немного страшно, правда?

unaverage gang - cold steel

Начать всё с нуля - это не безумие. Безумие - это вести жалкую жизнь. Бродить в тупом оцепенении день за днём, день за днём. Безумие - притворяться счастливым, притворяться, что именно эту лямку ты должен тянуть всю свою убогую жизнь.

Холодная вода бьёт в лицо, смывая с него всю усталость вместе с горечью. Лили тяжело дышит, глядя на своё отражение в зеркале. Чëрт, она выглядит ужасно. После плачевной операции Зак получила выговор и больше её никуда не пускали. Служила своей стране только в четырёх стенах, следя за целями через всякие карты, радары и изучала личные дела террористов, сообщников, но это всё не мешало ей думать о резком исчезновении Гоуста и заниматься его поисками. Где он? Жив ли? Вопросы сыпались один за другим и это слишком напряжно, слишком выматывает, заставляя то и дело тело покрываться мурашками от страха и переизбытка чувств. Миллэй потеряла друга. Потеряла любимого человека, который, возможно, начал внезапно жалеть о том, что встречается с ней. По его последним словам это понятно. Может быть. Этими двумя она дорожила больше всех, поэтому вина, что так глубоко засела в душе, как твёрдый камень, способный утонуть в пучине моря, делала из девчонки сопливого, капризного ребёнка. — Я лишь хочу помочь. Дай мне сделать это. — Кениг, неужели я выгляжу слишком уставшей?, — она усмехается, будто шутку услышала, потирая глаза двумя пальцами. — Мне не нужна помощь. — Я тоже присутствовал тогда. Я имею право поучаствовать в твоей деятельности. Нужно начать всё с нуля. Лили совсем не понимает, почему этого антисоциального паренька постоянно тянет в еë тёмный, не особо чистый кабинет. Кениг уже мозолит глаза, достаёт. Он слишком навязчивый, слишком дискомфортный. Он надоел. — Безумие. — Прошло две недели.. — Мне плевать, сколько прошло! Заткнись и не мешай мне работать, ублюдок, — она рычит сквозь сжатые зубы, сводит брови на переносице и поворачивается к собеседнику спиной, делая вид, что очень сосредоточена на бумагах. Сейчас она слишком импульсивна. Слишком зла. Ей, чёрт возьми, грустно. Немец осознаёт это, поэтому не отвечает грубостью, не обижается, лишь тихо произносит: — Ты вымотана. — Боже, вы все ничтожны. Все до единого. Смотрите на мою слабость, как на что-то страшное. Да, я устала, но помощь нужна только вам в понимании, что это нормально, и необязательно крутиться вокруг меня, как верные псины, — последние слова сержантка произносит осипшим голосом, еле сдерживая слёзы, которое вот-вот норовят выскользнуть из глаз. Кениг вздыхает, но не уходит. Не хочет уходить. Подходит ближе к женской фигуре, пальцами аккуратно поглаживая плечо. Молчит не потому, что боится говорить, а потому, что сейчас не считает слова нужными. — Помогите мне, — спустя пару минут её тело подрагивает, а солёные капли бегут по щекам. — Я хочу найти его, но я так больше не могу, — Зак закрывает лицо руками, уже громко хныча. — Я боюсь. Я осталась одна. Эмоции вырвались наружу, но это не пугает оперативника. Он садится на корточки рядом с ней и произносит, казалось бы, важные слова: — Ты не одна. По крайней мере, я с тобой. Я помогу. Ей этого хватает, чтобы разрыдаться ещё сильнее, как маленькая девочка, потерявшая свою семью в глубоком лесу.

unaverage gang - no escape

Странные вещи приходят ко мне. Не могу убежать от мыслей несколько дней. Мой грёбанный разум распахнулся, никогда не покидай мою комнату. Когда тебе есть, что терять, ты следуешь за правдой. И это, умирающий с голоду, ты. Как только ты поймёшь, что все кончено, это убивает тебя повсюду.

Утро. Лучи солнца проникают в комнату, тем самым разбудив, ничего не понимающую, сержантку. Девчонка принимает сидячее положение, потягивается и тихо шипит от боли в спине. Ох, лежала в неудобной позе. Она потирает глаза, смотрит на часы. Два часа дня. Долго же она спала. А, стоп, когда она успела уснуть? Ничего не припоминает. Кусает внутреннюю сторону щеки и пальцами надавливает на виски, сосредотачиваясь на своём сознании. Поток мыслей прерывает стук в дверь, а после, её противный скрип. В проёме появляется мужская фигура с подносом житейской еды. Кениг? Не особо понятно. Мужчина без какой-либо маски на лице, без мешка, но форма та же, что и была на немце. Выглядит он на лет так 24-25. Мнётся, приподнимает брови и сжимает губы в одну тонкую линию перед тем, как произнести хриплым голосом: — Ты проснулась? Неожиданно. Я подумал, что ты решишь встать, поэтому принёс тебе поесть немного, но я не был точно уверен, что спустя два дня ты действительно очнёшься.. — Два дня? Два дня? Она правда спала два дня? Её вообще кто-то приходил будить? — Да. Ты вырубилась и больше не просыпалась, — паренёк хмурится, когда видит озадаченность на девичьем лице, и ставит поднос на тумбочку. — Я Кениг. Тот самый Кениг, я тебе не враг и не похищал тебя, не нужно так смотреть. Ты у себя в комнате и ничего плохого не случилось. — Саймон. Вы его нашли? Вопрос выбивает оперативника из колеи и немец опускает взгляд вниз, мотая головой из стороны в сторону в знак отрицания. Он садится на, стоящее рядом с кроватью, кресло и складывает пальцы в замок, уже вслух отвечая на поставленный вопрос: — Мне кажется, всё это бесполезно. Нет следов. За две недели с ним могло случиться всё, что угодно.. — Пожалуйста, замолчи, — сержантка перебивает Кенига и прикрывает глаза в отчаянии, продолжая свою речь: — Не нужно так говорить. — Тебе стоит немного послушать меня. — Я не хочу тебя слушать.. — Мы, возможно, не найдём его вовсе, и время будет потрачено зря. — Мы найдём его. Если не мы, то я одна. — Нет. Не одна. Я буду рядом, — он резко встаёт с удобного места и, убирая руки в карманы, наклоняется к Миллэй, недовольно шепча. — Но знай, если он найдётся, хотя я в этом сильно сомневаюсь, от меня никакой помощи в его спасении не жди. Он, скорее всего, уже мёртв. Признай наконец, вбей это в свой помутневший мозг. Как только ты поймёшь, что всё кончено, тебе станет лучше. Резкий хлопок двери заставляет Лили вздрогнуть. Он ушёл? Верно. Оставил после себя неприятный осадок и скрылся с места преступления. Вот он какой, оперативник Кениг. Выставлял себя ангелочком, привлекая к себе внимание, спешил помогать, а сейчас практически бросает девчонку на произвол судьбы. Хотя, стоит немного задуматься. Немец предлагал помощь много раз, а сержантка всё время ему отказывала. Ему, видимо, надоело. Уж совсем кидать Зака он не захотел, лишь предупредил, что всё внезапно может кончиться, и она действительно останется бороться одна.

unaverage gang - chernobyl

Почему в твоей натуре тратить мое время? Ты ничтожество, и переполнен агрессией, одержимостью. Я нахожу свой путь обратно к депрессии. Темный культ с черными одеяниями. Танцуй кругом, сгорай, ничего не осталось, что можно найти. Слышу, как ты задыхаешься в дыму. Все, чего ты боишься, приближается, позволь мне командовать. Я считал свои потери, но теперь я считаю свою прибыль.

Она тушит сигарету о свою ладонь, не издавая какого-либо звука. Ей сейчас наплевать на то, что с ней сидит её помощник, которого она не просила сюда приходить. Она наливает коньяк в стопку и залпом выпивает содержимое. Кениг хмурится, но не собирается останавливать сержантку. Пусть лучше она напьётся и потом пойдёт спать, чем и дальше продолжит сидеть за бумагами, ища в них подсказки, а таковых и нет. Так думал немец. Снова стопка. Залпом. Ещё одна. Ещё. — Хватит, — он вырывает коньяк из её рук. Она собиралась выпить с горла? Сумасшедшая. — Зачем ты так себя изводишь? Уже со стула падаешь, взгляд сфокусировать не можешь. Прекрати пить и иди спать, ради бога, блять. Она молчит. Грустно улыбается, глядя на сокомандника исподлобья и говоря пьяным голосом: — Я просто хочу расслабиться. Ты разве не пьян? Нет. Он не пил. Совсем. Даже если и хотелось, то всё равно не прикасался к алкоголю. Не видел в этом смысла. Можно же просто покурить, этого достаточно. Для него. — Пожалуйста, выпей со мной немного. — Без этого. Идём, — он встаёт со своего стула и, запрокинув руку Миллэй на плечо, поднимает её на ноги. Минута. Две. Сержантка хватает немца за рукав и сжимает всеми десятью пальцами толстую ткань формы, а ноги старается от пола не отрывать. Не хочет она уходить. — Сказала же, хочу расслабиться, Кениг, — томно шепчет куда-то в плечо, а оперативник злобно рычит. Надоела уже. — Совсем обезумила? Спать, — пытается подтолкнуть её к двери, но Лили не слушается, лишь тянет его обратно. Слишком пьяна, но ей так всё равно, так плевать. Она чувствует себя хорошо, но слёзы почему-то всё равно текут, бегут куда-то вниз, скатываясь по шее и дальше. Приподнимает голову, видя знакомое лицо прямо так рядом. Произносит тихо, позволяя капли желчи вылететь изо рта: — Ты переполнен агрессией. — А ты одержимостью. — Ха-ха, — протяжно смеётся, но не спорит. — Ты прав. Миллэй одержима поисками Гоуста, даже если нет зацепок, нет подсказок, нет банально того, что могло привести её к ответу. Но сейчас Лили не хочет думать об этом. Она ладошкой проводит по чужой руке вниз и шмыгает носом. — Я ничтожество. — С чего это? Сержантка делает паузу, обдумывая свой ответ. А потом признаётся, так тихо шепчет, вводя Кенига в ступор: — Потому, что я так сильно хочу, чтобы ты меня поцеловал. Немец широко открывает свои глаза и поворачивает голову в сторону Зака. Что она такое говорит? Точно обезумила, крыша поехала. — Пожалуйста, — она пальцами сжимает мужскую ладонь и кладёт её себе на шею, постепенно опуская ниже. — Прекрати так вести себя, — он вырывает руку и сжимает зубы. Злится. Жмурится, краснеет от стыда и со всей силы бьёт по столу, пугая свою новую подругу. — Я не хочу прекращать. Я знаю, что это ужасно. Но я так соскучилась по теплу, Кениг. Паренёк отказывается слушать будто. Поворачивается к ней спиной, кулаками упираясь в стол, мысленно проклиная себя за то, что, кажется, хочет к ней прикоснуться. — Я знаю, что это противно. Я люблю того, кто потерялся где-то в глубине моего сознания. Того, кто сейчас где-то далеко. — Когда же ты заткнёшься. — Я люблю другого. Не тебя. Но это так отвратительно, что я хочу твоих прикосновений сейчас. Везде. — Не хочешь. Ты пьяна. — Я нравлюсь тебе? Хоть немного? Как женщина. — Замолчи, мать твою. — Злишься. Ты не хочешь признавать это? — Не нравишься ты мне, блять, — мужчина тяжело дышит и кусает нижнюю губу, через одежду ощущая нежные поглаживания на своей спине, боках, животе. Кенига, как оказалось, не трудно вывести из себя. Не трудно вывести на эмоции, на правду. — Кениг.. — Ты меня бесишь. Я терпеть тебя не могу. Ты ужасна. Немец сам по себе импульсивный человек, и когда что-то идёт не так, как ему бы хотелось, он не может держать над собой контроль. — Что ещё? — Ненавижу твоё существование за то, что ты заставляешь меня что-то чувствовать за короткий промежуток времени. — Ещё. — Я не хочу тебе помогать искать ебучего лейтенанта, потому что знаю, что любишь ты этого засранца. — Ещё, Кениг, — она ждёт продолжения, поворачивает его к себе, хотя прекрасно понимает, что он в глаза не будет смотреть. — Я хочу тебя взять прямо сейчас, но совершу ошибку. Буду жалеть. Ты отвратительна. — Ты тоже, раз горишь этим желанием. — Отвали и уходи. Он произносит это, когда его губы уже прикасаются к её. Жадный, невозмутимый поцелуй. Она пьяна, он нет. Но сейчас это не особо важно. Пальцы сжимают женские бёдра, пока сама Миллэй локтями упирается на деревянную поверхность. Губы опухли от укусов, а глаза от слёз. Да, она сейчас тоже себя терпеть не может. — Просто трахни. И возненавидь меня ещё сильнее, — хнычет, чувствуя что-то большое где-то внутри. Кениг сделал это. Это всё приносит удовольствие и желание продолжить, сгореть от стыда, вины. — Просто трахни. И возненавидь.., — хотела было она повторить, но немец не может больше её слушать. Большим и указательным пальцами сжимает её щёки и тянет женскую голову назад, снова прильнув к чужим губам. Его движения до дрожи в коленях жёсткие, быстрые и размашистые. Что же она делает? Что творит её разум сейчас?

«Прости, Саймон. Прости меня.»

Они выбивают себе мозги. Положи их в могилу, оставь их гнить. Добро пожаловать в нашу глубокую тëмную зону!