немного страшно, правда?

— Чëрт возьми, — девчушка недовольно бурчит, морщится, злясь то ли на себя, то ли на своего врага. Соуп и Зак действовали по плану, как нужно, не совершая никаких грубых ошибок, но один маленький косяк испортил всë. Миллэй переклинило, мозг защемило что ли, зов сердца или чего-то другого потянул к этому уëбищному зданию, где скрывается убийца [или же нет] еë отца. Она не дослушала приказ, ей захотелось сделать всë быстро, только вот какой ценой? Она привлекла внимание одного из защитников Макарова, который успел вонзить нож в плечо сержантки и даже вызвать подмогу, всеми силами стараясь избежать оглушения и, в конце концов, своей смерти, но, к его сожалению, Джонни подоспел вовремя и прикончил ублюдка пулей в лоб.

Сработано тихо, называется.

— Давай сюда, — еë лучший друг сосредоточено осмотрел кровоточащую рану и, цокнув, принялся делать перевязку. Лили облокотилась спиной на холодную стену и вздохнула, уже предвкушая, как Гоуст совсем скоро начнëт читать ей заумные нотации. — В медики заделался?, — девчушка тихо смеётся, когда Мактавиш корчит гримасу обиды и хмурится, говоря громкое 'да, заделся'. Такое ощущение, будто еë слова задели за самое больное, но нет, вовсе нет, паренёк волнуется просто. — Сколько у нас времени? — Из-за тебя у нас его теперь мало, — сухо отвечает сержант, продолжая заниматься важным делом. Это напрягает Лили, безумно. На такой операции лучше держаться вместе, без ссор, но концерт, который устроил еë друг, явно не предвещает ничего хорошего. — Тебе же говорили, что нужно быть аккуратной, сильно не святиться, в итоге что? Ты поступила иначе. Я тоже, конечно, хорош, но твою мать, Зак. — Я не виновата в этом, — сейчас она себя защищает, пряча под маской гордости стыд и принятие своей вины. Да, она совершила ошибку, сразу направляясь выполнять свой же приказ, звучащий в голове, в одиночку. Сержантка до дрожи в коленях не обладает высоким терпением и, по еë словам, никакие слова на подобие 'ждите ещё пару минут, часов, дней' ей не нужны. Эгоизм, кажется.

Нужно же думать о последствиях.

— Отрицай, ты всегда это делаешь, — он частично прав, но и отчасти нет. С чего это она всегда это делает? Наоборот, Миллэй, можно сказать, впервые ведёт себя так неаккуратно, непослушно и.. странно? Может быть. Оправданий еë действиям, конечно же, нет [хотя, возможно, есть]. — Как слышно?, — голос Саймона раздался в наушниках у друзей, заставляя обоих заткнуться и прекратить придираться к друг другу. Боже, и слава яйцам, что он решил внезапно заговорить. — Нормально слышно. — Научитесь заметать следы. По плану вы должны были бесшумно проникнуть, уничтожить и забрать необходимую для маскировки одежду. А что вы сделали? Решили, что план 'Б' будет более интересней для выполнения? Вы конченные что ли?, — оскорбляет? Блять, вот это действительно неожиданно. Он зол, даже нет, взбешён выходкой сержантки и необдуманным поступком Джонни. Мало того, что их заметили, так они ещё и трупы оставили на видном месте. Попали они. Сильно попали. — Приказ один: быстро съебались нахуй оттуда. На базу, немедленно, буду отчитывать вас как маленьких детей. И не забудьте мозги свои, которые по дороге потеряли, — связь прервалась.

Да, атмосфера действительно очень напрягающая.

Всего одна ошибка, которая теперь казалась вовсе не незамеченной, буквально перекрыла всякие пути к выходу, поставив всю команду в неизвестность.

Вот сейчас Миллэй понимает, что натворила пиздеца.

Хоранги ухмыляется, думая, в какую же ничтожную группу он попал. Их одной левой можно уложить. А Кениг и вовсе отстранился от всех, ограничиваясь обычными взглядами, не собираясь с кем-то разговаривать. Лейтенант уже уверен, что зря им задание это доверили, а сдаваться он не хочет. Да, бывают неудачи, но, блять, Макаров явно уже знает, что за ним приехали. Знает, почему и для чего. Знает, кажется, всë. Теперь стоит стоять и бояться, что их операция закончится плачевно. И всë из-за чего? Дослушать приказ нужно было. Просто дослушать, не более. Зачем Миллэй пришлось бежать? Чем она думала вообще, когда решила сделать это? Два волнующих вопроса заставляют Саймона рвать на себе волосы, снова и снова обдумывая план дальнейших действий. Хотя мужчина уже сделал выводы, что никакого плана не будет, ему всë равно никто не последует. Будто обижается, дует губы, хмурится, но ничего подобного. Он что, в детском саду или проходит конкурс на роль королевы драмы? Нет, поэтому Райли лишь злится, обижаться – не для его работы дело. Сейчас ему совершенно плевать, что кто-то ранен. Плевать, что он чувствует усталость и тревогу. Саймон, как всегда, по привычке переносит эмоции на задний план, напрягая мозг, чтобы придумать, как поступить в будущем. — Может, это к лучшему, — что? Стоп, подождите, этот оперативник умеет разговаривать? Миллэй убирает руки в карманы, сводит брови на переносице, поворачивая голову в сторону обладателя незнакомого голоса. — К лучшему, что нас засекли?, — сержантка грустно ухмыляется, думая, что Кениг смеётся над ней, возможно, презирает даже как-то по-своему. — Кто сказал, что Макаров знает, что это мы? У него много врагов, — мужчина садится на железную лавочку и складывает ладони в замок, локтями упираясь в колени. Немец уверен в себе. Он спокоен, сосредоточен, холоден. — Не нужно так смотреть на меня. Я не предатель и не враг вам, — вздыхает, замечая настороженный взгляд Лили. Ему не доверяют, он это безусловно понимает, но не хочет, чтобы так оно было. — Могу предположить, что думает он совершенно о других людях сейчас. — И о каких же? — КорТак. Разговор засел в голове, доставляя всевозможный дискомфорт и невозмутимое желание сказать Гоусту пару ласковых, чтобы сильно не психовал. Кениг же, скорее всего, прав.

Ошибок в его словах быть не должно. Он работал в КорТак. Он знает об этой компании больше, чем кто-либо. И, ведь, стоит немного погрузиться в раздумья, чтобы хоть на пару малейших минут довериться ему.

— Какой план? — Какой план? Ты спрашиваешь, какой план? Ха-ха, — лейтенант протяжно смеётся, потирая глаза двумя пальцами. — Ты, видимо, шутишь надо мной, — ругается про себя, даже не удосуживаясь посмотреть на свою возлюбленную. Они сейчас здесь одни в тёмном помещении, пока остальные где-то на улице. Разговаривать не особо хочется, тем более ругаться, но чёрт, желчь так и прёт изо рта. — Прости, Гоуст. Я исправлю свою ошибку. — Ошибки? — Ошибки. — Я очень жалею, что вообще начал с тобой отношения. Ты слишком глупая. Ты испортила всё. Он сказал правду. Она исполняла приказы с грубыми ошибками, а иногда – вовсе не исполняла. Ей будто было плевать в тот момент, но нет. Макаров – тот человек, который ненавидит людей и за их убийства получает деньги. Отец Миллэй умер сам, но деньги за него террористу пришли, хоть сумма и небольшая. И это злит девчонку. Злит, что этот ублюдок сделал из её родного человека гниющий труп, который пожирают черви. Эмоции взяли над ней верх – печаль, гнев – поэтому её сознание принялось действовать самостоятельно, без каких-либо лишних слов.

Она будто не знала, что делает. Ей хотелось смерти Макарова, но она не получила этого. Прямо сейчас сержантка Зак хочет того же.

Захотела всё исправить. Вместе со своей командой. Саймон узнал об этом, поэтому, всё ещё испытывая негативные эмоции, с боязнью провала решил пойти с ними на риск. Девчонка же надеялась на удачу. Но никакой удачи не было. Не было хорошего конца. Макаров всё-таки узнал, что это они ворвались в его личное пространство. Кениг не оказался прав, хотя это и были всего лишь предположения. Очень жаль. Глупо было думать, что у них что-то получится. Стрельба не прекращалась. Шла до тех пор, пока кто-то не погиб. И после этого уже немного затихла. — Соуп, вставай, — слëзы с бешеной скоростью бегут по еë щекам. Она не хочет признавать, что еë друг покинул этот мир к чертям собачьим. Джонни устал, он спит. Спит слишком крепким сном, пока его рана на животе сильно кровоточит. Его грудь уже не приподнимается, глаза не двигаются, лишь смотрят в пустоту. — Вставай, блять, вставай, — это истерика. Больно, ком в горле заставляет кашлять, из-за чего Миллэй даже закричать не может. Соуп был для неё лучшим другом, поддержкой, опорой. Они так много пережили вместе, даже в одно военное училище ходили, где, собственно, познакомились. Боже, да он же единственный, кто знает о девчонке всë. — Пожалуйста, вставай, — но он не встанет. — Это конец, — Кениг грубо хватает сержантку за плечо, поднимая на ноги и утаскивая подальше от безжизненного тела. — Конец, слышишь меня? Уходим, давай же, — странно, что немец вообще спасает еë. Странно, что он вообще подумал о ней. Подумал о том, что она не захочет уходить, будет пытаться и дальше разбудить сержанта. — Я не смог найти Гоуста. Остались только ты, я и Хоранги. — И Джонни! — Его нет больше, — ярости нет предела. Он прижимает хрупкое тело к стене, а его лицо находится буквально в нескольких сантиметрах. Безумные глаза смотрят в еë, а она плачет, трясется, не собираясь вообще находиться в реальности. — Послушай меня, — хриплый голос бьëт в уши, пока где-то на заднем плане доносятся быстрые шаги. — Мы уйдём сейчас отсюда, не оглядываясь, поняла меня? — Не приказывай мне! — Я буду это делать, потому что сейчас ты не в своëм уме, — оперативник бьëт кулаком в стену, злясь пуще прежнего. Миллэй пальцами сжимает локоны своих волос, жмурится, прогоняя ужасные мысли куда подальше, но ничего не выходит. Она шепчет, будто в бреду находясь, разочарованное 'нет', мотает головой из стороны в сторону. Ей точно весьма хуëво. — Возьми себя в руки, — даëт лёгкую пощёчину, из-за чего Зак раскрывает глаза в изумлении, смотря куда-то в пол. — Хватит стоять, нас окружают, — Хоранги перезаряжает автомат, рычит про себя. Он недоволен ситуацией. — Нам нужно найти Саймона, — она шепчет себе под нос, но оба оперативника с этим не соглашаются. Одна потеря за другой. Ещё несколько смертей они видеть не обязаны. — Нет. — Пожалуйста, иначе я пойду искать его одна. — Ты одна уже нашла труп своего дружка, Зак. Сейчас мы уходим. И они действительно ушли, даже не предприняв никаких попыток для того, чтобы найти лейтенанта.

Нет, они не предатели. Они следуют правилу войны – спасать нужно себя.

Сны Миллэй предупреждали о смерти. Предупреждали, что ничего хорошего не случится. И она помнит их. Помнит каждую мелочь, пока сердце уныло стучит, понимая, что еë взгляд скоро тоже потухнет.