Вдох

Серебряный век. Пол мира окутала литература, которая как глоток свежего воздуха была для людей. И два привязанных человека к ней. Один любовью взаимной обделён, другой и вовсе не любил никогда. Зато какие строки загибал. Осень настала город, меняя краски в палитре художников на золотые и серые, давая выбрать радость или грусть, а писателям тему, которую они будут изливать на одних из литературных вечеров. Хмельной и в пропитанном сигаретным дымом пальто Ким Тэхен более-менее ровно шествовал меж покоцанных домов, усыпанных по кругу желтоватыми листьями с деревьев. «Будто цветы привозложили к могилам». Дурные мысли всё скользят в голове, не унимаясь и одновременно с этим намечая в голове новые строки для своего будущего стиха. Пока готовых горстка, и стоит их свету показать. Увесистая дверь толкается рукой мужчины, впуская того внутрь в одно из часто посещаемых кафе города, где в это время собираются все поэты от мала до велика, чтобы прочесть своим единомышленникам новое творение, которые после войдет в учебники литературы, а может наоборот - сомнётся в ком и сгниёт в луже. Глаза лениво скользят по присутствующим людям, в нос ударяет запах сигарет, дым от которых не успевает даже развеяться, а ушей касается до возможности незнакомый голос. Да ещё какой, будто только недавно ломаться перестал. Ни дама ли вообще? И взгляд цепляется на стоящего на небольшой сцене виновника сия внимания. Лицо жизнью непомучено, хотя усталость видна, волосы цвета каштана, а цвет глаз разглядеть не удалось - далековато. Лет 20-25. Малец. Что-то про природу и про край, а на мужчину и не краем глаза. Всё внимание на дам сидящих сзади, тихо воркующих про красоту и статность выступающего. – Кем будет ? - Задает без особой заинтересованности своему старому доброму приятелю Ким Намджуну, усаживаясь на стул рядом с ним и выхода со сцены. – Чон Чонгук, - негромко проговаривает, вслушиваясь в уверенные всплески речи. - Молодое поколение пинает нас под зад, дорогой мой друг. Эти слова Ким прекрасно слышит, но оставляет их без ответа, подпирая подбородок рукой и ловя последние строки стиха поэта, так называемого Чонгука. Все девушки позади начинают негромко опладировать, освещая полулысые затылки зрелых поэтов спереди своими до больного яркими улыбками. В голове сразу её улыбка. Ни с какой другой не сравнится. Чон сходит с сцены и сразу получает удар в уши прокуренным, басистым голосом: – Вашими стихами только сучье стадо ублажать, - не нравится Тэхену всё это. Смазлив незнакомец. Строки стихов не рвет и не чеканит, как перепроверенные факты, а воспевает словно песню, будто языком вылизывает каждой строчкой ушную раковину до мерзости. Хотя у дам уже промокли юбки. – Мои стихи не кричат и не диктуют правила, а чувствами заставляют утонуть в любви к жизни своей и свободе, господин Ким, - последние слова вырвались более твёрдо, отчиканиваясь и лишь краем глаза посматривая на того, кто завёл диалог, не сильно в нем заинтересовываясь. Что за ребячество! Произведения Кима частенько пускали по кругу, но чтобы этим решил заняться никому неизвестный воспеватель стишков, хоть и вскользь - никогда. Стальное выражение поэта так и продолжало не выражать эмоций, которые были в этот момент излишни. Слишком много сил требуется для выяснений отношений с каким-то парнишкой, который, возможно, и не придет больше. Ноги ступают на тихо скрипучий пол и останавливаются по середине сцены, а руки всплескивают под такт словам и выражениям в стихе. Все слушают внимательно. Строки громко и твёрдо вылетают из уст, не оставляя никого незаинтересованным в выступлении. Мастер своего дела. Закончив, мужчина даже никого взглядом не одарив, спускается со сцены и кивает на советы, одобрительные комментарии, а после направляясь прямо ко входу, резко нуждаясь в еще одной сигарете под негромкие хлопки, которые отдавали знак того, что этот стих ни в какую лужу не полетит. Да и не надо. Рвал волосы над проклятой рифмой. Холодный ветер иголками впивается в кожу лица и ладоней, которые держат важную пачку и такие же важные спички. Тут сзади, как призрак появляется фигура, а выйдя из тени крыши и вовсе показался тот самый Чон. Не слишком ль много чести для него, говоря "тот самый"? Но Ким не успел об этом размыслить, слыша просьбу того: – Не поделитесь сигареткой ? Усмешка на выдохе и дым прямо в лицо оппоненту. – С молоду решили легкие попортить ? А как же тоскливая, гниющая старость ? Чон бровями играет еле заметно, вставая напротив. – Да что вы, господин? Вам-то сколько будет, раз я ещё, по вашему, только от материнского молока отошёл ? – 30, - глядит на стоящего рядом. Дым всё же в сторону выпускает. – Ровесники, - да нет, всё-таки в лицо. Лицо Чона по сравнению с Кимом просто абсолютно другая вещь. Жизнь с ним будто все время погремушкой баловалась и в висок целовала. Никогда на плечах не таскал груз судьбы ? Может, приезжий из Франции? Все там, как с иголочки. Видимио так оно и есть. Кима с детства запрягали физическими или моральными тяготами, собственно, как и всех других людей в округе, а тут такое - ни одной морщинки. Ну, хотя бы значит, что молодое поколение никому не грозит. – Выглядите моложе, - отойдя от незаметного шока, достал одну сигарету и протянул Чону, отвечая на его просьбу. Следом подал и спички. Какой добродетель. Тот никак не ответил, благодарно кивая и прикуривая. – Читал ваши произведения. Интересно судите, но мы разнимся. Не все люди вас поддержат. – А мне и не нужна поддержка всех людей. – Смотрите, чтобы жизнь не обернулась вам боком. – Продолжайте воспевать про родной край, угождая дамам без великого ума, а в мое дело не суйтесь. – Как грубо, - ответил Чон в след уже удаляющумуся Тэхену и изгибая губы от отвратного ощущения недоговорённости. * * * А в четверг, некоторого часа на входе в излюбленный бар некого района возникла драка. Два полностью пьяных молодых человека сцепились, кулаками впечатываясь в лица друг-друга. Договорили недоговоренное.