Кирпичик за кирпичиком

Мне говорили: увидишь, и в горле затихнет звук, кудри черные обволокут плечо, и дракон, что живет в позвоночнике, тут же расправит крылья и опустит голову на твои ключицы. Мне говорили: в глазах тех не сыщешь дна, пропадешь и не вынырнешь — и погубит она тебя, и беда с тобой приключится. Что любовь — это дар, книги, конечно, лгут: тысячи брошенок ищут твой стылый след, но когда ты заносишь над ними свои слова — сердце за сердцем падает в талый снег. Падает, угасая. Оставляя горькие полыньи. Я стою ближе всех, обожженная и босая, прикрывая подолом кусочек живой земли: мы случились однажды — больше мы не смогли, и весна отказалась просить за нас. Платье мокнет в студеной твоей воде, не пуская под кожу смертельных фраз, губы бережно повторяют: все рассветы творятся только в живой душе, остальное — лишь тени, лишенные Божьих глаз.

Остальное — лишь тени, лишенные Божьих глаз. И твоя вода меня накрывает. Катарина Султанова

Инеж медленно затянула ремни, к которым крепились кинжалы, и вставила острые лезвия в ножны, перечисляя их имена. Она уже больше месяца не была Призраком Каза Бреккера, но призраки ее прошлого никуда ее не отпускали. У нее остались дела в Кеттердаме, и она не собиралась покидать их нерешенными. Кроме того, в Кеттердаме оставался он. Инеж вздохнула, вглядываясь в серую пелену предрассветного горизонта в окне, и принялась заплетать волосы в тугую и такую привычную косу. Первые дни приезда родителей казались настоящей феерией. Она расспрашивала их обо всем, что пропустила, о каждом выступлении и каждом родственнике, о каждом вдохе и выдохе. Она задавала так много вопросов, всеми силами избегая разговоров о себе. Она водила родителей по Кеттердаму, показывая самые красивые улицы города и знаковые места. Избегая Бочки. Они останавливались у лавок уличных торговцев, смотрели вечерние шоу на площади, гуляли в парках, катались на паромах. Казалось, она водила их, выбивая из сил, чтобы вечером их не осталось на то, чтобы поинтересоваться о ее самочувствии. Уайлен любезно разместил их в своем доме, выделив отдельную гостевую комнату. Инеж и так жила у него, и парень настоял, что чете Гафа не пристало ютиться в гостиницах. Поэтому, когда они не проводили время за развлечениями, развлечением становился Джеспер, утягивая на себя всеобщее внимание так, как умел только он. Инеж не говорила родителям, кто они. Наверняка те решили, что их дочке невероятно повезло — каким-то немыслимым образом из клеток работорговцев попасть к таким замечательным и добрым людям. Но с каждым днём девушка ощущала, как растет напряжение. Она улыбалась, смеялась и обнималась с мамой, сжимала теплую и шершавую ладонь отца, ощущала тепло и далекое забытое чувство любви к себе, но продолжала оглядываться каждый раз, как они выходили из дома, напряженно осматривая улицы в поисках каких-нибудь воришек или противников посерьезнее. Она следила, чтобы ее родителей не сочли за простых туристов-филь и несла свой дозор, изображая веселье. Но где-то в глубине ее, на самом дне, плескалось непонятное чувство тревоги и страха. Каким-то осколком сознания она понимала, что не чувствует себя той маленькой девочкой, принадлежавшей этой семье. Она больше не папина дочка и не мамина умница, как бы ей ни хотелось обратного. Она совершала такое, о чем, несомненно, ее родителям лучше было не знать. Это перекроило ее и выплавило заново, как будто какой-то фабрикатор изменил ее на молекулярном уровне. Ее мечта стала явью, но не доставляла ей счастья. Инеж ненавидела себя за это. Девушка замотала косу в пучок и закрепила его заколкой, не обратив внимания на тонкую выбившуюся прядь. Она не видела Каза уже семь дней, с того рассвета на пристани, и почему-то это казалось ей вечностью. Сулийка потянулась и накинула чёрный плащ, укрывавший ее в сумраке ночи. Затем распахнула окно, вдыхая свежий воздух, и легким движением вскочила на подоконник. Выпорхнула наружу, точно ворон, коим она и являлась. Несясь по крышам Кеттердама, она видела перед глазами улыбку отца и морщинки в углах глаз матери. Вчера они сказали, что пришло время возвращаться в Равку. Что ее ждёт дом и любящая семья. Они, несомненно, предполагали, что девушка будет в восторге. Но у Инеж оборвалось сердце. Она не видела Каза семь дней. Сулийка перескочила над проулком, вспугнув голубей, и ловко перекатилась, ощущая перемену в воздухе. Тот медленно наполнялся запахами гари и спирта, а также человеческих жидкостей. Инеж усмехнулась. Родной запах Бочки. Она сказала родителям, что ей нужно подумать. Неожиданно ее жизнь запестрила множеством развилок, и она стояла на перепутье, разрываясь от груза непосильного решения. Мама с папой согласились, недоуменно переглянувшись. Они догадывались, что что-то таилось в прошлом их дочери, и не хотели давить, но все же им было непонятно, почему она тянет. Им было не осознать, насколько она стала другой. Им было невдомек, что маленькая акробатка — их девочка — умерла. Инеж не знала, когда именно это произошло, перемены происходили с ней постепенно. Случилось это на корабле работорговцев, или в «Зверинце», или в Клепке — это неважно. Инеж Гафа покоилась с миром, и на чёрных крыльях по Кеттердаму парила Призрак. Сулийка аккуратно приземлилась на подоконник верхнего этажа Клепки и мягко проверила окно. Оно было открыто, и Инеж скользнула в комнату. На улице уже светлело. Каз не спал. Парень встретил ее долгим взглядом, пока девушка прикрывала за собой раму и мягко устраивалась на подоконнике, подбирая под себя ноги. Он сидел на кровати в одних брюках, едва накинув рубашку. Похоже, она прервала часть его утреннего ритуала, но Бреккер словно и не выглядел удивленным. Инеж сглотнула. Темнота его глаз обжигала. — Инеж, — поприветствовал он, и холодный скрежет его голоса разрезал тишину. Сулийка кивнула. Ей мучительно хотелось подойти к нему, коснуться лица, провести ладонью по растрепанным волосам. Взять за руку. Они не виделись неделю, но Каз не выразил никаких эмоций при ее появлении. Девушка ненавидела в нем эту черту, но без нее он не был бы самим собой. Только Каз Бреккер знал, что творится в голове Каза Бреккера. — Как дела? Парень встал и направился в сторону ванной, на ходу застегивая рубашку. Инеж скользнула следом. — Все… хорошо, — закусив щеку, ответила. Каз включил воду и набрал в ковш сложенных ладоней бодрящую прохладу. Ополоснул лицо. Выключил кран и повернулся к ней, вытирая руки полотенцем. Сулийка внезапно растеряла все слова. — Как мистер и миссис Гафа находят Кеттердам? — сухо поинтересовался парень, и девушка вдруг разозлилась. Ей казалось, он позволил леднику своего сердца начать оттаивать, но своим поведением сейчас демонстрировал ровно противоположное. Сделка есть сделка. — Город чудесный, но не сравнится с родными просторами Равки, — ответила Инеж, скрестив руки на груди и нахмурившись. Парень замер лишь на секунду. — Думают, что пора собираться домой. Каз окинул ее непроницаемым взглядом и прошел мимо, обратно в комнату. В узком проходе ванной они едва не соприкоснулись, но Инеж увернулась, отступая с дороги. Бреккер подобрал со стола трость и подошел к окну, вглядываясь в мутные очертания города. Обхватил тонкими пальцами набалдашник в виде головы ворона и крепко сжал. Сулийка наблюдала за ровной линией его плеч и заметила в них сильное напряжение. Он молчал целую вечность. — Ты пришла попрощаться? — наконец, выдавил хрипло, и девушке показалось, что она уловила в его голосе промелькнувшую на мгновение дрожь. Ее сердце сжалось и словно пропустило удар. Святые, какой же он чурбан. — А ты этого хочешь? — спросила тихо, вдруг испугавшись ответа. Что, если это так? Что, если он подарил ей корабль, привез родителей… Что, если это было для того, чтобы достойно ее проводить? Каз повернул голову, сохраняя спину такой же ровной, и сулийка заметила, как заходили его желваки. — Главное, чего хочешь ты, Инеж. Девушка осторожно сделала несколько шагов, оказавшись на расстоянии вытянутой руки за его спиной, и глубоко вдохнула. Чего она хотела? Наказывать работорговцев и преступников, бороздя моря на своем судне. Вернуться домой и ходить по канату с отцом под восторженный рев толпы, есть мамины лепёшки с розмарином и укропом и никогда не вспоминать о Кеттердаме. Остаться. — Я уже говорила тебе, чего я хочу, — сказала медленно и четко, словно ребенку. Ее начинало раздражать это поведение парня. Да, Каз Бреккер, ты безжалостный ублюдок и босс Бочки. Я в этом убедилась не раз. Ты снова и снова отталкиваешь меня, закутываясь в свою броню. Ей казалось, он пошёл ей на встречу. Ей казалось, он был готов перед ней открыться. Если он не был готов сбросить свою чертову маску, она не была готова терпеть это. Этого никогда не будет достаточно. Каз дернул подбородком. Он молчал целую вечность. Его пальцы побелели, сжимая трость, и плечи вдруг поникли. — Прости меня, — внезапно хрипло выдавил он и развернулся. Инеж опешила и с трудом выдохнула. Она и не заметила, что задержала дыхание. — За что? — Однажды ты сказала, что я должен просить прощения. Ты истекала кровью на моих руках от ножа Омена и вряд ли об этом помнишь, — бросил Каз, не глядя ей в глаза. Инеж ждала, вытянувшись, словно струна. — Я не понял тогда, но понимаю теперь, — Каз поднял глаза, и сердце девушки сделало кульбит. Его взгляд не был холодным, расчетливым, непроницаемым. Он был полон невыразимой боли и… страха? Его голос царапал, словно гвоздь по стеклу. — Прости меня, Инеж Гафа. За то, что причинял тебе боль бесчисленное количество раз. За то, что заставлял тебя пачкать руки снова и снова. За то, что рисковал твоей жизнью. За то, что заставил убивать. За то, что отталкивал и не был тем, кто мог бы быть достоин хотя бы твоего мизинца. За то, что относился к тебе как к чему-то само собой разумеющемуся. За то, что не ценил по достоинству. За то, что лишил тебя свободы и выбора. С каждым словом его как будто пронзал один из ее кинжалов. Девушка не могла дышать. Пульс гремел в ушах, а сердце билось так быстро, что казалось, еще немного — и оно остановится. С каждым словом с Каза как будто спадала его броня. Звено за звеном. Сулийка подумала, что, возможно, никогда и ни перед кем он не был так откровенен. Не позволял себе такой слабости ни разу в жизни. Но вот он здесь — стоит перед ней и почти рассыпается на куски, сжав трость с такой силой, что она вот-вот треснет. Каз Бреккер, Грязные Руки, главный ублюдок Бочки. Стоит перед ней как оголенный провод. Бесконечно опасный. Бесконечно прекрасный. Инеж вдруг поняла, что он вел себя так не потому, что не хотел ее, а потому что боялся. Его глаза горели, и взгляд прожигал. Его исповедь выбивала воздух из легких. Его голос резал ржавым ножом. Девушка почувствовала, как щеки обжигают слёзы, и заморгала, стряхивая мутную пелену. Каз тоже это увидел. Медленно поднял руку, протянув к ее лицу ладонь, и замер в нерешительности. Невероятно редкий миг, когда парень не знал, что делать. Она уже видела, как его накрывали волны паники от касаний. Но он уже касался ее. Девушка сделала шаг вперёд, позволяя ладони парня накрыть ее щеку, и тот судорожно выдохнул. Они простояли так некоторое время, выравнивая дыхание. Потом Каз пошевелил большим пальцем, вытирая слезы сулийки. Инеж закрыла глаза и прильнула к его ладони, наслаждаясь незнакомой мягкостью. Услышала глухой звук, с которым парень отставил трость, и почувствовала, как он обхватил ее лицо второй рукой, осушая соленую влагу. Девушка распахнула глаза, ощущая всю трепетность момента. Каз стоял непозволительно близко. Она чувствовала его дыхание. Она практически слышала, как бьется его сердце — возможно, то было ее собственное. Возможно, они бились в унисон. Бреккер смотрел на нее с тоской. Инеж подняла руки, накрывая его кисти своими, и замерла. Она каждой клеточкой тела ощущала интимность момента. Каз не двигался, прерывисто дыша. Его взгляд метался от ее лица к рукам и обратно и медленно стекленел. Его утягивали в пучину его демоны. — Однажды ты попросил меня остаться, — сказала она, стараясь говорить мягко, но уверенно. Его взгляд замер и сосредоточился на ее лице. — Я сказала, что согласна на это, если ты скинешь свою броню, помнишь? Либо так, либо никак вовсе, — Бреккер медленно выдохнул, выравнивая дыхание, и тяжело сглотнул. Он смотрел на нее с полной ясностью в глазах, и его демоны отступили. Он был с ней. — Потом ты купил мне корабль, а я сказала, что задержусь в Кеттердаме, — Инеж ощущала дрожь в руках, но не могла понять, дрожит она сама — или это Каз. — Ты не лишал меня свободы, Каз Бреккер. Ты подарил мне ее, и я сама приняла решение. Я тебя прощаю. За твою грубость, твой холод, твою безжалостность. За то, что ты сам не можешь себе простить, — Инеж сделала крохотный шаг вперед, и теперь они почти соприкасались телами. Парень не шевелился, натянутый и напряженный. Его позвоночник — сплошные лезвия, лезвия ее кинжалов. — Родители говорят, что дома будет лучше, но еще я слышала, что дом — это там, где сердце, — сулийка почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы, но Бреккер методично размазывал их по ее щекам, не отпуская рук. Они стояли так сотню лет, и город за окном состарился и вновь возродился. — Но мое сердце — это ты, Каз. Ты — мой дом. Инеж встала на цыпочки, легким и едва ощутимым движением коснулась губами его шершавого подбородка — на большее она не решилась — и отступила на шаг. Стена между ними треснула. Она чувствовала это. Каждый защитный кирпичик, возводимый парнем на протяжении долгих лет, развалился, опустошая и одновременно наполняя чем-то новым. Все, чего она боялась, было высказано, и между ними не осталось недомолвок. Все, чего она ждала, распахнулось перед ней. Каз вдруг показался простым мальчишкой, сломленным и отчаявшимся, так отчаянно нуждавшемся в любви. Нуждавшемся в ней. Ее распутье вдруг слилось в одну дорогу, ставшую кристально ясной и светлой. Все ее дороги вели сюда, в тепло печально известных Грязных Рук на ее лице. Мир сузился до одной точки, одного вздоха, одного удара сердца. Мир сузился до Каза Бреккера. Мир и был Казом Бреккером. На душе Инеж вдруг стало очень легко. Решение, которое было так мучительно принимать, само пришло к ней в руки и взорвалось одной из фотобомб Уайлена. Она остаётся. Она будет Призраком. Она будет бороться, сколько потребуется. Она откроет его сердце и наполнит его любовью. Разрушит его защитные башни кирпичик за кирпичиком, чтобы отстроить что-то совершенно новое. Каз закрыл глаза и выдохнул. Инеж показалось, что на его ресницах блестят слезы. — Ты нужна мне, — хрипло проговорил он надломленным голосом. — Останься со мной. Инеж улыбнулась. Это именно то, за чем она и пришла. — Всегда, — сказала она, прильнув к его рукам и сжимая его ладони своими. Кирпичик за кирпичиком. Они стояли так еще какое-то время, пока солнце поднималось над городом и окрашивало комнату теплыми оранжевыми красками. Потом Инеж сжала ладони Каза крепче и мягко отвела их. Парень открыл глаза и посмотрел на нее с такой гаммой чувств и эмоций, что девушке не удалось разобрать ни одной. Она опустила их руки, чувствуя пронзительную пустоту на своем лице. Сердце кричало и билось, требуя вернуть тепло его пальцев. — Мне надо попрощаться, — сказала сулийка, заглядывая в глаза Бреккера. Он моргнул, осознавая смысл ее слов, и его губы тронула робкая улыбка. Поразительно. Инеж не думала, что такое вообще возможно. Она отпустила его руки и осторожно и плавно коснулась ладонью лица Каза. Он не вздрогнул. — Я вернусь. Сказала просто, но это было не просто обещание. То была клятва. Затем Инеж скользнула мимо него, вспорхнула на подоконник и выскользнула в окно. Петли негромко скрипнули. Она побежала — полетела — по Крышам Кеттердама, не оглядываясь. Ей это не было нужно. Она знала.