Зависимость

Небесно-голубые камелии выделяются на кипенно-белой ткани. Длинные рукава кимоно касаются пола, пока она сидит на коленях и смотрит в стену. Небесно-голубые камелии вышиты красиво невероятно, опытною рукой мастера, а она смотрит на них и вспоминает, что самураи ненавидят эти цветы, потому что падают они с тем же глухим твердым звуком, что и отрубленная голова. Служанка с трепетом расчесывает ее волосы, робко спрашивая что-то, а она отвечает задумчиво, кратко, не понимая все еще, как докатилась до жизни такой. — Госпожа, — девушка улыбается, прочесывая тщательно ее пряди, — я поздравляю вас! — С чем? Пауза. Служанка неуверенно прочищает горло, боясь будто бы, что сказала что-то не то. — С…замужеством! Если мне будет позволено, то я скажу, что господин Камисато — прекрасная пара для вас. — А, точно…спасибо тебе. — Вы, наверное, волнуетесь? Церемония будет торжественной, — служанка восхищенно вздыхает, — соберутся все важные люди Инадзумы, будет большой пир! Она прикрывает глаза. Церемония…будет великолепной. А после церемонии… Лучше не думать об этом. — Да, я бы не хотела ударить в грязь лицом. Девушка собирает ее волосы в пучок и украшает голову небесно-голубыми камелиями — символами будущей госпожи Камисато. А будущая госпожа…смирилась. Стук в ширму. — Я могу войти? Его голос. Мягкий и глубокий, приятный во всех отношениях. Служанка вздрагивает, когда Аято появляется на пороге. Его черное свадебное кимоно с серым в белую полоску низом смотрится…непривычно. Но ему идет, разумеется. Девушка склоняет голову, кланяется, и спешно покидает комнату. Аято садится рядом с невестой, изящно поправляя полы и рукава кимоно. — Тебе нельзя видеть меня до церемонии, — ее голос как-то по-тусклому сер. Аято мягко улыбается и нежно приподнимает ее подбородок двумя пальцами. — Мне можно все, что я пожелаю, — он склоняет голову набок, — как и тебе. Она хмыкает с иронией и опускает взгляд. Действительно. Аято смотрит на нее с трепетом, — она чувствует, — как будто не видел давно, и это даже приятно в какой-то степени, если не учитывать обстоятельства. — Ты выглядишь подавленно, — замечает, чуть щурясь, — ты напугана? Быть может, кто-то посмел сказать тебе что-то лишнее? Нет, просто мне придется выйти замуж против воли. — Все в порядке, — она давит улыбку. Аято…прекрасен, спору нет. Галантен, красив, нежен с нею, внимателен к любой мелочи. Только вот…она так давно не была за пределами имения, что хочется плакать неумолимо. Не была с тех пор, когда он стал удерживать ее любыми поводами, а после — и без повода. С тех пор, как он почему-то посчитал ее своей и убедил в этом ее саму. Аято любит ее, спору нет, разумеется, но вот она — нет. А теперь ей придется разделить с ним жизнь и его постель, носить его детей, просыпаться рядом с ним каждое утро. А все потому, что он того захотел. Поначалу она, может, и пыталась бороться с этим, но кто она такая, чтобы восставать против желаний главы комиссии Ясиро, против наследника клана Камисато? Разве может что-то сделать песчинка против воющих ветров пустыни? Впрочем, не так уж и страшно, наверное, ибо она знает, что однажды Аято внушит ей, что она любит его всем сердцем. Обязательно внушит, а она обязательно поверит, как это бывает всегда. — Ты прекрасна в этом кимоно, — лисья улыбка, — но больше всего тебе идут голубые камелии. Я прикажу сделать для тебя брошь с этим символом. Или, например, кольцо. Что бы ты предпочла? Он проводит пальцами по лепесткам в ее волосах и оглаживает плечо, вышитое небесно-голубыми цветами. И прикосновения его приятны, нежные и мягкие, но трепета не вызывают. Она бы предпочла покинуть Инадзуму. — Думаю, мне больше по душе кольцо. Аято кивает, касаясь едва ее руки. — Ты хорошо спала? Сегодняшняя церемония будет долгой — увы, того требуют традиции. Впрочем, не беспокойся: следующая ожидается лишь когда будет объявлено о твоей беременности. Сердце обрывается с каната в пропасть, и лицо ее тускнеет еще сильнее. Беременность. Разумеется, она должна, обязана родить наследников главе Ясиро. А еще лучше — нескольких. От мысли этой хочется разрыдаться. — Мне обязательно… — начинает, но осекается, не поднимая взгляд на будущего своего супруга, — с этим можно повременить? Аято заправляет прядь ее волос за ухо, и лисья его улыбка чуть вянет. — Нам стоит поговорить об этом позже, — он поднимается и протягивает галантно руку, — церемония скоро начнется. Значит, нельзя. Она медлит. Встать — значит приблизить неминуемое. Церемонию, пир, бесконечные поздравления и…то, что будет следом. Думать об этом не хочется, но мысли и картинки кружатся взбешенным пчелиным роем, и тело дрожит мелко. Шорох многочисленных слоев кимоно. Небесно-голубые камелии выделяются на кипенно-белой ткани. Небесно-голубые камелии вышиты красиво невероятно, опытною рукой мастера, а она смотрит на них и вспоминает, что самураи ненавидят эти цветы, потому что падают они с тем же глухим твердым звуком, что и отрубленная голова. Аято подносит ее руку к губам и держит долго, смотря ей в глаза двумя голубыми омутами. И теперь каждый день она будет видеть их. От мысли этой хочется разрыдаться. Но за нее поплачут ритуальные свечи. — Ты прекрасна, дорогая.