With you

      Жизнь – непредсказуемая штука. Несмотря на то, что Феликс даже не надеялся дожить до окончания школы, он её всё-таки закончил и стал трейни в одной из самых лучших компаний в Корее. Когда Феликс узнал, что Сынмин тоже прошёл отборочный этап, чтобы переехать в Сеул и жить рядом, он был безумно счастлив. Он никогда особо не задумывался о том, что это была давняя мечта его друга: переехать в Корею и стать айдолом. Феликс наконец-то обратил внимание на то, что на самом деле Сынмин всегда пел в сто раз лучше него, что вообще-то в Австралии они всегда вместе ходили на тренировки, вместе занимались в танцевальной студии, и что его друг всегда был немного повёрнут на разных к-поп группах. На некоторое время Феликс от искреннего счастья даже позабыл о том, как нелегко далось ему решение продолжать вариться в этой сфере.       Он действительно потратил много сил и нервов, чтобы решить, что же ему делать дальше. Пойти именно в компанию его заставил Чонин, яростно пытавшийся доказать хёну, что лучше надрываться там, чем где-нибудь на подработках для мигрантов. Плюс отсутствие опыта какой-либо работы, корейского паспорта и большого количества денег вынуждало его идти в то место, где он сможет продержаться ещё чуть-чуть. Может быть его не выгонят и станет чуточку легче. Может быть, он когда-нибудь дебютирует. Может даже с Сынмином или Чонином? Кто знает. Но получилось так, что у друга возникли какие-то проблемы с документами, и он не смог вовремя выехать из страны. По счастливой случайности его заявку отсматривал Пак Чинён, и он же, узнав о проблемах с поступлением, разрешил лично Сынмину приступить к занятиям со второго полугодия, так как не хотел терять такого перспективного вокалиста. Феликсу оставалось лишь ещё шесть месяцев продержать себя в руках, чтобы наконец-то встретить родного человека в этом городе. Будто Сынмин стал бы его опорой и ангелом-хранителем, спасая от всех проблем и невзгод. Спас бы Феликса от самого себя, своих мыслей, действий и чувств. Но пока этот второй семестр был где-то далеко, а Ликс со своими мыслями здесь и сейчас. И человек, сдерживающий его от опрометчивых поступков, находился на расстоянии тысяч километров.

***

      Феликс стоит перед зеркалом в одних боксерах. Новый день только вступает в свои права, из окна льётся оранжевый свет, делая комнату нереально красивой, но не его. Отражение кривит губы в горькой усмешке, скользит тонкими маленькими пальцами по худой груди, по впалому животу, по рёбрам, которые запросто можно пересчитать, и добирается до лица. Слишком большие глаза непонятного оттенка, дурацкие веснушки, покрывающие почти всё лицо, ярко очерченные тонкие губы, действительно похожие на какой-то уродливый бантик, огромные, несмотря на ужасную худобу, щёки. Феликсу хочется разбить зеркало к чёртовой матери или разбить себе голову, лишь бы перестать видеть в себе урода, избавиться от болезненной, неправильной худобы. Иногда ему кажется, что ещё чуть-чуть — и кости прорвут тонкую белую кожу, вылезут наружу, застыв некрасивыми окровавленными обломками. Наверное, даже тогда он не будет выглядеть хуже, чем выглядит сейчас. Ликс знает, что он уродлив. Он читает это в собственных глазах каждое утро, гоняя в черепной коробке мысли о том, что не надо было поддаваться буллингу. Не надо было садиться на диету, не надо было терпеть издёвки, оставаться в этой школе и ещё терпеть. Не надо было в какой-то момент снова толстеть, проглатывая любую еду, что лежала у него на глазах, практически не жуя. А потом блевать, блевать, блевать. Надо было что-то сделать, уйти, убежать, перевестись, завести друзей, стать ещё лучше, улететь к Сынмину, сброситься со своего балкона, чтобы всё прекратить. Но он не знал, как это сделать, и так и ходил кругами, как загнанный зверь. Каждое утро Ликс подходит к зеркалу и долго-долго вглядывается в собственное отражение, будто пытаясь отыскать хоть что-то, хоть какую-нибудь изюминку. Что-нибудь, что могло бы сделать его хотя бы не таким уродливым, несчастным и больным. Он никогда ничего не находит. Никогда.       Омега приходит в здание JYP одетый как и всегда: в спортивные штаны и безразмерную толстовку. В этой огромной худи можно спрятать нездоровую худобу — жаль, что круги под глазами так не спрячешь, как и не спрячешь некрасивое лицо. Старшие вечно спрашивали, не жарко ли ему заниматься в такой одежде, на что Феликс всегда отворачивался и пожимал плечами. Нельзя объяснить людям, что если ты почти не ешь, то у твоего организма не остаётся сил генерировать тепло, и такая одежда – единственное, что спасает его хотя бы от холода снаружи.       Дни проходят как сплошные чёрные пятна. На самом деле стажироваться ему намного легче, чем учиться, хотя бы потому, что всем на него плевать. Каждый трейни отвечает сам за себя. Конкуренция жестокая, и времени на то, чтобы строить козни кому-то, кто тебя в чём-то лучше, или кому-то, кто от тебя отличается, нет. Нет времени абсолютно ни на что. С раннего утра Ликс поднимается, чтобы умыться и нанести свой ежедневный макияж. За столько времени тоналка будто вросла в его кожу, и лицо с веснушками казалось уже не просто уродливым, а чем-то, что ему не принадлежит. Затем он пытается заставить себя съесть хоть что-то, нервничая, что такая банальность даётся ему с огромным трудом, ненавидя себя за то, что не может сделать простые вещи, которые должны были помочь ему продержаться в танцевальном зале чуть дольше, чем обычно. Часто всё это приводило к тошноте, и так по кругу. Он уставал уже с утра, даже не выходя из дома. Когда наконец-то у него получалось выйти и дойти до места, начинался очередной трудный день. Танцевальная практика, затем уроки с преподавателем вокала, отдельные часы с преподавателем рэпа, затем свободное время на самостоятельное оттачивание навыков, а дальше ещё тысяча и один час усиленной работы над собой и своими физическими возможностями. Часто он оставался до глубокой ночи, потому что тогда не было посторонних, кто мог смотреть бы на него или задавать лишние вопросы, на которые совершенно не хотелось отвечать. Он знал, что по ночам в зале есть только он, его отражение в зеркале и чувство собственной никчёмности и отвращения к себе, больше никого. Такая компания его вполне устраивала и уж точно была лучше, чем кто-то назойливый, пытающийся ему помочь.       В этот день он, как и всегда, задержался допоздна. Уже был час ночи, а может и все два, Феликс потерял счёт времени. Он лежал на полу в танцевальном зале и захлёбывался в истерике. Сегодня в его компании главным оказалось чувство отвращения к себе, поэтому Феликс просто не смог сдержаться. Сил не было на то, чтобы собраться и дотерпеть до дома, где он обычно предпочитал давать волю слезам. Какой бы он хрупкий и молчаливый не был, у него присутствовало чувство собственного достоинства и понимания, что можно делать и где, а что нельзя. И расклеиваться там, где этого делать не положено, он не мог. Но не сегодня.       Сегодня был второй ежемесячный отчёт у всех трейни. Они с утра проходили разные экзамены, показывая, чему смогли научиться за месяц, чего достигли. Преподаватели были жестоки, многие молодые люди отсеялись на этом этапе. Феликс старался, как мог. Он вложил всю свою душу и силы в выступление, которое подготовил. Преподаватель вокала радовался, что он смог показать то, над чем они трудились так долго и кропотливо. Рэп подкачал, но хорошо поставленный танец неплохо сгладил этот момент. Всё было в относительном порядке, никто не хотел его выгонять. Ликс стоял и слушал замечания судей, постоянно кивая и благодаря старших. Ему хотелось взорваться от удушающих эмоций внутри, он был и рад, что отлично справился, и расстроен своим небольшим промахом. Но он сдерживал себя, натянуто улыбаясь. Всё было хорошо, пока одна женщина, что сидела напротив него всё выступление с серьёзным лицом и нахмуренными бровями, не захотела вставить последнее слово.       — Ёнбок, я думаю, что ты каждый день смотришься в зеркало, а также каждый день ощущаешь слабость. Я хочу тебе сказать, что твоя худоба ненормальна. Она мешает тебе работать ещё лучше, чем ты можешь. Возьми себя в руки и сделай что-нибудь со своей болезнью или головой, я не знаю, что конкретно вынуждает тебя себя так вести. Набери немного веса и вкладывай ещё больше сил и энергии в свои выступления. Спасибо, твои баллы зачтены, можешь быть свободен.       Феликса будто наотмашь ударили по лицу. Кровь отхлынула от его порозовевших щёк, сердце будто подскочило к горлу, ужас накрыл удушающей волной. Стараясь сделать вдох поглубже, он поклонился всем присутствующим и вышел из зала, не выронив ни слова. Он боялся, что если откроет рот, чтобы сказать спасибо и попрощаться, то просто завоет. Ликс не ожидал такого. Он знал, что выглядит плохо, что он урод, знал, что все его мысли и чувства – это ненормально, он знал, но не мог ничего с собой поделать. Каждый день он боролся с собой, своим нежеланием есть, своим слабым и тонким телом, своими мыслями о его никчёмности. И сейчас его будто тыкнули как щенка поглубже в дерьмо, в котором он был, чтобы показать, что нужно из него выбраться. И вместо того, чтобы сделать это, вытереться и пойти дальше, он тонул ещё глубже, задыхаясь.       В жеребьёвке Феликс оказался одним из последних, поэтому был уже вечер, когда экзамены закончились, и он освободился. Феликс запретил себе думать о том, что произошло. Он выскочил из зала и быстрым шагом направился в сторону туалетов, чтобы выблевать из себя всю горечь и злость, умыться и пойти работать над тем, что у него вышло недостаточно хорошо. Он продержится, сможет вытерпеть. А подумать можно и дома ночью, компания – не место для паники. Феликс входит в зал и начинает разминаться, делая всё достаточно медленно, чтобы успокоиться и привести мысли в подобие порядка. Затем ещё раз повторяет то, с чем сегодня выступал, постоянно смотря в зеркало, пытаясь понять, в какой момент эта женщина решила, что он слаб и беспомощен. У него не вышло. Он танцевал, танцевал и танцевал. Прошёл час, затем ещё один и ещё. Тело не слушалось, совершая всё больше ошибок, голова кружилась, стало тяжело даже просто стоять. Ли так ужасен, настолько отвратителен самому себе, что тихонько скулит и прячет лицо в ладонях, сломанной куклой падая на пол и заходясь в рыданиях.       Воздуха в лёгких не хватает, в груди пылает пожар, а в горле распускается липкий ком из стонов. Феликс зажимает себе рот ладонью и мотает головой. Почему он такой жалкий и никчёмный? Почему он не может справиться с собой, стать лучше? Как хорошо, что тут сейчас никого, как хорошо, что никто не увидит, как из огромных уродливых глаз текут слёзы, как его рот кривится в беззвучном крике. Ему хватило различных слухов про себя ещё в школе, если они начнут распространяться и сейчас, он точно сделает что-нибудь с собой. Он просто не выдержит. Всхлипы уже разносятся по всей комнате, слёзы текут ручьём, у Феликса даже нет сил поднять руки и вытереть их. Голова разрывается от боли и глупых мыслей, которые будто хотят пробить его черепную коробку. Он скулит, даже не осознавая этого, как раненый больной зверь. Ли одиноко, плохо, нужна помощь и поддержка, он устал и не справляется со всем, что навалилось. Наверное, его предел – поступление сюда. Дальше он не вывезет.

***

      Чан заработался. В принципе, ничего нового, он часто оставался в студии дольше всех, но всегда обращал на это внимание и следил за тем, чтобы не уходить совсем поздно. Но сегодня что-то пошло не так, Крис очнулся глубокой ночью, когда глаза уже не хотели фокусироваться на дорожке звука в компьютере. Он потянулся, пытаясь прийти в себя, кинул взгляд на часы, думая, что бы сегодня съесть на ужин, если Чанбин или Джисон ничего не приготовили, и ужаснулся. Какие два тридцать? Почему так поздно, ведь он начал не больше часа назад. Странно, что никто не пытался до него дозвониться. Крис потянулся за телефоном и увидел, что тот разряжен.       — Вот чёрт, — пробормотал он, вставая с кресла и пытаясь одновременно поставить телефон на зарядку и найти ключ-карту. — Мне нужно выпить воды и домой.       Чан шёл по абсолютно пустым коридорам здания. Вокруг была такая мёртвая тишина, что становилось не по себе. До двенадцати тут хотя бы уборщицы ходят туда-сюда, или бегают трейни, пытаясь успеть всё и сразу. Мужчина улыбнулся, вспоминая, как когда-то был таким же зелёным неумёхой, волновался до трясущихся коленок на каждом ежемесячном смотре, зависая в залах и комнатах практики всё свободное время. Сейчас он уже далеко не тот наивный парень, что был раньше. Сейчас Крис один из самых популярных и талантливых продюсеров Кореи, которому принадлежит часть акций крупнейшей развлекательной компании Кореи, за которым бегают не только фанаты, но и другие артисты, моля написать им песню или сделать фит. Иногда Чан пишет либо для тех, кто чем-то привлёк его внимание, либо совсем юным группам, постоянно дебютирующим в агенстве. У него также есть свой юнит, 3racha, с ними он начинал свой путь, с ними же и выступает до сих пор, иногда живёт, дружит и ещё много чего. А также пара друзей-айдолов, с кем он работает на постоянной основе.       Чан идёт к кулеру, размышляя обо всём на свете, как вдруг слышит какой-то странный звук, доносящийся из комнаты для танцевальной практики. Подойдя ближе, он различает задушенные рыдания и подвывание. Кажется, у кого-то истерика. Крис резко открывает дверь и заходит внутрь. На полу, свернувшись в очень маленький клубок, как какой-то котёнок, лежит парень. Его всхлипы и поскуливания звучат совсем отчётливо, отдаваясь в голове уставшего мужчины болью. Мальчик, кажется, даже не соображает, что в какой-то момент начинает задыхаться. Крис быстро подбегает к телу и поднимает его на руки, унося на диван. Незнакомец совсем лёгкий, кажется, будто ничего не весит, особенно для Криса, который ходит в качалку по три раза в неделю. Он опускает свою ношу на мягкие подушки, усаживая так аккуратно, как может, и убирает капюшон с чужого лица. Парень перестаёт скулить, но слёзы всё ещё градом катятся по его лицу, а сам он не делает вдохов, что немного погано. Чан берёт его лицо в ладони, начиная тихо, спокойно и чётко говорить:       — Я здесь, всё хорошо, меня зовут Бан Чан, и я хочу тебе помочь. Давай сконцентрируемся на дыхании. Сделай, пожалуйста, со мной глубокий вдох и выдох. — Крис сжимает чужие совсем маленькие ладошки, чувствуя их холод. Он вдыхает и выдыхает, смотря человеку прямо в глаза. — Вот так, ты такой умница, давай ещё раз. Всё в порядке, я обещаю, что всё будет хорошо, постарайся для меня. Это паническая атака, и ты с ней справишься.       Крис помогает так, как может. У Джисона раньше очень часто случались панические атаки, и ему приходилось это видеть и стараться помочь. Но почему-то каждый раз было всё по-разному, и не было никакой единой схемы. Иногда Сони надо было просто получить поддержку в виде крепких объятий, иногда подышать в пакет, когда лёгкие будто отказывались нормально функционировать. Они часто пытались вместе отвлекаться на окружающие предметы, считать их и описывать, буквально возвращая Хана в реальность. И Чан сейчас пытался тыкнуть пальцем в небо, гадая, что может помочь. Через несколько долгих и мучительных минут мальчик начал нормально дышать. Он всё ещё всхлипывал, дрожь проходилась по всему телу, но выглядел куда лучше, чем ранее на полу. Взгляд сфокусировался на Крисе, осматривая.       — Спасибо, — едва слышно пробормотал парень.       — Я рад, что тебе лучше. Как тебя зовут?       — Феликс. Ли Ёнбок или Феликс.       — Крис. Бан Чан или Крис, — всё ещё поглаживая чужие руки, рэпер немного сменил позу, присаживаясь на корточки. — Почему у тебя два имени?       — Я из Австралии. — Феликс отвечает односложно и задушено, смотря в пол, чтобы избежать чужого взгляда. Как только в его голове немного прояснилось, он осознал всю ситуацию, и сейчас хотел провалиться от стыда и ненависти к себе куда-нибудь в ад.       Бан Чан смотрит пытливо, и Ли вздрагивает, как будто его кто-то ударил, опуская голову ещё ниже. Ему почти до слёз обидно за то, что Крис – широкоплечий, атлетически сложенный мужчина с шикарным голосом и милой улыбкой с ямочкой на щеке, увидел его – некрасивого, худого, глупого Ёнбока. Мало того, что увидел, так ещё и помог справиться с панической атакой. Феликс закусывает губу с такой силой, что ощущает во рту едкий металлический привкус крови. Поделом, Ликс, поделом.       Чан видит, что омега не смотрит ему в глаза, видимо, испытывая стыд. Он ещё пару раз проводит успокаивающе по рукам и отстраняется, не желая причинять лишний дискомфорт.       — Ты не поверишь, но я тоже из Австралии. Переехал сюда уже лет как пятнадцать назад. — Чан поднимается с корточек и присаживается на диван рядом с Феликсом.       Кризисный момент отступил, теперь можно немного расслабиться и обратить внимание на какие-то мелкие детали. Чан подмечает, что Ёнбок очень худой, видимо, от стресса совсем мало ест. Парень молодой, кажется, будто совсем ещё школьник. От него почему-то пахнет не так насыщено, как должно быть после сильных эмоций, а едва-едва уловимо, но нотки кисло-сладкой маракуйи всё равно забиваются Крису в нос. Очень необычный и приятный запах. Феликс всё ещё вздрагивает, утирая лицо рукавами толстовки.       — Я могу тебя погладить по спине в знак утешения? — Феликс растерянно поворачивается в сторону альфы и кивает, соглашаясь. — Я знаю, что тебе сложно и тяжело, но я также могу сказать, что если действительно стараться и держать баланс между усиленными тренировками и поддержанием здоровья, то всё получится. Станет намного легче.       Бан успокаивающе проводит раскрытой ладонью по спине омеги, позвонки слишком сильно выпирают даже через плотную ткань толстовки, и ему кажется, что если бы Феликс носил что-то более открытое, он был бы похож на скелет. Чан думает, что это ненормально, и что он хотел бы что-нибудь сделать, как-то помочь. Слова вылетают из его рта раньше, чем мозг успевает обдумать все действия.       — У тебя же есть завтра занятия? Может, ты хотел бы со мной пообедать?       Феликс давится воздухом. Он не совсем понимает, почему этот альфа, выглядящий как сошедшая с обложки журнала модель, пахнущий как самый свежий и лучший куст базилика с фермерского рынка, сидит здесь с ним, утешает, а потом ещё и приглашает вместе поесть. Феликсу страшно, стыдно, унизительно и больно. Больно вдыхать такой яркий и дурманящий аромат, больно чувствовать заботу, больно осознавать, что ты ничтожество рядом с таким мужчиной. Он многое отдал бы за то, чтобы только не чувствовать себя так паршиво из-за альфы, который наверняка хочет посмеяться над ним. Спина горит огнём от прикосновений. Ликс одёргивает себя: не думай, не думай об этом, пожалуйста, не думай, не сейчас.       Феликс соглашается. Альфа вызывается довести его до дома, боясь, что омега свалится где-нибудь по дороге в обморок. Ликс отвык проводить столько времени в чьей-то компании, поэтому сильно переживает. К тому же он ещё слишком слаб после срыва, чтобы чётко и ясно формулировать свои мысли, отвечать развёрнуто на вопросы и вести диалог. Чан каким-то шестым чувством это понимает, поэтому большую часть дороги они просто молчат. И Ли не сказал бы, что ему некомфортно. Его успокаивает этот альфа.       Ёнбок не спит почти всю ночь, гоняя по кругу мысли о том, что сказала ему экзаменатор, о своей несдержанности и истерике, о Крисе, что почему-то обратил на него внимание. С утра он выглядит просто ужасно. Каждый день начинается с отвращения к отражению в зеркале, но сегодня его опухшее красное лицо побило все рекорды. Ли хнычет от переполняющего чувства ненависти к себе, собирает сумку и идёт в компанию, даже не попытавшись впервые за долгое время впихнуть в себя хоть что-то из еды.