Малиновый закат в конце драмы

      Мы долго прощались, слишком долго, что я еле смог сдержать слёзы. Понимал, что больше я его не увижу, не скажу что-нибудь глупое, не обниму, не поцелую. Я так не хотел отпускать его — в мир, где меня завтра не будет. Не хотел выпускать его ладони, пытаясь запомнить их нежность. Я запоминал каждую мелочь, каждую эмоцию и каждый тембр. И запоминал яркие, красивые голубые глаза, в которых я утонул. Хотел запомнить, когда в них я ещё вижу жизнь — свою. Мой смысл заключился в бриллиантах, в которых я увидел свою причину жить.       Но я не мог иначе. Не мог всё рассказать и остаться с ним вот так навсегда. Мне больно, очень больно, ведь терять значимого человека — тяжело. Арсений стал не только моим лучшим и близким другом, но и парнем, которому я буду принадлежать после своей смерти. А с закатными лучами я попрощался с ним навсегда, боясь, что уже сегодня ночью или утром он узнает о моей кончине. Пожалуйста, Сень, береги себя.       — Ну что с тобой? Завтра же увидимся, — расслабленным голосом говорил он, а я понимал, что никакого «завтра» у меня нет, даже не так, у нас нет! Он держал мои руки, я — смотрел в глаза и желал остаться с ним навсегда в этом моменте. Чтобы не возвращаться домой, не видеть никого, кроме Арсения. Моего Арсения.       — Д-да, да, — кивал я как болванчик. — Просто не хочу расставаться, — дрогнул мой голос. Он шагнул вперёд, одну ладонь положил на мою щёку и начал нежно поглаживать.       — Что тебя тревожит? Расскажи. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне, — не могу! Нельзя! Блять!       — Арсень, ты просто пообещай мне, что у тебя никого не будет, кроме меня. Потому что я хочу, чтобы ты был только моим. Пообещай, что не променяешь меня на кого-то другого.       — Ан... — видел он мои стеклянные глаза. — Обещаю. Никто и никогда. Мне нужен всегда исключительно ты.       Он говорил с такой любовью в голосе, что я не удержался и бросился на его шею, начав шептать что-то о нас. Так не хотелось уходить, убивать себя, ведь я только сегодня обрёл человеческое счастье — впервые за все шестнадцать лет. Мы прощались в последний раз, потому что завтра он меня не увидит. Хотел я запомнить каждое мгновение, чтобы перед смертью как на плёнке прокручивать воспоминания в голове. Арсений обнимал меня крепко в ответ, а я цеплялся за него как за последнюю надежду.       — Я буду всегда рядом, всегда... — шёпотом сказал я, а после одними губами добавил: — Обещаю быть с тобой.       Этот человек за десять лет стал намного больше, чем друг. С ним я мог быть собой, не бояться признаться в чём-либо и сказать что-то несуразное. Арс всегда принимал меня таким, какой я есть. Помогал в любых делах и поддерживал во всём. Спасибо всем Богам, что он у меня есть и что я, кажется, влюбился именно в него.       После крепких и последних объятий, я не смог удержаться и поцеловал его, наплевав на то, что мы находимся на улице. Мне хотелось запомнить вкус его губ, причём так, чтобы в последние минуты помнить наизусть. По моим щекам скатывались слёзы, так как я был не в силах управлять эмоциями. Крепко сжимались наши пальцы, будто бы не желали расплетаться. Мне не хватало кислорода, но я продолжал целоваться с ним, понимая отчётливо, что это последний поцелуй. Последний! Я больше не смогу подбежать, бросившись в объятия и поцеловать, подарив нежность. Не смогу каким-нибудь тоном произнести его имя, когда обращаюсь. Не смогу просто взять его руку, переплести пальцы и выдохнуть. Я лишился многого — самого дорогого мне на свете. Я лишился любимого человека.       Прикусив нижнюю губу, я смотрел в голубые глаза, запоминаю каждый рельеф и узор. В моих же, застоялись слёзы, но я понимал, что нельзя было пока заставлять его нервничать. Солнце, будто тоже прощалось со мной. Небо было оранжевым, а контур облаков стал насыщенным красным. Пятое декабря подходит к концу, совсем как моя жизнь.       Пересилив себя, я отпустил Арса, но прежде поговорил с ним напоследок:       — Встретимся завтра перед школой, а дальше вместе? — спросил он, а я еле удержлся, чтобы не сказать, что не встретимся мы завтра! Не встретимся уже никогда!       — Д-да... Как обычно, — прикусил я внутреннюю часть щеки, чтобы не пролить слёзы. Увидев это, Арсений притронулся к моей щеке, спросив с нежностью:       — Что такое?       — Не знаю, слезиться просто начали, — слегка улыбнулся, соврав. А кто не будет плакать, понимая, что ты видишь важного для тебя человека в последний раз?       — Тебе нужно идти, — взял я его ладонь, которая поглаживала щёку. Руки такие тёплые, такие мягкие и такие любимые. Этот день был одним из лучших в моей жизни, потому что я провёл его с ним, с лучшим человеком в мире. — Скажи, пожалуйста, Есе, что я люблю её, — посмотрел я в глаза.       — Вы сегодня и так долго прощались, будто в последний раз видились, — и он абсолютно прав. Еся — девочка, которую я люблю столько лет. Помню её ещё с того времени, когда она была совсем маленькая — смешная и задорная. Есения...       — Но всё равно скажи, что я очень люблю её, ладно?       — Хорошо.       — И напиши, как будешь дома, я буду ждать.       — Хорошо.       — Тогда... до завтра? — как же я хочу сказать правду. Сказать, что мы больше не увидимся! Никогда!       — Позвони, если что-то случится.       — Думаю, мама не приняла новость, поэтому обязательно что-то случится.       — Но я прошу тебя, выбрось ты привычку колечить себя. Твоё тело и без того прекрасно.       — Обещаю... Сень, можно я обниму тебя ещё раз?       Он глупо улыбнулся и сам прижал меня к себе. Закрыв глаза, по моим щекам катились слёзы, потому что этого всего точно никогда не повторится.       — Ты в последнее время называешь меня «Сеней»...       — Потому что это говорится с любовью.       Крепко сжав его плечи, я мысленно сказал что-то очень важное, а после отстранился.       — Не забудь, что я сказал тебе, — говорил я.       — Не забуду. До встречи, Тош.       И снова эта форма имени, которая сбивает с толку и даёт сбой в системе. Как же больно.       Мы прощались на мосту на закате, держась за руки. Я так не хотел уходить, идти домой, говорить с матерью и делать что-либо ещё. Я желал остаться с Арсом навсегда, держаться за руки и смотреть в глаза, чтобы по венам разливалось известное всем прекрасное слово. Но я выпустил его руки, делая шаги назад. Мы разошлись в разные стороны, и я хотел развернуться, броситься в объятия и не умирать.       Я поднимаюсь по лестнице, прокручивая в голове примерный сценарий того, что скажу маме, если она не согласна с моей ориентацией или наоборот. По дороге успокоился и просто принял тот факт, что сегодня я умру. Это было бы легче, если бы в моём сердце не жило имя из семи букв, в мыслях не был бы один человек. Тогда всё было бы по-другому.       Открываю дверь, вхожу в квартиру, впуская в лёгкие запах уюта. Здесь пахнет горячим чаем, но и пахнет одиночеством и болью. Мать дома, раз я вижу её верхнюю одежду и обувь. Выдыхаю, когда разделся, сглатываю и иду на кухню, где включен свет. Осторожно шагаю, думая о всяком. А если она сейчас начнёт снова кричать и винить меня в том, что я не такой, как все? Если выставит мои вещи за дверь, а вдруг они уже сложены в чемодан и ждут своего часа?       Пройдя на кухню, вижу маму, которая сидит за столом, крутя в руках кружку. Мне становится страшно, потому что я ждал этого разговора. Присаживаюсь на стул, сминая ладони. Боюсь поднимать глаза, поэтому смотрю куда угодно, но только не в её очи.       — Почему ты не предупредил, что не придёшь домой ночевать? — звучит серьёзный голос матери.       — Не хотел, — честно отвечаю.       — То есть, для тебя моё слово — ничто? Я так мало для тебя делаю, что не заслуживаю простого предупреждения?       — Причём тут это? — заглядываю в глаза, видя там серьёзность, злость и... потерю? — Какая вообще разница, есть я дома или нет? Ты и так держишь обет молчания.       — Мне есть разница в знании, где и с кем находится мой сын.       — Да что ты? Тогда чего же я не видел твоих звонков, а? Раз ты такая хорошая, то почему не звонила? Обычно матери звонят своим детям, когда беспокоятся, а тебе всё равно.       — Не было смысла звонить тебе, ты бы всё равно не сказал мне правду. Благо я общаюсь с Таней, и я узнала, что ты был у них.       — А у кого я мог быть ещё? И ты хотя бы ради приличия могла позвонить мне, а не тёть Тане!       — Хватит! — смотрит она разъярённо, ударяя по столу ладонью, отчего я вздрагиваю и замолкаю. Дышит глубоко и временно молчит. После нескольких минут спокойным уже голосом говорит: — Я хотела поговорить о твоей ориентации. Ты конечно мой сын и я была готова услышать всё, что угодно, но не это. Я не знаю, пойдём к врачу, будем лечить или делать что-то ещё. Потому что это ненормально. Ты должен любить девушек, а не... да у меня даже язык не поворачивается сказать такое!       Она с ума сошла? Какой нахуй врач?! Ей того психолога было мало? Извините, но она точно ёбнулась. И чего я ожидал? Что она по головке погладит?       — Я думала воспитываю порядочного сына, а оказалось...       — А оказалось я — гей. Всё? Я теперь для тебя не человек? То есть, все люди, которые влюблены в свой пол, — это психи? — говорю на повышенных тонах, потому что меня начинает раздражать этот разговор.       — Антон, это болезнь и неестественно! Ты должен любить девушек!       — Да никому я ничего не должен! Как ты не поймёшь, я не могу их любить! Не. Могу! Никакое лечение не поможет, потому что это просто есть во мне. А есть ты не принимаешь таким, то я не стану обижаться, потому что мы и так далеки друг от друга.       — Да, мне тяжело принять, но я хочу помочь! И то, что между нами пропасть, мы пытались лечить, но ты устроил Леонидовой скандал!       — А какого хрена она лезет мне в душу? Кто ей дал на это право? Это слишком личное!       — Антон, она — психолог. Это её работа.       — Да плевать мне на неё! А тебе, судя по всему, на меня! Ты меня вообще не знаешь, тебе всё равно на мою жизнь, будто я для тебя пустое место!       — Да как ты смеешь?! — поднимается она с места. — Да, у нас не всё гладко, но я делаю хоть что-то, а ты продолжаешь строить из себя недотрогу!       — Я строю? А кто в моём детстве отнекивался от меня, забывал и наплёвывал, а сейчас так тем более! И уж извини, что я оказался бракованным.       — Я работала, чтобы у тебя всё было!       — У меня не было матери!       И она замолкает. А я продолжаю.       — Тебе всю жизнь было похрен на меня, будто это я просил тебя меня рожать. Скажи спасибо моему отцу, которого я и знать-не знаю, а по твоим словам, он вовсе урод. И я тоже, раз не той ориентации, да? Никакие врачи мне не нужны и вообще никто.       Далее она начинает кричать на меня за то, что я неблагодарный, раз она делает для меня столько всего, а я не могу себя нормально вести. Снова затрагивает тему моей ориентации, говоря про врачей, а я кричу громче. Меня выводит из себя этот разговор, а её — ещё больше. В какой-то момент она хватает кружку со стола, швыряет в сторону, а посуда, в свою очередь, разбивается о стену и уже осколки падают на пол. Такое действие заставляет замолчать нас обоих, но она шипит, смотря мне в глаза:       — В тебе нет ничего человечного.       А после проходит мимо, я же, впадаю в ступор. Отлично. Мы поругались. Но её последние слова я запомнил и теперь точно знаю, что «ничего человечного» у меня нет только к ней. Ненавижу! Да лучше б я не приходил домой и сдох! Обвинила во всём меня, будто это я забивал хуй на своего ребёнка, будто я не интересовался его жизнью. И теперь я для неё ненормальный больной, чью ориентацию надо менять. Ёбнутая, блять.       Слышу хлопок дверью, — ушла. Похуй. Так даже лучше. Внутри меня горит огонь такой силы, что мне становится всё равно на всё. Иду в ванную, запираюсь на ключ и у меня начинается тремор с истерикой. В голове одна мысль — до станции я не дойду. Сердце бьётся сильно-сильно, будто выпрыгнет сейчас. А в голове вихрь мыслей, и ни за одну из них не могу ухватиться. То мелькает голос и образ матери, то Арсения, то покойников. Не понимаю ничего, поэтому, включив воду, умываюсь холодной водой. Поднимаю голову, а капли капают в раковину, вижу перед собой человека, который уже одной ногой в могиле. Решение приходит незамедлительно: убить себя прямо здесь. Выключаю воду, собираю волю в кулак и иду к ванне. Сглатываю и затыкаю слив пробкой, включаю горячую воду и опускаюсь на пол. Под шум воды вспоминаю про Арса, поэтому достаю телефон и вижу на экране сообщения из ВК. Я дома. Всё нормально 19:36       Улыбаюсь и вспоминаю его голос, улыбку, глаза. Он такой настоящий, хотя всё похоже на сон, словно я просто крепко однажды уснул и никак не могу проснуться. Поговорили? 20:03       Печатаю ответ, попутно стирая слезу:

Поругались

20:21

      И убираю телефон на стиральную машину, достаю из кармана лезвие, кручу в руках, удивляясь, что оно всегда со мной. А может, я правда суицидник? Не будет же нормальный человек носить с собой лезвие и чуть что применять его на себе?       Снимаю кофту с длинными рукавами на молнии, делаю глубокий вдох и встаю напротив зеркала. Я не знаю, когда меня найдут, но пусть первым, кто меня здесь обнаружит, будет не Арс. Только не он. Я боюсь за его здоровье, вдруг и его я скоро увижу на том свете?       Гнев в моих глазах, который разгорается ещё больше от мысли, что матери на меня давно плевать. И я ещё смел надеяться на малейшую поддержку. Идиот. Ей всегда было похуй на меня, но она этого не понимает. Настоящая мама была бы рядом в тяжёлые моменты её ребёнка, а моя была где-то, но никак не рядом. Всю свою сознательную жизнь я был обделён материнской любовью. Всю жизнь надеялся на примирение и любовь от неё. Ненавижу!       Когда ванна наполнилась, то выключаю напор и залезаю в неё прямо в одежде, сжимая в руке только лезвие. Температура не будоражит даже, может, потому что я разозлён? Принимаю удобное положение, подставляю кончик лезвия к запястью, где чётко видны ветви вен. Прикусываю губу, дав сердцу захватить разум. Что у меня за жизнь такая, что все годы я был одинок? Ни одному человеку я не был нужен, за исключением бабушки и моего парня. Родной матери, по большому счёту, похуй на меня, чего уж говорить о других? Вся моя жизнь была напрасна и ничтожна. Зачем я только родился?       От моей смерти будет плохо по-настоящему лишь Сене, в которого я умудрился влюбиться. Насколько же жизнь беспощадна ко мне. Я не отрицаю, что она так ко всем, но будто бы я сделал ей что-то до своего рождения. Ведь когда-то я хотел жить и любить, как все, и быть как все. Я мечтал влюбиться в какую-нибудь девчонку и быть с ней счастливым, а в итоге влюбился в друга детства. Какой я идиот. Хватит. Пора.       Телефон на стиральной машине звонит. Кто может звонить мне в такое время? Конечно, Арс. Я поджимаю губы, тянусь к технике и беру гаджет. На экране вижу фото и имя парня, с которым прощаться было тяжелее всего. Так хочется услышать снова его баритон, прижаться и спрятаться в его объятиях, чтобы никогда-никогда не выходить в мир. Палец тянется к красной трубке, а вот сердце...       Звонок завершается, потому что оставался без ответа слишком долго. Но Арсений звонит ещё раз и я не могу устоять.       — Антон, почему ты всегда берёшь трубки только со второго раза?       — П-прости, — стараюсь не выдавать свою боль, — я... мы сильно поругались. Она ушла.       — Куда ушла? Погоди, ушла?       — Я не знаю. Я один.       — Только Тош, я прошу тебя, не делай с собой ничего. Пожалуйста.       Если бы он только мог читать мои мысли... Я уже делаю.       — Я... я же обещал тебе, я не могу тебя подвести.       Эгоист и предатель. Я предаю лучшего человека на свете и нагло лгу.       — Если хочешь, мы можем поговорить, или лучше — успокойся и подумай, что я у тебя есть и я с тобой.       — Д-да, я так и делаю. Спасибо тебе. За всё. Сень, спасибо...       — Мне было важно услышать твой голос. И теперь я убеждён, что с тобой всё в порядке. Я надеюсь, ты меня понял и не будешь вредить себе. Помни, что вредя себе, ты вредишь и мне.       — Помню. Сень... — крепко сжимаю лезвие в левой ладони, отчего чувствую боль — проткнул кожу. — Мне... мне надо идти. Спасибо, что был в моей жизни.       И быстро сбрасываю вызов, включаю режим «полёта», захожу в ВК, нахожу наш с ним чат, открывается клавиатура и я ещё больше лью слёзы. Трясущейся рукой набираю сообщение: «Я люблю тебя, Сень».       Не решаюсь нажать на значок «отправить». Выключаю телефон и убираю обратно. Смаргиваю слёзы, разжимаю ладонь и вижу кровь. Опустив лезвие в воду и вынув, снова подставляю его к запястье, приготовившись играть последнюю в своей жизни музыку. Простите все. Прости, бабушка. Прости, Арс. Прости, Ира. Прости, Дима. Прости, Серёжа. И не прости, мама.       Надавливаю и со всей силы провожу по коже, что-то задев. Боль вспыхивает яркой вспышкой, отдавшись не только в руке, но и во всём теле. В ушах стоит шум, в глазах — темнота. Глубоко вдыхаю и делаю с запястьем то же самое несколько раз. Мне больно. Очень больно. Так, что такой боли я не чувствовал никогда. Её даже не сравнить ни с чем, разве что с тем, как тебя рвут на части. Мелодия выливается в воду, окрашивая её в алый цвет. Слёзы стекают, ведь в мыслях, пока я могу думать, только Арсений. Как он будет без меня? Как он разочаруется и возненавидит меня, узнав обо всём. Я его подвёл.       Правая рука не слушается, поэтому смычок выпадает, а из левой вытекает кровь — её много. Музыка выливается, а я понимаю, что у меня осталось совсем немного времени. Завтра он узнает о моей смерти, завтра будет плохо, завтра я буду рядом. А наше сегодня я помню до мелочей. Слышу его смех, который отдаётся эхом. Вижу широкую улыбку, от которой я схожу с ума. Арсений такой красивый, будто его лепил сам скульптор, а обучал — гений. Это искусство с прекрасным именем было моим всего день. Дня оказалось мало, ведь я хотел быть с ним всегда.       Всё бы отдал, чтобы не подавать заявку в тот день в группу «Синий кит» и чтобы её не пряняли. Если бы не это, то я не умирал бы прямо сейчас, не сожалел о содеянном. Я был бы счастлив с Арсом, завтра бы мы снова встретились и у нас было бы совместное будущее. А оно обязательно бы было, иначе быть не может.       Боль притихла и осталась пустота. Я чувствую, как немеют конечности и как жизнь покидает тело. Я не прожил счастливую жизнь, но я прожил счастливый день. Провёл его так, как хотел — со своим парнем.       Мне становится холодно, несмотря на горячую воду. Так умирают? В холоде и одиночестве? Моргаю через силу, чтобы лишний раз подумать о том, кем занято моё сердце, пока оно ещё бьётся. Дышу через рот, расслабляюсь и кладу голову на край ванны, устремив взгляд в стену и потолок. Мозг начинает подкидывать в память что-то странное. Я не понимаю ровным счётом ничего, даже как здесь оказался. Но помню причину — ссора с матерью. Её я не простил, а ситуацию — отпустил. Совсем как жизнь отпускает меня, отправляя к смерти.       Вот и всё. Медленно моргаю, окончательно расслабляюсь и выдыхаю так, как могу. Горячая ванна, кафель, телефон, любимый парень, кровь, лезвие — последние мысли. Вдох и последний выдох. Последний удар сердца. Последний образ — Сеня. И я закрываю глаза навсегда.       Я мёртв.