you can use all of me

      — Можешь, пожалуйста, развернуться и посмотреть на меня? Вегас?       Пит ждёт, кажется, целую вечность, у него застревает в глотке сердце, трясутся ноги, кожа слишком туго обтягивает кости. Вегас целую вечность неподвижно стоит, молчит, держится за свой пистолет, как за спасательный круг. Питу страшно вздохнуть, пошевелиться, будто бы всё, что бы он ни сделал, разрушит хрупкий, с трудом завоёванный контроль, который ему удалось установить над жизнью Вегаса. Он не готов это потерять. Поэтому замирает, словно добыча, вопреки тому, что именно он пришёл к Вегасу, именно он к нему обратился и теперь управляет моментом.       На одно бесконечное мгновение он думает, что Вегас не развернётся. Думает, что облажался. Что следующим ходом Вегас снова приставит дуло к голове и, прикончив себя, прикончит их обоих.       Но потом Вегас поворачивается. Пит не теряет даром очередную вечность, прежде чем ловит его взгляд. Он не уверен, что ожидал в нём увидеть. Боль? Сомнение? Может, отвращение, пусть и не к Питу, не после того, что сказал той самой ночью. «Я люблю тебя, Пит».       Всё это по-прежнему во взгляде, хотя омрачено бо́льшим, чем Пит полагал, что возможно почувствовать, количеством теплоты. Даже сквозь слёзы, всё ещё застилающие глаза Вегаса, всё ещё стекающие по его щекам, на Пита он смотрит неопровержимо чутко. Пит едва в состоянии это переварить. Едва в состоянии поверить, что это реально. Этот взгляд, эти глаза, они повторяют одни и те же бесценные слова.       Я люблю тебя.       Пит не может удержать эту любовь, не может сдержать её. Она захлёстывает и отражается в выражении его лица, в улыбке, о которой он даже не задумывается. Она непроизвольна. Она инстинктивна. Она подлинна. Она — это его собственное «я люблю тебя, Вегас».       У Вегаса тоже улыбка. Питу хочется задержать её там, зацементировать. Сделать её постоянным украшением лица Вегаса, чтобы видеть её каждый раз, когда смотрит на него. А он хочет смотреть на него всегда. Всегда видеть эту улыбку. Видеть любовь в этот и в каждый последующий момент.       Вместо этого он поднимает руку к его лицу, к его улыбке. Останавливается прямо перед тем, как коснуться, ждёт, вновь пересекаясь с Вегасом взглядом, чтобы убедиться, что он не возражает. Он не видит ни «да», ни «нет», он видит «пожалуйста».       Под потом, кровью и нескончаемыми слезами Вегас тёплый, плотный и живой. Пит выпускает судорожный вздох, который глушится вздохом подавшегося навстречу Вегаса. Он чувствует черты его улыбки, его губы растягиваются и подпирают щёки. Это кажется сокровенным, слишком свящённым для зрения обычного человека, и всё же он видит и чувствует его улыбку, она вся для него.       Свободной рукой он осторожно тянется к запястью Вегаса. Ведёт по нежной коже своими пальцами и спускается ниже, к стиснутым другим, к пистолету. Он ещё горячий от частого использования и крепкой хватки. Пит, будто хочет снять напряжение, сжимает кисть Вегаса своей, побуждая выпустить. Медленно, палец за пальцем, хватка Вегаса ослабевает, позволяя Питу забрать у него пистолет.       Как если бы отбирая его, он отнимал бы у Вегаса частичку его, его улыбка искажается. Пистолет был его планом побега, его выходом, а теперь он ограничен.       Теперь его жизнь зависит от Пита, и это опьяняющее чувство.       С губ Вегаса срывается всхлип, меньше чем за секунду Пит, отбросив в сторону пистолет, притягивает его к себе. Их тела врезаются друг в друга и чуть не сбивают их с ног, но у Пита получается устоять, почти удерживая Вегаса на весу, когда тот хватается за него так, как хватался за свой пистолет.       Пит отвечает тем же, обнимает так крепко, как только может. Знает, что ранит его, знает, что обостряет все его травмы, полученные в течение этой ночи, и создаёт новые синяки. Мысль об этом лишь заставляет сжимать его сильнее. Пока Вегас ощущает боль, это значит, что он жив. Пит нуждается в том, чтобы почувствовать это, получить подтверждение. Нуждается в этом, чтобы унять страх, по-прежнему ускоряющий его сердцебиение и особенно облегчающий голову. Питу тоже так же сильно, как и Вегасу, необходимо заземлиться.       В момент, когда они прилагают свои героические усилия, чтобы находиться в одном пространстве, они становятся друг для друга спасательным тросом. Наконец-то понимают друг друга, и чувства ошеломляют настолько, что усиливают их потребность закрепиться.       Всхлипы Вегаса сотрясают их обоих. Пит едва улавливает, как они падают на колени, подмечает только, что может подвинуться ближе, может вместиться в его ноги своими и держаться гораздо прочнее.       В бессловесные всхлипы добавляется имя Пита, голос Вегаса надламывается на каждом слоге, но для ушей Пита звучит как музыка. К этой симфонии подключается и его собственный голос, шепчущий слова утешения.       — Я здесь, Вегас, я здесь.       Вегас, похоже, думает в том же ключе, что и Пит, стискивая его с каждым разом всё крепче, когда тот говорит. Пит этому рад, рад крушению своих костей и мышц, прекращению кровотока в конечностях, рад боли в рёбрах, спине и коленях. Ему это нужно, нужно точно так же, как нужен Вегас.       Одной из ладоней Вегас обхватывает заднюю часть его шеи, вписываясь в место, казалось бы, созданное специально для него.       — Почему? — шепчет ему в волосы. Шепчет так глухо, что Пит едва слышит. Точно знает, о чём Вегас спрашивает. Он спрашивает, почему Пит здесь. Спрашивает, почему Пит не отпускает, почему кормить его должен он.       Пит не может ответить ему. Ответ слишком велик, слишком огромен. Слишком всеобъемлющ. Как ему хотя бы начать объяснять свои чувства? Он с трудом теплит их внутри себя, не говоря уже о том, чтобы произнести их вслух. Всё, что у него есть, всё, что он может сказать, это-       — Я люблю тебя.       Вегас застывает, замирает. Его всхлипы обрываются, дыхание останавливается, даже его безжалостная хватка на Пите слабеет.       Проходит очередная вечность, а затем-       — Ещё раз.       Приказом, а не просьбой. Пит и не хотел бы, чтобы было иначе.       — Я люблю тебя.       Вегас отстраняется ровно настолько, чтобы они могли смотреть друг на друга. Пит понятия не имеет, что отражается на его лице, хотя может поспорить, что выражение похоже на то, какое было у него, когда Вегас, наконец, развернулся. Когда его телу не удавалось держать эмоции внутри и вместо этого изливало их через глаза и улыбку.       Вегас испускает гораздо более сломленным звуком:       — Ещё раз.       Пит возвращает руку к его лицу, к этим губам. Тянется большим пальцем к порезу, который оставил собственным кулаком, надавливает, чтобы снова порвать кожу. Когда в ладонь начинает стекать кровь, он говорит:       — Я люблю тебя, Вегас.       Вегас выдаёт ещё один всхлип, прежде чем резко сталкивает их рты. Больно, их зубы прижимаются к губам, кровь Вегаса скапливается между, но это всё, о чём Пит когда-либо мог мечтать. Это грубо и честно, и это они. Это несовершенно, ненормально и так, так правильно.       Пит смутно осознаёт, что теперь тоже плачет. Думает, что плакал всё это время, но сейчас звук его всхлипа смешивается с всхлипом Вегаса и превращается в песню. Они плачут друг другу в губы, дышат друг другу в рты, царапают друг другу кожу и всё ещё пытаются друг в друга заползти, занять существо друг друга и остаться там. Жаждут поглотить друг друга, зарыться и создать себе друг в друге дом.       Вегас выдыхает очередной приказ. Ещё раз. Пит подчиняется моментально, инстинктивно, самозабвенно. Я люблю тебя. Снова и снова, пока у Вегаса не иссякнет нужда спрашивать. Пока Пит не начнёт повторять это без подсказки. Он будет говорить это всю оставшуюся жизнь, если придётся. Забудет все существующие слова, никогда не произнесёт ничего другого, если это то, что необходимо, чтобы Вегас поверил ему, чтобы Вегас был счастлив.       В конце концов потребность в воздухе становится слишком острой, они отстраняются лишь на столько, на сколько хочется им, а это на совсем чуть-чуть. Крепко прижимаются друг к другу лбами, стараясь оставаться как можно ближе.       — Я люблю тебя, — в воздух между ними шепчет Пит. Рука на его затылке напрягается.       — Я люблю тебя, — вторит Вегас. У Пита будто вот-вот взорвётся грудная клетка. Слова, так же, как и в прошлый раз, когда Вегас произнёс их, ранят, ранят именно так, как Питу нравится. Так, как ранить его способен только Вегас.       Пит льнёт к его шее и чувствует себя в ней как дома. Вдыхает его запах и наслаждается ощущением его кожи, частым биением его сердца, его пульсом на своих губах.       Они по-прежнему держатся так же крепко, как и раньше — слишком и всё равно недостаточно, — но отчаяние начинает отпускать. Они больше не находят успокоения в этом, уже не держатся друг за друга, а, скорее, позволяют это друг другу. Предлагают охотно, с любовью.       С каждым ударом его сердца, с каждым вздохом, который он чувствует на собственной шее, с каждым усилением хватки Вегаса, мир Пита возвращается к нормальному ходу. Он ощущает скрежет камней под коленями и впитывающиеся в спину пятна крови. Он здесь. Они оба здесь.       Он был так близок к тому, чтобы потерять Вегаса, к тому, чтобы потерять всё.       Он отказывается допускать это снова. Вцепляется в Вегаса ещё крепче.       — Я люблю тебя, — повторяет, и это двоится, как обещание.       — Я люблю тебя, — своим собственным обещанием отвечает Вегас.