you can use all of me

      Когда позади них защёлкивается замок, Пит отгораживается от остального мира. Независимого от того, что происходит снаружи, прямо сейчас, здесь, в его комнате в особняке главной семьи, есть только он и Вегас. Порш не ночевал тут целую вечность с тех пор, как они с Кинном объявили о своих отношениях публично, поэтому с момента возвращения Пита эта комната принадлежала ему.       Хотя он догадывается, что после сегодняшнего вечера она перестанет быть и его комнатой тоже.       Вегас осматривает пространство, в основном с любопытством, но по-прежнему с изрядной настороженностью. Проверяет выходы, отслеживает очертания каждой тени. Он всю свою жизнь оглядывался через плечо, чтобы оценить потенциальные угрозы. Сегодня лишь упрочнило инстинкт, сделало его гораздо более необходимым.       Пит сжимает его руку, с которой переплёлся своими пальцами. Они жмутся плечом к плечу, ни на миг не прерывая контакта с тех пор, как Пит огладил лицо Вегаса у бортика бассейна. Всякий раз, когда они отстраняются друг от друга, чтобы вздохнуть, встать, пойти и завернуть за угол, часть Пита внутри умирает. Рационально он понимает, что Вегас не исчезнет, если к нему не прикасаться, но отпускать его всё равно отказывается.       Напряжённая спина Вегаса и его широко распахнутые глаза, поглядывающие на Пита всегда, как только между ними двумя появляется хотя бы малейшее расстояние, наводят на мысль, что Вегас чувствует то же самое.       — Ты уверен, что я могу быть здесь? — переспрашивает Вегас. Вразрез словам Корна о заботе о нём и Макао — самое тонко завуалированное заверение в контроле, какое когда-либо Пит слышал — Вегас ведёт себя так, словно нарушает границы территории. Что не совсем уместно, учитывая, что день начался с вторжения, возглавляемого им и его отцом.       — После всего, что я для них сделал, они могут оказать мне последнюю услугу, — убеждает его Пит.       Вегас вопросительно поворачивается к нему.       — Последнюю услугу?       Пит кивает.       — Я уволился.       Судя по его лицу, Пит сейчас будто бы врезал ему.       — Ты… что? Когда?       — Прямо перед тем, как нашёл тебя, — он чувствует, как его улыбка усыхает при упоминании о том, что случилось ранее. При воспоминании, как был близок к тому, чтобы потерять Вегаса навсегда.       Выражение лица Вегаса выглядит не лучше, оно балансирует где-то между восторгом и отчаянием. Взгляд в его глазах Питу знаком слишком хорошо.       — Не только ради тебя, — добавляет, прежде чем Вегас успевает ответить. — Я сделал это ради себя.       — Ты не должен был-       — Я хотел, — он берёт и подносит руку, сжимающую его собственную, ко рту. Плотно целует ладонь, затем прижимается к ней щекой, надеясь, что ощущение его широкой улыбкой дарует Вегасу хоть какое-то утешение. Поможет убедить в его словах.       Глаза Вегаса, кажется, смыкаются сами по себе, теряются в чувствах. Это заставляет Пита лишь улыбаться сильнее, от прикосновения Вегаса на щеках появляются ямочки.       — Я сделал выбор, — вновь подчёркивает он. — Я выбрал тебя.       Вегас соединяет его лоб со своим, когда выпускает вздох, который задерживал. Часть Пита думает, что он может словить кайф от того, как каждое признание в любви и привязанности переворачивает весь мир Вегаса. Бо́льшая, лучшая часть его никак не дождётся, когда тот согласится с этой любовью, примет её свободно.       Они ещё поработают над этим. У них есть время. Пит позаботится об этом.       Он касается его губ своими, не совсем поцелуем, а, скорее, приветствием. Подтверждением того, что он здесь, добровольно, и что не хотел бы быть где-то ещё. Он чувствует, как из ладони на его лице уходит часть напряжения, и льнёт ближе к ней, к губам напротив.       Превращает это в настоящий поцелуй именно Вегас, несмотря на то, что его разбитой губе это наверняка причиняет боль. Их поцелуй медленный, резко контрастирующий с последним, когда они прижимались друг к другу так агрессивно, что не оставалось места пошевелиться, не оставалось места для толчков и притяжений. Сейчас они не торопятся, просто чувствуют друг друга. Чувствуют тепло, мягкость, слабые царапания, подсказывающие, какой тяжёлый у них обоих был день.       Питу мало Вегаса, но он заставляет себя не сбиваться с ритма. Всё ещё сжимает его запястье, крепко держа его руку на своём лице, тогда как свободную смещает на его шею. Большим пальцем надавливает на пульс, а остальными впутывается в его волосы, скользя к затылку. Который частично покрыт засохшей кровью, и осознание того, что причина этому та встреча на парковке, немного сводит Пита с ума.       Как бы больно ему ни было делать это, он остраняется так, чтобы произнести:       — Наверное, нам следует привести себя в порядок.       — Точно, — отвечает Вегас. Он тяжело дышит, и Пита невыносимо порывает обратно нырнуть в поцелуй и затруднить его дыхание ещё сильнее.       — К тому же, по тебе попали, — подмечает он.       В ухмылке Вегаса есть что-то до боли знакомое, Питу хочется в ней утонуть.       — Только из-за тебя, малыш, — проговаривает он на медленном, протяжном английском. У Пита от него всегда слегка подкашиваются колени. Последний раз, когда Вегас таким тоном говорил с ним по-английски — «ты хоть представляешь, насколько сексуален?» — нагоняет его во снах, постоянно заканчивающихся тем, что Пит просыпается с чувством возбуждённости, беспокойства и сокрушительного одиночества.       Он надеется, что не выдаёт того, какое влияние оказывают на него слова Вегаса, уже знающего достаточное количество его точек, на которые нужно нажать. Он отвлекает его тем, что тащит за собой через небольшой периметр комнаты к ванной. Не отпуская, наклоняется, чтобы включить душ и настроить на необходимую температуру.       Назад оборачивается прямо в Вегаса, притягивающего его к себе для очередного сладкого поцелуя. Заканчивается всё, по мнению Пита, слишком быстро, но он не находит в себе сил жаловаться, когда Вегас принимается расстёгивать пуговицы на его пропитанной кровью рубашке.       Он не спешит, проводит костяшками по впадинке между ключицами и вычерчивает трепещущую линию к центру грудной клетки, затем спускается ниже. Внезапно до Пита доходит, что Вегас раздевает его впервые. От осознания этого он едва ли не давится осушенным воздухом.       Из-за того, что Вегас так сосредоточен на нём, на каждом дюйме его обнажённой кожи, на каждом вздымании и опускании его груди, неудивительно, что он замечает, как дыхание Пита становится немного необычным.       — Что-то не так? Всё… всё нормально?       Вегас смотрит так, будто вот-вот окончательно уберёт руки, а Пит допустить этого не может. Слишком крепко хватается за его запястье, удерживая на месте.       — Нет, — хрипит. — Нет, всё в порядке, это… это приятно. Ты молодец.       От брошенного на него взгляда он снова почти забывает, как дышать. Лицо Вегаса — точная копия того лица, какое было в момент, когда Пит в первый раз его поцеловал. Удивлённое, заинтересованное, неверящее, упоённое. Пит испытывает безграничное удовлетворение от того, что способен внушать трепет такому человеку, как Вегас, человеку, внушающему трепет Питу каждым своим вздохом.       — Хорошо, — следует в ответ на лёгком английском. Вегас хмурится и откашливается, будто ему нужно успокоиться. Ловкие пальцы дотягиваются до последней пуговицы и, расстегнув её, плавно стягивают рубашку с плеч. Она, не издав ни звука, заглушаемого шумящими позади струями душа и их собственными прерывистыми дыханиями, падает на землю.       Сквозь пар, скапливающийся в маленьком пространстве, Пит видит, как тёмные глаза обводят верхнюю часть его тела, подмечая каждый синяк и порез, присохшую и облупившуюся корку крови, принадлежащей как Питу, так и людям Вегаса. Какие-то участки, вероятно, принадлежат и самому Вегасу. Пит старается не пропускать эту мысль в голову.       В конце концов взгляд замирает, и Питу необязательно гадать, где именно. Он всё ещё отмечен шрамами от ремня Вегаса. Они больше не такие воспалённые и вздутые, но их трудно не заметить. Они — навечно закреплённые напоминания об их самом неприятном эпизоде.       Пит смирился с ними настолько, насколько только смог. Хотя всё равно никогда не в силах отвести от них взгляд, когда смотрит в зеркало. Они — физическое проявление его противоречивых чувств, проявление воспоминаний, заставляющих сомневаться в собственном здравомыслии каждый раз, когда он думает о человеке, которого любит. Пусть он и решил, что действительно любит Вегаса больше, чем любил что-либо когда-либо, но по поводу шрамов ещё не определился.       Зато, похоже, Вегас определился, судя по его стиснутой челюсти и раздутым ноздрям. Пит точно узнаёт то, как искажается его лицо и сжимаются кулаки. Если Вегас не выплеснет эту энергию на него, то, как он надеется, тот делать не станет, определённо выплеснет её на себя.       В сотый за эту ночь раз Пит берёт его руки в свои. Прижимает их к своей груди, но в первый за эту ночь раз Вегас сопротивляется. Пытается отстраниться, отстраниться от него, от его шрамов. Пита это не устраивает.       — Пит.       — Вегас, хватит.       — Пит, я клянусь, блять-       — Прекрати, блять, пороть чушь, Вегас. Если хочешь застрять в спирали ненависти к самому себе за то, что причинил мне боль, то, по крайней мере, возьми за это ответственность, блять, и посмотри на то, что ты сделал, — рявкает он. Это останавливает Вегаса на полпути, позволяя Питу, наконец, опустить его руки на свою кожу. Они едва закрывают и половину шрамов, застилающих его грудную клетку.       — Чувствуешь? — говорит Пит. Лицо Вегаса нечитаемо. Он нацепил маску, слишком уязвимый, чтобы осмелиться быть без неё. Но Пит научен терпеливости. Он сохранит их в этом моменте до тех пор, пока настоящий Вегас к нему не вернётся. — Я не имею в виду шрамы. Я имею в виду меня.       Челюсть Вегаса слегка вздёргивается. Уже хоть что-то.       — Я здесь. Здесь, с тобой. Несмотря на шрамы, несмотря на воспоминания. Я. Блять. Здесь. Ты не должен был ранить меня, — последняя фраза приводит к незначительному сбою, побуждая Пита давить ещё. — Но мы не можем изменить прошлое. Всё, что мы можем, это двигаться дальше. Ты ведь сожалеешь о том, что сделал?       Пит ждёт, пока до Вегаса не дойдёт, что это был не риторический вопрос. Какую бы явную боль ему это ни причиняло, он снимает маску так, чтобы тяжело проговорить:       — Очень сильно.       Ободряюще сжимая его руки на своей груди, Пит выдаёт:       — Тогда давай двигаться дальше. Ты и я, родной. Давай начнём всё сначала, вместе.       К концу он практически умоляет, что рушит остатки тщательно выстроенного контроля Вегаса. Маска сползает, и это зрелище не имеет себе равных ни в одном произведении искусства, которое Питу когда-либо доводилось видеть, которое когда-либо могло быть создано. Следующее, что он осознаёт, это то, что его сжимают так же, как тогда, у бассейна. Пит отдаётся так, как только может.       — Вот так, — шепчет ему в шею, прежде чем впечатывает в неё поцелуй. Чувствует губами его удовлетворённое фырканье.       — Прости, — бормочет Вегас. Нечто в его извинениях по-прежнему в хорошем смысле крайне неожиданно. Он часто просил прощения во время их последних встреч. В итоге Питу придётся прервать это, убедиться, что Вегас просит прощения не за свои чувства, а лишь за свои действия. Но а пока-       — Ты можешь загладить вину. Отпусти меня.       Вегас одёргивается назад, будто бы словил пулю, но Пит, не теряя времени зря, убеждает его в своих действительно истинных намерениях. Протягивает руку сначала к его лицу в мимолётном касании, призванном успокоить, а затем к лацканам его пиджака. Стягивает его и видит, что Вегас понимает.       — Идиот, — ласково бормочет он, остро осознавая последний раз, когда так его называл Вегас.       Один из рукавов порван, и Пита, знающего, что несколько травм Вегасу нанёс лично он, пробирает лёгкая дрожь. Вегас давным-давно оставил на нём свои следы, так что вполне справедливо, если настанет очередь Пита.       Ему требуется намного меньше времени, чтобы расстегнуть пуговицы на его рубашке, что кажется постыдным. Но никакого стыда не остаётся, потому что это означает, что Пит гораздо быстрее сможет увидеть Вегаса всего. Дав рубашке спасть на пол, он не ограничивается тем, что просто смотрит, и пальцами принимается очерчивать узоры на коже Вегаса.       Судя по смене оттенков, у него на рёбрах, вероятно, ушибы, хотя с дыханием всё в порядке. Следовательно, ничего особо серьёзного. Пит пользуется шансом насладиться тем, как поднимается и опускается его грудная клетка, как ровно под ладонью бьётся его сердце. Он осторожно проводит пальцами по странным порезам, как свежим, так и старым. Однажды он займётся ими, вытянет их историю, перепишет кончиками пальцев и губами и накроет их новыми воспоминаниями. То же самое позволит сделать и Вегасу, потратит ещё больше времени, заставит его, стиснув зубы и шепча «я люблю тебя», раскаяться за каждый удар ремнём.       Он будто бы возвращается домой, когда обвивает предплечья Вегаса и прижимает его к себе, кожа к коже. Они погружаются в очередной поцелуй, полный обоюдных вздохов и ощутимого облегчения. Вегас находит одной рукой специально созданное для него место на затылке Пита и наклоняет его голову, углубляя поцелуй. Пит не тратит время, чтобы открыть рот и впустить его, не пытается сдержать рвущийся наружу ответный стон. Чувствует привкус крови, которую оставил на его губах, и своими накрывает порез, с нажимом вновь треская его. Изнутри загорается взаимным стоном Вегаса.       Не может держать руки на одном месте, ему необходимо почувствовать Вегаса всего и сразу. Водя вверх-вниз по его предплечьям, окружая его шею, хватая его волосы, сползая по его спине, груди, втягивающемуся животу и вокруг талии, возвращаясь обратно туда, откуда начинал. Повышенная температура из-за горячего душа и то, что их собственные тела с каждым мгновением нагреваются всё больше, позволяют скользить легко и быстро, заставляют хотеть его ещё сильнее.       У Вегаса дела обстоят не лучше, одной рукой он попеременно то сжимает его затылок, то вцепляется в пряди, другой безостановочно гладит и исследует, почти так же, как делает это Пит. Он оставляет обжигающий след везде, куда бы ни прикоснулся, а Питу всё равно мало. У бассейна он сказал, что голоден. Солгал. Он, блять, умирает от голода.       Возвращаясь к лицу и волосам Вегаса, он с отклоном втягивает шею, и Вегасу повторять дважды не нужно. Он начинает кусать, облизывать и обсасывать, чередуя эти действия между собой, пока, прежде чем перейти к следующему месту, кожа под его губами не треснет, пока любое прикосновение не пошлёт по нервам в теле Пита искры. Стоны и ругань Пита глушится шумом воды и заполоняет тесную комнату. Каждый издаваемый им звук заставляет Вегаса прижимать его ближе, использовать больше зубов. Из-за этого Пит становится лишь громче. Это бесконечный цикл, который Пит хочет, чтобы вышел из-под контроля.       Над ним расстилается дымка, он знает, что это не просто пар от душа. До того, как она овладеет им, он тянется к штанам Вегаса и начинает их снимать. Тогда же по напряжению за ширинкой понимает, что тот в таком же, в каком и он, состоянии. Вегас дарует ему столько пространства, сколько его манипуляциям нужно, в то время как сам занимается штанами Пита. Оставляет его измученную шею только за тем, чтобы впиться в его сосок, и Пит почти выкрикивает его имя. Не может управлять движениями собственных бёдер в руках Вегаса, расстегивающего молнию и цепляющего зубами сосок. Пит стягивает с него штаны вместе с бельём так быстро, как может, и вплетает пальцы в его волосы, удерживая его голову там, где ему хочется. Вегас вознаграждает его тем, что переключается на другую сторону и кусает ещё сильнее.       Штаны Пита, наконец, спадают тоже, они оба перешагивают через собственные тряпки и, спотыкаясь, пятятся в душ. Вегас, не мешкая, вжимает Пита в кафельную стену и выцеловывает дорожку вниз по его груди.       Опускается перед ним на колени, высасывая метки на одном бедре и одновременно проводя пальцем по татуировке на втором. «Нет такого богатого наследия как честность». Он высмеял эту мысль прямо перед тем, как выразить её в Пите, чего ещё никогда никому не удавалось.       Видеть Вегаса, властного, жестокого, прекрасного и сломленного Вегаса, вставшего на колени, будто бы поклоняясь алтарю, провоцирует у Пита желание вскрыть себе грудную клетку и показать мужчине перед собой своё окровавленное, бьющееся сердце.       Как он вообще мог это отрицать? Как вообще мог подумать, что хочет чего-то другого? Это — всё. Вегас — всё.       — Посмотри на себя, — выдыхает Вегас, похищая слова, которые собирался произнести Пит.       Он не знает, что отражается на его лице, но ловит реакцию Вегаса. Кажется, на нём именно то, что ему необходимо было увидеть, чтобы растянуть губы в одной из тех оскалившихся, ослепительных улыбок, прежде чем взять член Пита в рот.       Пит едва ли не раскраивает себе череп, когда откидывает голову назад, из его горла вырывается стон. Одного вида Вегаса достаточно, чтобы у него чуть было не подкосились ноги, поэтому он закрывает глаза и позволяет себе ощутить, как Вегас целует головку, место у основания, как вылизывает горячую линию вверх и обхватывает ствол губами. Руки в его волосах помогают Питу почувствовать, как он начинает двигать головой, когда вбирает глубже, когда насаживается и остраняется, насаживается и снова отстраняется. Вязкий жар в сочетании с искусным языком, нарастающие посасывания и стоны, которые Пит чувствует всей длиной — в самом лучшем смысле ошеломляют.       Вегас держится за его задницу, впиваясь в неё пальцами и используя как рычаг, чтобы каждый раз, принимая его, притягивать ближе. Пит способен лишь бессловесно выть в воздух, с головокружительной скоростью гонясь за собственной разрядкой. Он совершенно не хочет, чтобы это заканчивалось, но ему нужно остановиться, и как можно скорее.       Он открывает глаза и смотрит вниз — совершает ошибку. Вегас выглядит человеческим, блять, воплощением греха, его рот растягивается вокруг члена, ещё больше рассекая губу, ему на грудь стекает смешанная с кровью слюна. Его волосы мокрые из-за душа, каждый дюйм его тела накрывают капельки и ручейки, струящиеся по его прекрасной коже. Пит не может сконтролировать случайный изгиб в бёдрах, членом бьётся о заднюю стенку глотки Вегаса. Он не ожидает от него громкого стона, того, как его глаза поднимаются и смотрят на него. Блять.       Он грубо оттягивает его за волосы, заставляя с причмокиванием, от которого ему хочется вколотиться обратно, отстраниться.       — Подожди, милый. Ещё рано. Хочу, чтобы ты был внутри меня, — говорит, как только приводит в норму своё дыхание. Глаза снизу темнеют ещё сильнее. Прежде чем он успевает осознать, Вегас выпрямляется и наваливается на него всем телом, вжимая язык в его губы. Пит без колебаний впускает его, растворяется в поцелуе. Они прижимаются друг к другу лицами, и в этом ощущении Питу хочется утонуть. Вегас по-прежнему держит ладони на его заднице, пользуясь ими, чтобы добиться стабильного темпа скольжения друг по другу, чтобы добиться трения и удовольствия, не рискуя тем, что Пит утратит осмотрительный контроль над собственным телом. Он был серьёзен в том, что сказал, он не хочет кончать до тех пор, пока они с Вегасом не станут близки настолько, насколько это возможно.       Вегас целует всё его лицо, мягко надавливает губами, оставляя кровавые следы в очередном жесте, который напоминает Питу о поклонении — и о ласковых, нежных поцелуях, которые удивили его во время их нахождения в убежище.       На веках, на скулах, вдоль всей челюсти он впечатывает лёгкие касания губ, заставляющие Пита едва ли лезть на стену. Достигнув угла челюсти, Вегас прямо рядом с его ухом шепчет:       — Я так, блять, сильно люблю тебя.       Пит резко притягивает его к себе в отчаянном, голодном и торопливом поцелуе. Подводит их под струи душа, позволяя воде смывать остатки крови и грязи. Вегас отдаётся полностью, и в итоге ему приходится одной рукой придерживать Пита за задницу, а вторую немного переместить, чтобы обнять его за талию, потому что дымка, вот-вот угрожающая сгуститься, ненадолго Питом овладевает.       Пит отдалённо замечает, что выключается душ, и его ноги волочатся по полу, когда Вегас, не разрывая поцелуй, выводит их из ванной. Он возвращается в собственное тело, как только под весом Вегаса вжимается в кровать, не обращая внимания на то, что их влажные тела пропитывают простыни. Всё, что ему сейчас важно, это Вегас, на нём, над ним и в нём. Он нужен ему больше, чем воздух, больше, чем жизнь.       Он на автомате оплетает ногами его бёдра, прогибается в спине от ощущения, как скользят друг по другу их члены. Вегас матерится ему в шею, где вновь припал к и без того покрасневшей и помеченной коже.       — Блять, Пит.       — Прошу тебя. Прикроватная тумбочка.       Вегас отказывается увеличить между ними расстояние хотя бы на дюйм, поэтому ему тяжело дотянуться до ящика. Пит задачу никак не облегчает, теперь сам расправляясь с изящной, бледной кожей его шеи, особо задерживаясь на пульсе и чувствительных местах за ухом и там, где шея переходит в плечо. Это приносит ему болезненное сжатие пальцами ягодицы, в ответ на что он благодарно стонет.       Ещё раз грубо выругавшись, Вегас, наконец, временно отлипает от него, чтобы схватить лубрикант.       Склоняется над Питом и перемещает свободную руку с его задницы на его обёрнутое вокруг таза бедро.       — Отпусти, малыш. Перевернись, — шепчет ему на ухо. Звучит примерно так же опьянённо, как чувствует себя Пит. Который неохотно делает то, что ему велено, абсолютно не желая отрываться от Вегаса.       Он переворачивается на живот, наслаждаясь дополнительным давлением на член, но никак не внезапной прохладой на спине. К счастью, Вегас снова моментально накрывает его тело своим, принимаясь целовать и прикусывать плоть от затылка и вниз по позвоночнику. Иногда он сбивается с траектории, чтобы уделить внимание случайным точкам на его плечах и боках. Некоторые из его щипков и нажатий губами причиняют боль, некоторые — нет. Пит осознаёт, что Вегас отмечает не только его синяки, но и все его родимые пятна.       Когда добирается до его округлой задницы, то целует иначе, так, что могло бы показаться хаотичным, если бы Пит точно не ощущал, в какие именно места на ягодицах впились пальцы Вегаса. Он целует везде, где на следующий день наверняка расцветут засосы, что заставляет до этого приглушённые стоны прибавить в громкости.       Вегас бросает смазку на кровать у бедра Пита и с поразительной меткостью опускает пальцы на всё те же места, разводя ягодицы в стороны и вынуждая Пита кричать, когда длинной горячей полосой языка проходится вдоль входа.       Всё, на что Пит способен, это изо всех сил вцепиться в собственную подушку, когда Вегас насаживает его на свой язык и упирается им внутрь, периодически обводя колечко, прежде чем ткнуться обратно. Пит смутно понимает, что звучит нелепо, но сил обратить на это внимание у него нет. Он превратился в состоящий из стонов бардак, полностью принадлежащий власти Вегаса, в которой и хочет быть.       Он лишь улавливает, что повторяет имя Вегаса, когда тот приближается к его лицу и целует в не прижатую к подушке щёку.       — Всё хорошо, малыш. Всё хорошо. Я рядом, — говорит на плавном, глубоком английском. Пит не слышит, как щёлкает колпачок лубриканта, не замечает, как Вегас выдавливает немного себе на пальцы, пока один из них, тёплый, влажный, не заскальзывает в него прямо до костяшки. Из-за этого он выпускает очередной стон, который Вегас проглатывает. Он полу-поворачивается на бок, только чтобы удобнее доставать до его рта, и Вегас позволяет ему притянуть себя ближе, пока медленно двигает в нём вперёд-назад пальцем, томно растягивая.       Несмотря на очевидное отчаяние Пита, он не торопится, прежде чем добавляет ещё один палец. От долгожданного ощущения наполненности Пит облегчённо выдыхает. Этого недостаточно, но хотя бы унимает тот зуд, который гложет его с момента, как он оставил Вегаса в убежище.       Он впивается ногтями ему в спину и посасывает его разбитую губу, когда Вегас нарочно трёт пальцами его простату.       — Трахни меня, — приказывает, нет, умоляет. — Я готов. Пожалуйста, трахни меня.       — Ещё раз, — говорит Вегас, третьим пальцем уже оглаживая колечко, и Пит вгрызается зубами в его рассечённую губу, заставляя зашипеть.       — Ты нужен мне. Хочу почувствовать тебя. Пожалуйста, Вегас.       Пит неожиданно остаётся пустым, затем оказывается на спине, а сильные руки раздвигают его бёдра. Он моментально цепляется лодыжками за спину Вегаса и тянет его на себя.       — Ты станешь моей ёбаной гибелью, Пит, — стонет Вегас, мимолётно целуя его и выискивая смазку.       — Ты умрёшь только тогда, когда я тебе позволю, — более эмоционально, чем рассчитывал, настаивает Пит. — Говорил ведь, что хочешь, чтобы я был тем, кто убьёт тебя. Так дожидайся, блять, своей очереди.       Вегас ненадолго прерывает свои поиски, чтобы вместо этого сфокусироваться на нём. То трепетное выражение лица возвращается, и Питу хочется его поглотить, что, впрочем, он и делает, притягивая Вегаса к себе и поцелуем поглощая всё, что только может. Это грязно и слегка кроваво, но так горячо, сладко и свойственно им.       — Я люблю тебя, — произносит он, когда они отстраняются, и, скорее, чувствует, чем слышит, дрожащий выдох Вегаса.       — Я тоже люблю тебя, — задушенно отвечает тот. Пит различает звук открывшейся крышки лубриканта — Вегасу, наконец, удалось его найти — и вытягивается его забрать.       — Позволь мне, — шепчет, выдавливая немного в ладонь. Впервые после убежища берёт Вегаса в руку. Намереваясь лишь подготовить его, понимает, что теряется в этом чувстве. Он тёплый, твёрдый, но такой, такой нежный. Пит мог бы одуреть от лёгких порывов его дыхания на своей шее, от тихих хриплых стонов, от того, как с каждым движением сжимаются на нём руки Вегаса.       — Пит, — стонет он, и Пит точно понимает, что это значит, отпускает его так, чтобы Вегас мог выпрямиться.       Он толкается внутрь, и это обжигает. Двух пальцев оказывается недостаточно, но Пита ведёт от растяжки, граничащей с болью, ему нравится ощущать, как много места в нём Вегас занимает. Не спеша заполняет его, пока не войдёт на всю длину, и наконец, наконец, они близки так, как только два человека могут быть. С тех пор, как он нашёл Вегаса с пистолетом у подбородка, ему хотелось их обоих перерезать, чтобы затем собрать как кусочки пазла. Ему было необходимо, чтобы они стали одним целым, было необходимо держать Вегаса ближе, чем вообще возможно, было необходимо быть уверенным, что он не сможет уйти. Это, когда Вегас в нём и повсюду вокруг него, когда шепчет на ухо признания в любви и обожании, когда прижимается губами к синякам, которые сам же и оставил, это именно то, в чём всё время Пит нуждался.       Только когда Вегас целует его во влажную щёку, Пит понимает, что плачет. Стискивает его так крепко, что тот не в состоянии пошевелиться, поэтому с тем же пылом стискивает в ответ, оба наслаждаются ощущением полнейшей взаимосвязи.       Питу требуется много времени, чтобы снова обрести голос, и, когда он его всё-таки обретает, из него на одном дыхании выплёскивается всё.       — Вегас, Вегас, блять, какой же ты хороший, Вегас. Я люблю тебя. Я так люблю тебя. Вегас.       Сначала ему кажется, что это он расплакался сильнее, но затем соображает, что немые всхлипы, сотрясающие их обоих, исходят от Вегаса.       Он помнит, как изменилось выражение его лица, когда он совсем недавно назвал его молодцом. Помнит тот трепет, который может возникнуть лишь от глубоко засевшей боли, которую обнажают и одним махом окружают.       — Ты хороший, — повторяет он, и у Вегаса перехватывает дыхание. — Ты такой хороший для меня, Вегас.       Он выпускает из своей мёртвой хватки его спину лишь для того, чтобы положить обе руки на его лицо, ловя слёзы. Он убеждается, что Вегас видит его, видит всю любовь и преданность на его лице, улыбку, которая всегда предназначалась только ему.       — Ты идеален для меня, милый.       Вегас целует его так, словно от этого зависит его жизнь, и, возможно, в контексте дня, который они пережили, так оно и есть. Пит впускает его, отдаёт ему всего себя. Он не уверен, кто из них начинает двигаться, но, целуясь и нашёптывая друг другу в губы признание за признанием, они задают темп. Вегас двигается размеренно и глубоко, при каждом толчке задевает простату так, что Пит забывает, как произносить слова. Скольжение одурманивающее, и всегда, когда Вегас попадает по нужной точке, у Пита к затылку закатываются глаза, он чувствует, будто Вегас достаёт до самой глотки.       — Пожалуйста, — первое слово, которое к нему возвращается, хотя он едва ли даже соображает, о чём просит, пока ладони Вегаса не проходятся по его предплечьям и пока не переплетаются их пальцы. Внезапно он вдавливает их сцеплённые руки в матрас рядом с головой Пита, и да, вот так. Именно то, что Питу было нужно. Он потрясён тем, как точно Вегас знает его, как точно понимает, потрясён завораживающим чувством наполненности, близости, единения, потрясён собственным, зажатым между их телами, членом, губами Вегаса, его словами и поцелуями, сжатиями их рук, ощущением, как его вколачивают в чёртов матрас, когда Вегас ускоряется и трахает его жёстче, стонет и всхлипывает, его слёзы падают Питу на щёку, его зубы впиваются ему в плечо, глубоко, разрывая кожу-       Пит кричит, когда кончает, извиваясь между ними, пока Вегас совершенно не сбавляет своего теперь уже зверского ритма. Пит чувствует, что улыбается, продолжает стонать и скулить, наслаждается граничащим с болью перевозбуждением, которое, как благодаря Вегасу он узнал, ему нравится.       Его руки по-прежнему держат, он сжимает их, когда поворачивает голову, чтобы оказаться на одном уровне с ухом Вегаса и снова сказать ему:       — Ты хороший. Ты такой хороший. Ты идеален. Ты для меня всё, Вегас. Я люблю тебя. Как же ты хорош, — и Вегаса больше нет. Он всхлипывает Питу в шею, когда, наполняя его ещё больше, кончает в него, горячо и мокро. Пит купается в этом, в этом чувстве принадлежности, и кожа его, наконец, впервые с тех пор, как он оставил Вегаса в убежище, сидит на костях правильно.       — Как же ты, блять, хорош, — повторяется, когда из-за оргазма Вегаса передёргивает.       В момент, когда он отпускает его руки, Пит возвращает их на законное место вокруг Вегаса. Эта потребность хватать и сжимать всё ещё есть, но она уже не столь отчаянная. Они перешли от необходимости извлекать друг из друга утешения к тому, чтобы это утешение отдавать.       — Я люблю тебя, — срывающимся от эмоций голосом говорит Вегас. Пит с тем же смыслом отвечает, оглаживая его вспотевшую спину ладонями. Тайком, хотя уверен, что Вегас чувствует это, поскольку лицо Пита прижимается к его шее, улыбается вмятинам, которые оставил собственными ногтями.       — Просто побудь вот так ещё немного, ладно? — говорит Пит, в обозримом будущем отказываясь отпускать Вегаса. Привести себя в порядок можно позже. Перелечь на более сухую постель, возможно, ещё раз принять душ, решить, куда им идти дальше — всё это подождёт. — Не смей оставлять меня.       Пит знает, что Вегас понимает — речь не просто о «не оставляй меня здесь и сейчас».       — Я люблю тебя, — отвечает Вегас, и Пит знает, это означает «не оставлю».