под водки. Вот… Вдруг слышится шум быстрых шагов, отвлекающий его от воспоминаний. Пара мгновений — и в гостиную вбегает, тут же запрыгивая счастливо на диван, его юная версия. Вадим замирает, продолжая держать в руках рамку с фотографией, и в молчаливом шоке паникующе оглядывает сероглазого улыбчивого подростка. Слышатся ещё шаги, уже неторопливые, и с кухни следом заходят родители, кажется, абсолютно не замечающие взрослого Вадима, будто его здесь и вовсе нет, будто он призрак, безмолвно наблюдающий за всем со стороны. Отец садится рядом с юнцом в кресло, включая телевизор, а мать смотрит передачу вместе с ними, параллельно крутя на ночь бигуди. Вадик остаётся на месте, будто боясь, что любое его движение способно вмиг уничтожить с виду хрупкую идиллию. Через какое-то время подросток встаёт с дивана, направляясь к книжным полкам, и, при попытке достать из закромов книгу, не заметив, случайно неуклюже сталкивает локтем декоративную вазу. Вадим тут же дёргается и весь напрягается, как струна, вспоминая похожий эпизод из своего прошлого; тогда он случайно разбил любимую мамину тарелку, и та, тут же прибежав на звук, разозлённая, схватила с пола самый большой фрагмент, взяла парня за запястье и, вложив в него осколок, заставила сжать руку, безостановочно выливая на него тонны осуждающих, обвинительных, грубых речей. Он подаётся навстречу парню, инстинктивно намереваясь отгородить его от уже подбегающей матери, но вдруг останавливается, когда видит её лицо. — Господи, дорогой, ты не поранился? — взволнованно спрашивает женщина, и, получив в ответ мотание головой, скорее убегает за совком и веником; подросток уже наклоняется, собираясь поднять большие осколки и убрать их с пола, однако мать тут же прикрикивает. — Не трогай! Руки береги! — Вот что делает с людьми жажда знаний, — с улыбкой замечает отец, насмешливо глядя на сына, пока мама торопливо подметает пол. Вадим поджимает губы. Парень с безмятежным выражением лица забирает с полки нужную книгу и спокойно уходит к себе, чтобы почитать в одиночестве. Дракон остаётся на месте, разглядывая «своих» родителей, теперь вдвоём сидящих на диване и смотрящих очередной советский фильм. Он неуверенно и аккуратно ставит рамку обратно на полку. Хмуро идёт вслед за своей юной копией в спальню. На стенах комнаты висят плакаты актёров и актрис, групп и музыкантов; в углу — шкаф, полностью забитый книгами и комиксами. Рядом — рабочее место, на котором лежит раскрытая тетрадка по математике. Вадим садится на пустующий стул, молча глядя на читающего лёжа в постели подростка. Он не может точно определить, как долго так сидит, но в конце концов в комнату заглядывает мама, напоминающая, что уже пора выключать свет и ложиться спать. Вадим безмолвно наблюдает, как ворчит «Вадик», нехотя откладывая книгу на прикроватную тумбочку только чтобы вернуться к ней тут же, как мама выйдет из комнаты; как мать, сев на край кровати, тихо говорит с ним, расспрашивая, про что он сейчас читает, хваля за стремление к знаниям и поразительную уверенность в своей будущей профессии историка. Как она, погладив его нежно по мягким волосам, целует парня в лоб, из-за чего тот сразу начинает морщиться, заявляя, что он уже не такой ребёнок, и что не нужно его целовать, это же чувства, это же фу, ну мам, ну как ты не понимаешь… Мама добродушно улыбается, поправляя его одеяло. Вадим молча выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. В коридоре поместья прямо у лестницы стоит Умный Человек, куря дорогую сигару и глядя на Дракона с лёгкой улыбкой на лице. — Некоторые наши мечты живут не в недостижимом будущем, а в неизменяемом прошлом, — говорит он, упираясь о белую тросточку, — и дарят не счастье, а лишь гнобящую тоску. Но мечтами они от этого быть не перестают, верно? Даже наоборот — их почти невозможно вытравить из головы. Они заставляют людей страдать, вечно жить воспоминаниями о непрожитой жизни… — Хватит, — останавливает его Вадим, — это наркотики? Галлюциногены? Газ в комнате? Как эта хрень работает? В чём фокус? — Это всего лишь магия, мой дорогой друг, — улыбается мужчина, — не нужно никаких навыков фокусника или дилера, если тебе доступны высшие силы в их самом приземлённом виде. — Может, я разобью сейчас ваши розовые очки, но магии, как и Бога, не существует, — отвечает Дракон и морщится, — хотя мне кажется, что вы и без меня это прекрасно понимаете. — «Как и Бога», — мужчина немного ухмыляется, внимательно «глядя» на Вадима через жёлтые стёклышки, так, что ему становится немного дискомфортно, — что ж, могу ли я винить вас в таком маловерии, Вадим? В конце концов, вы видели лишь негативную сторону религии. Но для вас это чувствительная тема, я понимаю. И всё же я вынужден вас огорчить: верите вы в магию или нет, её возможность влиять на вас от этого совершенно никак не меняется. А вот ваши возможности влиять на неё, напротив — очень даже зависят от вашей веры. Я когда-то тоже этого не понимал. Но однажды мне посчастливилось стать избранным. У меня появились просто замечательные учителя, показавшие, что миром правит тот, у кого всегда припрятана карта в рукаве. Он щёлкает пальцами, после чего из его рукава выпадает карта таро, которую он умело ловит, не давая ей упасть на пол. Показывает её Вадиму. Семёрка мечей. — Как это на вас похоже, верно? Всё взять и убежать, — говорит мужчина, — обманываете других и обманываете себя. Убегаете от своего же прошлого. А далеко ли вы можете от него убежать, Вадим? — Слушайте, если вы весь такой из себя волшебник-чудотворец, вы прекрасно знаете, зачем я здесь, — резко говорит Вадик, выхватывая из его руки карту, — а значит и понимаете, что я тут не для того, чтобы себе духовный речардж устраивать. У меня тут дело есть. Так что можете считать, что с моей терапией мы закончили. Другому кому-нибудь мозги лечите. А я пока ещё побегаю, окей? Проходя мимо него, он специально толкает Человека плечом, сминая в руке злосчастную карту.

***

Поэт с улыбкой сидит в своей комнате над открытым блокнотом, пытаясь придумать новый шедевр, и с теплом поглядывает на стоящие подле него в хрустальной вазе букеты. За окном шумит дождь, только недавно прекратившийся и уже вновь начавшийся с новой силой. Саша слегка качает ножкой и прикусывает кончик ручки, пытаясь поймать соскальзывающие с языка слова. Вдруг боковым зрением он замечает странное изменение, тут же разворачиваясь лицом к цветам. Те, будто по волшебству, с поразительной скоростью вянут, стремительно темнея и с шелестом осыпаясь. Саша растерянно смотрит на это, а затем оглядывается на схожий звук позади себя. Холодок пробегает по его спине, когда он видит, что со всеми букетами в комнате случилось тоже самое. В соседних апартаментах Володя лежит в уже немного остывшей ванне, не собираясь вылезать из неё ещё долгое время. Свесив руки с бортиков, он стеклянными глазами смотрит в потолок, думая лишь об одном — о своём одиночестве. Уже очевидно, что местная «терапия» помочь ему не способна — кажется, ему и правда уже совсем ничем не помочь. Он измученно прикрывает глаза, опуская руки в прохладную воду, и медленно погружается в неё с головой, вспоминая, каково ему было тогда, как всё ирреально ощущалось пару лет тому назад, под тяжёлой толщей вод. Как он одновременно чувствовал лёгкость своего тела и тяжесть окружающей среды. Как он замирал от страха при виде акулы. Как позволял своему другу умирать, струсив, хоть на самом деле должен был пожертвовать собой, умереть, чтобы он жил. И не было бы тогда никаких больше страданий: брат бы остался целым и невредимым, кошку бы с улицы подобрал кто-то более ответственный… И он сам бы так сейчас не страдал. И не влюблялся бы в первого встречного так, словно с разбега и прямо в обрыв, не подумав, не взвесив все за и против. Он самовольно обрёк себя на эти страдания и не мог винить в них никого, кроме самого же себя. Вдруг он чувствует, как его ноги что-то будто бы касается, и рефлекторно дёргается, собираясь выбраться из воды, однако что-то ему этого сделать не позволяет. Он открывает глаза и к ужасу своему видит над собой не потолок ванной, а толстую неспокойную толщу воды. Он обращает взор к ноге и тут же коченеет от страха: акула. Разум будто отключается, оставляя место лишь холодной панике. Он пытается отплыть, однако словно утыкается в невидимые стены, и, в конце концов оперевшись на одну из них спиной, в страхе смотрит на морского хищника. Тот надвигается на него, не оставляя никакой надежды на спасение; обессилев, Володя прячет лицо в локте, крепко зажмурившись и приготовившись к волне едкой боли. Вдруг что-то словно нежно касается его рук. Он застывает, открыв глаза, но ещё долгие несколько секунд не решается посмотреть в нужную сторону. Когда Володя это всё же делает, он видит перед собой его. Чёрные кудрявые волосы, магически красиво выглядящие под водой; бледная кожа, похожая чем-то сейчас на акулью; зелёные глаза, гипнотизирующие своей насыщенной красотой. Его нежные руки мягко скользят к его обнажённым плечам; сам Володя не может заставить себя даже просто отвести взгляд, чувствуя себя околдованным, очарованным. Мягкая улыбка трогает тонкие бледные губы, а затем Поэт подаётся к нему, оставляя поцелуй в уголке его чуть приоткрытого рта. Резкая боль прознает лицо — острые клыки внезапно впиваются в его губы, и в тот же миг Саша с силой отталкивает мужчину от себя, разбивая невидимую стену. Вынырнув, Володя в панике жадно глотает воздух, касаясь пальцами рта. Крови нет, но фантомная боль всё ещё напрягает мышцы лица, не давая о себе забыть. Дрожь в теле возвращается с новой силой; он торопливо вылезает из ванны, вставая на едва держащие его сейчас ноги, и, схватив с вешалки полотенце, кутается в него, пытаясь согреться.