Кирпичик за кирпичиком

Вот он я, кто ранил, а после смиренно ждал.

Оголенный провод, пустая комната и кинжал —

Я цветы наши срезал и больше их не сажал —

Без тебя я пустое место.

Мой позвоночник — 11 лезвий и 8 жал,

Ты ушла — я ни словом не возражал —

Лишь ладонь разжал,

Когда стало тесно.

Боль повсюду, куда бы я ни бежал,

Мое сердце никто так не обнажал —

Я бы вырвал его похоронить, сбежал,

Но за мною тень твоя следует, как невеста.

У подножья ладоней июнь поменяет май,

Моя вечность, я терпеливый Кай —

Привыкай ко мне по кусочку, заново привыкай.

А сейчас закрывай глаза, засыпай.

Сколько я протяну вот так — мне доподлинно неизвестно.

Катарина Султанова

Каз плохо спал. Его мысли снова и снова блуждали по спирали вокруг Инеж. Они не виделись семь дней, и это был мучительно долгий срок. Он так привык к своему Призраку, что теперь пустота отзывалась пронзительной болью. Словно что-то вырвали из его груди, выпотрошили его, подвесили на крюк и оставили истекать кровью. Парень погрузился в работу. Бумаги, бюрократия, нескончаемый поток ублюдков из других банд, желающих наладить союзы. Прихлебатели и лизоблюды. Страх, сила. Уверенность. Бреккер ходил по улочкам Бочки, чувствуя, как люди перед ним расступаются. На него боялись смотреть — либо смотрели с такой яркой ненавистью, что она обжигала. Смотрели с восторгом и уважением. Отворачивались. Он поднялся со дна, выцарапал свое положение. Он развернул армию города на свою сторону. Подчинил себе всех ублюдков. Стал боссом Бочки. Тугая линия его челюсти никогда не расслаблялась, глухое постукивание трости распугивало крыс. Он выгрыз свое положение собственными зубами, поднялся с самого дна на вершину — и все равно чувствовал непреодолимое желание все сжечь. Он чувствовал пустоту, вставшую комом в горле. Чувствовал, как та грызет его изнутри и рвётся из глотки яростным криком. Он чувствовал страх. Он до потери пульса боялся, что Инеж уедет. Покинет Керчию, вернётся в Равку, уплывет наказывать злодеев, забудет его — как страшный сон. И никогда больше не вспомнит. Он дал ей все возможности. Открыл все двери. И ждал. Он не видел ее семь дней. По ночам его душили только собственные тени и призраки, и Казу казалось, что с каждым днем, каждым мгновением без нее он становится более жестоким и жестким. Он практически ощущал, как на его кожу нарастает броня. И безжалостно давал волю душившей его ярости, разбираясь с Грошовыми Львами, Портовыми Лезвиями, Черными Пиками. Но это не помогало. Потому что причиной его гнева был он сам, и с этим он ничего не мог поделать. Он ненавидел себя за то, что позволил слабости проникнуть в его сердце. Ненавидел, что она поселилась там, и он ее так бережно лелеял, боясь потерять хоть крупицу. Он испытывал чувства, которые давно запретил себе испытывать, и не мог дать им волю. Ни на секунду не мог расслабиться, потому что если это произойдет — его плотина прорвется. Холодные воды накроют его с головой, и он попросту утонет. Он не сможет выбраться без нее. И Каз ненавидел это. До боли в печенках, до хруста в ребрах. Ненавидел свой страх и свое желание. О, он так страстно желал. Но знал, что если Инеж его окончательно отвергнет и покинет — он сломается. Просто рухнет посреди улицы, и ему будет неважно, если его растопчут, разорвут на кусочки, отберут все, что он так бережно выстраивал. Он просто погибнет. Проще было отгородиться, оттолкнуть и забыть. Но он не мог позволить себе и этого — Инеж была единственным лучиком света в его жизни за очень долгое время. Даже не находясь рядом, она освещала его путь. И он до ужаса не хотел блуждать в потемках. Его разрывали противоречия. Он до сих пор ощущал под перчатками ее руки. И больше всего ненавидел себя за то, что не мог преодолеть и миллиметра между ними без жестокой борьбы, обуревавшей его с головой. Он так хотел, чтобы она осталась. Он так хотел, чтобы она расцвела в его сердце. Он был готов умолять ее на коленях, если потребуется. Но он бы никогда так не поступил. Каз хотел, чтобы Инеж жила своей лучшей жизнью. А он явно не вписывая в понятие «лучшее», если речь, конечно, не шла об ублюдках Бочки. И он купался в своих боли, страхе и ненависти каждое мгновение с тех пор, как покинул Инеж на пристани семь дней назад. Они смешивались в жгучий яд, который он желчью выплевывал на своих недругов, которых все еще осталось немало. Но этот яд разъедал его изнутри. В очередной раз он проснулся, едва только солнце заалело на горизонте. Ночью ему снова снилась Инеж. Это случалось и раньше, но в последние ночи его мучили то кошмары, то сладкие видения, от которых наутро становилось еще больнее. Каз устало потер лицо руками, ни на йоту не ощущая себя отдохнувшим. Сегодня ночью Инеж явилась ему в кошмаре: он провожал ее, отплывающую в туманный горизонт, и тьма покруче Тенистого Каньона обступала его со всех сторон, холодными и цепкими лапами царапая израненное тело. Он отпускал ее. Он умирал и проваливался в пустоту. Каз сел на кровати, потирая больную ногу. Размял шею поворотами головы, встал, натянул брюки. Бросил короткий взгляд в окно, и его сердце пропустило удар. Он увидел мелькнувшую за ним тень, которая могла быть чем угодно, но он знал, что это Призрак. Жнец явился по его душу. Парень подобрал рубашку, накинул ее и медленно осел на постель, ожидая ее. На большее не хватало сил. Горло саднило, во рту пересохло. Бреккер с болью смотрел на окно, отсчитывая про себя и собираясь с духом. Заталкивая демонов в колодец своей души. Ставня скрипнула. Инеж аккуратно скользнула в комнату, прикрывая за собой окно, и устроилась на подоконнике, разглядывая парня. Сердце отсчитало десять ударов. Она была прекрасна со своей как обычно выбившейся прядью из косы в пучке. Каз сглотнул, надеясь размягчить глотку. — Инеж, — хрипло поприветствовал ее ржавым голосом. Та ответила кивком. Парень собрался с силами. Вставай, Бреккер. Соберись. Ты не сломаешься. Он боялся худшего. — Как дела? Он встал и прошел в ванную, застегивая рубашку. Пальцы не слушались, и он отвернулся, чтобы Инеж не увидела, с каким упорством ему сопротивляются пуговицы. — Все хорошо, — ответила сулийка, и тепло ее голоса отозвалось в нем натянутой струной. Парень включил ледяную воду, несмотря на то, что провёл в Клепку горячую, и ополоснул лицо, пытаясь привести мысли в порядок. Выключил кран, вытер руки. Шаг за шагом. Привычные действия успокаивали. — Как мистер и миссис Гафа находят Кеттердам? Он слышал себя словно со стороны. Сухо, по делу. Хорошо. Он не хотел, чтобы Инеж увидела, что он треснул. Он останется собой, останется таким же холодным и непроницаемым. Он отпустит ее. И это не разобьет ему сердце. Умоляю, скажи мне, что ты останешься со мной. Девушка нахмурилась и скрестила руки на груди. Парень заметил, как она расправила плечи и гордо вздернула подбородок. — Город чудесный, но не сравнится с родными просторами Равки, — ответила сулийка. — Думают, что пора собираться домой. Его сердце снова пропустило удар. Бреккер ощутил, как перед ним разверзается пропасть, и ему показалось, что он в нее падает. Инеж говорила с нажимом, и это означало только одно. Тьма наступала, окутывая его своими прохладными объятиями. Каз едва заметно кивнул и вернулся в комнату. На выходе из ванной — как же я хочу тебя коснуться — Инеж отступила, позволяя ему свободно пройти, и парень ощутил укол разочарования. Ему нестерпимо хотелось ощутить ее близость. Босс Бочки подхватил с убогого стола свою трость и медленно подошел к окну, смыкая руки на набалдашнике. Прохладный знакомый металл тоже дарил покой. Он знал каждый изгиб головы ворона, каждую трещинку, каждую вмятинку, каждое перышко. Парень вцепился в трость с такой силой, что пальцы побелели. Он с тоской вглядывался в очертания города, пересчитывая крыши за мутным стеклом. Он собирал себя из осколков. Закрыл глаза, задерживая дыхание, и на секунду ощутил неистовое желание закричать. Она уходит. Она уходит навсегда. Наверное, это к лучшему. Он строит, чтобы сжигать. Он сожжет все мосты. Он сгорит вместе с ними. — Ты пришла попрощаться? — спросил холодно. Если потребуется, он станет каменной глыбой. Он это выдержит. Умоляю, скажи мне, что ты останешься со мной. — А ты этого хочешь? — голос девушки был тихим, но звучал так громко, что болели барабанные перепонки. Я хочу расцеловать каждый миллиметр твоего тела, хочу упасть на колени и молить тебя остаться. Но Каз не мог этого сделать. Возможно, он боялся, что это не поможет. Она все равно уйдёт, а он позволит себе сломаться. Он выковал себя из пепла и гнили. Он был главным подонком, безжалостным и беспощадным. Он взрастил в себе ненависть — она удержит его на плаву. Он сожжет все дотла. Каз повернул голову, уставившись куда-то в стену. Не оглядывайся. — Главное, чего хочешь ты, Инеж, — сказал медленно, контролируя каждый звук. Вся моя жизнь — продуманная до мелочей постановка. И это действительно было так. Инеж всегда была главным, даже если он так долго себе в этом не признавался. Бреккер почувствовал шевеление за спиной и ощутил, что Инеж встала рядом. По его позвоночнику поползли мурашки, и он сосредоточился на ощущении трости в своих руках. — Я уже говорила тебе, чего я хочу, — сухо проговорила девушка. Он уловил раздражение, и уголок его губы дернулся в болезненной усмешке. Я не смогу тебе этого дать. Гезен, он бы бросил мир к ее ногам. Он бы вырвал из груди свое сердце и бросил его, если бы мог. Он не знал, как сказать ей, что он чувствует. Не знал, может ли он вообще что-то чувствовать. Имел ли он на это право? Он умел только причинять боль и страдания. Умел заключать сделки. Умел внушать ужас. Умел быть холодным, замкнутым, беспринципным. Умел убивать и грабить, обманывать и ненавидеть. Он не умел любить. Это умение умерло вместе с Джорджи. Но с внезапной болью и ясностью Каз осознал, что любит ее. Каждой клеточкой тела, каждым вдохом и выдохом, каждым прогнившим фолликулом своей черной души. И если он не скажет ей этого, хотя бы не попытается, то будет жалеть об этом до конца жизни. Но слова не шли. Они застряли в глотке, встали костью. Каз задыхался. — Попроси прощения. — За что? — Просто скажи это. Она попросила его об этом сотни лет назад — в прошлой жизни. Внезапно Каз понял, что это — единственное, что он точно может сделать. Попросить прощения. Это не принесёт ему никакой выгоды, ни одного крюге. Но принесёт облегчение. Он подонок, а она заслужила извинения. — Прости меня, — выдавил он и развернулся. Уставился себе в ноги, собираясь с силами. — За что? — Каз зацепился за этот вопрос. За что? — Однажды ты сказала, что я должен просить прощения. Ты истекала кровью на моих руках от ножа Омена и вряд ли об этом помнишь, — парень начал свою исповедь, подбирая слова. — Я не понял тогда, но понимаю теперь, — Каз поднял взгляд и столкнулся с теплым золотом ее взгляда. Как бренди в ярких бликах солнца. Она была его солнцем. — Прости меня, Инеж Гафа. За то, что причинял тебе боль бесчисленное количество раз. За то, что заставлял тебя пачкать руки снова и снова. За то, что рисковал твоей жизнью. За то, что заставил убивать, — слова полились сами собой, словно его плотину наконец прорвало. Парень позволил себе это и чувствовал, как с каждым словом срывает с себя чешую. Он оголялся перед ней, приоткрывал дверь в свое сердце. Если он не может коснуться ее кожи, то хотя бы попробует коснуться души. — За то, что отталкивал и не был тем, кто мог бы быть достоин хотя бы твоего мизинца. За то, что относился к тебе как к чему-то само собой разумеющемуся. За то, что не ценил по достоинству. За то, что лишил тебя свободы и выбора. Он выдохнул это и действительно почувствовал облегчение. Незнакомое чувство наполнило его. Он позволил своей боли просочиться наружу, позволил тоске овладеть собой. Это мое прощание, Инеж. Это мое покаяние. Он не был хорошим человеком, хотя сулийка и пыталась постоянно разглядеть в нем что-то светлое. Возможно, это было правильно. Каз вглядывался в ее лицо, ища хоть какие-то признаки прощения. Оно было нужно ему до скрипа в зубах. Она была нужна ему. Неожиданно Бреккер заметил в ее глазах слезы. Девушка часто задышала и заморгала. Гезен, она была такой хрупкой и раненой. Но такой прекрасной. Он бы любовался ей вечно, не в силах приблизиться, не в силах коснуться. Но этого было недостаточно. Каз нерешительно поднял руку и протянул ее к лицу сулийки. Он уже делал это прежде. Ее кожа манила, притягивала, словно магнит. Парень жаждал ее коснуться. Инеж поглядела на его руку, задержала дыхание и подалась вперед, приживаясь щекой к его ладони. Разряд тока пронзил Каза от кончиков пальцев и до самой макушки, он судорожно выдохнул. Ощутил знакомую волну ужаса, медленно накатывающую откуда-то из подсознания. Волосы на макушке зашевелились. Но он не дал этим водам себя накрыть. Тепло кожи Инеж будоражило. Она стояла перед ним — открытая и родная. Она собирала его по частям. Она была его частью. Каз медленно вдохнул, отгоняя от себя демонов, и провел большим пальцем по щеке сулийки, вытирая слезы. Он хотел бы осушить их поцелуями, но боялся, что не выдержит. Все еще боялся, что она его отвергнет. Инеж закрыла глаза и нежно прильнула к его ладони. Сердце парня глухо стучало где-то в глотке. Он отставил трость, не замечая, как на ладони явственно отпечатались перья с набалдашника — так сильно он его сжимал. Поднял руку и обхватил лицо девушки. Она вздрогнула и открыла глаза. В них было столько… Столько. Каз мог прочитать любого, как открытую книгу. Мог подобрать ключ к любому замку, но не к своему сердцу. Он не мог прочитать Инеж. Его Призрак, его тень. Его душа. Она подняла свои руки и обхватила ладони Каза. Его зрачки расширились. Все в нем смешалось бурным потоком. Кожа к коже, дыхание к дыханию. Она стояла так близко, что, если бы он сделал еще шаг, то прижал бы ее к себе. Он мог бы ее поцеловать. Ее глаза были бездонными омутами. Он в них тонул. Парень почувствовал, как задыхается. Демоны подняли свои головы и накинулись на него из ее глаз. Он уже держал не Инеж — он держал Джорджи. Раздувшегося, липкого, гниющего и зловонного. Руки мертвецов хватали его и тянули на дно. Он тонул. — Однажды ты попросил меня остаться, — словно якорь, ее голос пронзил пучины воды и зацепил парня, вытягивая на поверхность. Он медленно сфокусировал взгляд: сквозь толщу мрака проглядывало ее лицо. — Я сказала, что согласна на это, если ты скинешь свою броню, помнишь? Либо так, либо никак вовсе, — Бреккер медленно выдохнул, выравнивая дыхание, и тяжело сглотнул. Он смотрел на нее с полной ясностью в глазах, и его демоны отступили. Он был с ней. — Потом ты купил мне корабль, а я сказала, что задержусь в Кеттердаме, — Каз помнил. Он помнил каждое слово, каждый миг, проведенный с ней. Каждое невысказанное желание, каждую дрожь в теле. Каждый залом и изгиб, блеск ее волос, родинки на шее. — Ты не лишал меня свободы, Каз Бреккер. Ты подарил мне ее, и я сама приняла решение. Я тебя прощаю. За твою грубость, твой холод, твою безжалостность, — Каз сглотнул. — За то, что ты сам не можешь себе простить, — Это звучало, как прощание. Он держал ее, держал этот момент. Он будет держаться за него до самого конца, если потребуется. Он не утонет. Инеж сделала крохотный шаг вперед, и теперь они почти соприкасались телами. Парень не шевелился, натянутый и напряженный. Его позвоночник — сплошные лезвия, лезвия ее кинжалов. — Родители говорят, что дома будет лучше, но еще я слышала, что дом — это там, где сердце, — Бреккер сосредоточился на ее голосе, вытирая слезы, текущие по лицу девушки. Он никогда и никого не касался так. Его сердце билось гулко о самые ребра. Оно разбухло от страха. Не покидай меня. — Но мое сердце — это ты, Каз. Ты — мой дом. Инеж встала на цыпочки, легким и едва ощутимым движением коснулась губами его шершавого подбородка и отступила на шаг. Бреккеру казалось, он сойдёт с ума. Буря чувств и эмоций бурлили в его буйном сердце, мысли метались. Место, которого коснулись губы сулийки, жгло огнем. Нет, вернись! Он кричал. Он молчал. Он закрыл глаза, чувствуя под пальцами ее слезы. Это были и его слезы. Это было облегчение. Грозным потоком оно обрушилось на него, омывая шрамы. Сметая все на своем пути. Кирпичик за кирпичиком. Впервые в жизни Каз ощутил надежду. Такую надежду, которую испытывает человек после кораблекрушения, увидевший на горизонте сушу. Барахтающийся в безжалостном море, он видел спасение. Инеж не была его слабостью. Она была его спасательным кругом. Парень бы поклялся, что почти поверил в святых. Но он точно верил в Инеж. А она верила в него. И он мог бы попытаться поверить тоже. Но она была нужна ему, без нее все будет напрасным. Его паук, его Призрак, его тень. Его сердце. — Ты нужна мне, — прошептал, как молитву. В некотором роде это и было молитвой. — Останься со мной. Он сбросит свою броню. Он позволит ее свету излечить его. — Всегда, — ответила девушка, крепче сжимая его руки. Казу казалось, он чувствовал, как что-то внутри него рушится. Он чувствовал ее. Шторм и буря. Неукротимый поток. Он выстраивал вокруг себя стены, башни и рвы. Но Инеж была Призраком — и могла забраться куда угодно. Бреккер готов был стоять так целую вечность, просто сжимая ее лицо в своих руках и каждой молекулой тела ощущая ее присутствие. Наслаждаясь им. Купаясь в нем, как в теплых лучах солнца, поднимавшегося за его спиной и гревшего спину. Инеж сжала ладони Каза и мягко отвела их. Парень распахнул глаза, вглядываясь в девушку с надеждой, теплом, трепетом, болью, страхом, тоской. Любовью. Она останется. Больше ему ничего не нужно. Сулийка опустила их руки, все еще не отпуская их. Сердце парня сжалось. Оно словно билось по-настоящему впервые в жизни. Яростно, сильно, громко. Со всем желанием. — Мне надо попрощаться, — сказала Инеж, заглядывая в глаза Бреккера. Он моргнул, осознавая смысл ее слов, — она останется со мной — и улыбнулся какой-то новой для себя улыбкой. Не привычной ухмылкой или усмешкой. Настоящей улыбкой, которой его губы не умели изгибаться. Он чувствовал себя глупым мальчишкой, которого вот-вот облапошат. Но он хотел этого. Поразительно. Каз не знал, что человек может испытывать такие чувства. Он так долго замыкался в себе, отталкивал всех вокруг, отталкивал Инеж, что поверил, что в его груди — грубый камень, который каким-то образом разгоняет кровь по его телу. Но он был жив. И в его груди расцветало что-то новое. Девушка разомкнула их руки, и Каз на мгновение ощутил холод и пустоту. Но он знал, что она вернётся. Останется. Это было самым потрясающим знанием из всех, которыми ему доводилось обладать, а уж этого добра у него было полно. Инеж осторожно и плавно коснулась ладонью лица Каза. Он не вздрогнул. Он жаждал ее прикосновений. — Я вернусь. Затем сулийка скользнула мимо него, вспорхнула на подоконник и выскользнула в окно. Петли негромко скрипнули. Каз поглядел ей вслед и усмехнулся. В очередной раз его Призрак принесла ему самый ценный дар, которого он и не смел у нее просить.