В последние дни лета

Don’t stop!

Новая волна не заставила себя долго ждать. Вот только теперь Джеюн вел себя совсем по-другому: он не давал себя целовать, перевернулся на живот, выпятив попу, и не смотрел больше в глаза Чонсона. — Дай поцелую, — умоляюще попросил Чонсон, переставая двигаться в Джеюне, в попытке повернуть лицо того к себе за подбородок. — Представляй себе кого-нибудь еще, — мстительным тоном произнес тот, прежде чем отвернуться и чувствительно ткнуть локтем в его живот. Чонсон вздохнул и вновь принялся двигать бедрами, глубже загоняя член в текущую дырочку. Он не знал, что такого должен был сказать Джеюну, чтобы тот перестал вести себя так. Извиниться? Но в чем Чонсон был виноват? Все, что он делал с того момента, как они отправились в сторону порта, он делал для Джеюна. Для себя тоже, конечно, но главной мотивацией вообще всего их похода стало для него привести Джеюна в целости и сохранности в безопасное место. — Джеюн-а, — позвал Чонсон, убыстряясь, каждым толчком выбивая из того короткий, мяукающий стон, — пожалуйста. Чонсон уже сам не знал, о чем просил. Тело требовало разрядки, и ему хотелось, чтобы Джеюн активнее двигался ему навстречу, сильнее сжимал внутри, чтобы просто смотрел на него, хотя бы иногда. — Мне не нужно никого представлять, — прошептал он в ухо Джеюна, склонившись над ним ниже и просунув руку между его животом и матрасом. Проведя рукой ниже к лобку и нащупав его клитор, Чонсон принялся ласкать его в такт своим толчкам. — Я хочу тебя, — сказал он, прихватив губами нежную кожу за ухом Джеюна. — Можно я?.. — попросил он, когда набухший узел стал цепляться за края дырочки того, грозя сцепить их. — Д-да, — ответил Джеюн, закатив глаза от удовольствия. Чонсон перехватил его через грудь и приподнял с матраса, выпрямившись, не переставая двигаться. Ему хотелось трогать Джеюна, трогать везде, его кожа была нежной на ощупь, и сам он был мягким и отзывчивым на прикосновения. Чонсон не был уверен, но, может, Джеюн чувствовал то же самое, когда закидывал руку за его голову, ласково взъерошивая волосы на затылке Чонсона, и когда повернул голову настолько, чтобы его щека касалась щеки Чонсона. — Не отпускай меня, — попросил он, хныча и хмурясь, когда узел набух настолько, что уже не позволял Чонсону двигаться также быстро в прежнем темпе. Все это время одна его рука цеплялась за руку Чонсона, которой тот обхватывал его поперек груди, но в этот момент он опустил ее себе между ног, чтобы нащупать то место, где их тела соединялись, и это напомнило Чонсону то, как он гладил его узел, прося о нем в их первый раз. — Не отпущу, — пообещал он, вводя узел до конца и кончая с протяжным стоном, сцепив их окончательно. — Чонсон! — вскрикнул Джеюн, убрав руку и снова вцепляясь в его предплечье. Тяжело дыша, Чонсон поцеловал его щеку, мокрую от горячих слез, а затем и губы, когда Джеюн повернулся к нему еще немного. На поцелуй он не ответил, покорно подставляясь, но и не отворачиваясь. Его трясло, глаза были плотно зажмурены, спазмы прокатывались по его телу волнами, и Чонсон едва удерживал его в своих руках. Когда все закончилось, он аккуратно опустил их обоих на матрас, укладывая на бок и пережидая, когда узел опадет. Сцепка оказалась не похожей ни на секс, ни на посторгазменное состояние, это было что-то среднее — возбуждение уже утихло, а удовольствие осталось. Усталость заглушалась эйфорией от того, как глубоко Чонсон был в Джеюне, как хорошо тот его принимал, в целом, как приятно и тепло было просто от того, что Джеюн сейчас был в объятиях Чонсона. — Не отпущу, — шепотом повторил Чонсон, утыкаясь в затылок Джеюна, поводив носом по его мягким, остро-пахнущим пряной корицей волосам. Джеюн радостно рассмеялся на это, сцепив их пальцы у себя на животе. — Чонсон-а, — мягко промурлыкал он, все еще мелко дрожа и периодически подаваясь бедрами к бедрам Чонсона, видимо, чтобы узел продолжал массировать его изнутри. Когда он повернулся к Чонсону лицом, глядя на него через плечо, тяжело дыша и улыбаясь, Чонсон обратил внимание на то, каким затуманенным у Джеюна был взгляд, как сильно расширились его зрачки, почти перекрыв радужку светло-кариего, как нездорово краснел румянец на его щеках. Чонсон мрачно подумал, что после такого сильного всплеска гормонов будет такой же отходняк, как после хорошей дозы, и что он будет делать с таким Джеюном, он не знал. Все, что он помнил из уроков биологии, так это то, что последствия течки были сильней, чем последствия гона, настолько, что некоторые омеги даже с кроватей не могли встать от усталости, когда все заканчивалось, а гормональный фон вообще восстанавливался около недели, и в это время омеги переживали все виды эмоций, от внезапной радости и веселья, до самых горьких слез. Выход из этого, конечно, был — не сцепляться больше, потому что именно сцепка была причиной столь сильного выброса самых разных гормонов счастья, но, с другой стороны, секс без сцепки был почти что таким же страданием, как и течка без альфы или подавителей. К тому же, Чонсон уже раз отказал Джеюну в узле, и тот мало того, что огорчился до слез, так еще и сердился на него так, будто Чонсон пнул его любимого щенка. Ласковое поглаживание Джеюна ладонью по его щеке отвлекло Чонсона от невеселых мыслей. — Я счастлив, — признался он шепотом, будто раскрыл Чонсону какой-то свой самый сокровенный секрет. — Если ты счастлив, то и я счастлив, — улыбнулся ему Чонсон. Видимо, его ответ удовлетворил счастливого омегу, потому что после его слов тот, кивнув, отвернулся, улегся поудобней и тут же сонно засопел. И хоть самому Чонсону тоже хотелось сладко уснуть, держа в объятиях своего дорогого омегу, но он решил не терять бдительность — апокалипсис никто не отменял. Как только узел спал, Чонсон, снова приведя себя и Джеюна в порядок, быстро оделся и поднялся наверх. Лучи обеденного солнца заливали единственную комнату, маня выбраться на улицу своей обманчивой теплотой. У Чонсона же было задание — воды им было нужно больше, чем если бы они просто шли куда-то, они уже выпили половину своего запаса, поэтому именно добычей воды он и решил заняться. Им повезло, что на их пути вообще появился этот дачный поселок, и еще в прошлое их посещение его Чонсон обратил внимание на то, что с подачей воды здесь не было проблем: тут и там виднелись шланги, а в углу участка недалеко от кукурузы вообще был расположен старый ручной насос для подачи пресной воды. Но, прежде чем выйти из укрытия их домика, Чонсон, вооружившись пистолетом и одним из копий, решил понаблюдать за происходящим на улице. И когда в течение двадцати минут его наблюдений он убедился, что ничего такого не происходило, только тогда Чонсон вышел из дома. Быстро пополнив запасы воды у ближайшего шланга, Чонсон вернулся обратно, и вовремя — не успел он закрыть за собой дверь, как с улицы потянуло знакомым запахом разлагающегося тела. Он быстро присел, чтобы его не было видно, параллельно обрызгивая себя большим количеством средств от насекомых, в попытке как можно сильнее скрыть свой запах и запах Джеюна, надеясь, что зараженные его не учуят. Однако возвращаться в погреб он не стал, усевшись на полу у окна, решив, что будет держать тех в поле зрения, пока зараженные не уйдут своей дорогой, готовый, тем не менее, также и принять бой, если потребуется. Зараженных было трое — сначала показались двое с той стороны, с которой Чонсон и Джеюн пришли изначально, и вид у них был хуже, намного хуже тех зараженных, которых Чонсон видел ранее. Хотя до этого он встречал их всего дважды и не в самых лучших обстоятельствах — сначала будучи в шоке от первого столкновения с ними, а во второй раз вообще в темноте ночи, так что, сказать наверняка было нельзя, но все же эта парочка вызывала мгновенную тошноту, стоило взглянуть на них. И дело было не только в том, что их одежда была местами разорвана и запачкана застарелой кровью, а в том, что они, скорее всего, находились уже на крайней степени разложения. Кое-где волосы слезли с их голов, как и кожа на лицах, обнажая мускулы, а местами даже кости черепа. В прорехах одежды тоже было видно, что кожа на их телах покрылась трупными пятнами и даже отливала синевой, а рваные раны, видимо, полученные ранее от других зараженных, еще когда они были живыми людьми, не затягивались полностью, а противно блестели кровью и сукровичными вперемешку с гнойными выделениями. Шли они медленно и держась на расстоянии, то и дело оглядываясь и рыча друг на друга, будто дикие звери. Чонсон обратил также внимание, что глаза обоих были как будто подернуты пленкой, растеряв свой изначальный цвет — это могло значить только то, что глаза гнили тоже, возможно, даже быстрей, чем остальное тело, и теперь эти ходячие мертвяки, скорее, полагались на свой слух и нюх, чем на зрение. Навстречу им вышел, наконец, третий из учуянных Чонсоном зараженных, но двигался он бодрее тех двоих, и выглядел не так плачевно. Может, это и стало фактором для тех двух, или, как подумал Чонсон, те двое просто давно не видели других людей, на кого могли напасть и съесть, или зачем там они еще нападали, но факт оставался фактом — как только они увидели бодро двигающегося им навстречу зараженного, кожа которого была еще не такой синюшной, а волосы и глаза все еще были в том же состоянии, что и, скорее всего, при жизни, они, не мешкая набросились на него вдвоем. Дальнейшее Чонсон предпочел не видеть. Он отвернулся, усевшись у окна ниже, и прислонился к стене спиной, слушая, как с улицы раздавались сиплые крики, будто те зараженные все еще были живыми людьми, страдающими, чувствующими боль, злое рычание, звуки разрываемой одежды и возни на земле, сжимая пистолет в одной руке сильней. Шум с улицы постепенно затихал, и Чонсон решил взглянуть, чем кончилось дело. Один из зараженных был, очевидно, мертв — его оторванная голова валялась около забора в двух домах от дома, где был сам Чонсон, а двое других — его товарищ и тот, что был пободрее, все еще катались по земле, в попытках достать друг друга зубами за горло. У одного из них отсутствовала рука — куда она делась, Чонсон не знал, ее не было в поле его зрения, а у другого был вспорот живот настолько, что свисающий моток кишечного тракта мог запросто достать ему до колен. И хоть Чонсон понял, что те двое уже умирали — у любой регенерации был предел, и даже их усиленная неизвестным вирусом регенерация уже не могла справиться с тем количеством ран, что они друг другу нанесли, они все равно не переставали рычать и пытаться укусить, разорвать плоть другого. Продолжалось это недолго, вскоре оба замерли окончательно, все еще цепляясь друг в друга. Все, что нужно было, Чонсон увидел, поэтому он спешно пополз в сторону входа в погреб. Джеюн уже проснулся и даже успел натянуть худи, сидя на матрасе с таким несчастным видом, что у Чонсона защемило сердце. — Где ты был? — плаксиво спросил тот. Бросив попытки надеть кеды и в одних носках, с голыми ногами и без белья, он подбежал к Чонсону, обняв за шею. — Ходил за водой, — объяснил Чонсон, бросая бутылки и пистолет прямо на пол — копье он оставил наверху, а воду все равно можно было пить только после кипячения, чтобы обнять того и вдохнуть сладкий запах коричных улиток. — Почему от тебя так воняет средством от насекомых? — нахмурился Джеюн, обеспокоенно заглядывая ему в глаза. Чонсон взял его на руки, подхватив под попу, и вернулся к матрасу, опуская туда сначала Джеюна, а затем усаживаясь туда рядом с ним. — Попытался скрыть свой запах. Наверху были зараженные, — ответил, наконец, Чонсон, подумав и решив поделиться своими мыслями с Джеюном. Тот испуганно округлил глаза, прижавшись к плечу Чонсона, и он обнял того одной рукой за плечи и улыбнулся. — Все нормально, они уже мертвы. — Ты их убил? — спросил Джеюн, беря его свободную руку в свою и переплетая их пальцы. — Нет, они убили друг друга! — произнес Чонсон с восторгом. — Чему ты так радуешься? — не понял Джеюн, нахмурившись. Чонсон и вправду был рад тому, что остался подольше и увидел своими глазами, что произошло. Та сцена подарила ему надежду. — Тому, что эта ситуация не продлиться долго, — довольно ответил он, криво ухмыльнувшись. Затем он вкратце пересказал столкновение трех зараженных и чем кончилось дело, опуская некоторые подробности, вроде самой драки, которую не видел, и их внешнего вида, чтобы не пугать Джеюна еще больше. — То есть, если человек заразился в самом начале или просто больше, чем несколько дней назад — когда там все это началось? Недели две назад? Его глаза приходят в негодность, а значит, они почти ничего не видят и от них запросто можно спрятаться, если удастся маскировать запах и вести себя достаточно тихо, — заключил он. — Это какое-никакое преимущество. Но что самое главное, это то, что они начинают нападать друг на друга. То есть, если север вовремя закрыл границы и вооружился достаточно, чтобы отбиваться от зараженных с юга на подходе — а вооружения у них, поверь, вполне хватает, а наши военные были достаточно осторожны и умны, чтобы не допустить утечку вируса по воде или воздуху, эта эпидемия прекратиться сама по себе — зараженные либо сгниют окончательно, либо перебьют друг друга, даже армии не надо, — Чонсон замолк ненадолго, прежде чем продолжить: — Я только надеюсь, что безопасные зоны для незараженного эвакуированного населения действительно существуют. — Существуют, — подбодрил его Джеюн, улыбнувшись, — и ты нас туда приведешь, я уверен. Его слова были будто бальзам на и так неспокойную душу Чонсона, теплом разливаясь по телу. — Хочешь пить или есть? — спросил он мягко, убрав руку из ладони Джеюна и погладив его по щеке. — Нет, — ответил он, помотав головой. — Хочу кое-что другое, — невинным голосом произнес Джеюн, прежде чем повалить Чонсона спиной на матрас, оседлать его бедра и поцеловать. Их третий раз был медленным и томным, совсем не таким, как первые два. Джеюн, не отрывая взгляда от лица Чонсона, неспешно двигался на его члене, поднимаясь и опускаясь до конца, туда, где начинал наливаться узел. Он так и не снял худи, но для Чонсона он все равно был невероятно соблазнительным, даже раздетый наполовину. Иногда он гладил Джеюна одной рукой по груди или выступающим ребрам, по выделяющимся кубикам пресса, задирая край худи, а другой — по сильному бедру с перекатывающимися под кожей мышцами. Сам Чонсон тоже не раздевался, Джеюн только приспустил его штаны и белье, и вскоре в одежде стало жарко, но Чонсон не стал его останавливать, он вообще не желал, чтобы это заканчивалось, готовый, казалось, провести остаток своей жизни вот так, в чужом погребе посреди зомби-апокалипсиса, но с Джеюном на своих бедрах, на своем члене, смотрящего на него своими блестящими глазами так, будто ничего лучшего с ним не случалось, будто Чонсон был всем, что ему было нужно для счастья, улыбающегося, прикусывающего соблазнительно нижнюю губу, будто никогда раньше ему не было так хорошо, как было сейчас, как было с Чонсоном. — Я уже близко, — выдохнул он в губы Чонсона, наклонившись и быстро его поцеловав. — Не устал? — заботливо спросил Чонсон, чмокая его в ответ. — Немного, — выдохнул Джеюн, кивнув. Тогда Чонсон, подхватив его под попу, принялся двигаться сам, наращивая темп, подводя обоих к пику. Джеюн тихо простонал, закатив глаза от того, как быстро и глубоко трахал его Чонсон. Опустив руку между ними, он принялся ласкать себя, не отрывая взгляда затуманенных глаз от лица Чонсона. Его откровенное наслаждение на лице и стало последней каплей для Чонсона. Он кончил с коротким, громким выдохом, продолжая подбрасывать бедра и загонять член глубже, до тех пор, пока налившийся узел не позволил ему двигаться вообще. Джеюн устало упал ему на грудь, горячо дыша в шею. — Хорошо, альфа, — пробормотал он, обжигая дыханием. — Тебе хорошо? — переспросил Чонсон хрипло, поглаживая его вздымающуюся от глубокого дыхания спину. — Очень, — радостно рассмеялся Джеюн, сжав его в себе сильней. — А тебе? Как Чонсон мог словами объяснить все то, что творилось у него в душе, в сердце, в мыслях? Он уже не знал, не представлял себе, что как только все закончится, они выйдут из их погреба, и снова станут друг другу никем. Как он мог жить дальше, зная, что после он больше никогда не сможет сжимать Джеюна в объятиях, целовать его мягкие губы, слышать его звонкий смех? Чувствовать на себе его полный обожания взгляд? Чонсон понимал, что отчасти эти мысли, его привязанность и внезапно появившаяся симпатия к Джеюну были вызваны течкой того, его первой в жизни сексуальной близостью, феромонами в воздухе и гормонами в крови, но с другой стороны — а почему нет-то? Почему Чонсон не мог влюбиться в того за все то время, что они провели только вдвоем? Без всей шелухи школьных социальных статусов, без буфера в лице их друзей, без мишуры, и масок, и притворств, и необходимости отыгрывать роли золотого мальчика и главной язвы во всей параллели? Без всего этого оставались только Чонсон и Джеюн, и такой Джеюн нравился такому Чонсону. Ему нравилось, что, по сути, Джеюн был достаточно тихим интровертом, что он был не глупым, смелым, заботливым, он не лез к Чонсону, когда тому нужно было пространство, он старался помогать и быть полезным, и он понимал, понимал Чонсона, когда тот рассказывал ему о своих выводах, будто мыслил также. А еще он был красивым, и что Чонсон понял, так это то, что раньше он не то, чтобы этого не замечал, а, скорее, запрещал себе замечать и обращать на это внимание. Потому что красота Джеюна была броской, откровенной, вызывающей. И Чонсон врал себе, когда думал, что такие омеги ему не могли нравиться. Да, в Джеюне все было слишком. Слишком большие глаза, слишком прямой нос, слишком пухлые губы и широкая улыбка со слишком ровными зубами. У него была слишком идеальная, пропорциональная фигура и слишком идеальная для подростка, гладкая и белая кожа. И этот его запах… Любимый Чонсоном во всем целом свете запах коричных улиток, будто всего остального было мало. И то, как они были совместимы на сексуальном уровне, будто Джеюн был рожден, чтобы принимать Чонсона. Как он мог ответить Джеюну на его вопрос, промолчав обо всем остальном? Потому что после того, как течка пройдет, Джеюн вряд ли когда-либо позволит Чонсону дотронуться до себя. Комок невысказанных слов горечью застрял в горле Чонсона, и он отвел взгляд от ждущих его ответа глаз Джеюна. Тот, конечно, расценил это по-своему. — Если бы на моем месте был кто-то еще, да? — спросил он тихо, все еще улыбаясь, но уже печально. — Чонвон или… или кто-то еще. Было бы лучше, так? — Джейк, — покачал головой Чонсон, — дело не в этом. Я бы хотел, чтобы все было не так, — вздохнул он. Глаза Джеюна подозрительно заблестели, и он отвел взгляд, снова укладываясь на грудь Чонсона. — Мне жаль, что испортил тебе твой первый раз. И вообще, — едва слышно произнес он, шмыгнув носом. — Это… это не лучший первый раз, согласен, — осторожно проговорил Чонсон, подбирая слова. — Но не в этом дело. «Господи, — подумал он, — что ты несешь, блин? Где твои навыки формулировки слов в предложения?». — Если бы мне дали выбор, я бы сначала, не знаю, хотя бы пригласил тебя на свидание? — продолжил он, грустно улыбнувшись, думая о том, куда бы он повел Джеюна на их первое свидание. В кино? На аттракционы? На пикник? Об этом было забавно думать, потому что он представить не мог как прошлый он приглашал бы прошлого Джеюна куда-либо. Да они никогда нормально-то не разговаривали, только язвили друг другу, о каком свидании могла идти речь? Дыхание Джеюна сбилось, и он поднял на Чонсона робкий взгляд покрасневших от непролитых слез глаз. — Мы бы сходили с тобой на много свиданий, прежде чем я бы решился тебя поцеловать, — криво усмехнулся Чонсон. — Продолжай, — потребовал Джеюн, внимательно слушая. — Ты бы, наверное, устал ждать первого шага от меня и взял бы все в свои руки, да? — приподнял вопросительно брови Чонсон. — И сам бы меня поцеловал. Ты ведь это уже сделал, — покачал головой Чонсон, имея в виду то, что именно Джеюн был инициатором их первого поцелуя. — И тогда бы я подумал — ну все, этот омега точно мой, — самодовольно усмехнулся он, — но ты бы испортил все мои планы. Когда бы я ни попытался перевести наши отношения на, кгхм, более глубокий уровень, ну знаешь, горизонтальный, — заговорщицки подмигнул он тепло улыбающемуся Джеюну, — ты бы тут же возмущался, что еще не время, и вообще, я пока не достоин. — Я бы так никогда не сказал! — возмутился Джеюн, надувшись. — А что бы ты сказал? — спросил Чонсон, не скрывая любопытства. — Что хочу особенный первый раз, а не в твоей машине, — рассмеялся Джеюн. — Какого же низкого ты обо мне мнения, что подумал, что я мог бы приставать к тебе в машине, — пришло время Чонсона возмущаться, но, подумав, он продолжил: — Возможно, я бы был более, как это сказать, настойчивым после того, как отвез бы тебя после нашего очередного свидания домой, но уж точно не хотел бы делать это в машине! Не под окнами твоего дома под аплодисменты твоих соседей или родителей. — Фу, — скривился Джеюн, несильно ударив его по плечу. — Вот и я говорю, фу, — усмехнулся Чонсон. — Но когда бы подошло время твоего дня рождения и следующей за ним течки, ты бы сам предложил мне провести ее с тобой, — сказал он, мягко погладив Джеюна по волосам. — Конечно, волнуясь, но скрывая это за маской невозмутимости. И я бы, конечно, обрадовался так сильно, что мне захотелось бы прыгать от радости, но я бы тоже сделал вид, что это самое обычное предложение, на которое я, так уж и быть, отвечу согласием. — Ты такой придурок, — восхищенно пробормотал Джеюн, совсем не зло, а, скорее, с нежностью. — И я бы снял для нас номер в специальном отеле. Мы бы еще его долго выбирали, потому что тебя бы все время что-то не устраивало, но в итоге мы бы все равно выбрали самый первый вариант, потому что капризничать в твоей природе, и ничего ни я, ни ты с этим не могли бы поделать, — тепло произнес Чонсон, улыбаясь и глядя куда-то в потолок. — Ну точно придурок, — покачал головой Джеюн, рассмеявшись. — И я вовсе не капризный! — И ты бы точно также доставал меня вопросами — ты бы хотел, чтобы на моем месте был кто-то еще? — передразнил его писклявым голосом Чонсон, снова получив за это по плечу, на этот раз более чувствительно. — И мне бы каждый раз пришлось доказывать, что нет. Нет никого лучше моего Джеюна, — закончил он, переведя взгляд на замершего на нем, залившегося румянцем Джеюна, выглядящего таким открытым, таким уязвимым в этот момент. — Ты же не думаешь так на самом деле? — спросил он робко, не отрывая глаз от лица Чонсона, приподнявшись на руках. — Ты так говоришь, только чтобы… — Не надо, Джеюн, серьезно, — остановил его Чонсон мягко, нахмурившись, — не продолжай эту мысль, ладно? И Джеюн не стал продолжать и вообще что-либо говорить. Он улегся Чонсону на грудь и вскоре они уже оба уснули, вслушиваясь в дыхание друг друга и отбросив все мысли. В какой-то момент Чонсону даже показалось, что течка Джеюна уже закончилась. Они выспались как следует, чего не могли позволить себе последние несколько дней, Чонсон еще раз сходил за водой, принеся ее в найденном на участке ведре, и они с помощью этого ведра и влажных салфеток привели себя в порядок. Джеюн даже приготовил для них рамен, снова воспользовавшись газовой плитой, пока Чонсон ходил за водой и осматривал местность. — Думаю, те трое шли вслед за нашим запахом, — поделился своими опасениями Чонсон, когда они снова вернулись на матрас, усевшись у стены. Джеюн, проверяющий работу связи на своем смартфоне, поднял на него встревоженный взгляд. — Что мы можем с этим сделать? — спросил он, выключая телефон. — Искусственные запахи могут запутать их, вряд ли нам где-то повезет добыть нейтрализатор запахов, — пожал плечами Чонсон. — Но мы ограничены в этом. Либо придется задержаться здесь на подольше и обыскать как можно больше домов, либо не тратить время и идти дальше. — Я бы предпочел не тратить время, — вздохнул Джеюн, улегшись на матрас и вытянув ноги так, что они теперь лежали на коленях Чонсона. Выглядел он неважно. Под глазами залегли темные круги, щеки были неестественно бледными, а руки мелко дрожали, видимо, от усталости, как будто он весь последний час поднимал тяжести. Да и настроение его было не самым лучшим — казалось, что еще немного и он был готов расплакаться. Все это было следствием течки и того огромного количества самых разных гормонов, которые вырабатывались во время нее, и Чонсон не был особо удивлен мрачному настроению Джеюна. Ему хотелось как-то подбодрить того, но что делать точно, он не знал. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, погладив Джеюна по колену. После того, как они оба привели себя в порядок, Джеюн снова надел худи и джоггеры. — Бывало и лучше, — вздохнул он. Немного помолчав, он добавил едва слышно: — Я хочу домой, Джей. Его глаза заблестели от непролитых слез и сердце Чонсона кольнуло от тоски и сочувствия одновременно. Хоть он и был в такой же ситуации, что и Джеюн, но не ему приходилось переживать свою первую в жизни течку и близость с альфой в таких вот диких условиях. — Я знаю, — поджал он губы, вздохнув. — Как думаешь, мы уже можем идти? Джеюн задумался ненадолго, видимо, прислушиваясь к себе, и, в конце концов, помотал головой. — Н-не думаю, — ответил он неуверенно. — Хочешь поспать? — снова спросил Чонсон, кивнув. — Ляг рядом со мной, — смущенно попросил Джеюн, похлопав рукой по матрасу. Чонсон улыбнулся, подчинившись. — Можно тебя обнять? — робко произнес он, когда оказался лицом к лицу Джеюна. — Ага, — кивнул он, улыбнувшись в ответ. Чонсон обнял его одной рукой, придвинув ближе так, чтобы его лоб упирался в лоб Джеюна. — Может, это не совсем мое дело, — неуверенно начал Джеюн, — но я все равно скажу. — О чем ты? — приподнял бровь в ожидании Чонсон. — Не иди в военную академию, Джей, — попросил Джеюн, вцепившись в его худи. — Почему? — усмехнулся Чонсон, даже отодвинувшись немного, чтобы посмотреть Джеюну в глаза. — Смотри, что военные делают с людьми, — горько произнес Джеюн, видимо, намекая на зараженных и вирус в целом. — Это опасно. Чонсон устало вздохнул. — Ты говоришь, как мой омма. — Потому что так и есть, — пожал плечом Джеюн. — Я смогу постоять за себя, — твердым голосом произнес Чонсон, — и смогу защитить тех, кто не способен сделать это сам. Вот почему я хочу стать военным. Джеюн отвел глаза, но его худи не отпустил. — Что, если ты погибнешь в какой-нибудь спецоперации? — Джейк, — мягко улыбнувшись, позвал его Чонсон, — люди умирают. Это нормально. Когда-нибудь настанет и моя очередь. Но я хочу сделать побольше значимых вещей, пока мое время не придет. — Не смей умирать раньше нашего первого свидания, — прошептал Джеюн, прежде чем быстро поцеловать Чонсона в губы. Чонсон радостно рассмеялся. — Договорились, — кивнул он, погладив Джеюна по волосам. — А ты? Уже думал о будущей профессии? — Только пообещай не смеяться, — смущенно улыбнулся Джеюн, слегка покраснев. — Почему ты думаешь, что я буду смеяться над тобой? — притворно обиделся Чонсон. — Потому что ты всегда надо мной смеешься, — закатил глаза Джеюн, несильно ткнув в его грудь кулаком. — Не было такого, — нахмурился Чонсон, задумавшись. — Всегда! Взять хотя бы!.. недели две назад? В общем, когда мы с Сону в первый день застряли на том веревочном аттракционе комплекса. Ты тогда сказал, что даже дети справляются лучше, чем я, — надулся Джеюн, опустив взгляд на свою руку, теребящую край худи Чонсона. — Это было смешно! — возразил Чонсон, улыбнувшись. Джеюн не знал, как сильно тряслись руки и колени Чонсона, когда он сам проходил этот аттракцион, так как всем своим видом демонстрировал спокойствие и самоуверенность. — Вы кричали и матерились, Сону вообще раза два порывался пойти назад, было забавно наблюдать за вами. — Нам с Сону не было смешно, — скривился Джеюн, закатив глаза. — Ладно, ладно, прости, — сдался Чонсон, посмеиваясь. — Обещаю, я не буду смеяться, даже если это будет какая-то действительно глупая профессия. В чем я сомневаюсь. Ты же один из лучших учеников школы. Вряд ли это что-то действительно глупое, я прав? — Ага, — улыбнулся Джеюн польщенно. — Робототехника и программирование роботов. — Серьезно? — удивился Чонсон. Джеюн кивнул. — Это суперкруто! Не думал, что тебе может нравиться что-то такое. — В каком это смысле? — оскорбился Джеюн, приготовившись защищаться. — Я думал, ты будешь поступать на кого-то вроде специалиста по рыболовецким наукам, — усмехнулся Чонсон. — Опять смеешься надо мной? — обиделся Джеюн, оттолкнув Чонсона от себя и улегшись на спину, скрестив руки на груди. — Я не знаю никого, кто бы так же был увлечен рыбалкой, как ты, серьезно, — рассмеялся Чонсон. — Ты как одержимый ходил к реке почти каждый день! — Когда мы еще жили в Австралии, мы ходили рыбачить с аппой и моим старшим братом как минимум два раза в неделю, — неожиданно признался Джеюн, тепло улыбнувшись. — Это одно из лучших воспоминаний о жизни там, — сказал он, повернув голову в сторону Чонсона. Тот привстал на локте, чтобы было удобней смотреть на него. — Почему вы переехали? — спросил он. Джеюн вздохнул, отведя взгляд. — Мои родители развелись, и омма вернулся в Сеул к родным вместе со мной, — ответил он грустным голосом. Было видно, что несмотря на то, что он уже достаточно давно жил в Корее, эта тема все равно была для него болезненной. — Брат остался с аппой — он тогда заканчивал школу, и родители приняли решение, что он должен остаться, потому что переезд мог навредить его оценкам, и в целом, знаешь… — он не закончил мысль, пожав плечами. Чонсон понимающе кивнул. — Аппа… аппа нечасто мог навещать меня, хотя старался выбраться в Сеул при любой возможности, — чуть помолчав и пожевав нижнюю губу, он продолжил: — «Табакко Ваниль» — это его любимые духи, он пользуется ими, сколько я себя помню, — мягко улыбнулся он. — Каждый его приезд был для меня праздником, который пахнет ванилью и табаком, — он прикрыл глаза, придвинувшись к Чонсону ближе и втягивая его запах. — Ты пахнешь, как мои самые драгоценные воспоминания, — признался он, ласково погладив Чонсона по щеке и глядя на него поблескивающими от слез в полумраке погреба глазами. От его слов у Чонсона самого ком встал в горле, а сердце забилось чаще. — Джеюн-а… — начал было он, но не знал, что именно сказать, как именно выразить ту бурю, что сейчас творилась у него в голове. — Можно тебя поцеловать? — вместо этого робко спросил он. — Поцелуй, — тепло улыбнулся ему Джеюн, будто понял все без слов. И Чонсон поцеловал, склонившись над ним, будто в попытке закрыть от всего мира. Именно этого ему хотелось больше всего, защитить, укрыть, окутать теплом и заботой. Ничего для себя в тот момент Чонсон не хотел, но для Джеюна ему хотелось бросить весь мир к ногам, свернуть горы или достать звезду с неба, настолько сильно захлестнули его эмоции. И именно в этот момент Чонсон понял, насколько искренними они сейчас были друг с другом, не из-за течки или еще чего, а потому что хотели этого.