Split

      День не задался с самого начала.       Она просыпается с ломотой в костях и головной болью — вчера снова загоняла себя до полусмерти. Старые привычки тяжело умирают — Шото всё ещё по наитию использует только лёд, напрочь забывая об огне. Неприязнь к нему — и к отцу, и к связанным с ним воспоминаниям — засевшая в нутре, рефлекторная — не желает проходить.       После падения Всемогущего в старике, бесспорно, что-то изменилось. Раньше в его ледяном взгляде Шото видела только негасимую ярость и глубокую, застаревшую боль, чей отпечаток, так или иначе, присутствует на них всех; теперь, когда он, наконец, достиг своей цели, даже не слишком понятливая в этом плане Шото уловила перемены. Задумчивость. Сожаление. Желание измениться, быть может? В любом случае, одного только его недостаточно, чтобы она простила и забыла.       Под аккомпанемент не самых приятных размышлений Тодороки Шото, сегодня ночевавшая в семейном имении, с неохотой отрывает ноющий затылок от подушки. — Доброе утро, Шо-чан! — радостно здоровается Фуюми, почти заставив её вздрогнуть от неожиданности. Видеть сестру так близко всё ещё… непривычно, если не сказать странно. Шото пока только привыкает к общению с ней и Нацуо — нащупывает границы и пытается не зажиматься каждый раз, когда их короткие взаимодействия застаёт отец. Порой она ощущает вину за неисправимую скованность — ей всегда было тяжело сходиться с новыми людьми (а до Мидории, честно говоря, она об этом даже не задумывалась), и Фуюми с Нацуо для неё именно такие — фактически, незнакомцы. За неполные шестнадцать лет она только сейчас знакомится с собственными братом и сестрой — спасибо Старателю.       На приветствие Шото сдержанно кивает, застенчиво потупившись. — Всё в порядке? Ты какая-то бледная, — она с трудом не отдёргивается от прикосновения прохладной сестринской ладони ко лбу, лишь чуть нахмурившись. — Голова болит. — Это из-за вчерашнего, да?.. Пойдём, у меня есть лекарства.       Шото не сопротивляется уверенной сестринской хватке, мимолётно поразившись отчётливому ощущению защищённости. Фуюми — маленькая и слабая, она уже давно переросла её. И почему-то за этой худощавой спиной Шото чувствует себя в безопасности даже больше, чем за излюбленной ледяной стеной. Приятное чувство. Что-то такое она иногда испытывает и рядом с Мидорией и Бакуго.       Дома Шото надолго не задерживается — проглотив парочку таблеток и наскоро позавтракав, она, не желая ненароком застать возвращение отца, отправляется на прогулку, после которой вернётся в общежитие. На этот раз без личных сопровождающих — Айзаве-сенсею Шото сказала, что её доставит домой Старатель, а ему — что кто-нибудь из Юэй. Ей, вроде как, доверяют, поэтому изредка она может позволить себе небольшие вольности.       Сегодня идти под конвоем категорически не хочется — Шото просто завязывает волосы в низкий хвостик и прикрывается капюшоном. Некоторые издержки любых более-менее известных людей — а у неё, как назло, очень уж видная и запоминающаяся внешность — похлеще, чем у иных мутантов. Трудно не узнать.       Но благодаря нехитрым махинациям возможность избежать ненужного внимания всё-таки есть — и Шото пользуется ею по полной, в одиночестве шатаясь по широким токийским улицам. Есть что-то успокаивающее в подобного рода уединении — не физическом, но духовном. Раствориться в толпе, стать тенью, на которой никто не задерживает взгляд — порой она жаждет находиться в таком состоянии перманентно. Только без необходимости прятать лицо.       Ближе к обеду она вваливается в первую попавшуюся раменную, где с аппетитом уплетает собу, после чего вспоминает, что снова забыла рассказать о любви к ней Фуюми. Как-то неловко просить что-то специально для себя — Шото непривередливая и съест почти всё, что угодно. Особенно после отцовских диет с его протеиновыми коктейлями.       В подобном спокойствии она проводит ещё несколько безмятежных часов, пока вдруг… не чувствует даже — едва улавливает перемену. Шото с уверенностью может сказать, когда на неё никто не смотрит — и так было почти весь сегодняшний день, но на мгновение — долю секунды, не дольше — это изменилось. Кто-то смотрел на неё. Не случайно скользнул глазами и тут же забыл — нет, то было намеренно.       Наблюдатель точно знает, кто именно скрывается за безразмерной одеждой и намеренно опущенной головой.       Паниковать она не стала. Может, ей показалось — после последних событий все на взводе. Шото быстро маневрирует меж людьми, тщательно прислушиваясь к ощущениям. То, странное, не возвращается ещё некоторое время — пока она не замедляется, сравниваясь с темпом толпы. Тогда оно бьёт с новой силой, на этот раз куда более отчётливо — вперившимся в затылок взглядом.       Беги, сколько влезет. Всё равно не получится.       Чёрт, а он хорош.       Преследователь оказывается на редкость упорным — Шото как бежит, так и равномерно шагает, становясь ещё мельче и незаметнее; прячется под навесами и в тенях высоток, но он всё не отстаёт, преследуя её с умелостью опытного охотника.       Что ему нужно? Похищение? Маловероятно — Лига сейчас не готова снова терпеть убытки от героев, которые всенепременно за ней явятся. У остальных кишка тонка и силёнок недостаточно, чтобы доставить ей хоть сколько-нибудь значимый ущерб. В памяти до сих пор свеж Все-За-Одного с его абсолютной подавляющей мощью — Шото не встречала человека страшнее. Помнит и Пятно, чья воля едва не заставила преклониться даже отца с его бараньим упрямством. Она видела их совсем близко, а с одним даже сражалась — и никто другой не заставит её испугаться и спрятаться.       Нет, раз он такой настырный, Шото, так уж и быть, примет не слишком искусное приглашение.       На заднем дворе покосившейся шестиэтажки тихо и пустынно — отличное место для драки. Особенно в случае школьницы, не имеющей даже временной лицензии. Шото усаживается на заржавевшие детские качели, предварительно отряхнув их от пыли. Прикрывает глаза и замирает в расслабленной, удобной позе, беззаботно шкрябая ногами землю.       Некто не заставляет себя ждать. Она не слышит шагов, не чует запахов, но безошибочно улавливает сгустившуюся в воздухе угрозу.       Нелепый чёрный плащ бесшумно волочится по засохшей после недавнего ливня грязи — быстро мелькает мысль о том, не раздражает ли постоянно стирать его. Вслед за ней приходит меланхоличное осознание — это же Даби, вряд ли он в принципе стирает одежду. Они пересекались всего один раз — и его, тем не менее, оказалось достаточно для произведения подобного впечатления.       Даби ухмыляется, вытаскивая руки из карманов — Шото, ни секунды не медля, вспахивает землю льдом. — Воу-воу-воу! Полегче, крошка! Что за холодный приём? — он легко — слишком легко — увёртывается, выпуская синее пламя и мгновенно растапливая её стену. Чёрт, даже отцу требуется больше усилий — а этому всё нипочём. Сильный и опытный противник, отлично наученный обращаться как с физической оболочкой, так и с причудой. — Ты шёл за мной пять километров, как чёртов сталкер, и ещё смеешь спрашивать? Не смеши, — угрожающе тянет Шото — кончики пальцев покалывает. Не от страха, но в предвкушении — ей до постыдного сильно хочется острых ощущений. Пока её одноклассники совсем недавно рисковали жизнями, она, завалившая экзамен на временную лицензию, просто отсиживалась, не в состоянии ничего сделать.       А если… если у неё получится поймать злодея Даби… обездвижить, вызвать полицию и уйти за пару минут до её прибытия… если при этом доберётся до общежития вовремя…       О, это будет грандиозно. Правда, Шото приходится быстро вернуться с небес на землю — реальность отличается от фантазий, она поняла ещё после турнира. С отцовским огнём — мерзким, жадным, пожирающим всё на своём пути — получится лучше раскрыть потенциал материнского льда. И с Даби не получится так просто — ей, для начала, придётся постараться, чтобы хотя бы выжить.       Правда, он, почему-то, не спешит нападать. Стоит, будто бы демонстративно скрестив руки на груди. И смотрит. Странно. Определённо не враждебно. Скорее… заинтересованно. Как учёный, наблюдающий за действиями любимой подопытной крысы. Её передёргивает — ну нет уж. Она атакует снова — и снова Даби отпрыгивает, даже не пытаясь ударить в ответ. — Я не хочу вредить тебе, если ты ещё не поняла, — он закатывает глаза и насмешливо скалится. Шото почти физически ощущает закипающую в ней ярость — она терпеть не может пренебрежение, — если бы хотел, ты бы уже валялась мёртвой, крошка. — Я тебе не крошка! — возмущённо плюётся Шото, забыв о самообладании. Злодеи не обращаются к героям… так. Во-первых. Во-вторых, ей определённо не нравится зашевелившееся в животе чувство, вызванное чужим голосом — мягким, тягучим, хрипловатым. Скорее всего, это тошнота. Даби такой противный, что её тошнит — и ведь он ещё даже не приближался. — Ладно, как насчёт принцессы? — Даби смеётся и растопыривает ладони, тоже, оказывается, скреплённые скобами. — Тебе подходит, папина дочка. — Что тебе нужно? — Шото едва не дёргается — урод словно интуитивно знает, куда давить. — Что нужно? — он кладёт ладонь на подбородок, состроив подчёркнуто задумчивый вид. — Поболтать. Герои и злодеи могут не только сражаться и ругаться, если ты не знала. — Прекрати. — Что прекратить? — Говорить со мной… так. — Так — это как?       У Шото начинается нервный тик. Даби выглядит совершенно серьёзно, когда говорит, но в его глазах — безумных, мутных бирюзовых глазах — плещется очевидная насмешка. — Как, — она спотыкается на полуслове, — как с ребёнком малым. — А кто ты? Ребёнок и есть, — он этого её ответа будто ждал, так быстро среагировал. И Шото колет дежавю — мерзкой, прогорклой обидой, кипучей ненавистью и желанием доказать обратное во что бы то ни стало. Почти полгода назад она смотрела в такие же холодные электрические глаза и отказывалась использовать проклятый огонь, погубивший так много и многих. С тех пор Шото успокоилась и кое-что переосмыслила — не без чужой помощи, но тем не менее. И сейчас она вновь чувствует себя той озлобленной на весь мир одинокой девочкой, так отчаянно пытающейся отвергнуть всё, связывающее её с отцом. Ублюдок Даби понятия не имеет, через что она прошла, и так просто бросается словами, будто он тут самый умный на свете. Единственный страдалец, мать его. — Я не ребёнок, — Шото, проигнорировав опаску — она отчего-то уверена, что сейчас Даби не станет нападать — медленно подходит к нему почти вплотную, решительно запрокинув голову. Даби выше, но ненамного — максимум сантиметров пять. — Так докажи, — он широко, торжествующе ухмыляется, будто только что исполнив свою заветную мечту. На периферии мелькает понимание — она пляшет под его дудку — но там же и остаётся, задавленное именно что детским упрямством. Сам того не осознавая, Даби нашёл одну из самых больных её мозолей. — Устроим спарринг. Без причуд. И никаких фокусов — приведёшь дружков, подпалю мордашки и им. Будете как близнецы, — он смеётся и тянется пальцами к её лицу — очевидно, ожогу.       Шото вспоминает ту боль мгновенно. Пламя Даби в стократ опаснее кипятка — и его бледные пальцы, его ладонь со скреплённой фиолетовой кожей в сантиметрах от увечья вызывает подавляющий, животный ужас. Едва сохранив невозмутимость, она резко перехватывает чужое тощее запястье, шумно выдохнув и только сейчас осознав, как сильно колотится сердце. — Не смей, — Шото шипит рассерженной кошкой, дрожащей рукой отстраняя чужую. — Боишься обжечься? — спрашивает Даби неожиданно мягко. Не издевательски — скорее, с каким-то одному ему понятному интересом. — Ничего я не боюсь, — упрямо цедит она, преодолев секундную слабость, — просто от тебя воняет мусором. И мне не нужны вши.       Даби разражается смехом. — Это ты ещё Шигараки не видела. По-моему, он последний раз мылся недели две назад. — А ты будто нет. — Обижаешь! Я исправно хожу в душ каждую неделю, — Шото, не сдержавшись, тихонько прыскает. — По тебе видно.       В это мгновение между ними воцаряется подобие перемирия — оно хрупко зависает в воздухе, когда Даби улыбается — не корча безумную рожу, а чуть приподняв уголки губ. Шото даже не находит его уродливым — наверное, без этих своих шрамов он и вовсе был бы красив. — Короче, — Даби серьёзнеет, и чары рассеиваются, — иди завтра вечером в ближайший супермаркет. Встретимся там, и ты покажешь, на что способна.       Он говорит так, будто всё уже решено, — понимает Шото с раздражением и упрямо поджимает губы. — Я не соглашалась драться, — медленно цедит она, сощурившись. Тот факт, что Даби до сих пор не предпринял попытки убить её не значит, что он не попытается там, когда она, доверившись, подпустит его. — Значит, боишься? — с вызовом спрашивает Даби. — Это не страх, а здравый смысл, Даби. Я герой, ты злодей. С чего мне верить, что ты не устроишь западню? — Во-первых, я человек слова. Во-вторых… Шото, серьёзно? Синее пламя легко узнать даже издалека. Если я начну палить им во все стороны в паре километров от напичканной про школой, как думаешь, к чему это приведёт? Я же не идиот. — Я не разрешала звать себя по имени. — Значит, будешь принцессой, принцесса. — И мне плевать на твои доводы. Синее пламя, может, и хорошо видно издалека, но что насчёт причуды Компресса? Твайса? Шигараки? Я тоже не дура, Даби. И если ты попробуешь приблизиться ещё раз, я нападу.       Харизме Даби нетрудно поддаться — это факт. Он подобен охотящемуся змею — подбирается к ничего не подозревающей добыче медленно и неспешно, двигаясь плавно, завораживающе — почти гипнотически. И красота его — смертельна.       Да и нет в нём, на самом-то деле, ничего красивого. Безумие не бывает красивым. И Шото не даст обмануть себя показному дружелюбию и доброжелательности — потому что за ними прячется яд. ***       Даби отпускает её. Он и не ожидал, что с этим отпрыском Старателя будет легко; тем не менее, из-за неудавшейся первой попытки на душе остался неприятный осадок. Да, Шото Тодороки далеко не дура — иначе было бы неинтересно.       Тога Химико в его кровати — слава богу, не голая — тычет локтём под бок, вырывая из размышлений. — Ты виделся с Шо-чан? — мурлычет она, как всегда, чересчур радостно. — Откуда тебе знать, — хмыкает Даби меланхолично, не в настроении её шугать. — Пахнешь по-другому. — Ты что, собака? Пахну я по-другому, как же. — Но это правда! Кровь, Даби-кун, — Тога нравоучительно поднимает указательный палец, — способна рассказать всё. — Не помню, чтобы ты меня кусала. — Мне и не нужно, ты же знаешь.       Не поспоришь — до сих пор непонятно, что за фокусы она проворачивает, но работают они, действительно, безотказно. Может, это просто побочный эффект её причуды. С тяжёлым вздохом он сдаётся. — Ага. Виделся. Такая зануда. Я тебе не крошка, — пискляво передразнивает Даби, скривившись. Серьёзная, важная, типа хладнокровная — так старалась не быть похожей на отца, что в итоге растёт точной его копией. — Ты назвал её крошкой при первой же встрече? — театрально возмущается Тога. — С девушками нельзя так, Даби-кун! Неудивительно, что вы быстро расстались.       Спрашивать, откуда ей известно ещё и это, он не стал, пускай и очень хотелось. — Думаешь, я эксперт по девушкам? — хмуро отзывается Даби. — У меня, знаешь ли, как-то не было времени интересоваться всякой ванильной хёрней, Тога. Это же ты у нас самая умная. Давай, просвети. — Какой же ты, Даби-кун, всё-таки, вредный. Вот поэтому мне и нравится Изуку-кун, — Тога укоризненно качает головой, но, к её чести, больше не комментирует. — К таким девочкам, как Шо-чан, нужен особенный подход. — Это какой? — Не перебивай! Так вот: прежде всего, ты не должен быть чересчур настойчивым. Кому-то, может, и нравится, но точно не Шо-чан. Во-вторых, не издевайся над ней — я-то не обижаюсь, но ты когда-нибудь задумывался, что не все девушки одинаковые? В-третьих… вместо того, чтобы требовать своего, дай ей то, чего она хочет. — Да ты прямо гуру любовных дел, я смотрю. Что вообще значит «дай то, чего она хочет»? — То и значит, — закатывает глаза Тога, — не иди напролом. Ты привык всё делать по наитию, но здесь это не сработает.       Даби может много чего сказать — уж кто-кто, а он никогда ничего не делает «по наитию», и вообще Тога ещё более чокнутая, чем его сестра с промытыми мозгами, и скорее небо упадёт на землю, чем её советы сработают — но молчит и тянется за сигаретами. — Будешь? — машинально предлагает он — Тога неприязненно поджимает губы. — И лучше бы ты не курил при ней. Хотя бы поначалу. Даже мне не нравится, что уж говорить про Шо-чан. — То не делай, это не делай, — Даби раздражённо цыкает, — с вами хоть что-то можно делать? — Как только она тебя полюбит, можно будет всё, — твёрдо отвечает Тога. И выражение её лица смягчается — она чуть краснеет, приобретая мечтательный вид. Сейчас начнётся. — Истинная любовь подразумевает принятие даже самых ужасных недостатков. Когда ты по-настоящему любишь, перед тобой стираются все границы. Между хорошим и плохим, добром и злом… — Злодеем и героем, — хмыкает он, и Тога впервые за весь диалог с энтузиазмом соглашается. — Именно! Между злодеем и героем — тоже.       Не то чтобы она сказала что-то новое — так говорят все, просто другими словами. Скорее, удивительно, что Даби не услышал ни намёка про извечное желание Тоги как следует покромсать своих многочисленных возлюбленных — сейчас она была похожа на обычную окрылённую девочку-подростка, подобно тысячам её сверстниц. Вовсе не на убийцу и психопатку похлеще Даби. Хотя, тут он, пожалуй, загибает — они одинаково чокнутые, каждый по-своему. — И нет хуже боли, которую причиняет тебе тот, кого ты всем сердцем любишь, — бормочет он полушёпотом. Как это, однако, знакомо, кто бы мог подумать. И тем удивительнее то, что Даби любит даже сейчас, даже в эту самую секунду, размышляя о том, как уничтожить того, кого он обожает больше всех на свете. Если у него всё получится с Шото, это будет грандиозно. — Всё верно. А ты не такой глупый, как я думала, Даби-кун. Неужели тебя тоже предавали любимые? — Не твоё собачье дело. — Как скажешь, — на удивление легко соглашается она, после чего с зевком переворачивается на бок, отворачиваясь к стенке. И когда это он давал ей разрешение приходить в свою комнату и делать, что вздумается? Противная девчонка. Из лени (и вовсе не благодарности) Даби не выгоняет её, устроившись с краю и прижав костлявое тело к себе. Без всякой двусмысленности — всего лишь два живых существа ищут тепла друг у друга. Даби всегда мутит при попытках использовать терморегуляцию и согреться самостоятельно, так что он либо прячется под одеялами, либо вот, обжимается с кем-то из коллег по цеху. Чаще всего — по чужой инициативе.       Но иногда — в качестве исключения — можно и проявить великодушие. Тога сонно бормочет что-то, притираясь теснее, и затихает. Дыхание слышно еле-еле — она, должно быть, привыкла спать вот так — скукожившись в три погибели и инстинктивно стараясь не отсвечивать. Даби не испытывает грусти, жалости или сочувствия — лишь констатирует факт, и, прикрывши глаза, думает.       Жар человеческого тела рядом иррационально успокаивает. И то, что Даби и по сей день может его чувствовать — как боль, голод и злобу — значит, что он жив и здравствует, и будет жить до тех пор, пока не сломает Энджи Тодороки. *** — Тодороки-сан! — Мидория, замерший у входа в общежитие, приветственно машет рукой. — Чего одна? Где Старатель-сан?       Шото прижимает указательный палец к губам, и Мидория слегка бледнеет. — Ты что, добиралась сама?.. — Ага. Остальным ни слова. — Я могила! Честно, но, — он оглядывается по сторонам и понижает голос до шёпота, — почему? Это же небезопасно, а у тебя даже лицензии нет. — Знаю, — Шото устало вздыхает. Сначала — виртуозные попытки облапошить отца и Айзаву заодно, а потом ещё и эта странная встреча с Даби, добивающегося от неё непонятно чего. И ведь не напал же, когда она повернулась спиной. — Хотела побыть одна. — Просто… будь осторожнее, ладно? Вряд ли Лига угрожает нам в ближайшее время, но всякое бывает… а тебя легко узнать. — А почему, ты думаешь, я так одета? — с усмешкой откидывает капюшон она. Наконец-то можно перестать прятаться. Мидория улыбается, пускай и глядит всё ещё обеспокоенно. — Пойдём ужинать. Каччан тоже скоро вернётся.       Вечер идёт без происшествий. Правда, мыслями Шото пребывает не в нём — вяло ковыряя рис, она с некоторым содроганием вспоминает Даби. Наглый, невыносимый грубиян — и это не считая того, что он — злодей. Злодей, который обратился именно к ней тогда, в тренировочном лагере… невесть как и зачем разыскал сейчас… — Двумордая, ты есть-то будешь? — хмуро спрашивает сидящий рядом Бакуго. — Я не голодная, — отзывается Шото, — пойду спать, наверное. — Тодороки-сан, всё нормально? — обеспокоенно интересуется устроившийся с другой стороны Мидория. — Да. Можете отдать Шоджи или Киришиме, я почти не трогала. Спокойной ночи.       Ей нужно проветриться. Сходить в душ, почитать учебник, может быть, в кои-то веки ответить на очередное сообщение от отца — что угодно, чтобы выбросить из головы насмешливую ухмылку, низкий раскатистый голос и безумный взгляд мутных бирюзовых глаз. Она, наверное, и сама ненормальная, раз так зациклилась после единственного диалога. Чёртов Даби.       На следующий день она всё-таки идёт в супермаркет — но не одна. Просто на всякий случай. Сразу после учёбы с Мидорией, Бакуго и Ураракой они шествуют за продуктами — и пока одноклассники переговариваются, Шото старается незаметно оглядывать местность на предмет подозрительных незнакомцев. — Чего таращишься?       Она не учла, что активно разговаривают только Урарака с Мидорией. Бакуго молчаливо плетётся чуть позади — поэтому и заметил. Шото, сохраняя привычную невозмутимость, пожимает плечами. — Да так. Мало ли, — он смотрит недоверчиво. Открывает было рот, но его перебивает Мидория. — Каччан, Тодороки-сан! Не отставайте! — и в этот раз Шото благодарна этой порой раздражающей внимательности к окружающим. Они догоняют, и Бакуго, к счастью, молчит до конца пути, пускай Шото и не прекращает оглядываться.       Опасность подстерегала там, где её не ждали: уже в супермаркете до её плеча кто-то дотрагивается, и, обернувшись, она замечает ссутулившуюся фигуру в безразмерной чёрной толстовке, нарочито медленно шагающую к выходу. Нос щекочет запах дыма и копоти; ребята яростно обсуждают, что сегодня готовить на ужин и, следовательно, покупать.       Чёрт. Шото специально надоумила остальных сходить пораньше, а он уже тут как тут, несмотря на вчерашний отказ. Хитрый ублюдок. Она собирается проигнорировать безмолвное приглашение, но Даби (кто это ещё, чтоб его, может быть), замирает аккурат перед распахнутыми дверьми, и выжидающе оборачивается.       И не делает больше ничего. Просто стоит и пялится, ухмыляясь точь-в-точь как вчера. Фиолетовая кожа, скобы, неестественно широкая улыбка — сомнений не остаётся.       Он не идиот. Он не станет атаковать этот супермаркет — слишком близко к Юэй. Шото не поведётся. Но чтоб она искренне улыбнулась Старателю, если ей не хочется.       Тем не менее, Даби здесь — с одной определённой целью. Они смотрят друг на друга, Шото — злобно и настороженно, Даби — ехидно и выжидающе. Она медленно качает головой, готовая в любой момент увёртываться от смертоносной атаки. Даби прикрывает глаза и усмехается, после чего… уходит. Не медля ни секунды, толкает стеклянную дверь и исчезает за ней, будто его тут никогда и не было.       Она замечает, как тяжело дышит, только когда слышит оклик Бакуго. — Половинчатая! Чё копаешься? — Задумалась, — Шото передёргивает плечами и, наконец, перестаёт по-дурацки разглядывать давным-давно пустой проход, возвращаясь к уже расплачивающейся за покупки троице.       Кто бы мог подумать, что Даби окажется настолько безрассудным? Даже только появляться тут как минимум опасно, а максимум — просто глупо. Логика говорит, что он не станет ничего делать — ни им четверым, ни тем более Юэй; инстинкты же, оттачиваемые годами утомительных тренировок, кричат об опасности — кто-то вроде Даби никогда ничего не сделает просто так. Раз он появился здесь и намеренно показался Шото на глаза, то очевидно, что с определённой целью. Всё ещё надеется вытащить её на спарринг и так пытается спровоцировать? А если нет, то зачем тогда?       Вопросы копошатся в её голове, как черви, как ядовитые, подобно самому Даби, змеи; и несмотря на то, что до конца дня он более не показывается, за громоздкими стволами деревьев то и дело чудится отблеск знакомой мутной бирюзы.