В последние дни лета

Like a fever

Было решено вернуться в дачный поселок, хоть они уже и отошли на приличное расстояние, в тот самый домик, перетащить матрас из единственной комнаты в погреб и провести течку там, так как это был наиболее безопасный вариант. Чонсону все еще было не по себе, когда он говорил Джеюну о своем плане, и даже когда они развернулись и пошли назад, он обдумывал свое решение, все еще пребывая в легком шоке. Но, как и в любой другой ситуации, он старался просто адаптироваться, подстроиться и решить эту проблему так, как решал другие. Тем более, ему хотелось выглядеть уверенным в глазах Джеюна в своих действиях, так как тому явно приходилось хуже, чем Чонсону, поэтому он изо всех сил пытался показать, что все в порядке и не было ничего, с чем бы они не справились. Обратная дорога заняла у них больше времени — Джеюну становилось все хуже, конечности отказывались его слушать, а голова раскалывалась все сильней и обезболивающее не помогало. Чонсон плохо помнил, как прошел его первый гон — эти дни настали ровно через день после его двадцатого дня рождения, поэтому это не стало для него неожиданностью. Тем более, что все три дня он провел в своей родной комнате, родители были рядом и держали наготове нужные медикаменты, которые притупляли сенсорику и в целом восприятие внешнего мира, так что, он просто лежал в своей кровати в полумраке, смотря бесконечную подборку новинок от Нетфликс, но совершенно не вникая в сюжет того, что смотрел, и ничего не соображая. Конечно, у таблеток были свои преимущества — он совсем забыл об остром возбуждении, нездоровом жаре и обострившихся чувствах — обонянии, зрении и слухе, но вместо этого Чонсон чувствовал себя почти что овощем, плавающем в потоке своего сознания, что немного было похоже на то, когда он впервые попробовал травку, только без кайфа. — Давай… давай постоим, — выдохнул за его спиной едва слышно Джеюн уже во второй раз за последние полчаса. Чонсон остановился и обернулся — тот стоял, сбросив тяжелый рюкзак на землю, согнувшись и держась одной рукой за низ живота, а другой опираясь на колено. Время двигалось к полуночи, дойти им оставалось что-то около двух километров, но Чонсон не стал того подгонять, сочувствующим взглядом окинув его скрюченную фигуру. — Хочешь воды? — спросил он обеспокоенно, подойдя к Джеюну и погладив его по спине. Тот вдруг выдал такой неприличный стон, выгнувшись, что сам испугался от произнесенного звука, отпрянув от Чонсона. — Лучше н-не трогай меня, — сказал он, заикаясь. — Прости, — округлил глаза Чонсон, сделав шаг назад. — Давай я понесу твой рюкзак, — предложил он, сбрасывая одну лямку своего, чтобы на освободившееся плечо закинуть рюкзак Джеюна. — Долго нам еще идти? — спросил тот хрипло, когда они снова двинулись в путь. — Еще полчаса, не больше, — подбадривающим тоном ответил тому Чонсон. — Можно мне, — Джеюн замялся, поравнявшись с ним, — можно взять тебя за руку? — Я думал, ты не хотел, чтобы тебя трогали, — удивился Чонсон, бросив на того быстрый взгляд. — Я не «не хотел», — хриплым, низким голосом произнес Джеюн отстраненно. — Я… я очень хочу, чтобы меня трогали сейчас, Джей, — едва слышно поделился он, будто сердясь. — Но не здесь. И не сейчас, иначе мы так никуда и не дойдем. Сказать, что Чонсон опешил от такого его заявления, не сказать ничего. Поначалу, когда идея провести течку Джеюна вместе, только пришла ему в голову, он боялся, что ну, не сможет. Мало того, что он никогда еще не был с омегами в таком ключе, так и тот факт, что Джеюн его никогда в этом плане не привлекал, не помогал. Но все его страхи оказались напрасными. Чонсон уже чувствовал, как сам возбуждался и от слегка усилившегося запаха Джеюна, и от его хриплого дыхания, и от его взглядов, которые тот иногда на него бросал, и вот теперь от его слов. Возбуждение зарождалось при этом не в районе паха, как когда он смотрел порно, обычные фильмы с откровенными сценами или листал журналы для взрослых у кого-то из одноклассников дома, а где-то глубоко внутри, в голове, в его сознании, зарождался жар, который рандомно распространялся в разные районы его тела — на кончики пальцев, искрящихся желанием как-то потрогать, успокоить рядом идущего омегу, на губы, которые покалывало от желания прильнуть к источнику сладкого запаха сдобного теста и корицы, в солнечное сплетение — от нетерпения и обещания скорой близости. Такого Чонсон еще никогда не чувствовал. Поэтому он молча протянул свою ладонь, свободную от фонаря, которую тут же, также не говоря ни слова, заключил в свою — горячую и влажную, Джеюн. Когда они, наконец, дошли до нужного дома, первым делом Джеюн сел за стол и уткнулся лбом с гудящей головой в стол, натянув капюшон. — Попей воды, — обеспокоенно произнес Чонсон, поставив бутылку рядом с ним на стол. Он знал, что в такие дни пить нужно было чаще во избежание обезвоживания. — Я пока спущу все нужное в погреб. Приготовления не заняли много времени, хотя спустить матрас оказалось той еще задачей, поэтому уже через пару минут Чонсон помог спуститься в подполье Джеюну и спустился следом сам. — Чем я могу помочь тебе сейчас? — спросил он, установив фонарь слабо освещать помещение на одной из полок с кимчи, и присоединился к Джеюну, устроившись на другом конце матраса, предварительно сбросив обувь. Пожевав нижнюю губу в задумчивости, тот ответил, покачав головой: — Я не знаю, Джей. Для меня это все в новинку. Он вздохнул, отвернувшись и откинувшись головой на кирпичную стену. — Иди сюда, — мягко позвал Чонсон, приглашающе похлопав себя по бедру. Он обратил внимание, что Джеюн стал часто хвататься за живот, поэтому мягким поглаживанием хотел помочь утихомирить или просто облегчить боль. Тот не стал возражать. Вытянувшись во весь рост, Джеюн улегся на спину, уложив голову на ноги Чонсона. — Это намного лучше веток и листьев, — невесело усмехнулся он, прикрыв глаза. — Да уж, — фыркнул Чонсон, погладив его по голове. Когда он переместил руку на пресс Джеюна, скрываемый худи, тот удовлетворенно выдохнул, улыбнувшись. — Я не это имел в виду, когда говорил, что хотел бы остаться тут, — сказал он, накрывая ладонь Чонсона своей, но не останавливая, а скорее поощряя и иногда направляя ее туда, где прикосновения альфы были особенно нужны. — Я рад, что это ты, — вдруг тихо произнес он, так и не открыв глаза. — Ты не имеешь в виду это на самом деле, — возразил Чонсон, криво улыбнувшись. — Ты так говоришь из-за отсутствия выбора. — Нет, — помотал головой Джеюн, посмотрев на него. — Я правда так считаю. — Что случилось с тем Шим Джейком, который вечно язвил в моей адрес? — приподнял одну бровь в вопросе Чонсон, все еще ухмыляясь. — Разве не ты ненавидел меня еще пару дней назад? Чонсон вовсе не обижался и не злился на то, как Джеюн раньше к нему относился. По правде, ему всегда было побоку, что тот о нем думал, и этот разговор он завел вовсе не для того, чтобы как-то кольнуть того или из каких-то нехороших побуждений, вовсе нет. Но Чонсон считал, что неплохо было бы прояснить некоторые моменты, прежде чем они вступят в какую-либо близость. Ему хотелось, чтобы первый раз Джеюна был хотя бы сносным, чтобы тот чувствовал себя комфортно, в безопасности, чтобы чувствовал себя желанным, а не обузой для альфы, который даже его не хотел. — Я никогда не ненавидел тебя, — ответил Джеюн, неожиданно смутившись, но не отведя взгляда от лица Чонсона. — Скорее, — он замолк, подбирая слова, — скорее хотел быть, ну, в поле твоего зрения. Хотел, чтобы ты… замечал меня, — совсем тихо произнес он, наконец, отведя взгляд и сжав ладонь Чонсона в своей чуть сильней. — Возможно, это был не самый лучший способ, но, — он усмехнулся невесело, — ты не оставил мне выбора. — Я? — удивленно переспросил Чонсон. — Что ты имеешь в виду? Он действительно не понимал, что значили слова Джеюна. Оставаться в его поле зрения? Но зачем, почему Джеюну этого хотелось? И почему Чонсон не оставил ему выбора? Что он такого сделал? — Помнишь свой первый день в школе после переезда в Корею? — спросил Джеюн, играясь с его пальцами и так и не поднимая на него взгляда. — Нет, конечно! — усмехнулся Чонсон. — Мне было что-то вроде девяти или десяти лет. — А я помню, — вздохнул Джеюн. — Свой первый день? — не понял Чонсон. — Нет. Твой первый день, — уточнил Джеюн. Они оба замолчали на какое-то время, каждый обдумывая свое. Чонсон пытался вспомнить, что же такого особенного произошло в его первый день, что это навсегда изменило отношение Джеюна к нему, но на ум ничего не приходило. Конечно, первый день был значимым — Чонсон переехал из привычной среды в абсолютно незнакомую, туда, где у него совсем не было друзей, где хальмони больше не заберет его после школы, где все говорят на языке, который Чонсон тогда еще не считал родным. Но он помнил его в общем, сам факт, что да, у Чонсона был первый день в сеульской школе, но на этом все. — Я помню, что тогда вся параллель говорила о новеньком из Америки, — наконец, нарушил молчание Джеюн. — Все говорили о том, какой он крутой, какие крутые у него кроссы, какой крутой у него акцент, и какой он умный. Все хотели тогда с тобой подружиться, — тепло улыбнулся он, уйдя в воспоминания о мелком новичке Джей Паке. — Я тоже хотел. Я же тоже был тогда новеньким, но никто не говорил о том, какой я крутой, когда я появился в свой первый день в школе. Я плохо говорил по-корейски, хотя все понимал, и у меня тоже был акцент, но никто не говорил, какой он классный. И никто не хотел дружить со мной. Я думал, что мы могли бы стать друзьями, — произнес он тихо и застенчиво, отведя взгляд. — В Австралии у меня было много друзей — я ходил на уроки музыки, на футбол и в церковь, а в Сеуле все кривились, стоило мне открыть рот. Я думал, что ты мог бы стать моим первым другом. Чонсон молча слушал Джеюна, позволяя ему выговориться, чувствуя, как важно было ему рассказать свою историю, приоткрывая Чонсону свою душу, часть своей личности в виде стеснительного маленького омеги, играющего на скрипке и произносящего перед сном каждую ночь молитву. Таким уязвимым Чонсон его еще не видел, и такой ранимый Джеюн ему нравился. Чонсону нравилось, как смягчились черты его лица из-за нежной улыбки, какой аккуратной казалось его ладонь с белой, гладкой кожей на фоне огрубевшей, загорелой ладони Чонсона, каким беззащитным он казался на этом матрасе, в темном, прохладном погребе, лежа на коленях Чонсона, одуряюще пахнущий юным, нетронутым омегой. — И когда ты вошел в класс — кажется, у нас была совместная математика, — задумчиво произнес он, — я думал, точнее, я так хотел, чтобы ты сел рядом со мной, чтобы заговорить с тобой, сказать тебе, что я такой же как ты, показать, что никто тебя здесь не поймет лучше меня. — Но я не сел, — хрипло продолжил вместо замолчавшего ненадолго Джеюна Чонсон. Внутри него все заныло от того, как сильно ему захотелось вспомнить тот день. А еще лучше вернуться и дать своей мелкой копии подзатыльник, чтобы не смел тогда садиться никуда, только рядом с Джеюном. — Ты не сел, — грустно улыбнулся Джеюн, едва заметно кивнув. Чуть приподняв края худи, он, не стесняясь, положил ладонь Чонсона на оголившийся участок живота в районе пупка. Его кожа была горячей и слегка влажной, и Чонсон мягкими круговыми движениями принялся гладить его там. — Ты сел рядом… с Джисоном, кажется? И совсем не обратил на меня внимания. А потом ты так быстро со всеми подружился, обзавелся лучшим другом и знакомыми из классов старше. Мне было обидно, и я даже завидовал тебе. Это было так глупо, — Джеюн фыркнул, закрыв лицо ладонями, — злиться на тебя за это. Ты ведь даже не знал ни меня, ни то, как мне это было важно, — помотал он головой. — А я, все эти годы… Он замолчал, видимо, подбирая слов, и Чонсон не смел его перебивать. — Меня всегда тянуло к тебе, — наконец, признался он, отняв руки от лица и посмотрев Чонсону в глаза. — И я злился, что ты не чувствуешь того же. Для меня ты был будто идеей-фикс, а я для тебя… одним из толпы. Просто Джейк, одноклассник Джейк, друг Сону, того общительного омеги классом младше. И все. Мне хотелось, чтобы ты меня замечал. Понимаешь? — спросил он с надеждой. — Но почему? — совсем не понимал Чонсон. — Почему я и почему тебе это было так важно? — Если бы я только знал, — невесело усмехнулся Джеюн, покачав головой. — Джейк, — позвал Чонсон нерешительно, — ты, — он замолк ненадолго, формулируя мысль, — ты влюблен в меня? Джеюн громко фыркнул, рассмеявшись. — Если только в твоих мечтах, — сладким голосом ответил он. Неожиданно притянув Чонсона за шею, Джеюн поцеловал его простым прикосновением губ к губам, не размыкая их. Чонсон от неожиданности даже не закрыл глаза и какое-то время смотрел на дрожащие ресницы Джеюна, опешив, но, в конце концов, ответил на поцелуй, прихватив нижнюю губу Джеюна, полную, мягкую, своими, ласково, без напора. Казалось, именно такого Джеюн ждал от него — осторожных, мягких прикосновений, знакомства друг с другом без всякого давления внешних обстоятельств, будто они встретились впервые. Это позволило Джеюну неуверенно приоткрыть рот, впуская язык Чонсона, чтобы углубить поцелуй, и Чонсону нравилось, нравилось, что он такой податливый, но не до конца, будто Чонсону действительно нужно было постараться, проявить себя, показать, что он не причинит тому вреда, прежде чем тот раскроется перед ним до конца, хоть это и было неизбежным. Прервав поцелуй, глубоко дыша, Джеюн нервно рассмеялся, глядя на Чонсона слегка влажными и сияющими глазами. Его щеки будто стали еще розовей от смущения, и Чонсон не мог оторвать от его лица взгляда, будто если он вдруг решит его отвести, то больше ничего красивей в своей жизни не увидит. — А ты? — спросил вдруг Джеюн, прерывая их затянувшееся молчание, но Чонсону потребовалось некоторое время, чтобы понять, что тот имел в виду, прежде чем ответить насмешливо, отведя, в конце концов, взгляд: — Тебе бы хотелось? Вместо ответа Джеюн вдруг перевернулся на бок, издав звуки похожие на мурлыкание, тем самым сбросив руку Чонсона, все еще лежавшую у того на животе. — Я не влюблен в тебя, Джей Пак, — ответил он невпопад, — ты мне даже не нравишься. Ты высокомерный, заносчивый, эгоцентричный альфа с типичными альфиархальными замашками в отношении омег, который странно шутит невпопад, и мне не нравятся ни твоя личность, ни твоя внешность. Ты не в моем вкусе. И я не хочу, чтобы ты был влюблен в меня. Чонсон слегка приоткрыл рот от его заявления, не понимая, чем заслужил столько не самых приятных слов в свой адрес. — Я знаю, что ты сделаешь мне больно, — заключил Джеюн расстроенно, будто Чонсон уже его чем-то обидел. — Такие как ты разбивают сердца таким как я. — Ты знаешь, что это не так, — покачал головой Чонсон, вдруг поняв, что Джеюн говорил это все, скорее, не ему, а себе. — Ты знаешь, что я не сделаю тебе больно, — твердо сказал он, погладив того по голове. — Я позабочусь о тебе, омега. Джеюн коротко простонал, прикрыв глаза и выгнув спину. — Давай поспим? — предложил Чонсон. Течка Джеюна должна была вот-вот начаться и им нужны были силы. С одной стороны Чонсон хотел, чтобы их первый раз был осознанным, но с другой — он не хотел переходить границы. Если бы он настоял, надавил, то Джеюн бы не отказал ему сейчас. Но Чонсон понимал, что с ним так нельзя, надо, чтобы тот сам решил, когда было можно. Тот кивнул, поднимая голову с ног Чонсона и садясь на матрасе. — Хочешь чего-нибудь? Воды или перекусить чего-нибудь? — спросил Чонсон, устраиваясь на матрасе рядом с Джеюном, который отвернулся от него к стене. — Нет, — помотал тот головой, закрыв глаза. — Давай поспим. Проснулся Чонсон от звуков настойчивого копания, доносившихся откуда-то из угла, где были свалены их рюкзаки. Он привык чутко спать, поэтому тут же поднялся с матраса, сев, сонно моргая и пытаясь понять, какие цифры показывали его часы. — Джейк? — позвал он Джеюна, ищущего что-то в своем рюкзаке. Тот не отозвался, но он услышал его, судя по тому, как напряглась его спина, прекратив копания, и Чонсон позвал его еще раз: — Джейк, все в порядке? Джеюн неожиданно поднялся с колен и вернулся на матрас, сев рядом с Чонсоном и заключив того в объятия. — Джей, — тихо позвал он, всхлипнув, — пожалуйста, — почти прорыдал он, — сделай что-нибудь, мне так больно. — Хей, хей, спокойно, — погладил его успокаивающе по спине Чонсон. — Где болит? — Блин, ты такой тупой, Джей Пак, я тебя ненавижу, — вдруг рассердился Джеюн, разомкнув объятия и даже слегка толкнув того. Возможно, Чонсон и вправду слегка тупил, потому что поспать им удалось от силы часа полтора, но подумав чуть дольше, он все понял. — Иди сюда, — улыбаясь из-за собственной недогадливости и чрезмерной стеснительности Джеюна, позвал он, возвращая того в свои объятия. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он полушепотом, слегка касаясь ушной раковины Джеюна губами. Тот не отвечал, замерев, видимо, думая о том, чего ему хотелось сейчас, прислушиваясь к своему телу и повторно задавая вопрос Чонсона самому себе. В конце концов, он взял руку Чонсона в свою, положил ее себе сначала на живот, затем медленно спустил ниже, остановившись там, где ладонь Чонсона размещалась ранее. Но на этот раз он пошел дальше. Их руки медленно преодолели сначала резинку джоггеров, а затем и брифов. Чонсон задержал дыхание от всего происходящего и выдохнул только, когда его пальцы коснулись влажного и горячего. Джеюн снова издал этот мяукающе-мурчащий звук, проведя пальцами Чонсона и по взбухшему клитору, и ниже, погладив истекающую смазкой дырочку. — Хочешь, чтобы я поласкал тебя там? — совсем тихо спросил Чонсон, собирая пальцем смазку по краям дырочки, чтобы легонько ткнуть туда, не проникая, а дразня. — Да, — выдохнул Джеюн, — да, пожалуйста. Чонсон никогда и подумать не мог, как это было приятно — касаться омеги там, в его самом сокровенном месте. Он толком не знал, что нужно делать — он не считал порно-видео какой-то полезной инструкцией о том, как правильно заниматься сексом, поэтому просто старался прислушиваться к тому, как изменялось дыхание Джеюна, как закатывались его глаза, когда ему было особенно приятно. Ему нравилось, когда Чонсон ласкал его клитор, и слегка напрягся, когда тот попробовал проникнуть в него пальцем, поэтому тот больше не пытался это сделать. Возможно, Джеюна слегка пугал этот момент, и Чонсону было нормально, если бы они провели течку без проникновения вовсе. — Тебе надо было давно попросить меня, — сказал Чонсон, проведя средним пальцем от его сжавшейся дырочки до клитора, размазывая смазку, которая выделялась постоянно небольшими порциями. Джеюн все еще обнимал его за шею, уткнувшись в плечо. Поза была не совсем удобной — раздвинув ноги, он перекинул одну из них через бедра Чонсона, но тот не хотел прерываться, хотел довести все до конца. Вместо ответа Джеюн вдруг прижался горячими губами к родимому пятну Чонсона на шее, недалеко от того места, где быстро-быстро бил пульс в яремной вене. — Ты уже трогал себя там? — спросил Чонсон, проведя по краям влажной дырочки пальцем. Казалось, что Джеюн уже расслабился достаточно, чтобы почти не зажиматься. — Да, — кивнул Джеюн, ответив едва слышно. — Сколько пальцев? — продолжил Чонсон, не убирая палец. — Один. Иногда два, — выдохнул Джеюн, подавив стон и неожиданно подавшись бедрами вперед, будто его тело поощряло все то, что делал с ним Чонсон, без всякого на то разрешения от самого Джеюна. — Если я, — Чонсон сглотнул накопившуюся во рту вязкую слюну, — если я вставлю палец… Ты не испугаешься? — Мне не страшно, — помотал головой Джеюн. — Я н-не боюсь… — Джейк, — позвал Чонсон, — расслабься. Я не сделаю тебе больно. Когда Джеюн раздвинул ноги чуть шире, Чонсон, наконец, проник в него одним пальцем, вдруг представив, что это его член раздвигает податливые горячие стенки, отчего простонал одновременно с Джеюном. — Ты такой узкий, — выдохнул он, продолжая ласкать клитор Джеюна, но уже большим пальцем, — такой горячий. Поверить не могу, что никто тебя до сих пор не выебал. Джеюн неожиданно вскрикнул и, подкинув бедра, кончил, вцепившись зубами в плечо Чонсона. Его дырочка судорожно сокращалась, будто в желании, чтобы палец Чонсона проник в него еще глубже. Слегка поводив пальцем там, Чонсон, наконец, вынул его, напоследок погладив твердый от пережитого оргазма клитор, и потом совсем убрал руку из брифов Джеюна. Воздух вокруг стал тяжелым из-за запахов двух возбужденных альфы и омеги. Сладость сдобного теста уступила место интенсивному пряно-острому запаху корицы. Совсем как в детстве, подумал Чонсон, когда хальмони пек каждые выходные его любимые улитки с корицей. После его переезда из Америки в Корею Чонсон так и не решился больше их есть — они уехали из Сиэтла вскоре после смерти его любимого хальмони, и есть коричные булочки, приготовленные кем-то другим, для Чонсона приравнивалось к опорочиванию памяти о всем его беззаботном детстве. — Как ты? — заботливо поинтересовался Чонсон, погладив Джеюна по вздымающейся от тяжелого дыхания спине. — Лучше? — Да, — выдохнул Джеюн, отпуская его, смущенно отводя взгляд. — Намного. Ты?.. — он неопределенно указал подбородком куда-то в район ширинки Чонсона, на что тот только отмахнулся. — Все нормально. Это было только для тебя. Джеюн, кивнув, перебрался обратно на свое место на матрасе у стены и быстро уснул, а вот Чонсон теперь не мог сомкнуть глаз, обдумывая произошедшее. Ему понравилось. Он не знал точно, что это — действие неких феромонов из-за приближающейся течки или в целом ситуация способствовала тому, что Чонсон сейчас был возбужден так, как не был никогда за всю свою жизнь, или его поздно проснувшаяся сексуальность, наконец, дала о себе знать. Не то чтобы он раньше не дрочил или не просыпался посреди ночи со стоящим колом членом после неясных, но, почему-то, дико возбуждающих образов и ситуаций во сне. Но дрочить сейчас, после того как он сделал Джеюну приятно, для Чонсона казалось и ощущалось чем-то неправильным. Он на пробу положил ладонь на свой стоящий член, четко ощупывающийся через мягкую ткань тренировочных штанов, сжав себя в районе головки. Все, что произошло между ними, было не актом любви, симпатии или чего-то еще такого же романтически-приторного, чего между ними никогда не было. Это все было для и ради Джеюна, ради того, чтобы успокоить его, облегчить его состояние, и Чонсону казалось, что если он сейчас доведет себя до оргазма той же рукой, какой он трогал Джеюна, этим самым он пересечет некую границу, переведет их отношения на какой-то другой, неизведанный уровень. Они ведь не были кем-то особенным друг другу. Они друг другу, по сути, были никем, а Чонсону претила мысль о сексе без любви и привязанности. И хоть он понимал, что рано или поздно ему именно что придется заняться с Джеюном сексом, он принял этот факт с условием, что это только ради страдающего омеги, которого он пообещал защитить и привести в безопасное место. Дрочить на него, пока тот спал, не входило в планы Чонсона. С другой стороны, кончить так, как сейчас, ему не хотелось еще никогда. И сейчас страдающим был, скорее, он сам. — Все равно неправильно, — пробормотал он, перевернувшись на бок и закрыв глаза. Вместо того, чтобы думать о Джеюне, о том, каким узким и мокрым он был, каким у него все там было мягким и нежным, Чонсон, отбросив все эти мысли, решил подумать о не менее важных сейчас вещах — о Сонхуне и родных. Он скучал по своей семье, волновался о том, как они там, но не меньше и по своему другу, да что там, Сонхун всегда был для Чонсона больше, чем просто друг, он был семьей, братом, которого Чонсон всегда так хотел. Если они благополучно дойдут до порта и Чонсон обнаружит, что Сонхун не в безопасности, Чонсон собирался вернуться за ним. Обойти хоть всю Корею, но найти того. Пусть даже в виде агрессивного, сбрендившего зомби. Так Чонсон не заметил, как погрузился в полудрему, балансируя где-то на грани реальности и сна. Второе пробуждение оказалось таким же неприятным, как и первое. Джеюн задел его то ли рукой, то ли ногой, отчего Чонсон испуганно распахнул глаза, перевернувшись с бока на спину. Джеюн стягивал с себя худи, сидя уже в одних боксер-брифах. — Что, — голос был слишком хриплым, поэтому прокашлявшись, Чонсон продолжил, — что ты делаешь? В погребе было достаточно прохладно — кончик носа Чонсона успел замерзнуть, как и руки, превратившиеся, по ощущениям, в ледышки. Но Джеюну, казалось, все равно было невыносимо жарко в одежде. — Альфа, — позвал тот жалобно, отбросив худи и улегшись на спину, — альфа, — повторил он, просительно взглянув на Чонсона. Чонсон, вздохнув, поднялся с матраса в сторону рюкзаков. — Нет! — испуганно вскрикнул Джеюн, приняв сидячее положение и обеспокоенно глядя на Чонсона, видимо, подумав, что тот собирался бросить его и уйти. — Спокойно, я просто возьму воды, — поспешил успокоить его Чонсон, обернувшись, и улыбнулся, стараясь придать взгляду уверенность. На самом деле уверенным он себя не чувствовал вообще. Чонсон понял — вот оно, началось, какая-то часть Джеюна отключилась или притупилась, уступая место другой его личности, и дальнейшие события его пугали своей неизвестностью. У Пак Чонсона всегда был план на все случаи жизни, но сейчас он был не уверен в том, что сможет сделать все правильно, не облажавшись. Джеюн внимательно следил за каждым его движением, все также сидя на матрасе, с тревогой во взгляде ожидая, когда Чонсон вернется к нему. — Тебе нужно попить немного, возьми, — протянул Чонсон ему бутылку с водой, опустившись рядом с ним на матрас. Тот послушно принял бутылку, но сделал всего пару глотков, прежде чем, отбросив ее, снова лечь на спину, прикрыв глаза. Чонсон и сам отпил немного, глядя на взмокшего от пота Джеюна, его прилипшую ко лбу светлую челку, нахмуренные брови, скривившиеся будто от боли губы и высоко вздымающуюся от глубокого дыхания грудь, будто он не мог надышаться. — Джейк, — позвал Чонсон на пробу, — Джейк, как ты? Он аккуратным движением убрал с его лба челку, проведя по густой брови указательным пальцем, спустившись затем на гладкую, горячую щеку, накрыв ее своей ладонью в необязательном, ласковом порыве. Джеюн накрыл его ладонь своей, открыв глаза и посмотрев на него таким ясным взглядом, каким он даже в свое первое пробуждение не смотрел. — Я хочу… — он замолк, все также не отрывая взгляда от лица Чонсона, — можешь поцеловать меня? — неожиданно попросил он. — Пожалуйста. Целовать Джеюна было самым приятным из всего, что делал Чонсон в последнее время, поэтому он охотно склонился над тем, прикасаясь губами к раскрытым в ожидании губам Джеюна, так и не убрав ладонь с его разрумянившейся щеки. Этот поцелуй значительно отличался от их первого — он был уже не таким невинным и осторожным, Чонсон уже не так сдержанно целовал Джеюна, распробовав его границы, он без стеснения раскрывал своим языком его губы, углубляя поцелуй, и тот также охотно отвечал ему, притянув за шею ближе. — Хочешь, чтобы я потрогал тебя там? — спросил Чонсон шепотом, прервав поцелуй, но не отодвигаясь так, чтобы губы все еще касались губ Джеюна. — Хочу, — выдохнул Джеюн, — но не пальцами, — добавил он, нахмурившись, будто ему стало больно. — Я так хочу… — начал было он говорить, но вдруг замолк и расплакался. «Пиздец, — подумал Чонсон, — довел омегу до слез». — Тише, тише, я… — беспомощно проговорил он, отодвинувшись, — не плачь, пожалуйста, я сейчас только… — Чонсон снова замолк — его причитания нисколько не помогали, Джеюн все также горько плакал, прикрыв глаза и сложив руки на груди будто в просительном жесте, — я только разденусь, — он быстро стянул с себя худи, поведя плечами из-за прохлады, — Джеюн-а, посмотри на меня, — попросил Чонсон ласково, погладив того по плечу. Казалось, это возымело свой эффект — Джеюн открыл глаза, перестав плакать, и взглянул на Чонсона, чуть приоткрыв рот и задержав дыхание. Чонсон подумал, что тот мог среагировать на свое настоящее имя, как он сам среагировал тогда, в лесу, когда Джеюн позвал его. Они никогда не звали друг друга так, поэтому, может, это казалось даже интимней поцелуя. — Давай снимем это с тебя, — улыбнувшись, кивнул Чонсон на боксер-брифы, единственную одежду, в которую был одет сейчас Джеюн. Тот послушно кивнул и чуть отодвинулся, подтянувшись на матрасе и раздвинув ноги, согнутые в коленях, чтобы Чонсон мог удобней устроиться между ними. Внезапно пришло спокойствие. Если до этого момента Чонсон волновался, переживал из-за неизбежной близости, боялся сделать что-то не так или не то, то теперь уже нет. Да, для Джеюна это был первый раз, но и для Чонсона тоже. Поэтому им нужно было действовать сообща, ему было необязательно быть самым ответственным в этом деле, в этот раз они оба должны были разделить эту ответственность, самым главным было, как решил Чонсон, просто спрашивать, реагировать и действовать, ведь ситуация сама собой не разрешится, и истерики или паника были просто бессмысленными. Он положил обе руки на колени Джеюна, мягко погладив их в осторожном жесте, так как на них все еще синели ушибы из-за того его неудачного падения перед гипермаркетом, и опустил голову ниже, чтобы втянуть коричный аромат, который ощущался оттуда сильнее, видимо, из-за обильно выделяющейся смазки. Джеюн внимательно следил за каждым его жестом, но взгляд его был не испуганным, а, скорее, выжидающим. Быстро поцеловав его в бедро, отчего тот хихикнул, будто ему стало щекотно, Чонсон выпрямился и потянулся к резинке его белья, миллиметр за миллиметром стягивая его с Джеюна. Тот только приподнял таз, более никак не помогая, все также не отрывая от Чонсона взгляда все еще влажных из-за недавних слез глаз. Чонсон старался не слишком разглядывать промежность Джеюна, когда снимал с того белье, но когда он отбросил боксер-брифы на другой конец матраса, взгляд сам упал туда. Джеюн чуть шире раздвинул ноги и, убрав одну руку с груди, опустил ладонь сначала чуть ниже живота, а затем на безволосый лобок, в паре сантиметров от набухшего клитора. Вообще, Джеюн был безволосым везде, это Чонсон заметил, еще когда трогал его там. А еще он был мокрым, мокрым настолько, что вся его промежность блестела от смазки, которая то и дело выделялась из периодически сокращающейся дырочки, свободно капая и пачкая матрас. «Как я туда…», — подумал Чонсон растерянно, но закончить мысль ему на дали. — Хватит уже пялиться, Джей, снимай штаны. Я тоже хочу посмотреть, — потребовал Джеюн тоном, не терпящим возражений. Чонсон и не стал возражать. Обнажаться перед другим человеком, тем более, обнажаться ниже пояса, всегда было неловким делом, хотя Чонсону было что показать. Он и Сонхун регулярно посещали тренажерный зал, хоть качков из них пока не получилось, но щегольнуть развитыми грудными мышцами, четко выделяющимися кубиками пресса, бицепсами, трицепсами и прочими плечевыми мышцами, Чонсон мог и любил. Размером его природа тоже не обделила, хотя это было только мнение Чонсона, линейкой точный размер он не вымерял, поэтому Джеюн вполне мог решить по-другому, и поэтому Чонсон нерешительно замер, прежде чем спустить с бедер джоггеры вместе с бельем. Джеюн все это время смотрел на него чуть расфокусированным взглядом, но когда он увидел полностью вставший член Чонсона, его глаза расширились будто от удивления. — Можно потрогать? — взволнованно и чуть хрипло попросил он, приподнявшись на локтях. Чонсон просто кивнул, не доверяя своему голосу. Он старался не думать, как именно со стороны выглядела эта ситуация — матрас в прохладном подвале, полностью обнаженный Джеюн на нем, даже носков на нем не было, с раскинутыми перед Чонсоном ногами, раздетым только наполовину, со спущенными до колен штанами, окруженные кимчи, маринованной редькой и другими заготовками — более нелепую ситуацию просто и представить было нельзя, но почему Чонсон был таким возбужденным, до боли, каким никогда еще себя не чувствовал? Брови Джеюна были, почему-то, страдальчески нахмуренными, а пальцы немного дрожали, когда он нерешительно провел ими по всей длине члена Чонсона, выбив тем самым из того короткий, сдержанный стон. Облизав губы, Джеюн обхватил пальцами головку, с показавшейся на кончике каплей смазки, нежно погладив ее большим пальцем. — Нравится? — нервно усмехнувшись, спросил Чонсон, решив разрядить немного обстановку, иначе их первый раз мог кончиться именно так, не начавшись. — Очень, — кивнул Джеюн серьезно, еще раз облизнув губы и так и не отпустив его член. — Хочу его в себе, — выдохнул он мечтательно, не отрывая взгляда от промежности Чонсона. Тот в свою очередь мог покляться, что после слов Джеюна его член дернулся, будто сам, независимо от Чонсона, уже хотел поскорее оказаться в Джеюне. Чонсона эта перспектива тоже устраивала, но посмотрев еще раз на промежность Джеюна, он в который раз подумал, что в такое нежное, мягкое, трогательно розовое и блестящее от смазки, которой уже набежало с лужу под тем, нельзя было тыкаться чем-то вроде члена, выглядящего, по мнению Чонсона, слишком грубо и даже некрасиво что ли, с багровой головкой, с длинным стволом, увитым венами, даже интимная стрижка выглядела как какое-то варварское явление по сравнению с тем, каким гладким был везде Джеюн. Такое место нельзя было осквернять чем-то варварским, тем более что Чонсон понятия не имел, как пропихнет в едва виднеющуюся дырочку омеги что-то толще пальца. Стоило его растянуть, решил Чонсон, языком и пальцами для начала. От этой мысли его рот мгновенно наполнился слюной — так сильно ему захотелось попробовать Джеюна на вкус. Тот в свою очередь в последний раз огладив головку, убрал руки с его члена, и затем потянулся пальцами и провел ими сначала по напряженному прессу Чонсона, затем погладил его грудь, проведя указательным пальцем по окружности соска. Чонсон отпрянул от щекочущего прикосновения, коротко рассмеявшись. — Щекотно, — улыбнулся он, глядя в блестящие глаза Джеюна, и тот, убрав руку и снова улегшись на спину, улыбнулся ему в ответ, зажав нижнюю губу между зубами. — Хочу тоже тебя потрогать, — признался Чонсон негромко. Джеюн томно простонал, прикрыв глаза и положив руку на свою промежность. — Не закрывайся, — попросил Чонсон, кладя свои пальцы поверх его и убирая его руку оттуда. — Я сначала языком, ладно? — предупредил он, наклоняясь ниже. — Ладно, — взволнованным голосом ответил ему Джеюн, внимательно следя за каждым его движением. Чонсон опустился на локти между бедер Джеюна, раздвинув их чуть сильнее, и едва сдерживался, чтобы не уткнуться в его промежность носом — так привлекательно оттуда пахло коричными булками. Вместо этого он на пробу провел языком от сокращающейся дырочки, собрав смазку, к твердому от возбуждения клитору, мягко обхватив его губами, будто кончик языка. Джеюн захныкал от нетерпения, но не стал двигаться, сдерживаясь, только погладил Чонсона по волосам, так и оставив руку на его затылке. — Вкусно, — усмехнулся Чонсон, подняв взгляд на раскрасневшееся лицо Джеюна. Его лоб уже покрылся испариной, на щеках краснел нездоровый румянец, а губы были искусаны и казались больше и краснее, чем обычно. Чонсону такой Джеюн нравился больше всего. Возможно, даже больше, чем вообще любой другой омега во всем мире, подумал он, и сам же испугался этой мысли. — Продолжай, — мягко попросил Джеюн, часто дыша, зарываясь пальцами в его волосы на затылке. Когда Чонсон снова коснулся его языком, мышцы на животе Джеюна сократились, а бедра чуть дернулись на встречу. Чонсон правда не знал, куда лучше смотреть — на его манящую промежность с припухшими половыми губами, выглядящими как лепестки нежнейшего цветка, с торчащим, твердым клитором и текущей дырочкой, или на его лицо с выражением всепоглощающего наслаждения, когда Чонсон облизывал его, обхватывал губами тонкую, бархатистую кожу, и иногда тыкался кончиком языка в легко раскрывающуюся перед ним дырочку. — Я вставлю палец, ладно? — предупредил Чонсон, остановившись и сглотнув собравшуюся во рту вязкую слюну вперемешку со смазкой. — Чонсон, — позвал Джеюн мягко, глядя на него блестящими от непролитых слез глазами. У Чонсона перехватило дыхание. — Я хочу этого. Можешь не спрашивать. — Всегда называй меня так, — попросил он хрипло. — Чонсон? — спросил Джеюн удивленно. — Чонсон, — позвал он, игриво улыбнувшись, — Чонсон-а. Чонсон-и, — поддразнил он протяжно. Чонсон на это покачал головой, улыбаясь в ответ, и также не отрывая взгляда от лица Джеюна, провел средним пальцем по краям его дырочки, собрав смазку, и, наконец, вставил, выбив из того глухой стон. Гладкие стеночки легко раздвигались под воздействием давления, легче, чем когда Чонсон трогал его там в первый раз, и Чонсон уже не задавался вопросом, как туда войдет что-то толще пальца. Прильнув губами к его клитору, Чонсон, посасывая его, принялся медленно трахать его пальцем. Джеюн задышал чаще, не переставая издавать хныкающе-мурлыкающие звуки. — Можешь вставить еще один, — выдохнул он едва слышно, и Чонсон с удовольствием подчинился, с легкостью вставляя второй палец, и даже чуть раздвигая их. — Ты все равно такой узкий, — прошептал он, поднимая лицо от промежности Джеюна, — даже не смотря на течку. Как ты будешь принимать мой узел, а, Джеюн-а? — Я смогу, — прохныкал Джеюн, подмахивая бедрами навстречу пальцам Чонсона, — только… — он замолк, громко простонав, когда Чонсон вставил в него третий палец, который уже вошел уже не так легко, как предыдущие два, — только дай мне свой член, альфа. — Уверен? — взволнованно спросил Чонсон, поднимаясь, но не переставая трахать его пальцами медленными движениями, и глядя на то, как края его дырочки приглашающе раскрывались, поддаваясь. — Более чем, — кивнул Джеюн. — Давай уже, я хочу кончить, — потребовал он, поведя бедрами. — Я могу довести тебя до оргазма только пальцами, — криво усмехнулся Чонсон, вынимая их из него и садясь на пятки. Джеюн вздрогнул, чуть подтянув колени к груди, будто ему стало некомфортно от пустоты. Чонсон погладил его по коленям, так и оставив там ладони. — Ты уже сделал это сегодня, — помотал Джеюн головой, — хочу… хочу твой член, — закончил он едва слышно и сам смутился от своих же слов. Чонсон снова усмехнулся, мотнув головой. Усевшись на матрасе, он окончательно снял с себя всю одежду, отбрасывая ее неаккуратным комком туда же, где лежала одежда Джеюна. После Чонсон устроился между его ног, улегшись на него и зашипев от прикосновения чувствительной головки к его промежности. Джеюн обнял его, притянув ближе, чтобы быстро поцеловать. — Привет, — улыбнулся он застенчиво, глядя в глаза Чонсона. — Привет, — улыбнулся в ответ Чонсон, чувствуя, как быстро-быстро стучало сердце от улыбки Джеюна. Одной рукой он опирался на матрас, другой же обхватил свой член, чтобы провести им по всей длине промежности Джеюна, смешивая их смазки. — Большой, — выдохнул Джеюн радостно, в нежном жесте убирая отросшую челку со лба Чонсона. Чонсон, смутившись, опустил взгляд, а потом, чуть привстав с локтя, перевел его туда, где его член касался Джеюна. — Я сейчас вставлю, — предупредил он, подняв взгляд, — скажешь, если станет больно, ладно? — Будет больно? — беспомощным голосом спросил Джеюн, глядя на Чонсона обеспокоенно нахмурившись. — М-может быть, — неуверенно ответил Чонсон, — это твой первый раз, не смотря на течку. Просто… просто скажи мне, если что, не хочу, чтобы тебе было неприятно. — Чонсон, — позвал Джеюн ласково, — ты не сделаешь мне больно, — сказал он, погладив Чонсона по щеке. Чонсон быстро ткнулся в нее губами и, не теряя больше времени, наконец, направил член в его дырочку. Глаза Джеюна округлились, а рот распахнулся от неожиданности в немом стоне, едва он вставил головку. — Шшш, — Чонсон успокаивающе погладил его по волосам свободной рукой, опустившись на локоть, — держись за меня. Джеюн послушал его, прикрыв глаза и сжав губы, и положил одну руку ему на шею, а другую устроил на косточке таза, не отталкивая, но будто в готовности сделать это в случае чего. Чонсон качнул бедрами, убрав руку от члена и входя до конца, отчего Джеюн простонал протяжно и сдавленно. — Больно? — спросил Чонсон глухо, чувствуя себя на грани, но не совсем не понимая, на грани чего именно. Его член приятно сжимали и мягко массировали гладкие стеночки, то и дело сокращаясь, видимо, не переставая выделять смазку. — Не… некомфортно, — ответил Джеюн, помотав головой и приоткрыв глаза, — не больно. Можешь пока не двигаться? — попросил он, глубоко дыша. — Не буду, — кивнул Чонсон. Он погладил Джеюна по горячей щеке, не в силах оторвать взгляда от его лица, думая, как он раньше мог не замечать, какое оно пронзительно красивое, и признался едва слышно: — В тебе так хорошо, Джеюн-а. Тот слабо рассмеялся на это, помотав головой. — Ты будешь говорить это всем своим омегам, — печально произнес он, вымученно улыбнувшись, — я не особенный. Чонсон не знал, что ему на это ответить. И нужны ли были вообще слова? Вместо этого он наклонился и мягко поцеловал Джеюна, прихватывая его искусанные губы своими, проводя по ним языком, но не углубляя поцелуй. Джеюн ответил, целуя его в ответ, и мягко двинув тазом, поощряя Чонсона тоже двигаться. Что он и сделал, начиная с маленькой амплитуды, но вставляя глубоко, до конца, дыша в унисон с Джеюном, в конце концов, убыстрившись, почти вынимая член и вводя его быстрым движением обратно, каждый раз выбивая из того громкий стон. Чонсон чувствовал, что с каждым движением напряжение у основания члена росло, приближая разрядку и сцепку, хотя ему не хотелось повязывать Джеюна в его первый раз узлом — это было бы для него, скорее, болезненно, чем приятно. А Чонсону хотелось, чтобы Джеюну было хорошо — каждый его стон, закатанные в удовольствии глаза, каждое его ласковое, поощряющее поглаживание по спине Чонсона, по груди, прессу или щеке, то, как он подавался навстречу каждому движению, все это отзывалось чем-то мучительно-тягучим в районе солнечного сплетения, жаром проносясь по всему телу и оседая внизу живота. Да, трахать Джеюна было приятно, но доставлять ему удовольствие было гораздо, гораздо лучше, поэтому Чонсон продолжал стараться, двигаясь под разным углом, целуя его везде, где мог достать — губы, искривленные в наслаждении, чувствительную шею, вставшие соски, иногда лаская его клитор или просто держа ладонь на его лобке. — Я уже близко, — выдохнул он в губы Джеюна, убыстряясь. Сформировавшийся узел уже не давал входить глубже, едва цепляясь за края дырочки, но Чонсон не позволял ему войти даже до середины. — Хочу его, — простонал Джеюн, просунув руку между своих ног и пальцами нащупав его узел, — пожалуйста, альфа, - умоляющим взглядом посмотрел он в глаза Чонсона. — Нет, — помотал головой Чонсон, убирая его руку и сцепляя их пальцы над его головой. Джеюн жалобно захныкал, но ничего не сказал, только прикрыл глаза и отвернулся от Чонсона, чем тот воспользовался, прильнув к его шее там, где часто-часто бился его пульс, жадно всасывая нежную, белую кожу и прикусывая ее зубами. Навалившись на Джеюна всем телом, Чонсон принялся свободной рукой ласкать его клитор, подводя к пику, так как чувствовал, как судорожно стали сокращаться стеночки его дырочки в преддверии оргазма. Еще пара движений бедрами и Чонсон кончил первым, сдавленно простонав в шею Джеюна, не переставая тем не менее двигаться. Тот вскрикнул, почувствовав, как внутри разливается горячее, и кончил сам, болезненно сжав бока Чонсона бедрами. Чонсон не спешил вынимать член, ожидая, пока он опадет, хоть это и не было полноценной заменой узлу, что подтверждалось тем, как скривилось лицо Джеюна в страдальческой гримасе, как сильно сжал он член Чонсона внутри себя, потому что его тело все еще ожидало полноценной сцепки. Джеюн приоткрыл глаза, но так и не взглянул на него, глядя куда-то в потолок. Чонсон же смотрел только на него, любуясь, желая продлить эти мгновения близости навечно или хотя бы просто настолько долго, насколько было возможным. Из глаз Джеюна поочередно скатились две большие, прозрачные слезы, как в кино, Чонсон раньше такого никогда не видел. — Хэй, все хорошо? — обеспокоенно спросил он, собрав пальцем слезинки с его горячих висков и скул. — Отстань, — отмахнулся тот, упершись в его грудь рукой и попытавшись выползти из-под него. Чонсон, приподнявшись на руке, вынул из него полуопавший член, помогая себе рукой и прошипев от чувствительности, после чего Джеюн, тут же подтянув колен, сдвинул бедра и перевернулся на бок, всхлипнув. — Джейк, — испугавшись, что сделал ему больно, позвал Чонсон, садясь на колени, — ты как? Все хорошо? Где-то болит? Джеюн не отвечал, только всхлипывал, прикрыв глаза рукой. Чонсону даже пришлось заглянуть ему между ног, проверить, не шла ли у того кровь, но увидел только то, как его сперма вперемешку со смазкой толчками вытекает из дырочки. Зрелище было настолько пошлым, что член Чонсона, не успев опасть, снова начал твердеть. — Джейк, поговори со мной, — просительно произнес Чонсон, дотронувшись до предплечья Джеюна и проведя по нему ладонью. Он не понимал, что было не так, они ведь договорились обо всем заранее, и Джеюн не был против того, чтобы они провели течку вместе, хотя и допускал, что тот мог быть огорчен по разным причинам — ему могло не понравиться, или он мог быть разочарован, что его первый раз прошел в погребе с альфой, с которым он даже не встречался, или это мог быть своеобразный откат после оргазма, и Чонсону было важно, важно узнать эту самую причину, чтобы попытаться как-то облегчить состояние Джеюна. — Я сделал что-то не так? — попытался он снова, улегшись рядом. Он попытался обнять того, но Джеюн его оттолкнул, чувствительно ткнув локтем в солнечное сплетение. — Я хотел узел! — горько прорыдал тот, наконец. — Я… — Чонсон не знал, что сказать, ошеломленный услышанным. Он остро пожалел, что не прочитал когда-то дополнительные материалы о том, как вели себя омеги во время течки, помимо того, что поверхностно изучалось на уроках биологии, это бы сейчас значительно облегчило их ситуацию. — Я дам тебе узел, окей? В следующий раз, обещаю, — вкрадчиво произнес он, снова погладив Джеюна по руке. — Нет! — отмахнулся тот, продолжая плакать. — Я уже не хочу! Только попробуй сунуть в меня свой узел! — пригрозил он, повернувшись к Чонсону и зло глядя на него через плечо. — Я оторву тебе яйца! Чонсон, опешив, немного отодвинулся от пышущего злобой Джеюна, решив не возражать разозленному омеге в течке. — Хорошо, хорошо, — примирительно произнес он, — только успокойся, ладно? Не плачь. Джеюн замолк, шмыгнув носом, но, казалось, действительно перестал плакать. — Я больше не хочу, чтобы это был ты, — горько сказал он, свернувшись калачиком и обняв себя за плечи. Его слова ударили Чонсона под дых, его будто холодной водой окатили, и внутри что-то мучительно заныло. — Прости, — сдержанно извинился он, перекатываясь на спину и прикрывая устало глаза, — выбора у тебя все равно нет. Это все равно буду я. Джеюн ничего на это не ответил. Вскоре его дыхание выровнялось, и Чонсон понял, что тот уснул. Попив воды и вытерев влажными салфетками сначала свою промежность, а потом и Джеюна, он тоже решил поспать до новой волны течки того, накрывшись худи — одеваться смысла не было.