Пепел

The ashes Fall slowly, As your voice Consoles me Пепел медленно падает, пока твой голос успокаивает меня

      Вокруг пахнет гарью и расплавленой плотью. Дома рушатся, люди убегают, животные сходят с ума. Всё так легко подчиняется господству пламени, что округа возгорается буквально от одного взгляда.       Эти ощущения слишком знакомы, он будто уже когда-то — когда — проживал это.       Оглядываясь по сторонам, Сейшу замечает поразительное сходство деревни со своей. Будто неизвестный посёлок построили по аналогии с его деревушкой в лесу.       Двигаясь так, будто он под водой, парень аккуратно ступает по траве. Его следы тут же вспыхивают и окропляют местность вокруг искрами пламени.       Инупи, сам того не замечая, пускает вторую волну пожара.       От каждого вздоха, взгляда и движения что-то поджигается. Неважно, люди это или предметы, на которые украдкой бросает взгляд блондин. Вот только последний едва ли соображает, что всё это происходит из-за него.       «Гори всё огнем» — Нет! — кричит он.       Он не хочет этого.       Огонь не может вот так просто вспыхнуть снова! Это невозможно… — Возможно.       Инупи резко оборачивается. В шее от резкого движения что-то зажимается, и резкая ноющая боль захватывает в капкан сухожилия.       Неизвестный говоривший смеется. Он почувствовал боль блондина и ему она показалась потешной. Фигура, стоявшая перед ним, не имела ни рта, ни глаз, ни чего-либо еще.       Пустышка. — Что ты сказал? — Здесь всё горит, — внимательно замечает незнакомец и у него прорезается рот. — По твоей вине.       Блондин делает шаг назад, не может отвернутся: то ли дело в больной шее, то ли это море затягивает его в свои недра. — Нет… — Куда бы ты не ступил, всюду будет огонь, — некто зло шипит, растягивая шипящие.       Немного помолчав, вскрикивает нечеловеческим голосом: — И все из-за тебя! Из-за тебя! — по слогам.       Блондин отчаянно выдыхает, корчится от нехватки воздуха и срывается на бег.       Вот только бежать быстро у него не получается. У него вообще, если так посмотреть, бежать толком не выходит. Только бесполезные дрыганья ногами. Пока душа рвется подальше отсюда, тело остаётся на месте.       Пустышка исчез — надолго? — наконец-то получилось сделать глоток воздуха.       Будто именно этот странный объект перекрывал трахею.       Блондин остановился и сделал пробный, спокойный шаг. Получилось.       Под водой стало легче передвигаться.       Как только он сделал шаг — сразу же оказался в другом месте. Другие дома, другая местность, осталось только одно сходство с прошлым местом — огонь. Тут тоже всё съедали языки пламени.       Только не было людей.       Точнее были. Трое. Они стояли вдалеке.              Инупи двинулся к ним. — Послушайте! — окликнул он их, но его не услышали. Даже не повернулись. — Эй!       Ответила ему тишина.       Он двигался мучительно долго и медленно, но сердце рвалось вперед и только вперед.       Трое людей оказались ближе, чем были секунду назад. — Вам нужна помощь… Акане?..       На блондина подняла взгляд девушка, которая лежала на земле. Вид её оставлял желать лучшего: порванная одежда, скомканные волосы и обугленная кожа. Ужасное зрелище. — Что ты… тут делаешь?!       Она улыбнулась.       Улыбнулась так, будто Инупи задал самый глупый вопрос в мире. — Отойди от неё!       Рядом закопошился Изаму. Он поднял девушку на руки и зло посмотрел на её младшего брата.       Холодно. Будто они были чужими. — Ты и так сделал достаточно. — Изаму… Я…       Но его не стали слушать.       Среди этого пожара Изаму нес на руках Акане, пламя их не касалось. Инупи смотрел им вслед и не имел права догнать. Пустышка сказал: это Сейшу виноват в пожаре. И даже если он не виновен, кто ему поверит… — Никто.       Коко? — Коко!       Блондин повернулся и выкинул руку вперед, в попытке ухватиться за голос демона. Находка нашлась немного поодаль с другой стороны.       Он стоял, хмурый, без своей шляпы, с недовольным взглядом и сложенными на груди руками. Злится. Но почему? — Коко, прошу, помоги мне догнать Акане и Изаму. — Зачем?       Такой простой вопрос прозвучал, как выстрел.       Как это: «зачем»?       Он что, не понимает?! Они же сейчас уйдут, растворятся в пожаре! — Этого нельзя допустить! — Ты был поджигателем. — Коко… Что?       Взгляд демона потяжелел, и он сжал губы в одну линию. Не верит. Ни единому слову. Но кто сказал демону, что это Сейшу поджег деревню? — Это тебе пустышка сказал? Сказал, что я это сделал? — Неважно, Инупи.       И развернулся.       Ушел прочь от него, оставив блондина наедине с расползающимся пепелищем.       Вокруг падали горевшие ветки, рушились дома, но людей или животных не было. Были только Коко, Сейшу, Изаму и Акане. Вот только последние ушли, спаслись из пожара. А блондин остался в самом его сердце, догорать заживо. — Коко! Подожди!       Ответа не было.       Фигура демона медленно растворялась в дыму. — Коко! Коко!       А он кричал, срывая голос. Чтобы он услышал. Услышал и забрал из пожара. Потому что самому бежать не хотелось. — Ведь это ты устроил пожар, — сказал пустышка за его спиной. — Нет! Коко! Коко! — …шу! Инупи, чтоб тебя! Очнись!       Блондин распахнул глаза и сел. Голова его моталась из стороны в сторону, пытаясь успокоиться, дыхание было неровным и сбивчивым, а руки бесконтрольно дрожали. — Инупи… — позвал блондина демон и положил руку ему на плечо. — Ты… Ты как?       В этот раз человек откликнулся. Повернул к нему голову — в шее неприятно стрельнуло — и улыбнулся поломанной улыбкой. — Коко.       Он протянул к нему руки, будто маленький ребенок, а Хаджиме понял без слов. Человек нырнул в раскрытые объятья, забираясь на демона полностью. Оковы замкнулись на спине — демон обнял его, а блондин и не был против. Инупи уложил голову ему на плечо, всё вмиг стало спокойным. Неважным.       Стабильным.       Не было больше людей-пустышек, горящих деревень и тех, кого нет.       Были только он и Коко.       А большего сейчас и не надо.       Блондин и сам не ощущает, как прижимается теснее и ближе, как ищет тепло в крепких объятьях, и также он не ощущает собственную дрожь. Однако это всё воспринимает Коконой.       Так трудно на деле остановить разрушение чужой личности. И можно ли кого-то винить в собственном упадке?       Нельзя сломать песчаные замки, если не подойти к ним. От такого рода катастрофы никто не огражден и вряд ли будет.       Но если твой мир медленно тает, оседая на дне океана, можно вернутся. Убить свою жизнь, чтобы остаться самому. Всегда можно оттолкнуться от дна океана. Чтобы взлететь, ты должен начать падать. ***       Они больше не говорили.       Блондин уснул на руках демона, сморённый кошмаром, Сейшу засопел как ребенок, едва оказашийся на руках матери. Там, где почувствовал безопасность.       Однако Хаджиме не спалось от слова «совсем».       Он часто подрывался ночью, вслушиваясь в дыхание рядом. Иногда, когда перерыв между вздохами был слишком длинный, думалось, что блондин отправился за своим братом. Хаджиме всячески отгонял такие дурные мысли, когда до слуха его доносился вздох. Вот только просыпаться каждые равные промеждутки времени ночью демон не перестал, а под утро так вообще ушел обратно в город. За продуктами.       Для него было очень странно чувствовать чужую нужду в своем присутствии.       А чтобы хоть кто-то заснул у него на руках? Демон находился в изумлении.       И ведь никто не жаловался, да и сам Хаджиме тоже, если честно.       Тогда почему он чувствует безграничную тоску и печаль?       Давно позабытые чувства вновь заполонили всё пространство в душе, забились в легкие. Топили и не давали дышать спокойно.       Та рана, которая уже зажила, оставив за собой только маленький беленький шрамик, на деле оказалась большой кровоточащей неровностью. Повреждение болело: воспалилось, а как только образовался струп — его тут же сорвали с особой жестокостью, оставляя наедине с кровью и смрадом.       Коко было приятно и бесконечно больно смотреть в макушку Инупи и не вспоминать её лицо, не видеть её бровей, губ, носа и рта. Что-то новое — хорошо забытое старое, да?       И как он сразу не понял, что Инупи — брат Акане?       Почему не пошевелил своими хвалеными мозгами и не сложил несколько кусочков пазла в одну единую картину.       Ведь если вспоминать тот день спокойно, то можно было отыскать в памяти её слова о брате, женихе и переезде. Но когда ему было вслушиваться в то подобие речи, что она извергала из своего рта? Коко был зол и не соображал, что сделал потом.       А когда случилось то, что случилось, он ушёл из леса. Оборвал все связи, сжег мосты и вычеркнул себя из жизни не только демонов, но и людей. Даже если в судьбе последних он играл едва ли второстепенную роль.       Так когда, спрашивает он себя, нашлось бы время вновь взглянуть на те события? Когда можно было вспомнить содержание их разговора и понять, что Сейшу Инупи — брат Акане Инуи. Единственный выживший из сгоревших деревень. Мальчишка, сбежавший к жениху-самураю Акане.       Демон тяжело выдохнул и медленно закрыл глаза.       Как же он был слеп. ***       Какуче Хитто не был глуп, да и слепотой не страдал.       Молодой демон, чье присутствие всегда было простой формальностью и настораживало незнающих.       Дело в том, что Какуче — как и любой другой демон — обладал своей способностью. Неким даром, коим их наградили или прокляли. Суть его — в сокрытии запаха. Или, точнее, в его отсутствии.       Каждый демон обладал своим уникальным запахом, набором феромонов. Так было достаточно легко определять по запаху, к какому демону ты забрёл на территорию, кто был на том или ином месте. Так можно определить каждого демона, но не Какуче.       Он лишал своих товарищей и врагов возможности определить его. Именно это и понравилось Манджиро, узнай когда-то он его поближе. И Хитто не винил главу за такого рода эксплуатацию своего дара. Даже если Какосик — как его однажды назвал белобрысый мальчишка из деревни — работал больше всех демонов в клане, это было явно лучше чем наслаждаться пустым трёпом на территории демонов. Он мог терпеть главу — который, к слову, никогда не трепался как таковой — мог терпеть Коко, просто потому, что поток речей было интересно слушать, но когда дело доходило до какого-нибудь Санзу или Мочи — Хитто молча вставал и уходил.       Хаджиме в своё время это смешило, и он, кряхтя и пыхтя, костылял за товарищем, но вот только в последние двенадцать лет Хитто гнил в этом клане один.       Каждый день превращался в предыдущий, съедая его, затягивая.       А ещё труднее было от осознания своей глупости и непринятия такого очевидного факта: привязанность к Хаджиме.       В демоническом мирке не было места для любви или дружбы. Всё строилось и строится на эгоизме и лицемерии. Таковы были демоны по их природе. Конечно, есть такие особи, которые беспокоятся, защищают и учат, но это редкие экземпляры. Такие исключения подтверждают правило. Хитто понял о значении слова «привязанность», смотря на братьев Хайтани.       Ран, фактически никак не связанный с Риндо кровным родством, делал всё для младшего.       Их частенько можно было найти в отдаленных уголках леса тренирующимися или отдыхающими. Любые просьбы или приказы от главы они выполняли вместе. Причем не было разницы, кому отдавали приказ, всё одно — шли выполнять его вместе. И это может показаться мелочью, ведь то, что делает Ран, считалось само собой разумеющимся среди людей. Однако для демонов это — очень и очень нетипично. Нехарактерно и странно.       Какуче думал над этим долго. Непозволительно долго.       Время — ценная единица среди людей, но для демона — едва ли. Течение дней, восход и закат солнца — всё это с каждым годом теряет свою прелесть. Время обесценит всё, даже само себя. И именно поэтому Хитто не находил в сильной нужды разобраться — кто для него Коконой Хаджиме. Думал, что времени полно.       А когда Коко ушел, Какуче не разговаривал три года.       Пришлось признать, что компания Гения была вынужденной, была потребностью. Хитто признал в Коко друга. Принял в семью, как сделал Ран с Риндо.       И какого ему после такого жить, не зная, где твоя семья?

***

      После того дня они не идут куда-то с определенной целью, они не останавливаются в постоялых дворах и не ночуют в одиноких домиках. Они просто продвигаются, еле-еле перебирая ноги. Их время измеряется в промежутках от заката до рассвета, ведь именно в эти часы забытия можно отдохнуть. Можно просто лежать на теплой земле и вслушиваться в дыхание рядом лежащей души, которая рассказывает забавные истории давно минувших дней.       На своем веку Коко повидал достаточно, от чего теперь делится этим, не умолкая.       Сейшу слушает, но за всё время едва ли произносит и дюжины слов.       Иногда Коко прерывается и пристально смотрит в зеленые глаза спутнику, крепко цепляясь за зрачок, сузившийся почти до крохотного пятнышка. Демон смотрит в глаза человека долго, не отрываясь по нескольку часов, пока блондин в конце концов не прикрывает глаза от бесконечной усталости.       Засыпать на груди демона стало привычно и постоянно, так, как и просыпаться от кошмаров блондина.       Он стонет, иногда кричит, но всё время зовет одного демона, требует только его присутствия, а потом успокаивается от его рук. За те дни, что они прожили только вдвоем, Коко приловчился успокаивать его, и с каждым разом это делает его печальней. Демон наивно полагал, что во сне человек отдыхает, но это едва ли так.       Лучшее лекарство от всех болезней — сон.       Говори это себе почаще и накликай на себя гнев Коконоя.       Никто лучше него не понимает, что во сне люди убегают от самих себя. Но подсознание не обманешь.

***

— Я помню этот эпизод даже спустя столько лет, — сонным голосом начинает говорить Коко.       Инупи снова проснулся от беспокойного сна, но в этот раз — исключительно по его словам — все было по-другому. Блондину было легче вырваться из марева сознания и прийти в себя самостоятельно.       Ему, на самом деле, до колких мурашек непривычно и тревожно находится в таком состоянии перед Коко. Но никто, включая судьбу, не спрашивал у него, хочет ли он или не хочет жить так.       Он точно не думал, что независимость, к которой он так стремился, вновь станет такой далекой. И если раньше всё сводилось к простой зависимости от еды собо-сан, то сейчас он даже не может спать без демона рядом.       Конечно, Инупи бесконечно благодарен ему за эти милые и нежные попытки успокоить, почувствовать безопасность. Наверно, именно этого ему не хватало. А истории демон рассказывает и правда интересные. — Прошло уже около… ста или ста пятидесяти лет? Я что-то запамятовал, — хрипит в ночной тишине голос того, кто дороже всех. — Но это едва ли важно. Тогда была такая же светлая ночь. Воздух все ещё хранил в себе влажность от дождя, хотя был не сезон, а земля холодила мою спину. Я всматривался в звездное небо, как тут мне послышался тихий шорох травы.       Дул прохладный ветер, от его порывов капли падали с листьев и орошали округу новым легким дождиком. Казалось, никто не додумается выйти в такую прохладную погоду, но нет. Коко понял, что на поляне он не один только тогда, когда вместо шороха и шепота начал слышать реальные голоса. Причем очень знакомые голоса. — Ран, думается мне, что нам не стоит гулять… тут. — И почему же ты так думаешь?       Стало тихо. Старшему так и не ответили, а, может, ответ и последовал, но Коко его однозначно не слышал. Он точно не собирался скрывать свое присутствие, да и братья должны были его почувствовать. Вот только отчего-то Хайтани замолкли, и демон подумал, что они и вовсе ушли, пока звук их голова не раздался ещё раз — Риндо, не бойся, ты был прав, тут лежит Коко.       Брюнет разлепил один глаз чисто из праздного любопытства, тут же увидев перед собой две до боли знакомые головы. По обе стороны от него, наклоняясь, стояли Ран и Риндо Хайтани, внаглую рассматривая лежащего Коконоя.       Он выгнул одну бровь и открыл уже второй глаз, явно намекая на очевидный вопрос. Братья поняли без слов… — И что же ты тут делаешь? — нагло спросил старший, складывая руки на груди и ехидно улыбаясь.       Вот только отвечать не собирались. — Медитирую, — ответил Коко и закрыл оба глаза.       Тут же послышался смешок и плюх. Оба незваных гостя опустили свои тушки рядом с ним. — Очень звездная ночь выдалась за этот месяц. — Да, достаточно.       Между братьями завязался диалог, в котором Коко не изъявлял желания участвовать до самого конца. Однако братья были не только беспардонными, но и наглыми. — Что такое по природе своей звезды? Гений, ты же знаешь, так ответь нам, — щуря узкие глаза спросил старший Хайтани.       Коко не издал и звука, продолжая лежать в своей позе трупа, а когда к расспросам старшего добавился еще и младший, Хаджиме резко захотел уйти. — Ну Коко, обожди покидать нас. Это было смеха ради, не более. Но если ты и взаправду знаешь что-нибудь про звезды, то, прошу, расскажи. Риндо до ужаса и трепета их любит.       Брюнет сел, кидая взгляд от одного брата к другому.       Издеваются?       Подначивают?       Не похоже.       Но вот только Хаджиме не знал об этих небесных телах и толики, мог лишь догадываться и строить теории. — Я знаю едва ли больше вашего, но мне нравится одна теория… — Поведай, прошу, — нетерпеливо перебил его вмиг оживившийся Риндо.       Под тихий хохот старшего Коко начал рассказывать одну единственную историю о звездах, известную ему. — Важно заметить, что умирают не только люди. Если так посмотреть, то люди вообще-то бессмертны. Их души, требующие красоты и вечного умиротворения, заключены в клетках из костей и кожи. И когда оболочка умирает, душа освобождается и вселяется в другое тело в надежде хотя бы там насладится красотой. Но душа не уходит вся. Её крохотный лёд остается в теле и умирает вместе с ним. Однако у демонов всё не так. Мы бессмертны, но души наши могут погаснуть и замолчать навсегда. Наше тело не умрет, но оно будет разлагаться изнутри, а чем это отличается от смерти? — К чему ты это говоришь? — нахмурившись, спросил младший. — К тому, что после смерти есть что-то иное, третье. Среднее между жизнью и смертью. Тут-то звезды и делают свой первый шаг. Умирающее человеческое тело, которое уже покинула душа, но оставила след, оставляет мир живых. Вот только куда податься этому телу? Оболочка уже давно сожжена, а та частичка души, которая не покинула тело? Она становится одной из звёзд в небе. — Она просто… упорхнет в небо? — недоверчиво спросил старший. — Напоминаю, что это всего лишь теория, но да. Частичка души становится яркой, новой звездой. — Так люди же… каждый день умирают. Так и места на всем небе для них не хватит.       Демон лукаво улыбнулся и задрал голову, всматриваясь в сверкающие звезды. — Посмотрите на него. Что вы там видите?       Братья невольно последовали его совету и стали всматриваться в плавающие небесные тела. — Коко… я не понимаю, — спросил в конец запутавшийся Риндо. — Ответ прост и находится на поверхности. — Звёзды? — Именно, но они разные. Какая-то светит ярче, какая-то — тускнее, и именно в этом и заключается ответ на твой вопрос. Людские души связаны между собой, и даже на небе они стремятся найти друг друга. Но может ли крохотная частичка найти такую же крохотную частичку среди миллиардов таких же? Это невозможно, а если той самой частички нет на небе и вовсе? Именно поэтому звезды умирают. Они горят, до самого последнего вздоха горят и ищут, пытаются привлечь к себе ту самую частичку родной души, а когда никто не отзывается на их плач, то они умирают. Вот так у кого-то может быть частичка души на небе, а у кого-то — нет.       Братья, как завороженные, смотрели то на звезды в небе, то на демона.       Потрясение, страх и восхищение роились в их душах.       Понравилась. Абсолютно точно понравилась ужасно красивая история про связь звёзд и людских душ.       Вот только как может быть, что люди, эти хрупкие людишки, заслуживают для своей души такой истории, а демоны — нет?       Несправедливо и грустно. Ужасно больно. Можно быть полвека вместе, но, умерев душой, так и остаться чужими.       Твоя частичка души не будет светится, гореть, рисковать свой жизнью, чтобы найти другую, такую дорогую частичку чужой души. Чёрт возьми, их души даже не попадут на небо. Им даже не дали шанса найти себя после смерти.       Риндо опускает голову и закусывает губу. Непрошенные слёзы катятся по его щекам. Это ненависть выталкивает их из глаз.       Почему он не может быть с Раном всю жизнь? Обязательно губить свою душу и не жить? — Я так не хочу… — шмыгает он носом и вжимает голову в плечи.       Ран оборачивается на шмыганье, и у него сжимается сердце.       Младший, едва сдерживая надрывные всхлипы, с низко опущенной головой трясётся всем телом.       Старший прикусывает губу до крови и пересаживается, оказывыаясь рядом с ним. Риндо вмиг подается к Рану, ищет защиты и утешения, а старший — на удивление Коконоя — даёт ему это всё и даже больше.       Они так ещё долго просидели втроем. Кто-то успокаивал Риндо, а кто-то — ломал голову над развернувшейся картиной.       Когда же младший, утомленный своими же эмоциями, заснул, Коко всё же задал интересующий его вопрос. — Что это было? — Я успокоил его. — Почему ты это сделал? — Потому что он моя семья.       И после такого простого объяснения Хаджиме не мог найти другого. — И понимаешь, в чем дело, Инупи, — говорит он блондину. — Ран и правда любил его больше любого другого.       Сейшу приподнимется на локтях, заглядывая в глаза демону. — Тогда чему ты удивлен? Почему запомнил именно этот фрагмент?       Брюнет прикрыл глаза и шумно выдохнул, чувствуя взгляд мягко-зеленых глаз на своем лице.       Так просто задать вопрос, а так сложно на него ответить. Да и что же, собственно, отвечать? — Я понял одну важную вещь, и именно братья Хайтани, а точнее — Ран, натолкнули меня на неё.       Инупи наклонил голову в сторону, призывая ответить самому.       А демон же приоткрыл глаза, улыбаясь впервые за всё время их знакомства. — Я понял, что каждый заслуживает того, кто будет о нем заботится, и не важно, демон ты или человек.       Несомненно, понимать — это одно, а делать — совершенно другое.

***

      Смерть близких в Японии — событие радости и грусти. Праздник смеха и слез, если вам так угодно.       На этом событии присутствуют самые близкие люди для покойного. Они поминают, выражают свою утрату публично, а также рассказывают смешные истории из жизни ушедшего.       Мисаки знала, что нужно как-то сообщить Сейшу и Изаму о смерти Азуми Куроки, но на письмо, которое она отправила во дворец, не получила никакого ответа. Она так же не знала, где можно искать блондина, и на какой промежуток времени он пропал.       И что же получилось у старой цветочницы?       Она просидела в комнате с её телом столько, сколько не должна была. Опомнилась только тогда, когда ширма тихонечко отодвинулась, и внутрь проскользнул работник похоронного бюро. Его чуть морщинистое лицо с редкими волосками на подбородке было сосредоточено на работе, но, когда их взгляды случайно встречались, он лишь сочувственно поджимал губы и легонько наклонял голову.       Не желая больше находится в комнате с этим мужчиной, Сато вышла и плотно задвинула ширму. Стоило написать известительные письма и пригласить знакомых. Конечно, в этом не было особой нужды, ведь все, кто знал, покойную, уже были в курсе случившегося. Однако это нужно было самой Мисаки только лишь для того, чтобы занять трясущиеся руки хотя бы чем-то.       Женщина сходила до своего дома, взяла подходящую одежду, полила цветы в лавочке и закрыла её на неопределенное время. Когда она протирала уже пятый горшок, то поняла, что просто оттягивает время. не хочет возвращаться в дом и увидеть там её.       Но ей пришлось оторвать себя от стрижки мертвых листьев, чтобы уйти. Нужно было всё же позаботиться об одежде для Азуми.       По приходе в дом она, не заглядывая в комнату, пошла к кладовой, где хранилась вся одежда для особых случаев. Было странно ощущать себя в этом пространстве. Она словно была не на своем месте, хотя это и было фактически так.       Непонимание, разочарование и дезориентация.       Что ей делать дальше? — Госпожа! госпожа Сато!       Мисаки повернулась на крик мужчины, вышла из помещения и встретилась с ним на половине пути к комнате. — Я закончил омывать тело. Вам помочь её переодеть?       Сато приоткрыла рот.       Чего он хочет от неё? — Госпожа, послушайте, — мужчина положил руку ей на плечо и улыбнулся доброй старческой улыбкой. — Я помогу вам с самой тяжелой частью, но душа ваша станет спокойной лишь тогда, когда вы сами её успокоите.       Женщина смотрела ему в глаза, кивала, кусала нижнюю губу, но едва ли понимала значения слов, слетающих с его губ.       Ей стоило собраться и довести дело до конца, раз уж кроме неё у Азуми никого не осталось.       И у нее получилось.       Мисаки Сато взяла себя в руки.       Церемония была скромной, людей пришло немного. Хоть это и было плохим знаком (в Японии принято считать, если на похоронах присутствует много людей, то это зер гуд) Мисаки едва ли обратила на это внимание. Азуми никогда не любила большое скопление народа. Повлияла ли на нее жизнь в далекой лесной деревне или что-либо еще, но при жизни её поместье посетили едва ли больше десяти человек.       Выпивая последнюю чашку рисовой водки, Мисаки почти не морщится.       Лишь проглатывает горечь на языке и чувствует, как горло и желудок обжигает крепкостью напитка.       Время пройдет, всё наладится и случится.       Когда-нибудь она придет в порядок, а пока стоит дожить свой век без неё, как бы трудно это ни было.

***

~~~ — Ты сделала… что? — его голос понижается до хрипа от удивления и неверия.       Ему послышалось. Всё это неправда, у него слуховые галлюцинации и слабоумие в придачу. Так просто не может произойти, не с ним, не с ней. — Да, Хаджиме. Я сделала это, — Акане с силой кусает нижнюю губу и мгновение спустя не чувствует её вовсе.       Всё это ради сохранения трезвости ума. Только чтобы не заплакать перед ним. Не сейчас. — Я говорю тебе это, потому что не сказать будет неправильным.       Коко смотрит на нее беззащитным зверем, открывает и закрывает рот, рвет внутреннюю сторону ладони когтями и сгорает от чувств.       Она не может говорить об этом так просто, так буднично, будто все, что было с ними до этого — пустяк. Простая случайность и детское ребячество. Он любил её — и она знала это.       Ему не надо было произность эту тривиальную фразу вслух, потому что Акане догадывалась и в своих догадках была полностью права. Но эти чувства? Кому из них они были нужны?       Коко знал, что она никогда не будет с ним, просто потому что она погибнет от порочности их связи, а демон будет проклят волочить свои кости и мертвую душу дальше. Без нее.       Он смотрит на нее, бегает взглядом воспаленных глаз по родному и любимому лицу, по разрезу мягко-зеленых глаз, обводит нос и губы. А ниже, на шее, ключицах, видит страшные метки. Их много, они потемнели и хорошо видны из-под краев кимоно.       Однако она их не скрывает, наоборот.       Стоит перед ним такая складная и смелая. Совсем не пытается скрыть следы греха. Будь они кем угодно, кем не являются сейчас, Хаджиме бы посочувствовал ей. Бедная, несчастная девушка, попавшая в сети тех, кому она была безразлична.       Бедная, бедная и несчастная девушка. — Зачем ты это сделала? — Я этого захотела.       Как фраза, произнесенная таким голосом, может быть еще холоднее?       Что их связывает до сих пор?       Невыносимо, просто невыносимо любить того, кого ненавидишь. ~~~

***

      Дни, летящие со скоростью часов, согревают в своем пожаре всех заблудившихся.       Люди по природе своей наивны и глупы, но виновны ли они в этом? Полное доверие убивает, но как еще показать всего себя? Душа говорит, а озвучивает её слова рот, но можно ли доверять этому барьеру так сильно? Слова можно фильтровать, эмоции подделать и получается, что душа так и останется неуслышанной.       Как же на самом деле люди одиноки. — А как написать например… моё имя полностью?       Инупи склоняется над листом рисовой бумаги и быстрыми движениями кисти составляет из палочек имя — Коконой Хаджиме. Демон наблюдает за ним и запоминает последовательность написания, угол наклона руки и другие условия хорошего изображения.       Сейшу тоже отмечает заинтересованность своего ученика и довольно ухмыляется. — Понял? Демон сжимает губы и неуверенно кивает. — Тогда давай, пиши вот тут, — блондин вкладывает кисть в ладонь демона, чтобы тот притупил к написанию сказанного.       И у него это получается. — Я правда в тебе не сомневался, чернявый, — хвалит (?) Коко Инупи и треплет его чёрные волосы.       Возмущенный Хаджиме пускает в ход руки, потому что они имеются не только у человека, и щекочет ребра сквозь слои ткани.       Блондин начинает недовольно извиваться, уходить от прикосновений и отталкивать чужие руки, но все тщетно: занятие по письму полностью провалено. — Коко! я прошу… прекрати! — пищит блондин от недостатка воздуха, и демон сдается.       Выдохшееся тело падает на колени демона. Маленькая война выиграна не в пользу человека. — Это… это было нечестно… — пытаясь отдышаться говорит Инупи. Его голова удобно лежит на коленях Коко, а глаза последнего внимательно следят за человеком.       Все начало налаживаться относительно недавно, и, как ни странно, именно с занятий по письму. Поначалу это были короткие пояснения, после Сейшу расщедрился на занятия подольше. Большую часть времени он молчал и иногда кидал одну тройку фраз, но в основном — молчание и письмо.       Сейчас же Коко с большей уверенностью может сказать — Инупи понемногу отходит. И это не может не радовать.       Они много достигли за эти недели. Инупи почти полностью пришёл в себя. — Когда мы отправимся в путь? — тихо спрашивает Сейшу. — Завтра я думаю, — так же тихо отвечает демон. — Не вижу больше причин тебя томить. — Ты прав, я хочу посмотреть на это место как можно скорее.       Демон хмыкает. Лицо его бесконечно спокойно в этот момент, а Инупи не может отвести от него взгляд.       Коко понял его без слов.       Брюнет склоняется над лицом лежащего, касаясь губами губ жаждущего. В этом прикосновении больше нет неловкости или непонимая, есть только желание и ощущение чего-то правильного.       И да, это тоже то, чего они достигли за эти недели.