Кирпичик за кирпичиком

Роскошный дом Ван-Эка как будто гостеприимно ждал. Инеж скользнула на крышу, сделала переворот, скатываясь по черепице, и изящно заскочила на подоконник, проскальзывая в комнату. Огляделась, словно что-то могло измениться за время ее отсутствия. Все было так, как она оставила: аккуратно застеленная кровать, полупустая сумка с ее вещами в кресле, расческа на туалетном столике. Ничего лишнего. Сулийка глубоко вдохнула и потянула руки, нерешительно подходя к двери в коридор. Подумала, чтобы снять плащ и кинжалы, но не решилась. Ей предстоял тяжелый разговор, а кинжалы придавали уверенности, словно талисманы. Святые ее хранили. Девушка закрыла глаза, медленно сосчитала до пяти, а потом уверенно толкнула дверь и вышла, расправив плечи. Она как будто снова оказалась на канате, и ей требовалось проделать невероятно сложный трюк. Инеж проследовала в гостиную — сейчас примерно было время завтрака. Проходя мимо столовой, косо взглянула на разрушенный потолок, и ее губы дрогнули. Уайлен сказал ее родителям, что там прогнил потолок. «Долгоносики, — усмехнулся Джеспер. — Вредные насекомые». Инеж покачала головой. Очередная глупая ложь. Повезло, что ее родители были артистами, а не земледелами. В гостиной пахло свежими тостами и растопленным маслом, кашей на молоке и яблочным джемом. Девушка сглотнула подкатывающую тошноту. Запахи аппетитные, но тревога и паника сбивали настрой. Крылья, выросшие у нее за спиной после утреннего разговора с Казом, будто поникли. Но она все еще чувствовала его руки на своем лице — и ради этого чувства пережить можно было что угодно. Инеж вошла в гостиную, служившую теперь по совместительству столовой, пока в той шел ремонт, и оглядела присутствующих. Ее родители были здесь, Джеспер и Уайлен весело перешучивались, участвуя в диалоге. — Инеж! — Уайлен поднялся, радостно приветствуя ее, и кивком головы пригласил к столу. — Доброе утро. — Отлично выглядишь, — изогнул бровь Джеспер, окидывая ее наряд Призрака. В последние дни она его не носила. — Спасибо, — улыбнулась девушка, игнорируя его, и присела рядом с отцом, подтягивая к себе тарелку с тостом. Медленно намазала на него джем, касаясь ногой под столом бедра отца. Сердце с тоской сжалось. — Как дела, дочка? — тепло спросила мама, подталкивая к девушке фарфоровый котелок с кашей. Инеж мельком глянула на него и отвернулась, делая глубокий вдох. Ее тошнило. — Все отлично! — воскликнула сулийка, возможно, чересчур усердно. Скованно улыбнулась и посмотрела матери в глаза, ища в них поддержки. Та смотрела на нее с беспокойством и любовью. — Аппетит еще не проснулся, — девушка откусила кусочек тоста и сосредоточилась на пережевывании, прислушиваясь к ощущениям. Поджаренный хлеб не просился наружу. — О чем болтаете? — О, я как раз рассказывал о преимуществах револьверов перед ружьями и своей страсти к оружию, — усмехнулся Джеспер, понимая намек. Инеж посмотрела на него с благодарностью. Внимание переключилось на парня. — Они гораздо удобнее, быстрее и легче. Я обязательно покажу вам свои — они потрясающие. Вы таких еще не видели! Остаток завтрака прошел за болтовней земенца, рассказывающего о своей матери и охоте с револьверами, которой она его научила. Парень ловко избегал скользких тем и лавировал между потоками своей речи. Инеж периодически ощущала на себе обеспокоенные взгляды то мамы, то отца, и каждый раз улыбалась им, стараясь сделать это как можно теплее. Когда все доели и слуги унесли посуду, Инеж тяжело вздохнула и поднялась из-за стола. — Мам, пап. Нам нужно поговорить. Уайлен мгновенно уловил перемену ее настроения и вскочил, дергая Джеспера за руку. — Пойдём. Нужно изучить отчеты по бирже. Джес взглянул на Инеж, вкладывая во взгляд как можно больше поддержки, и понимающе кивнул. Он знал, что ей требуется сделать. Он уже проходил через это. — Есть пара инвестиций, с которыми мне хотелось бы поиграть, — протянул он, игриво косясь на Уайлена, и тот покраснел. Ван-Эк скомкано схватил парня за предплечье и вытолкал из столовой, беспокойно оглядываясь на сулийку. Инеж улыбнулась и кивнула. Однажды Джеспер спросил у нее, смогла бы она рассказать родителям всю правду о себе. Тогда она не знала. Сейчас собиралась выяснить. У нее не было четкого плана, но она ощущала необходимость донести до родных, что она изменилась. Девушка подошла к родителям и взяла их за руки. Проводила к дивану и осторожно села в кресло напротив. — Дорогая, что-то случилось? — с тревогой спросила мама. Ты даже не представляешь, сколько всего случилось, мам. — Это как-то связано с отъездом? — голос отца сквозил напряжением. — Понимаю, тебе сложно и непривычно, но дома… — Пап, — Инеж вдохнула, прерывая его. Отец замолчал. — Мам, — девушка обвела родителей тяжелым взглядом. — Мне нужно кое-что вам рассказать. Прошу, выслушайте и не перебивайте. Те беспокойно переглянулись и подобрались, расправив плечи. Отец кивнул, мама сжала губы. Что-то тяжелое и невыносимое нарастало в комнате и придавливало Инеж к земле. Сулийка начала осторожно подбирать слова. — Кеттердам — это не только столица торговли и бизнеса. Это не просто красивый город с шумными улицами и умелыми артистами, вкусной едой и хорошими людьми, — сулийка быстро взглянула на родителей, собираясь с мыслями. — Он также полон и плохих людей. Он — Бочка, скопище отребья и преступников, жаждущих наживы. Днем он кишит мелкими воришками и мошенниками, ночами — грязными бандами и убийцами. Глаза родителей расширились, но они не прерывали ее монолог. Наверняка они думали об этом. Наверняка сомневались в том, что в прошлом Инеж все было так безоблачно, как она старалась показать в последнюю неделю. — Кеттердам полон канальных крыс, — сулийка внимательно посмотрела по очереди в глаза отца и матери, — и я одна из них. Она встала и скинула плащ, представ перед родителями в боевом облачении. Тугие ремни с кинжалами опоясывали ее руки, ноги и пояс. Мама ахнула, закрывая рот рукой. Папа сжался пружиной. Инеж начала доставать кинжалы и аккуратно складывать их на круглый журнальный столик рядом. Те, что спрятаны в ее предплечьях, быстро высвобождаются: Санкт-Петр на правой руке, ее первый нож, подаренный Казом, и Санкта-Алина — нож с костяной ручкой. Санкта-Мария и Санкта-Анастасия сидят на ее бедрах, Санкта-Владимир в одном из ее сапог и Санкта-Лизавета с выгравированной розой на ручке на ее поясе. Инеж вслух перечисляла их по именам, выкладывая на стол. Затем вернулась в кресло, подбирая ноги, и сжалась, с тоской поглядев на родителей. Те словно не дышали. Сулийка ощущала себя невероятно беспомощной и сломленной. Она продолжила: — Работорговцы продали меня за горсть золотых монет в местный бордель, — мама покачала головой, цепляясь за отца в немом отчаянии. Тот до боли сжал руки на коленях. Инеж провела пальцем по шраму на предплечье, где когда-то была татуировка «Зверинца». — Я была сулийской рысью два года. Девушка закрыла глаза, прислушиваясь к дыханию. Где-то в кухне из крана капала вода. Старинные часы мерно тикали в прихожей, за окном пела птица. Тоскливо и одиноко. Мир полнился звуками, но тишина словно давила на барабанные перепонки. — Потом меня выкупил Каз и предложил работу, — Инеж горько улыбнулась. — Вы встречались на пристани, это он привез вас сюда, — девушка сосредоточилась на образе Каза. Острые скулы и подбородок. Его глаза цвета горького кофе или крепкого чая при солнечном свете. — Я стала его пауком, сборщиком информации. Мои навыки акробатки позволяли проникать в недоступные места и видеть скрытое от чужих глаз. Я собирала сведения и приносила ему. Инеж вздохнула и открыла глаза. Родители не шевелились и судорожно вздыхали, переваривая услышанное. — Он главный мерзавец Бочки, и я помогла ему им стать. Но он спас меня. Без него меня бы уже не было, — девушка с удивлением поняла, что это чистая правда. Без него она была бы мертва. — Я убивала для него… Я убивала с ним, — Инеж сглотнула. — Это были плохие люди и мои грехи навсегда останутся со мной. Я приняла их в сердце и предстану перед Святыми за это. Но я не раскаиваюсь. Сулийка поднялась и осторожно приблизилась к родителям, опускаясь перед ними на колени и заглядывая в глаза. Она ощутила, как по щекам текут слезы, но не стала пытаться подавить их, позволила потоку пролиться. Ей было нужно это очищение. Мама посмотрела на нее с болью. Они молчали. Инеж взяла их за руки и по очереди поцеловала. У этого действия будет эхо. — Я говорю вам это, потому что хочу, чтобы вы знали: я больше не ваша маленькая девочка. Я пережила такое, что многим и не являлось в кошмарах. Но я выжила. Я изменилась. Меня переплавило, и мне не стать прежней. Я не ищу искупления, потому что знаю, что мои Святые со мной. Губы отца беззвучно шевелились в молитве. Сердце Инеж гулко и болезненно билось. — Впервые в жизни у меня есть цель, и теперь я собираюсь служить только себе. Но Равка — больше не мой дом. Кеттердам стал моим новым пристанищем. Инеж сморгнула слезы, ощущая соленые капли в уголках губ. Каз — мой дом. — Я люблю вас и пойму, если вы не сможете это принять… — из груди девушки вырвалось короткое рыдание, но она сдержала его, крепче сжимая руки родителей. — Я всегда буду любить вас, каждой клеточкой тела. Но я не вернусь в Равку. Мама провела рукой по ее волосам, и сулийка робко на нее посмотрела. — Ох, дорогая, — прошептала женщина и вдруг упала перед ней на колени, обнимая. — Ты всегда будешь нашей девочкой, милая, — выдохнул отец, тоже опускаясь с дивана на колени перед дочерью. Он обнял ее, и Инеж прижала руки родителей к груди, крепко цепляясь за них. Она наконец разрыдалась. Громко и больно, выпуская наружу все свои страхи и кошмары. Она никогда так не плакала, но слезы приносили облегчение. Родители гладили ее по спине, волосам. Целовали лицо. Рыдали вместе с ней. — Мы всегда будем любить тебя, дочка, — шептал отец. — Что бы тебе ни выпало пережить, ты навсегда наша часть. Ты наше сердце, дорогая. — Мы потеряли тебя однажды, и больше это не повторится, родная, — целовала мама ее слезы. Инеж судорожно хватала ртом воздух, боясь захлебнуться. Она так боялась этого разговора, но теперь он тяжелым грузом свалился с ее плеч, освобождая. Казалось, они просидели так несколько часов, обнимаясь и плача. Они наконец говорили. По-настоящему, без утаек. Инеж сквозь слезы рассказывала о своих страхах, а нежные руки родителей дарили силу и утешение. Когда слезы высохли, сулийка прошептала: — Спасибо. Святые ее не оставили, и родители были с ней. И это было главным.

***

Они уехали через три дня, и все эти три дня они не расставались ни на секунду. Инеж проводила их на паром, крепко обнимая и утирая слезы. Мама сжимала ее руки, отец гладил по голове. Они долго прощались, высказывая тёплые слова и наполняя сердца любовью. Девушка знала, что с ними все будет хорошо. Они условились писать письма и рассказывать друг другу обо всем. Сулийка махала им вслед, пока судно не скрылось за горизонтом. Когда корабль отплыл, Инеж улыбнулась и привычно и легко забралась на крыши, держа курс на Клепку. На ее сердце было легко и одновременно больно, но какой-то сладкой тянущей болью. Она оставила родителей, но не обрушила мост, а возвела прочную дорогу. Связь между ними стала еще крепче. Она знала, что ей всегда будут рады, и это утешало. Неважно, куда заведет ее судьба, она найдет путь домой. Соленый воздух Кеттердама бодрил и наполнял легкостью. Инеж быстро добралась до Клепки и с удивлением обнаружила распахнутое настежь окно. Скользнула в него, ловко приземляясь на ноги, и замерла. Каз стоял, облокотившись о стол, и неотрывно смотрел на нее. Сердце сулийки в очередной раз сжалось. Парень был без привычных пальто и перчаток. Как обычно, прямой и суровый, но что-то в нем изменилось. Как будто из темных вод его глаз на нее смотрел обнадеженный мальчишка, который, казалось, давно уже умер. Он ждал ее. — Ты пришла, — ржаво выдохнул парень, и в его словах сквозило такое окрыляющее облегчение, что воздуха в легких не хватало. — Я боялся, ты передумаешь. Инеж нерешительно шагнула ему навстречу, и Бреккер распахнул объятия. Не раздумывая, сулийка быстро преодолела расстояние между ними и крепко прижалась к парню, ощущая под ладонями его напряженную спину. Он медленно выдохнул и сомкнул на ней руки, прижимая к себе. Каз дрожал, но не было понятно, были ли это его демоны или страх потерять ее. Инеж снова заплакала, пряча лицо у него на груди. Рубашка Бреккера быстро намокла. Слишком много слез. Девушка подумала, что никогда в жизни столько не плакала. Это было непривычно, но она так долго баюкала в себе свою боль, что, казалось, той не осталось иного выхода, кроме как вырываться наружу через слезы. Каз медленно опустил голову и зарылся носом в ее волосы, осторожно вдыхая родной запах. Темные холодные воды плескались вокруг него, но он не позволял им подступить. Страх потерять Инеж был куда сильнее страха прикоснуться к ней. Парень крепко обнимал ее, ощущая под ладонями тепло ее тела, живого и такого близкого. Чувствовал, как быстро бьется ее сердце — так же быстро, как его собственное. — Скажи что-нибудь, Инеж, — хрипло выдохнул он ей в макушку, цепляясь за ощущения жизни, расцветавшей в его руках. Больше никакой смерти. Сулийка усмехнулась: — Ты слишком беспечен. Бреккер удивленно замер. — Что? — Ты оставил окно открытым. Приглашая любого войти. Знаешь ли, в Кеттердаме не только я могу взбираться по крышам. Это опасно. Каз ухмыльнулся, проводя руками по ее спине. — Я готов пойти на этот риск.