и пусть даже звёзды на небе склонятся перед тобой, между нами всё кончено.

везде и у всего есть обратная, тёмная и неясная сторона, что излучает лишь полное отрицание каких-либо ценностей, счастья, любви, задаёт гнетущую, убивающую изнутри атмосферу, в которой приходится жить, пытаясь выйти на компромисс с тем, кого любишь, кем дорожишь, но по итогу вновь провал. и как в порочном кругу, кто-то не до конца доволен, а может и вовсе, далёк от этой эмоции и лишь испытывает нарастающую, постепенно разбирающую на мёртвые частицы злость, пока другой чувствует обратную и такую предельно чистую для этого реакцию… страх. гадкое чувство, отключающее трезвые и здравые мысли, сбивая с толку, пытаясь найти себе слова оправданий, но и они не помогают, оставляя кучу других чувств, целый складный букет, прекрасно читаемый и видимый, увы, речь не про цветы. те, что были — давно засохли, оставляя лишь мусор, до которого никому не должно быть дела, помимо того, кто любил и поливал эти растения, давая им жизнь, будущее, счастье, то, что будет держать их на плаву, а не топить на неизведанную глубь, в коей не бывала ни единая душа, а судьба того, кто первый испытает столь мрачное место — непонятна, но прям так и кричит: «ни к чему хорошему это не приведёт, это лишь сгубит, уничтожит. не сразу, но мучительно медленно, постепенно и небрежно, тех, кто так сильно дорог и важен». и кто же играл такую важную, незаменимую роль? оба были друг для друга неимоверно значимы, но один из них терял это ощущение часто, оно будто бы рассыпалось прямо в его ладонях, оставляя лишь крупинки, смешанные с другими, ими подобными, в такой же ситуации и беде. но не такой, как у чайльда… тот самый пробирающий до костей страх был присущ ему, даже можно было сказать, он жил с ним внутри,как с единым целым, как с тем, что стало нормой, ежедневной рутиной. порой, даже без причины начиная вгонять себя в подобное чувство, либо по какой-то глупости, малейшей причине, но парень не был в силах держать в себе дух, когда большую часть его окружения занимал лишь один человек, что вогнал его в такое сжатое и убийственное состояние, не дающее вздохнуть полной грудью. чжун ли — тот, кто оставил тарталью в омуте недосказанности, неполноценности чувств, заставляя рыться в себе глубже, по итогу лишь копая себе яму, и чем глубже — тем сложнее будет вылезти, и не факт, что спасение вообще возможно. он не справлялся с собственными эмоциями, принося вред не только тому, кому, как кажется, только вчера клялся в безкорыстной любви, но и самому себе. однако их ситуация далеко не предел: тем, кто переживал худшее — не сложно понять, если увидеть многочисленные синяки и кровоподтёки и прочие неприятности, что дополняют тело чайльда во многих случаях не по его вине. эмоции всегда брали власть над чжун ли, перекрывая любые границы дозволенного и наоборот, но после и он мог пожалеть о содеянном, однако никакие слёзы и упрёки в собственную сторону, всё никак не могли исправить его привычку. был ли этот цикл совокупности мыслей, необдуманных действий, не до конца принятых решений и правда привычкой? или же просто неконтролируемым шквалом осознанно выплескиваемого негатива? как бы то ни было, каким бы великим не было желание — всё легко на словах, но стоит взяться за себя, за свои мысли, действия, эмоции: весь бардак, что происходит в голове, как вновь всё рушится, а развалины всё ещё не выглядят как то, что нельзя будет вернуть в прежний, или хотя бы приблизительный вид, но эти надежды бы давно разрушились, если бы чжун ли периодически не проявлял любовь и ласку, в которой нуждались они оба, но прочувствовать её так же легко, мягко и искренне как первый раз уже было невозможно. потому что в трезвых раздумьях всё, что произошло нельзя оправдать и простить, но таковая ясность давно потеряна в этих отношениях, и с каждым днём это понятие отдалялось, оставляя лишь полный хаос и беспредел, что даже сойти с ума становится лёгкой в своём исполнении идеей. тарталья был до ужаса тревожный, любой шорох или резкий звук вызывал беспокойность, и разные мысли нападали на бедного парня, заставляя ежедневно испытывать подобное, из-за чего его и так нездоровое моральное состояние пошатнулось ещё больше, раскачиваясь резко и непредсказуемо, опасно и травмирующе. раньше страх и чрезмерная готовность быть на чеку не были настолько присущи ему, но они постепенно наростали, словно въелись под кожу. и правда, теперь эти двое впились в него надолго, стали ему «родными», присваивая все остальные чувства и подстраивая их так, чтобы было удобнее. но не чайльду. чжун ли был из тех, кто не потерпит то, что его партнёр может вести себя довольно открыто с кем-то, помимо его самого, на почве чего так же возникают самые яркие и, мягко говоря, неприятные ссоры, по сему тарталья закрылся от многих знакомых, друзей и приятелей, а из жизней некоторых вовсе исчез, хоть и оставался один человек, с которым юноша распрощаться просто не мог, как бы этого не требовал его парень. он недавно перевёлся к тарталье в одну группу в его учебном заведении, но знакомы они были давно, и складывалась довольно крепкая дружба, которая ломилась лишь со стороны чайльда, когда чжун ли узнал о том, что он дорожит не только им. ещё давно на него немало надавили, загнав в мысли о том, что ему действительно никто помимо своего парня не нужен. но этот друг… вот просто банальная привязанность не позволяла прекратить с ним контактировать, и даже ради такого дорогого и важного человека, как своей второй половинки было сложно разорвать дружбу. и это скажется сильно на отношениях. чжун ли запросто вытягивал нужную для него информацию. и неважно, через самого тарталью лично, либо же какие-то второстепенные связи, если он захочет — узнает сколько понадобится, и даже больше. чайльд был в курсе, что скрывать ему нечего, потому что это просто напросто бесполезно, но вот сказать самому о чём-то страшно, как только пытаешься, язык начинает заплетаться, мысли путаться, а вдруг ещё и этим вызовет подозрения? при таком раскладе выдать информацию является огромным трудом, так и стоит перебороть себя, чтобы сознаться в чём то. в общем, врать он пытался, но все попытки были тщетны, однако, говорить обо всём и вся он не решится, поэтому просто умалчивает, хоть и тоже это не на долго. в очередной тёмный и дождливый вечер по улице моросил дождь, предавая какую-то пугающую атмосферу, по крайней мере, так думал чайльд, сидящий на краю кровати, с пустым и непросвестным взглядом, уйдя в свои мысли, в которых был всё тот же хаос, но может в этот раз получится разобраться хоть в чём то? были у него поводы просто посвятить время самокопанию, но более глубокому, чем обычно, однако после подобных разборов остаётся какой-то неприятный осадок, который был привычен, и, можно считать, всегда травил душу парню. всё бы ничего, но мёртвый и серый взгляд тут же оживился, когда юноша резко дёрнулся, услышав шаги в другом конце квартиры. при этом, шаг был явно чем-то недоволен, сердце заколотилось, в голову начали лезть кучу разных мыслей, всяких воспоминаний того, что он делал за последние пару дней, что же он мог такого сотворить, что чжун ли не в настроении? нет, вряд-ли он бы мог разозлиться из-за чего-то другого, парню казалось, что во всех бедах он является виновником, поэтому и накручивал себя сейчас, как человек локоны на палец, когда нервничает, и язык тела лишь выдаёт его волнующую эмоцию. шаги ближе, каждая секунда подкидывала новую мысль:что же произошло не так. И вот, дверь комнаты медленно приоткрывается, вызывая чувство, что сейчас точно конец. тарталья с неподдельным страхом поворачивает голову в сторону того, кто стоит в проёме двери, вопросительно и неуверенно смотря прямо в глаза, норовясь разорвать этот зрительный контакт, но чжун ли уже спокойно подходит ближе, садясь рядом, стараясь не закипать раньше времени. обстановка так и подсказывала, что сейчас явно будет серьёзный разговор, в котором тарталья предварительно в не выигрышном положении. впрочем, как и всегда. секундное молчание, которое разрывает чжун ли, смотря прямо в лицо чайльду, пытаясь выследить каждую его эмоцию в давно паникующих глазах. — я думал, что ты достаточно понятливый для того, чтобы уяснить, что ты в отношениях, и люди с таким статусом не должны так смотреть на других, проявляющих к ним интерес. такое тихое и спокойное поведение чжун ли насторожило парня. Сначала он даже не понял о чём идёт речь, поскольку ещё не отошёл от тех страшных исходов событий, что он уже успел простроить и провернуть в голове. сглотнув слюну, всё так же без какой-либо уверенности, что была потеряна и до этого, парень поморщив лицо и пару секунд выбирая что сказать, все же нашёл слова. — и что ты хочешь сказать? я и не смотрю. я просто... хочу быть и существовать в обществе так же, как и раньше. на половине фразы взгляд не выдержал такого напряжение со стороны собеседника и упал в пол, немного облегчив парню настрой, однако это лишь на мгновение, что проходит так же незаметно, как и появляется. — ну представь, если бы я улыбался всем подряд без твоего согласия, —страх в глазах напротив отчетливо передавался собеседнику, и казалось, что достаточно одной минуты пристального, словно жаждущего уничтожить, а потом и вовсе чахнуть над бездыханной жертвой, и в то же время молчаливого, выжидающего взгляда в этой битве без лишних вопросов, и уже раскаленный до невозможного и пропитанный очередным назревающим конфликтом воздух, словно взорвётся. но не желая на это отвлекаться, пытаясь быть мягче в своих словах, тем самым опровергая все предположения чайльда, чжун ли продолжил, — если ты не хочешь ещё раз узнать меня в гневе, то должен следить за своими словами и действиями, и не подпускать к себе того, кто мог бы послужить ревностью. такая логика и восприятие никогда не доходили до тартальи до конца, но уже чётко вбили в его принципы, что чжун ли тот, кто всегда поможет и будет прав, хоть и способен сделать больно настолько, что рана окажется чуть ли не смертельна, но ведь он не специально, он лишь просто любит так, верно? — кого ты имеешь ввиду? я не понимаю! и я не могу остаться без некоторых людей, но это не значит, что ты мне неважен, честно. показательная, как казалось чжун ли, недогадливость тартальи ему нравилась, даже можно сказать, что вызывала порывы сладкой агрессии, но более умеренной. он притянул его лицо к себе ближе, не давая в этот раз никак отвертеться и уже более сурово заглядывая не столько в глаза, сколько в душу, произнёс: — а ты, я смотрю, «не догадываешься». что ж, довольно смело с твоей стороны. но я все же напомню. куникудзуси скарамучча. это имя тебе о чем-то говорит? когда лица так близко друг к другу, избежать взгляда трудно, а если даже пытаться, то сам факт и ощущение подобной тактильности вызывал дискомфорт. не хотелось заглядывать в эти янтарные глаза, которые как будто бы читали тарталью, впитывали каждую его провинность, видя любые его мысль, эмоцию, чувство, будто он открытая книга с подробным описанием. ни капли удивления, что чжун ли узнал имя одногруппника, а может и ещё какую-то личную информацию, можно даже сказать, что обыденно. но после осознания всей ситуации в горле словно возник ком, что был немного ядовит, но по большей части наполнен недопониманием. он мог вырваться в возражение всем словам. чтобы не было хуже его приходится сдерживать, да и высказать тоже не так уж и легко, потому что вновь страх, живущий прямо в глубине души. — скарамучча? но ведь... в чём проблема? говорил он тихо, неуверенно и робко, потому что немного неправильно подобрав интонацию и, можно считать, всё, что происходит ухудшится в разы. для чжун ли даже так слова прозвучали как нож в спину, глубоко, резко и неимоверно больно. на замену былому издевательству, смешанному с ноткой игривости, пришёл отчетливый гнев. вновь становилось сложно контролировать свои эмоции, однако, попытки всё ещё держаться были. он решил не молчать. — в чём же проблема? хах, может я вообще не нужен? конечно, иди к кому угодно. или может мне уйти?! внезапно руки отпустили лицо тартальи, пытаясь выразить в этом действии явное недовольство сказанным. это звучало и выглядело как манипуляция, черт возьми, это была ярко видная манипуляция, которую тарталья понял лишь где то в глубине души, потому что он повёлся, а ещё, ну разве чжун ли вообще будет таким заниматься? и так уже не в первый раз, ведь уметь ответить правильно он не знал и не умел как, да и явно разговор будет куда ужаснее и страшнее для него же самого, если все его темные мысли будут выставлены наружу. — я...я не имел ввиду, чтобы ты ушел от меня, я не это хотел сказать, наверное, не так выразился. пожалуйста, прости! временный взгляд лишь вводил в ещё большую растерянность, которую, как казалось, хоть отбавляй. будто бы некое гадкое чувство вины накатило, но и оно было всегда рядом с парнем, и никакие извинения не помогали снять его. чжун ли знал, что говорит неправильные вещи, но реакция чайльда его вполне удовлетворяла. но и подаваться эмоциям всегда было легче, поэтому противиться он не стал. — я уже понял, не надо оправдываться. я уже давно подозревал тебя в этом, но мои догадки лишь подтвердились. он был уверен в том, что говорит, явно пытаясь провести нужную нить в голове чайльда, чтобы после запутать всё, что мешает чжун ли чувствовать себя более убеждённым в отношениях. но в голове тартальи был лишь один вопрос, который был бы к месту, но и вызвать мог явный диссонанс между ними. хотя, вроде же хуже некуда? всё ещё есть куда копать. — почему ты так желаешь меня оградить ото всех? тарталья немного понимал, но не ощущал свои слова хотя бы приближенной правдой, потому что он привык идеализировать своего парня, пытаясь заглушить все минусы плюсами, а может и вовсе, посчитать, что эта проблема в чжун ли может быть из-за как раз таки самого него, может, стоит вести себя по другому? что нужно делать, чтобы всё было иначе? что же?ответ искался долго, желание оправдать все изъяны было слишком сильным, поэтому всегда приходилось находить какие-то варианты того, что в себе исправить. срываться опять не хотелось. сколько уже было выплесков эмоций подобным образом? хотя бы за последнюю неделю? настолько много, что сбиться со счёту не составит труда. есть ли смысл считать? — может потому, что волнуюсь и хочу знать о тех, кто могут тебе навредить. втереться в доверие и потом уничтожить. уничтожить моего тарталью!как я могу это позволить? вновь манипуляция, невыставленная на показ, более подводная, чжун ли же уже не смотрит глаза чайльду, не срывается, а просто стоит у двери, готовый уйти. тарталья мог бы быть идеалом в понятии чжун ли, но идти на такие жертвы он боялся не меньше, чем разочаровать его. закрыться в себе для других полностью было тем, что могло обрадовать вторую половинку, но нужно ли ему это? да. ведь чайльд не хочет, чтобы чжун ли был несчастлив. раньше, до того, как всё между ними пошло под откос, тарталья был свободным и открытым, но стал постепенно закрываться из-за отношений, которые были все равно ему дороги. юношу всегда вводило в лёгкое недоразумение, когда чжун ли в разговорах называл его «своим». привычно конечно, однако звучало это даже как-то угрожающе. — неправда… ты ведь просто боишься меня потерять? стоя спиной к чайльду, чжун ли не мог оценивать его состояние никакими другими признаками, кроме голоса и дыхания. было дикое желание повернуться, съязвить взглядом и прожечь глазами всего его, чтобы выбить из него излишнюю смелость. эта была лишь похоть, которой она и осталась. — боюсь. поэтому не позволяю другим к тебе приближаться и если я посчитаю нужным оставить тебя только в своей компании, я так и сделаю. но пока я тебе доверяю. эти слова отпугнули последние остатки какой-то мнимой и потерянной надежды, на лице сразу же появилась печаль, глаза стали чуть мокреть, но парень старался сдерживать себя. — мне сложно понять… тарталья ощущал вину, думая, что не понимает столь очевидных вещей, сказанных ему самым дорогим человеком. чжун ли, кажется, заметил эту щемящую грусть в выражении юноши, и лишь в этот момент до него дошло, что он только что произнёс. и казалось, что вот-вот он сорвётся, но только вот на кого? — прости. кинув броское слово, он резко вышел из комнаты, направляясь в соседнюю и запирая дверь. из глаз начали капать слезы, но агрессия все же преобладала среди кучи чувств, руки неистово сами тянулись, чтобы сносить все вещи, что стояли на столе или ещё где-то, издавая явно слышный грохот, на который не обратит внимание, разве что, глухой, после чего чжун ли на кровать в попытках унять себя же, пытаться найти успокоение от столь импульсивного выплеска чувств и эмоций. тарталья, конечно же, не мог ее обратить внимание на звук из соседней комнаты. было страшно, правда жутко, а желание извинится ещё раз лишь вело юношу в ещё большую растерянность. сердце билось с бешеной скоростью, руки дрожали, как и всё тело в принципе. хотелось как-то успокоить и чем то помочь, но в таком состоянии к чжун ли было лучше не подходить. да и сможет ли он хоть что-то? тарталья не считал, что умеет как-либо поддерживать в подобных случаях, а делает лишь хуже и после сам получает, и винит себя, буквально проклиная. вот так из дерзкого, уверенного в себе юноши, он превратился в раба собственных и чужих чувств, даже не замечая когда это вообще произошло. но живём один раз, последний, и чайльд нашел в себе силы тихо встать с кровати, и весьма затянутыми шагами, он приблизился к комнате, из коей как раз таки исходили все эти тревожные звуки. в голове лишь крутились мысли с вопросами в роде «почему?», заедая надолго, они ещё больше загоняли юношу, хотя стресса достаточно и без них. спустя несколько секунд, что казалось, длились несколько часов, он робко и тихо постучался в дверь, ожидая хоть какой-нибудь реакции.