Сны

      Саша любил театры, выставки, хорошее кино, но он так, же никогда не отказывался от посещения музеев. В своём городе, он конечно посетил абсолютно все, но в Москве… В Москве одному ходить было отвратно, а уговорить Мишу иногда невозможно. Михаил музеи абсолютно не любил. Особенно исторические. Потому что каждый раз его слово переносило в прошлое, смотря на вещи, которым несколько сотен лет. И как бы странно ни было, некоторые вещи Михаил называл своими, и то ли у него были точно такие же, то ли на них были какие-то опознавательные знаки. — Смотри, а у меня точно такая же лошадка была. — Миша, вновь показывая на вещи в витрине, что-то рассказывал. Это была маленькая глиняная лошадка. — Помню, Митя горшочек лепил, а я у него совсем чуть-чуть глины одолжил. Потом вместе запекли. Хранил её долго, потом разбилась и я её больше не видел.       После этого Москва невольно поджимал губы и больше ничего не говорил, молчал практически весь день. Поэтому вскоре по таким местам они перестали ходить. Но любовь Саши к истории всё равно сохранялась, и он часто смотрел всякие программы. Москва их тоже недолюбливал, часто всякий бред придумывают и лапшу на уши людям вешают. — Да не так было! Вот что он несёт? Выключи это. — Москва по этому поводу всегда злился и, не стесняясь, мог забрать пульт и выключить. Даже если они были в квартире у Александра. — Миш, ты мне ничего позже смуты не рассказываешь. И то, там тоже обрывками. Дай хоть что-то посмотреть. — Саша недовольно складывает руки на груди. Михаил как всегда, если плохое настроение у него, значит у всех. — Ты даже все истории Новгорода и Твери отрицаешь. Так где мне смотреть информацию? — Если не знаешь где, то не смотри вообще ничего. Тебе не обязательно знать вообще. У тебя имеются поверхностные знания. — Московский стоял у зеркала, завязывая галстук. Скоро должно было состояться собрание ЦФО, к сожалению, оно выпало на выходной. — Я просто хочу знать, что ты чувствуешь. — В полной тишине произносит Романов. Москва на секунду замирает. — Ты когда пытался мне помочь прийти в норму все источники облазил, запоминая информацию о том, что было в советское время и что могло гложить меня. Ты обычно не показываешь, если тебе плохо, но я заметил, что ты последнее время нервный. Предполагаю, что тебя догоняют воспоминания. — Санкт-Петербург смотрит на Михаила, анализируя его поведение. Тот сначала даже не находит слов, из чего Питер делает вывод, что попал в яблочко. — Не майся дурью, Саша. Я в порядке. — Москва даже не смотрит на Сашу, ведь глаза выдают сразу. — Я ценю твою помощь, но здесь она не нужна. — Михаил больше хмурит брови, накидывает на себя пиджак и молча, покидает квартиру. — Ох, Миша…       Собрание проходит как обычно. Отчёт городов своего округа морока, конечно, та ещё. Нет, в какой-то мере Московский любит их проводить, увидеть тот же Смоленск даже приятно, после собрания он обычно вместе с ним и прогуливался до вокзала. Да, были и личности вроде Твери, которую тот предпочёл бы не видеть, ибо иногда её редкие комментарии о весьма уставшем состоянии Михаила очень раздражали. Было забавно наблюдать за Тулой и Рязанью, ведь от одной из них пассивной агрессией несло за километр. Он прекрасно замечал, как на него смотрит Иваново, как не замечать то, но дома его ждёт родной Сашка, на которого он не произвольно повысил голос, вероятно обидится. Михаил вновь истратил всю свою энергию, задумавшись о том, что Александр действительно хотел помочь и проблема лишь в том, что Миша не хочет принимать помощь. А как её принять то, если тема касается его детства. Он знал, что вспоминать больно, и прятал все воспоминания глубоко в себе, оставляя ответственность на своего внутреннего ребёнка. Его подсознание это просто так не прощало, и все ужасы, пережитые века назад, настигали его во снах. Москва уже думает вообще не спать, так и работы больше выполнить получится. Пока Московский копался где-то в глубинах своего разума, города спокойно общались и не реагировали на потерянного Мишу. Но Москва все, же чувствует на себе пару взглядов. Тверь и Смоленск. И если первая по случайным обстоятельствам знала этот взгляд и даже промолчала, то второй за века запомнил, как выглядит тревога в глазах Москвы. Насколько бы Московский не хмурился и не пытался изобразить спокойствие, до конца собрания Алексей смотрел с неким сочувствием. — Собрание подошло к концу. Все свободны. — И города довольно быстро собрались и начали выходить. Михаил стоял над своим местом и складывал некоторые документы в папку. И если все шли на выход, то Смоленск направился к Московскому. — Миша… — Успел только проговорить Смольный. — Не трогай меня, пожалуйста, Лёш. Я сегодня не в духе, сразу домой иду, так что не жди меня. — Михаил убрал папку в свой портфель и пошёл на выход уже вместе со Смоленском. — Сразу, я не хочу обсуждать, меня Саша достал уже. — А я говорю, что этот Бург… — Смольного затыкают раздражённым взглядом — Питер не причём. Я просто не могу принять его помощь, и вообще, чью либо. Не хочу принимать. Не считаю это чем-то обязательным. А вы… Все… Лезете со своими вопросами и попытками разобраться во мне. Я считаю, что сам разберусь, хоть и не уверен, что действительно разберусь. Я предпочту забыть, чем разберусь. — Миша, ты запутался. И если даже этот твой Петербург о тебе беспокоится, то попробуй поговорить, хотя бы с ним. И если я знаю, как тебе сложно, ведь знаю и защищаю тебя уже много-много лет, я видел твои взлёты и падения. То он, он лишь имеет представления на основе чьих-либо рассказов о тех событиях, которые для тебя выглядели совершенно по-другому. Поговори с ним, развороши своё прошлое и наконец, отпусти. Все будут только рады, если ты покажешь свои чувства и эмоции, никто не посчитает тебя слабым, понимаешь? Сделай это для дорогих тебе людей, для меня. — И нечто щекотливое было в словах Смоленска. Он прав, как обычно, он часто был прав и так же часто Михаил его не слушал. Хотелось даже провалиться под землю, когда на улице Смоленск его обнимает, а потом уходит, идёт к метро, чтобы до вокзала добраться.       Миша с некой тяжестью в груди стоит под дверью в свою квартиру, думая, как предложить Сашеньке нормально поговорить по душам. Он никогда подобного себе не позволял. Всегда было либо некому, либо не принято, и Михаил вновь подавлял душераздирающие воспоминания, которые то и дело убивали без того травмированную психику. Он задумывался, чувствует ли кто-то из других городов его возраста себя так же, настолько убито. Та же Тверь, она ведь помнит, она так же смотрит на себя в зеркале и видит позади себя грёбанную Золотую Орду? Она точно так же кричит в подушку, когда никого рядом нет, она так же просыпается от удушья и в слезах? Может и да, но Миша в итоге пошёл дальше. Миша пошёл завоёвывать, делать это мир лучше, но всё водилось к тому, что некоторые совсем мелкие сёла боялись произнести его имя, а города знали, что «Москва» надо писать кровью, а не чернилами. Миша боялся вновь почувствовать верёвку на горле, при этом накидывал её на другие княжества. И он уже стоит в прихожей и смотрит на себя в зеркало. «Трус» — проносится в голове. — Миша? — Александр выглядывает из-за дверного косяка. Москва зашёл в квартиру очень тихо и уже минут десять просто стоял и не двигался с места. Даже появление Сашеньки не вытащило того из забвения. Думая, о том, что Мишу беспокоит, он и потерялся где-то в пучине мыслей. В голове оказывается такой бардак и его постоянно откладывали на потом. Всегда были другие дела, работа, забота о близких, но никогда не было заботы о себе. Ребёнок, внутри Москвы, сидел заваленный проблемами и он уже давно ничего не просил, давно не функционировал, его как будто уже и не было. И разбирать это некому. А чувство вины изнутри сжигает всё, своим красным пламенем, чувство страха и тревоги было маслом в огне. Внутри было неприятно, будто мнения самого Московского разнились от: «Мне действительно нужна помощь, я не справляюсь», до: «У всех свои проблемы. Моя ситуация касается только меня». И эти колебания были такими жуткими и отвратительными, что Миша даже с места сойти не может. — Миш, ты в порядке? — Вновь пробует Саша и легонько похлопывает его по щекам. Миша кладёт свои руки на плечи Петербурга и неуверенно обнимает того. — Собрание неудачно прошло? — Саш, а ты когда-нибудь думал, что хотел бы быть обычным смертным? Чтобы в один момент просто закрыть глаза и больше не открыть, и в этот момент тревоги уйдут, и через лет пятьдесят о тебе никто не вспомнит… — Саша изумлёно приоткрывает рот, а после нежно улыбается. — Думал, Миш, думал. — Саша прижимается и обнимает в ответ. — Расскажи, что тебя заставило подумать об этом? — Михаил всё ещё стоит полностью не пришедший в себя. И хочется уже рассказать всё с самого начала, но от красочных воспоминаний на глазах действительно наворачиваются слёзы.