Алая королева

      Королевский экипаж подъехал к небольшому трехэтажному зданию, который, однако, имел право называться замком. Мария ни разу не видела его вживую, но могла представить его внешний вид, судя по описанию архитектора. Она лично дала распоряжение о том, чтобы замок перешел во владение молодой семьи Бофортов. Здесь они жили уже три года, с самого дня свадьбы. Томас редко бывал при дворе, занимаясь работой удаленно, но недавно он прислал королеве приглашение в гости. Мария, недолго раздумывая, приняла его и направилась навестить своего старого друга.       — Ваше Величество! — из замка быстрым шагом выбежал Томас, помогая королеве спуститься из экипажа. — Я рад, что Вы всё же приехали. Хорошо добрались?       — Разумеется, Данте, я же ехала в королевском экипаже, а не в повозке с сеном, — рассмеялась королева, проходя внутрь замка. — Где же леди Дорсет?       — Она наверху, и Вам предлагаю так же подняться туда, — он был явно взволнован, но это было приятное волнение. Мария была слегка смущена и терялась в догадках, однако последовала за Томасом на второй этаж.       — Мадам, — француженка присела в низком реверансе, встретив гостью у лестницы. — Мы с милордом хотели бы Вас с кое-кем познакомить, — Елизавета перекинулась счастливым взглядом с мужем.       Мария осталась стоять у лестницы вместе с графом и его супругой. Одна из дверей отворилась и королева заметила служанку, что шла немного согнувшись. Лишь спустя мгновение королева встретилась взглядом с маленькой девочкой, которую служанка держала за руку. Малышка шла аккуратно и медленно, пошатываясь, и чуть было не упала, однако удержала равновесие и звонко рассмеялась, одаривая своих родителей веселым взглядом карих глаз. Её короткие светлые волосы были уложены легкой волной, а кожа была белоснежной, будто бы она была сказочной феей.       — Это?.. — Мария сделала шаг навстречу ребенку. Она оказалась смелой и не испугалась незнакомого человека.       — Наша дочь, — не сдерживая радостной улыбки, ответила Елизавета. Томас подошел к дочери и поднял её на руки, поднеся к королеве. Мария искренне улыбалась, прикоснувшись к крохотной ручке малышки.       — Знакомьтесь, мадам, леди Амелия Бофорт, — представил Томас Марии свою дочь, которая за короткий период времени сумела стать для него самым ценным сокровищем.

***

      «Возлюбленная сестра, пишу Вам с печальными вестями. Моей супруги Хуаны не стало ночью на шестое апреля этого года. После череды выкидышей дворец, было, ожил от чудного благословения, когда сеньор Фадрике, наш старый дворцовый лекарь, сообщил новость о беременности моей супруги. Однако радоваться мне суждено было недолго, ведь у моей жены начались преждевременные роды, за месяц до назначенной даты. К моему глубочайшему сожалению ребенок, мой сын, родился мертвым. Вместе с собой он унес в рай и свою несчастную матушку. Иногда я чувствую себя проклятым, сестра. Видимо, мне никогда не суждено познать радость отцовства. Не считайте меня эгоистом, для меня на первом месте, прежде всего, моя страна, за которую я поклялся нести ответственность перед Богом. Как же я могу оставить её без наследника? Энрике, как Вы знаете, подался в священники и хочет стать кардиналом. Я не могу отказывать ему в желании посвятить жизнь чему-то более возвышенному и прекрасному, чем политика и правление. Однако если я отойду в мир иной, прежде чем обзаведусь наследником, нашему брату придется отказаться от служения Богу и взвалить на себя эту тяжкую ношу. Но если и он умрет без преемника, наша страна погрязнет в междоусобных войнах. Эта участь грозит и Франции. Не знаю, насколько Вы осведомлены, но в доме Бурбонов также произошла трагедия. Я слышал, что брат-близнец короля Франциска, дофин Николя скончался от тифа пару недель тому назад. Если и венценосный мальчишка погибнет, то мне страшно представить, что произойдет с нашими государствами. Лишь Вы можете не беспокоиться о судьбе Англии, которая наверняка стала для Вас родной за эти тринадцать лет. Вы, как и полагается жене, родили своему мужу пять здоровых детей. Я бы очень хотел увидеть Вас и Вашу новую семью. С любовью, Ваш брат король Арагона, Сицилии, Кастилии и Леона Филипп II из дома Трастамара» — гласило прочитанное письмо.       Мария, недолго думая, приказала служанкам принести ей пергамент, а также перо и чернильницу. Когда те выполнили её приказ, королева села за свой стол из темного дерева, и вздохнула, не зная, с чего начать свой ответ любимому брату.       «Мой дорогой и уважаемый брат, я рада, что Вы написали мне свои душевные излияния. Я соболезную Вашей утрате и надеюсь, что Вы скорбели недолго и уже набрались новых сил для спокойного правления. Я тоже очень соскучилась по Вас, и не знаю, когда мы с Вами увидимся в следующий раз. Мне известно, насколько Вы заняты в данный момент, однако таю надежду на то, что Вы приедете к нам в гости на Рождество Пресвятой Богородицы. Вы помните меня ещё девочкой, теперь же я предстану перед Вами женщиной. С любовью и уважением, Ваша сестра королева-консорт Англии Мария из дома Трастамара и Йорков» — медленно и аккуратно вывела девушка на тонком листе пергамента.       Королева спокойным шагом вышла из своих покоев. Она шла бесшумно и ровно, будто бы скользя по коридору. Отыскав взглядом свою служанку, Мария поманила её пальцем, не собираясь говорить вслух. В этих пустых помещениях эхом отдавался даже самый тихий шепот. Девушка сделала низкий быстрый реверанс, не поднимая глаз на свою госпожу.       — Есть новости? — нахмурилась Мария, стараясь не смотреть на служанку. Та помялась, но всё же решилась выдать ей всё, что знает сама.       — Они уже в Руане, — кивнула девушка, однако королева молчала, выжидая подробностей. — Скоро состоится казнь, Его Величество планирует показать её Вашему сыну.       — Надеюсь, у него хватит ума одуматься и не делать этого, — тяжело вздохнула Мария. Оглядев служанку с ног до головы, королева протянула ей сначала монету, а после неё — письмо. — Передай это лорду Оксфорду, скажи, что от меня. Он поймет.       — Как прикажете, госпожа, — девушка сделала ещё один реверанс, после чего быстрым шагом направилась в сторону кабинета лорд-канцлера, чтобы как можно скорее выполнить приказ.

***

      В Руане даже небо плакало. Над городом сгущались черные тучи, предвещавшие грозу и бурю. Рядом с судным местом собралась глазеющая толпа. Многие выкрикивали оскорбления и смеялись над девушкой, которую вели к деревянному столбу. Генри готов был поклясться, что она была очень красива собой. Девушка гордо держала голову, свысока глядя на глазеющих горожан. Однако глаза её были наполнены слезами, когда она крепко сжимала маленький деревянный крест в руках.       — Взгляни, сынок, и хорошо запомни этот момент, — неожиданно раздался голос отца. Король, его наследник, и некоторые люди из свиты стояли в толпе зевак, переодетые в простых горожан.       — Зачем мне его запоминать? — уточнил Генри, не сводя глаз с девушки, которую привязывали веревками к столбу. Его взгляд иногда отвлекался, когда под ноги обвиняемой бросали сухую солому и бревна.       — Это событие войдет в историю как великая победа англичан, — мужчина вскинул подбородок, самодовольно глядя на девушку, которую вот-вот должны казнить.       — Но разве мы победили? — сощурил взгляд наследник, наконец, взглянув в лицо отца. Тот молчал, недовольный словами сына, лишь кивнул в сторону девушки, призывая сына переключить своё внимание на «представление», которое начнется с минуты на минуту.       Когда Генри повернул голову в сторону девушки, она уже была окружена дымом. Теперь в некогда гордых глазах виднелся животный ужас и страх. Солома начала загораться, и Орлеанская дева невольно начала вырываться из тех веревок, которыми её привязали к деревянному столбу. Огонь, словно болезнь, быстро распространился по всему полу из легко возгораемых материалов. За несколько мгновений девушку полностью обхватил огонь. Она кричала так истошно, как не кричало ни одно раненое животное. Этот крик был страшнее криков всех людей, подвергшихся пыткам, вместе взятых.       Генри стоял, боясь пошевелиться. Казалось, будто бы его ноги приросли к полу, и теперь он был не в силах сделать и шагу. Вскоре его брови медленно расслабились, но в глазах так и осталось отражение языков пламени, что медленно и мучительно убивало девушку. Огонь сжигал её заживо, причиняя невыносимую боль её нервным окончаниям. Она не была в силах сопротивляться, и ей оставалось лишь извиваться как ужу, пойманному в сети.       Тяжелая рука отца легла на плечо оцепеневшего мальчика. Прекрасная дева умерла в муках, и теперь её обугленное тело висело на столбе, пожираемое огнем. Ричард наклонился к сыну, и наконец, задал вопрос, ради которого он и вез сына на другой материк:       — Теперь ты видишь, что можно сделать, когда у тебя есть власть?       — Да, Отец, — безэмоционально ответил Генри, перекручивая у себя в голове мешающиеся мысли. Теперь он знал на что имеет право.

***

      Раздался глухой звук. Марию словно вырвало из бесконечной череды навязчивых мыслей. Она подняла голову и устремила взгляд на сыновей, что учились драться на мечах с детьми придворных пэров. К сожалению Генри, оружие у них было деревянным, чтобы ненароком никто не поранился. Королева понимала недовольство сына. Мальчику исполнилось 12 лет, за лето он вырос настолько быстро, что сравнялся с матерью. Генри явно хотелось стать взрослее, чтобы отец считался с ним, как с равным себе человеком. Деревянный меч он считал детской игрушкой, нередко беря без спросу отцовский меч и упражняясь с ним.       Чтобы не обижать и без того эмоционального юношу, к нему в пару для учебы поставили такого же ворчливого подростка Джона Говарда, что был ровесником принца. Мальчики пусть и были ровесниками, даже объективно было заметно, кто из них дрался более активно и рьяно.       — Я слышала, что леди Мэри Гастингс планируют выдать замуж за старшего сына графа Дорсета, — поделилась сплетней леди Девон, вместе с которой королева занималась вышивкой. Рядом с матерью сидела Екатерина, вышивая на платке весьма корявую розу.       — Неужели? Леди Мэри на несколько месяцев старше моего сына, — королева бросила ещё один взгляд на Генри, невольно вспомнив, что её выдали замуж в таком же возрасте. Казалось, будто это было лишь вчера, и одновременно — целую вечность назад. — А Уильяму де Веру, извольте, сколько лет?       — Если я не ошибаюсь, ему исполнится 19 в ноябре, — ответила Елизавета, продолжая вышивать филина. — Не знаю, как относится к подобному союзу. Девочка явно боится его и запротестует, когда узнает. Хотя, о чем это я, жена ведь должна бояться мужа?       — Уважать — да, — поправила её Мария. — Но не бояться, — королева отложила свою незаконченную работу, когда осознала, что даже роза её шестилетней дочери получилась более органичной, чем эта неуклюжая попытка вышить на полотне цветочный венок. — Я поговорю с лордом Оксфордом, мы повременим со свадьбой, пока леди Мэри не подрастет.       Не заметив поднос с вином, королева резко дернула рукой, и содержимое бокалов тут же вылилось на пол. Сами же стеклянные изделия, падая, ударились друг об друга и разбились. На громкий звук обернулся Генри, и его противник решил застать того врасплох, неожиданно нападая. Однако принц заметил маневр Джона, и резко отступил с левую сторону, ставя юноше подножку.       Граф Суррей упал на землю, сдирая подбородок до крови, но уже спустя мгновение перевернулся на спину, намереваясь вскочить и броситься в бой. Однако Джон остался лежать на земле, так как в шею его упиралось острие деревянного меча. Над ним возвышался довольный принц, не собирающийся убирать оружие от лица графа.       — Это нечестно, — тихо вымолвил Джон, заметив, что его меч лежит так далеко, что он едва ли может до него дотянуться. Генри, заметив, как пальцы графа касаются рукояти оружия, прижал меч к его горлу сильнее, попутно оттолкнув меч ногой.       — Разве честно нападать, когда я отвлекся? — напомнил принц Уэльский, вскинув брови.       На его лице не отражалось ни одной эмоции. Ни победного самодовольства, ни привычной жгучей злости. Лишь эти насмешливые глаза, что прожигали Джона, заставляя его чувствовать себя добычей хищника, оставленной в живых только для того, чтобы насладиться вкусом власти и страха жертвы, перед тем как быть убитым. Это были глаза подрастающего льва, что только начинал учиться быть воином, ставящим на колени своих врагов.       Джон едва ли сдерживал слезы. Ему не было больно, но он чувствовал себя униженным перед остальными юношами, что упражнялись рядом с ними. Теперь все мальчики остановились, прерывая своё занятие, и молча наблюдали за происходящим. Из-за недавно прошедшего дождя земля была мокрой, и теперь граф, упавший в неё лицом, чувствовал себя втоптанным в грязь. Кровь с подбородка текла тонкой струйкой по шее, смешиваясь с грязью на лице. А меч противника всё так же больно был прижат к горлу лежащего Джона.       — Я Вас почти повалил, — неожиданно разозлился Джон. Он должен был унаследовать герцогский титул отца, когда станет взрослым, и не мог позволить, чтобы все эти будущие графы запомнили вышестоящего лорда как жалкого мальчишку, не способного постоять за себя.       — Ты себе льстишь, — всё так же безразлично ответил Генри, не собираясь отпускать оружие. Однако в ту же секунду принц повернулся на звук быстрых шагов, и его щеку опалило жаром от материнской пощечины. Принц нехотя отбросил в сторону оружие, а граф начал спешно вытирать с лица грязь и кровь. Принц смотрел на мать ровным взглядом, ведь теперь, когда он сравнялся с ней по росту, он мог не задирать голову вверх.       — Я хочу, чтобы ты немедленно извинился перед графом Сурреем, — выпалила Мария, смотря на сына с осуждением и злостью.       — В следующий раз дайте мне настоящий меч, — Генри проигнорировал просьбу матери, кинув презрительный взгляд на деревянную безделушку, что валялась у его ног. — И поставьте мне в пару Иззи. Моя сестра сражается и то лучше чем этот дурак.       Мария сверлила сына недовольным взглядом. Его же глаза смеялись, хоть на лице не проскользнула даже тень улыбки. Он умел читать людей по глазам, как и его мать. К черту белую розу с герба отца, Генри хотел стать львом со знамени матери. А львы не привыкли просить прощения у ягнят.

***

      Королева стояла на коленях, упираясь локтями в перину на матрасе кровати. Её длинные волосы темными волнами лежали на плечах и спине. Легкую белоснежную ночную рубашку трепал теплый летний ветер из окна. Мария старалась сосредоточиться на чтении молитвы, которую заучила наизусть ещё в раннем детстве, однако то и дело осекалась, сбиваясь посторонними мыслями. Дочитав Отче наш, королева уткнулась лбом в кровать, стараясь успокоиться. Чья-то рука легла ей на плечо, заставляя Марию в ту же секунду вырваться из тяжких дум, и повернуться к подошедшему человеку.       Рядом с матерью стоял Генри, явно выжидавший первых слов от неё. Королева сверкнула всё ещё обиженным взглядом, но всё же приняла его помощь в виде руки, когда поднималась на ноги. Стоя напротив своего первенца, Мария выглядела, как его старшая сестра. Обижалась она недолго, так как сама этого не любила. Но сцена, которую увидела королева в обед, не оставляла её в покое. Когда её маленький милый мальчик превратился в… своего отца?       — Ты пришел чтобы извиниться за своё поведение? — не стала долго томить с разговором Мария, подойдя к своему туалетному столику.       — Разве я в чем-то виновен? — он наигранно удивленно вскинул брови вверх, последовав за матерью. Она начала нервно расчёсывать и так не запутанные волосы, не отводя взгляда от отражения сына в зеркале. Тот стоял сзади матери, так же глядя на неё.       — Ты ещё спрашиваешь? — львица оскалила свои клыки, откинув расческу в сторону. Заметив, что на сына её ругань больше не действует, она чуть успокоилась. Он теперь не ребенок, которого можно было напугать или наказать, и былая кротость сменилась неповиновением. — Ты приехал из Руана другим, — она печально вздохнула.       — Увидев, как заживо сжигают человека, нельзя остаться прежним, — с долей грусти ответил юноша. Мария встала со стула, подойдя к нему, и положила руки на плечи сына. — У Отца сильно разболелась нога, уже после казни, — начал он. — Его Светлость… сэр Томас приказал привести лучших врачей города, — Генри впервые показал матери эмоции, но это был не страх, а скорее смятение. — Никто из них не смог унять боль, и Отец приказал казнить всех троих. Три… три головы полетели с эшафота, а палач показывал каждую из них толпе, словно это было общественное достояние.       — Ты понял, почему он это сделал? — нахмурилась королева, пытаясь взглянуть в темные глаза сына, которые он отвел в сторону.       — Не совсем, — он попробовал разгадать смысл странных и нелогичных приказов отца. — Одно дело, казнить своего врага. Но простые врачи виноваты ни в чем не были. Недолго думая, королева поддалась порыву материнской заботы, и с любовью обняла сына. Тот уткнулся носом в плечо мамы, пока она трепала его черные волнистые волосы на макушке. Королева не представляла, насколько тяжело было её сыну наблюдать за бесчеловечными казнями, без возможности как-либо этому помешать или даже банально уйти, находясь во власти отца.       — Не переживай, сынок, ты никогда не будешь поступать, как твой отец, — попыталась утешить юношу королева. Генри отстранился, задумавшись над её словами, опустив взгляд в пол.       — Буду, — неожиданно для матери ответил принц, подняв свой пронзительный взгляд на королеву. Даже с учетом одного роста он казался выше, смотря свысока. — Жестокость — вынужденная мера для любого правителя. И тебе придется смириться с тем, что я буду нести на себе это бремя.       — О чем ты? — она замотала головой, не веря своим ушам. Её сын медленно превращался в своего отца, что не могло не пугать девушку. — Это безумие.       — Это справедливость, — исправил свою мать наследник. — Я не люблю своего Отца, и порой боюсь его, но одного у меня отнять нельзя — уважение. Я уважаю его, как главу нашего Дома, и уважаю его поступки.       — Его поступки несут в себе лишь злобу и ненависть, — попыталась переубедить сына Мария. — Ты не должен следовать его примеру.       — Он не проводит достаточно времени с Эдуардом и Уильямом, поэтому их воспитанием займусь я, — он проигнорировал слова матери, которая была не в силах повлиять на него. — Я не хочу, чтобы из моих братьев выросли слабаки вроде графа Суррея. Их нужно закалять и готовить к трудностям с самого детства.       — Ты ненамного старше, — напомнила королева, а от отчаяния у неё на глазах выступили слезы.       — Я свободно разговариваю на пяти языках, владею мечом и хорошо управляю лошадью, — он попытался убедить мать, что возраст — не оправдание. — Что умеют они в свои годы?       — Они дети, — королева едва сдерживалась, чтобы не влепить сыну ещё одну звонкую пощечину. — И ты не будешь воспитывать их теми же способами, которыми твой отец воспитал тебя.       — После смерти Отца именно мне перейдет власть над Домом и страной, так что я имею полное право заниматься воспитанием своих братьев так, как считаю нужным, — он остался непреклонным. — И я попрошу Вас в это не вмешиваться. Вам я вверяю заботу о чести и благоразумии моих сестер. И надеюсь, что в этом Вы преуспеете. Меня же Вы смогли вырастить, хотя это была забота моего Отца.       — Ты меня пугаешь, — королева сделала шаг назад, порываясь чувствам. Она была зла и разбита, готова рвать и метать от непонимания, какую же ошибку она допустила в воспитании сына.       — Успокойтесь, — Генри сделал шаг вперед, положив свои руки на плечи матери, чтобы она взглянула на него. — Я выращу из своих братьев мужчин, жестких, но справедливых. На Вас лежит ответственность за девочек. Они должны быть не только послушными и добродушными, но и уметь постоять за себя в трудных ситуациях. Вы справитесь? — он словно ставил её перед выбором, в котором она не принимала участия.       — Генри…       — Вы справитесь? — повторил вопрос он, глядя ещё настойчивее. — Если Вы не сможете оправдать мои ожидания, то мне придется взять и их в свои руки. Вы действительно хотите, чтобы я занялся их воспитанием? — не дождавшись ответа, Генри кивнул, отпустив мать. — Я надеюсь, что Вы меня поняли, Мама. Спокойной ночи.       Дверь за ним захлопнулась с такой громкостью, что королева невольно вздрогнула. Она не желала, чтобы сыновья превратились в своего неуравновешенного и жестокого отца, но не понимала, как может предотвратить уже запущенный процесс. И если слова, что тронули и напугали Марию до глубины души, произнес её двенадцатилетний сын, то ей страшно было представить, что произойдет с её малышом, когда тот подрастет.

***

      — Я слышала, что герцог Милана, Галеаццо Мария Сфорца, сейчас в поисках жениха для своей младшей сестры Катерины, — Мария нагнулась к брату, не в силах перестать им любоваться. Так долго они не виделись, и сколько всего произошло за эти годы! Королева стала прекрасной женщиной, в самом расцвете сил, брат же её — возмужал, отрастил бороду и волосы на голове, подтянулся и стал самым настоящим львом, который с давних времен красуется на их семейном гербе.       — Его старшая дочь, Елизавета, была помолвлена с Энрике, до того как тот принял решение посвятить жизнь Богу, — сделав глоток вина, ответил Филипп. — Однако она умерла от болезни, которую подхватила на корабле, в первую же неделю пребывания в Сарагосе. Сеньор Сфорца посчитал, что мы умышленно её погубили, поэтому он точно не отдаст свою единственную сестру за меня.       Придворные неожиданно залились овациями, заставляя королеву и её венценосного брата отвлечься от разговора. Уильям де ла Поль стоял рядом с Джоном Монтегю, оба мужчины вытянули правую руку впереди себя. К барону Монтермар сокол прилетел быстрее, впиваясь острыми когтями в кожаную перчатку. Ричард в непонимании взглянул на своего лучшего друга, который лишь смог смущенно пожать плечами.       — Ваша Милость, — к королю, вальяжно развалившемуся за полным столом, подошел победить своеобразного соревнования и поклонился.       — Ты сын Томаса Монтегю, верно? — ухмыльнулся Ричард, вспоминая опального графа. Точнее, бывшего графа, у которого король отобрал его титул и казнил за государственную измену. Граф Солсбери дезертировал с поля боя во время битвы при Азенкуре 15 лет назад, однако его единственный сын не выглядел злым или обиженным на короля, за то, что тот изгнал его семью в отдаленную провинцию. — Ты сложил о себе отличное мнение во время Селёдочной битвы, — как бы глупо это не звучало, но было правдой, — я возвращаю тебе титул графа Солсбери и все второстепенные вместе с ним. А так же дарую место в Тайном совете, в качестве лорда-констебля.       — Благодарю, мой господин, я не заслуживаю таких почестей с Вашей стороны, — мужчина вновь склонился в низком поклоне.       — Я слышал, что мою племянницу обвенчали с самим императором, — продолжил Филипп, уже более громко, чтобы привлечь внимание короля, сидящего слева от себя.       — Верно, император был очень любезен и учтив, — улыбнулась Мария, почти сразу поняв намек брата. — Но дождетесь ли Вы?       — Дождусь, если это требуется, — решительно кивнул Филипп, принимая участь скорее как долг, а не желание. — Другого выбора у меня нет, да и для Изабеллы это будет самым лучшим вариантом.       — Разумеется, мы даже не задумывались о браке с французами или шотландцами, — нежно улыбнулась королева, положив руку на плечо мужа. — Верно, милорд?       — Пусть будет так, — махнул рукой Ричард, допивая очередной стакан вина. — Сама только с этим разберешься. На приданое деньги выделю, но чуть позже.       — Как чудесно, — тихо рассмеялась королева, возвращая своё внимание на брата. — Девочки ещё подрасти не успели, а мы уже нашли для них мужей.       — Лучше раньше, чем никогда, — чуть перефразировал фразу король Арагона.       — Куда это он? — Ричард проследил за убегающим в сторону замка графом Саффолком, который был явно взволнован чем-то.       — Милорд, ну разве Вы не помните? У леди Саффолк утром начались роды, — напомнила королева, как и полагается обращаясь даже к ненавистному мужу с уважением.       — Леди Саффолк как и должно быть, дарит своему супругу лишь сыновей, и я не буду удивлен, если она и в этот раз разродиться мальчиком, — с легким оскорблением намекнул Ричард. — А ты что?       — А я подарила Вам троих чудесных сыновей, и двух милейших дочерей, — не подавала своего недовольства Мария. Она не любила выяснять отношения при людях, и явно не хотела позориться перед братом.       — И надеюсь, что подаришь ещё столько же, — неожиданно добавил Ричард, ставя жену в ступор. Её губы недовольно скривились, она встала из-за стола, и уперлась руками в спинку стула мужа, чтобы лишь тот расслышал её слова.       — Не каждая девочка может пережить мужчину в постели в том возрасте, когда Вы первый раз до меня коснулись, — голосом, полным злобы и отчаяния, прошептала она. — Мне нет еще и тридцати лет, а я уже мать пятерых детей. Будьте хоть чуточку благодарны и терпеливей.       Он молчал, но Мария поняла, что больше её муж ни слова не скажет. Королева хотела было уже сесть на своё место, но её за запястье удержал вставший из-за стола брат. Мария взглянула на него вопрошающим взглядом, а Филипп лишь потянул её в сторону от столов. Когда же они отошли на достаточно далекое расстояние, король согнул руку в локте, приглашая сестру прогуляться с ним наедине. Королева обхватила руку брата своей рукой, и натянуто улыбнулась, понимая, о чем именно он хочет поговорить.       — Я вижу, что Вы скорее терпите, чем любите Вашего супруга, — Филипп разбавил гнетущую тишину своим низким голосом. — Он Вас обижает?       — Даже если бы и обижал, Вы на это никак повлиять не в силах, — честно призналась Мария. Пусть лучше её брат не корит себя за утраченное счастье своей сестры, ведь не он решал, за кого ей суждено выйти замуж. — В нашем браке любви места нет.       — Если бы я мог повернуть время вспять…       — Не стоит, — мягко улыбнулась Мария, видя, что её брат явно чувствует себя виновным. — У меня чудесные дети, которых я очень сильно люблю. Мои дети — для меня всё, и я уже не смогу представить свою жизнь без них, — королева внезапно осознала, что если бы не её малыши, она бы уже давно утратила смысл жизни.       Серьезный, и иногда пугающий свою мать Генри, который, однако, готов ради своей матери на всё. Её дерзкий и активный Эдуард, который вечно норовит поссориться со старшим братом, чтобы показать, что он уже взрослый. Милый и застенчивый Уильям, любознательно изучающий тот жестокий мир, в котором ему суждено было родиться, но никогда не унывающий и всегда оптимистичный. Острая на язык и не по годам взрослая Екатерина, умеющая ставить своих старших братьев на место, но при этом всегда вежливая и послушная. Порой чересчур неусидчивая и смешная Изабелла, в отличие от сестры не готовая мириться с тем, что «удел девочки — покорность и молчание», всегда пытающаяся влиться в компанию братьев.       Нет, она не хотела возвращаться назад, чтобы что-то изменить. Если бы не дети, Мария бы чувствовала себя одиноко, пропустив столько интересных моментов и событий. Насколько бы её не было больно или противно находиться с мужем, она была готова терпеть его, чтобы подарить себе ещё одного ребенка. Мальчики были сыновьями Англии, а девочки — лишь её. И никто не мог изменить эту простую истину. На что не пойдет женщина ради себя, то она сделает ради своих детей.       — Поверьте мне, брат мой, у меня прекрасная жизнь, — не стала врать она. — Конечно, без черных полос в ней не обойтись. Но в остальном, я довольна тем, что имею в данный момент.       — Почему же тогда Ричард упрекает Вас в чем-то? — задумался Филипп. Он не желал покидать Англию, пока сестра не расскажет ему о своих истинных чувствах и проблемах. — Признаюсь, я не понимаю Вашего мужа. Если бы у меня была хотя бы дочка, я был бы самым счастливым мужчиной в мире.       — Честно говоря, я и сама не до конца понимаю, что от меня хочет мой муж, — усмехнулась королева, показывая брату, что она уже смирилась с тем положением, в котором находиться. — Не знаю, будут ли у меня ещё дети, или нет… — она задумалась, — знаю одно — может им и не повезет с отцом, на мать будет заботиться о них всегда.       — Я в этом не сомневаюсь, — Филипп улыбнулся. — Бог не наградил нас с Энрике детьми, зато к Вам он особенно щедр.       — Всё ещё будет, — Мария свела брови на переносице, понимая, что брату тоже одиноко и не хватает своей собственной семьи. — У Всевышнего есть планы на каждого из нас. Может, Он хочет, чтобы Вы занимались политикой, не отвлекаясь на детей. А потом, когда Вы поднимете нашу страну до уровня империи, Господь одарит и Вас детьми.       — Признаюсь, будь у меня наследник, мне было бы гораздо проще создавать империю, — рассмеялся Филипп, утешенный словами сестры, которая так же разлилась смехом. — Вы всегда умели меня подбадривать.       — Я же Ваша сестра, — королева грустно улыбнулась, подойдя к Филиппу ещё ближе. Он тут же заключил сестру в объятия, и Мария, впервые за долгое время, почувствовала себя кому-то нужной и защищенной.       Иногда у неё в голове мелькали мысли о том, что она будет делать, если Ричард посмеет её ударить. Он сделал это раз, но пощечина эта пусть и была болезненной, всё же не считалась настоящим ударом. Мария часто задумывалась о том, как же она сможет защитить себя от всемогущего мужа. Джон, пусть и любил её, не осмелился бы даже упрекнуть короля в содеянном, чтобы не лишиться должности и головы. Генри пусть и готов был ради матери убивать, но был ещё слишком мал для того, чтобы противостоять отцу. В одном королева не сомневалась никогда: стоит ей пожаловаться брату, как он в ту же секунду развяжет войну против Ричарда. Именно поэтому она и чувствовала себя рядом с братом, как за каменной стеной. Жаль, что он чаще всего был далеко от любимой сестры. Однако Мария чувствовала душой и сердцем — в один момент он спасет её. Только от чего?..