Когда взойдёт солнце

— Мама! — звонкий голос разрезает тишину цветущего сада. — Я сделал веночки для тебя и сестрёнки! — Ди, моё ж ты солнышко, — женщина встречает своего сына крепкими объятьями, подхватывая шестилетнего ребёнка на руки. — Боже, какая красота, это правда нам с Ви? — она с нежностью и искрящейся радостью осматривает немного кривенькие в своём плетении венки, в которые было вложено столько детской любви. — Да! — гордо заявляет малыш, водружая венок побольше на голову матери, а тот что поменьше, оставляя у себя в руке. — Но Ви ещё слишком маленькая, так что я просто расскажу ей, какой венок для неё сделал. — Конечно, так и поступим, — улыбается женщина, присаживаясь на плетёную качелю, на которой сидела ранее. — Ви обязательно обрадуется, услышав о таком замечательном подарке, — ладонь привычным жестом легла на пока что совсем плоский живот. — Угу! — засиял Диктатура, устраиваясь в объятьях мамы и вытягивая маленький веночек перед собой. — Сестрёнка, я сделал его специально для тебя. Вот, основными цветочками я выбрал ромашки, так как они такие же миленькие и маленькие, как и ты, — начал свой увлекательный рассказ мальчик. — Рядом с ними красивые маргаритки — я думаю, у тебя будут такие же волосы, как и у меня с мамой, — пальчик аккуратно касается рыжеватых лепестков. — Ещё врачи сказали, что ты будешь такой же красивой зеленоглазкой, как и бабушка, поэтому я нашёл самые красивые травки, — солнечно улыбается Диктатура, поглаживая травинки разных форм. — И, наконец, я добавил в веночек фиалочку, чтобы ты не забывала о своём братце. — Думаю, ей очень понравится твой венок, — ладонь нежно треплет алые локоны, собранные в высокий хвост. — Правда?! — с детской наивностью переспрашивает Диктатура, сияя своими необычными глазами цвета лиловой краски. — Конечно, — лёгкий поцелуй приятным теплом растекается по макушке тихо хихикнувшего ребёнка. — Тогда, я буду каждый день делать для Ви веночки и рассказывать ей о них! — воодушевлённо сжал кулачки Ди, сверкая уверенностью, способной свернуть горы. — Я буду лучшим братцем для моей сестрёнки, чтобы она никогда не грустила и всегда была радостной! — Конечно, всё так и будет, — женщина нежно обнимает сына, второй рукой поглаживая живот, где медленно росла её маленькая доченька. Сердце трепетало от переполняющей его любви — эти дети будут самыми счастливыми на всём белом свете.

***

— Ви! Давай, иди к своему братцу! — улыбается Диктатура, вытягивая ручки к малышке, которой только-только исполнился годик. Девочка нерешительно мнётся на месте, осматривая всё вокруг своими большими небесно-голубыми глазами. За её спиной стоит мама, готовая в любой момент пойти на помощь. — Ви, твой братик ждёт тебя, — нежно шепчет женщина, легонько направляя дочку в нужную сторону. Малышка, наконец, ловит взгляд своего брата. Диктатура сразу же расцветает в широкой улыбке, приглашающе расставляя руки. Секундное замешательство сменяется солнечным смехом со стороны Виверны. Качнувшись, она с удивительной поспешностью ринулась в объятья к брату. — Да, Ви, ты молодец! — стоит сестрёнке оказаться максимально близко, Ди самостоятельно делает последний шажок, заключая Ви в крепкие, но аккуратные объятья. — Братик так тебя любит. — Д-д-ы, — неразборчиво лепечет малышка, вызывая целую бурю в душе мальчика. — Мама! Мама! Она сказала Ди! Она сказала моё имя! — счастью ребёнка не было предела. — Ви такая умница! — Вы у меня оба самые умные и прекрасные дети, — женщина приближается к сыну и дочери, обнимая их со всей доступной в этом мире нежностью.

***

— Не догонишь! — заливисто смеётся мальчик, убегая от своей сестрёнки. — Ди! Ди! — радостно кричит ему вслед девочка, еле поспевая за старшим братцем. Виверне уже два года и она вовсю учится разговаривать. Малышка ни минуты не может усидеть на месте, требуя активных игр и исследования окружающего пространства. К счастью, у неё есть Диктатура, который всегда рад поиграть со своей любимой сестрёнкой. Вдруг, детские ножки путаются между собой, и Ви не удерживает хрупкого равновесия. Ди сразу же останавливается и напугано оглядывается, стоит ему услышать глухой удар о землю. Его сердце пропускает удар, стоит увидеть свою любимую сестричку, сидящую на траве и еле сдерживающую слёзы. — Ви! — вмиг бросается к младшей Диктатура, падая на землю рядом с ней. Он быстро осматривает коленки и ладошки маленькой девочки и, к своему облегчению, ничего кроме покраснения не замечает. — Всё хорошо, ты просто немножко бухнулась, — успокаивающе обнимает Ви, мальчик, гладя её вьющиеся алые локоны. — Знаешь, это всё трава виновата! — с внезапным воодушевлением заявляет Ди, смотря в заплаканные глазки сестры. — Тава? — со всхлипом тянет девочка, непонимающе смотря на братца. — Да! Сейчас я ей отомщу! — подскакивая со своего места, Диктатура с неожиданным рвением начинает пинать и топтать траву. — Вот! Получи! Будешь знать, как обижать мою сестрёнку! — Да! Давай! Ди! — вмиг переняла настрой брата девочка, переставая плакать и с интересом наблюдая за «избиением» травы. Под звонкий смех и высохшие слёзы брат с сестрой направились в дом.

***

— Мама, а почему все не любят альбиносов? — случайно услышав часть разговора взрослых из телевизора, Диктатура решил обратиться с возникшим вопросом к маме. — Это очень сложный вопрос, солнышко, — мягко улыбается женщина, пытаясь скрыть проскользнувшую в глазах печаль. — Сложно? — непонимающе склоняет головку набок Ви, нежась в объятьях братца. Они лежали на большом просторном диване, недавно закончив читать очередную книжку о рыцарях и принцессах, которых так любила девочка. — Да, понимаете, просто многие люди не видели никогда альбиносов, поэтому очень их боятся, — женщина старается объяснять всё как можно проще и мягче, обходя самые нелицеприятные стороны этого вопроса. — Но если они их никогда не видели, то как они могут их ненавидеть? — хмурится Диктатура, не понимая такой странной закономерности. — Разве можно бояться и не любить тех, кто даже никогда не появлялся перед тобой? — Не знаю, Ди. Некоторые люди боятся даже того, что этого совсем не заслуживает, — женщина нежно проводит ладонью по вьющимся волосам сына, смотря в его необычные глаза. — Странные они, — хмыкает мальчик, возвращаясь к поглаживанию головки сестры, которая так это любила. — С таким же успехом они могли бояться меня или Ви, но ведь мы ни разу не страшные и не опасные. — Возможно, кто-то действительно боится этих двух чертят, — усмехается женщина, решая перевести всё в шутку. Она понимает, что пока не готова разрушить сказочное детство своих детей, поэтому откладывает подобные разговоры в долгий ящик.

***

— Папочка! — Ви со всех ног мчится, чтобы упасть в объятья к своему отцу. — Ви, моя девочка, — мужчина мягко улыбается, подхватывая дочурку на руки. — Как прошёл день у нашей принцессы? — Замечательно! — солнечно улыбается девочка, прижимаясь к широкой груди. Диктатура стоит в стороне, на почтительном расстоянии. Он тоже хотел бы также с разбегу подлететь к отцу и оказаться в его объятьях, но понимал, что это попросту невозможно. Мальчик не знал, почему с самого детства его родитель так холодно относился к собственному сыну. Особенно остро этот вопрос встал после рождения Виверны — к девочке мужчина относился так, как должен относиться любой отец — с любовью и нежностью. Пусть Диктатура уже привык к подобным распорядкам, но ему всё ещё хотелось хоть капельки отцовской любви. — О-отец, — нерешительно тянет мальчик, сжимая в кулачках край своей белоснежной рубашки. Его немного потряхивает, и он смотрит в пол, стараясь не пересекаться взглядом с зелёными глазами. — Я-… я сегодня получил грамоту за первое место в олимпиаде по школе, — Ди решил, что для такого занятого и увлечённого бизнесом человека в приоритете будут разговоры о чём-то существенном. Например, как личные достижения. — Было бы очень разочаровывающе, если бы всё произошло иначе, — всего мгновение, а те нежность и радость в глазах мужчины потухли, а в голосе засквозил привычный холод. — Хотя, я ожидал как минимум районного уровня. — Д-да, прости, — Диктатура покорно опускает голову вниз, пряча слезящиеся глаза за длинной алой чёлкой. — Папочка! Ди так старался, почему ты не хвалишь Ди? — наивно и совершенно по-детски дуется Ви, не очень понимая то, что происходит между отцом и сыном. — Да-да, он тоже молодец, — в голове ни грамма искренности, лишь снисходительное согласие с мнением любимой дочурки. — Ви, не хочешь сегодня съездить в парк? — Но только с Ди! — вмиг выставляет ультиматум девочка, ловя удивлённый и полный затаённой надежды взгляд брата. — Хорошо, — вздыхает мужчина, вновь поворачиваясь к сыну. — Диктатура, ты тоже можешь поехать с нами, если, конечно, у тебя есть время, — последнюю часть фразы он выделяет особой интонацией, которая даёт ясно понять, что нет, у мальчика НЕ ДОЛЖНО быть этого времени. — Н-нет, извини, Ви, мне нужно готовиться к урокам, — мальчик смаргивает слёзы и старается улыбнуться как можно ярче, чтобы не испортить веселье своей сестрёнке. — Повеселись за нас двоих. После этих слов Диктатура поспешно разворачивается и уходит в сторону своей комнаты. — Хорошо, — растеряно тянет Ви, кажется, впервые задумавшись о том, а всегда ли её братец честен с ней.

***

Отчего-то Диктатура никогда не любил плакать. Целая волна раздражения и отвращения к самому себе поднималась в его груди, стоило хоть паре слезинок скатиться по бледным щекам. Однако, несмотря на все старания, это всё же случалось. И вот, сегодняшний вечер он снова проводит в одиночестве, плача в самом укромном уголке их огромного дома. Это была маленькая комнатка, где домработницы хранили инструменты для уборки. Остальные члены семьи вряд ли даже знали о её существовании, не то что о расположении. Именно здесь Диктатура мог выпустить накопившуюся обиду и горечь, тихо глотая слёзы в темноте узкой комнатки. И ведь сегодня он мог избежать этого — всего-то не стоило пытаться поговорить с отцом в свой день рождения. Если бы он тихо и мирно отметил его с мамой и сестрой, не замахиваясь на большее, всё было бы просто замечательно, но собственная жадность разрушила весь праздник. — Я не обязан запоминать каждую мелочь, — таков был ответ на обычный детский вопрос о том, а помнит ли родитель о знаменательном дне в жизни ребёнка. Диктатура ожидал услышать всё что угодно, но только не то, что для отца этот праздник является настолько ненужной мелочью. Громко всхлипывая, мальчик утирает слёзы рукавом свитера, что ему подарила мама. Женщина явно будет расстроена, увидев своего сына в подобном состоянии. Да и Виверна, маленькая чувствительная принцесса, не сможет сдержать ответных слёз. Так что ему стоит тихо отсидеться здесь, а после аккуратно прокрасться в свою комнату. — Ди, — тихий стук в дверь заставляет мальчика крупно вздрогнуть. — Ди, ты тут? — Нет, — стараясь звучать совершенно нормально, выдавливает Диктатура. — Врунишка! Я слышу же! — не отступает Виверна, дёргая незапертую ручку двери. — Не надо, не смотри на меня, — прячется от взгляда сестры мальчик, утыкаясь лицом в колени. — Ди, не плачь, — нежно тянет девочка, приближаясь к братцу. — Ди, я принесла тебе вкусных конфеток. Мама всегда говорит, что сладости делают нас счастливее. — Спасибо, — спустя пару мгновений тишины, тихо выдыхает Диктатура, приподнимая лицо от коленей. Заплаканные глаза неприятно жжёт, но он всё равно находит взглядом протянутую ладошку с небольшими конфетками. Он аккуратно принимает этот подарочек и под взаимное молчание сестры, разворачивает первую шелестящую обёртку. Сладкая конфета действительно неплохо прогоняет вкус солёных слёз, навеивая потерянное ощущение праздника. — Не плачь, Ди, ведь мама и Ви тебя сильно-сильно любят, — Виверна медленно приближается к притихшему братцу и заключает его в мягкие по-детски невинные объятья. — Сейчас ты покушаешь конфеток, и тебе обязательно станет лучше, а дальше мы все вместе пойдём запускать фейерверки. — Угу, — невнятно бубнит Диктатура, уткнувшись в плечо сестры. Да, от сладкого действительно становится лучше.

***

Диктатура предполагал, что череда родительских скандалов когда-нибудь закончится чем-то масштабным и громогласным, но никогда не думал, что всё произойдёт настолько скоро. — Ви! — вырываясь из крепкой и болезненной хватки отца, Диктатура выбегает на серую дождливую улицу. Белая лёгкая рубашка вмиг намокает, прилипая к телу, как и опавшие алые пряди. — Братик! — захлёбываясь слезами, кричит Виверна, но её быстро утаскивают в салон автомобиля. — Мама! — ловя взглядом фигуру женщины, Диктатура меняет своё направление. Он буквально врезается в невысокую фигуру, цепляясь за её такую же промокшую одежду. — Мама, прошу не оставляй меня с ним! Я хочу жить с вами! — Ди, сыночек, пожалуйста, послушай, — женщина сглатывает ком в горле и наклоняется к плачущему мальчику. — Мама очень-очень хочет забрать тебя с собой, но сейчас я не могу этого сделать, ведь иначе тебя всё равно увезут обратно, а у меня больше не будет возможности сделать это официально. — Но я не хочу жить здесь, без вас! — навзрыд кричит Диктатура, дрожащими руками вцепляясь в женщину, будто в последнюю соломинку утопающий. Он боится, что стоит лишь ослабить хватку, и мама в тот же миг уйдёт, исчезнет навсегда, забрав с собой сестрёнку и всё тепло, что могло быть в этом доме. — Мамочка, пожалуйста, я честно-честно буду хорошим, я буду делать всё, что ты говоришь! Я никогда больше не буду пакостить и всегда буду следить за Ви! — Ди, мой маленький сынок, — женщина и сама не сдерживает слёз, обнимая дрожащего от холода и слёз ребёнка. Её сердце разрывается от боли и понимания, что она впервые ничего не может сделать со сложившейся ситуацией. Муж решил ударить как можно больнее, оставляя права на Диктатуру за собой. — Я обязательно приеду за тобой позже, слышишь? Мы все будем жить вместе — я, ты и Ви. — Нет, я хочу сейчас! — впервые позволяет себе капризничать Ди. — Прости, — всхлипывает женщина, понимая, что сейчас бесполезно уговаривать находящегося на грани истерики сына. Она коротко кивает стоящему позади дворецкому, и тот понимающе прикрывает глаза в ответ. — Прости, Ди. В ту же секунду Диктатуру обхватывают крепкие ладони дворецкого, а мама делает шаг назад. Мальчик с ужасом чувствует, как выскальзывает из его рук последняя надежда на спасение. — Нет! Мама! Мама! — бьётся в чужой хватке Ди, наблюдая за тем, как женщина поспешно уходит к машине, где заперли его сестрёнку. — Мы обязательно вернёмся за тобой! — кричит напоследок женщина, исчезая в тёмном салоне. Диктатура опустошённо следил за тем, как кортеж покидал территорию их дома, разделяя его с самыми дорогими людьми на свете. Он хотел верить маме, хотел надеяться на то, что они вернуться за ним, исполнят своё обещание. И всё же… за ним никто не вернулся…

***

— Ди! Подожди! — женщина поспешно делает шаг вперёд, пытаясь привлечь внимание сына. — Прости, я правда пыталась всё это время забрать тебя от него! — И что с того? — холодно тянет Диктатура, оглядываясь на мать. Он презрительно фыркает, заправляя выпавшую прядь за ухо. — В конечном итоге я всё ещё здесь, а в скором времени отправлюсь в церковь по его настоянию. — Ди, прошу… — женщина не может сдержать слёз, смотря на своего выросшего и окрепшего мальчика, в глазах которого теперь бескрайние воды холодных океанов. — Ди — это кличка для собаки, а не моё имя, — резко обрывает её парень, вновь разворачиваясь, чтобы уйти в свою комнату. — Больше не приходи сюда и не используй для этого Виверну — я не желаю вас видеть. Продолжайте жить счастливой семейной жизнью, которой я оказался не достоин, — последние слова он выпаливает с особым пренебрежением. Диктатура действительно ждал этого момента. Каждый день он выходил на крыльцо их дома и смотрел в даль вьющейся дороги, лишь бы первым заметить приближение чёрного автомобиля матери. Даже в дождливые вечера и грозовые ночи его не покидала надежда, что за ним вернуться, что его не забудут и заберут из этого ада. И всё же, прошёл год, а за ним и второй — он вырос и поумнел. Он осознал, что коли его хотели бы забрать, то сделали это раньше. Редкие весточки от сестры стали острым кинжалом, что бредил его сердце. В его душе разжёгся огонь настоящей ненависти. На третий год он отрёкся от своих желаний, забыл о счастливой семейной жизни. Существование в вечном холоде и отчуждении сделали его таким же — более в доме не звучал смех и пылкие разговоры. Время в нём остановилось окончательно. Совсем недавно отец сказал, что Диктатуру приняли на обучение в церковную школу, где готовят будущих служителей Бога. Раньше парень бы обязательно возразил, не желая присоединятся к этому культу умалишённых фанатиков, которые убивали невинных детей и людей, имеющих лишь внешние отличия. Теперь же он смирился, принимая этот указ. «Хоть где-то ты будешь полезным» — усмехнулся отец, провожая своего сына в путь, из которого он никогда не вернётся назад. Что ж, Диктатура постарается исполнить отцовскую волю.

***

— Альбиносы — это последователи дьявольской воли, именно она заставила их обратить свои силы против всего мира, поэтому мы должны уберечь всех от возрождения их культа, — вещал им старый священник, видимо, и в правду веря в эти бредни. — Знаешь, твои глаза почти такие же, как и у альбиносов. Может, ты и сам демоническое отродье? — смеялись другие ученики, зажимая парня в тёмных коридорах школы. — Вы должны научиться очищать мир от скверны, а иначе она проникнет в вас, — грубым голосом прикрикивал на них инструктор по бою. — Прикиньте, я вчера ездил в тот переулок, где работают альбиносы. Таких давалок я ещё не видывал, — тихо перешёптывались его соседи, полностью игнорируя «лишнего» в их беседе. Диктатура не понимал, как в столь богоугодном месте могут водиться такие падшие люди. Он не понимал, как они дошли до того, что священники вынуждены своими руками убивать других людей. Он отказывался принимать то, что молодых людей убеждали во всяких небылицах, буквально дрессируя, как собак. Одноклассники с холодом приняли новенького, ведь тот был зачислен по поручительству самого главы церкви. Зависть и, одновременно с ней, насмешка отражались в их взглядах, стоило Диктатуре появиться в классе. Парень сразу осознал, что это место станет его новым испытанием, новой трудностью, которую он не надеется преодолеть. — Диктатура, я знаю, что в твоём сердце всё ещё нет принятия наших устоев, — хмурится старый глава церкви, сверкая своими тёмными глазами. — Однако ты обязан свыкнуться с правдой этого мира. — Если ваша правда в том, что мы убиваем невинных людей ради невидимых «Богов», то я не желаю ей верить, — чеканит парень, не разрывая зрительного контакта. — Значит, придётся заставить тебя поверить, — мрачно завершает их разговор мужчина, назначая парня в одну из действующих групп, выходящих за стены районов. Диктатура больше ничего не отвечает, принимая эту новую переменную в его жизни. Он давно смирился с этими перекатами от одного события к другому, поэтому даже не пытался сопротивляться. Надежда в его душе давно умерла.

***

— Отступаем! — в ушах звенит крик командира их группы, но Диктатура больше не может следовать его указаниям. — Умри в куче себе подобных, — злобный шёпот и удушающая резь в горле — это было последним, что уловил в образе своего «соратника» Диктатура. Кровавый кашель раздирает лёгкие и пачкает лицо — вдыхать желанный кислород получается через раз. Парню хочется истерично рассмеяться от этой глупости, которая произошла с ним. Кто бы мог подумать, что отправляясь истреблять демонов, он умрёт от рук тех, кто связывает себя с Богом? Впрочем, Диктатура с самого начала знал, что его положение в группе настолько шаткое, что любой конфликт опрокинет его с оглушительным грохотом. Подначки, избиения и насилие — это была лишь малая часть того, как молодые богослужители вымещали свои эмоции. Никто из них не желал даже задуматься над тем, что парень попал сюда не по собственному желанию. В глазах окружающих он зарвавшийся сыночек богатого отца, которого добрый дядя-священник протолкнул вперёд, отталкивая более достойных и обесценивая труд остальных соратников. Их забавляла его отстранённость, показательная независимость, нежелание обращаться за помощь даже в самых плачевных ситуациях. Их раззадоривало то, как Диктатура каждый раз подымается, оправляясь от нанесённых ран. Они пылали желанием проверить его выдержку. И вот, в этот раз, их эмоции были раскалены до точки невозврата. Диктатуру поставили помощником командира, так как об этом вновь попросил глава церкви. Тем самым он надеялся отдать своевольного парня под надзор строгого и погружённого в веру с головой мужчины. Однако, вышло всё совершенно наоборот — командир не обращал на своего «помощника» никакого внимания, а вот сослуживцы очень даже обращали. Даже слишком. Диктатура чувствует, как силы покидают его истекающее кровью тело. Он хотел бы увидеть лица тех, кто всё это время пытались его протолкнуть на эту службу, увидеть, как расцветает ужас в их бесстыдных глазах. Особенно сильно хотелось увидеть отца, чтобы хотя бы перед смертью вызвать в нём каплю эмоций. Тьма наступает со всех сторон и парень понимает, что его время закончилось. Что ж, раз так, то лучше уходить без лишних сожалений, ведь будет обидно стать не упокоенной душой, которая продолжит мучиться на земле. В его жизни не было славы и покоя, так что, надеюсь, он найдёт их после. «Ты не умрёшь. Неси миру правду, спрятанную за оковами власти. Ты станешь моим пророком».

***

— Диктатура! Брат, прошу, послушай меня! — Виверна еле поспевает за статной фигурой своего брата, который будто и не слышит мольбы сестры. — Я правда хочу с тобой поговорить! — О чём? — резко оборачивается Диктатура, пригвоздив девочку холодным взглядом. — Я уже выслушал десяток ненужных поздравлений, от тебя мне оно также не нужно. — Ди, я правда хотела тебя увидеть, но никто не говорил, как к тебе попасть! — всхлипывает Виверна, подбегая к брату и дрожащими руками обхватывая его ладонь. — Значит, этого не нужно было делать, — Диктатура резко выдёргивает руку и отступает на шаг назад. — Тебе не стоило приходить сюда — я не желаю вести бесполезные разговоры, так как теперь у меня много работы. — Ди, пожалуйста… — взмолилась Виверна, глядя на него своими яркими зелёными глазами. — Мама очень хочет увидеть тебя. — Если бы она желала этого, то сделала бы на пару лет раньше, — фыркает парень, решая закончить эту бесполезную встречу. Лёгким движением он ослабляет ворот своей белой рубашки, обнажая ужасающий кривой шрам на горле. — Ваш Ди уже умер, так что не пытайтесь найти его во мне. После этого он, не обращая внимания на тихий плач за своей спиной, разворачивается и уходит в сторону нужного кабинета. Да, тот наивный паренёк, который верил в справедливость и добро действительно умер. Теперь на его месте родился новый человек, бесконечно преданный Богу, что и подарил ему новую жизнь. Диктатура обязательно отплатит своему Богу сполна. Ведь он единственный на этой грешной земле может слышать его волю.

***

«Диктатура, пожалуйста, навести нас с мамой — ей в последние месяцы нездоровится, и она очень хочет увидеть тебя. Твоя сестра, Ви» — парень устало вздыхает, отбрасывая это письмо в мусорную корзину. Эти надоедливые просьбы знатно портили ему настроение, но отчего-то он не мог перестать их зачитывать каждый раз, когда почтальон приносил новый конверт. Такая старомодная традиция… — Диктатура, мальчик мой, сегодня твой особенный день, — на старом лице сияет довольная улыбка, от которой становится тошно. Этот старик мнит себя истинным последователем Бога, но уже которое десятилетие не выполняет свою роль. Диктатура знает это, ведь видит и слышит больше, чем могут остальные люди. Он-то чувствует, как меняется атмосфера вокруг, стоит этому жалкому грешнику совершить ошибку. Он слышит сотни голосов, которые проклинают того, кто ведёт этот мир к краху. — Эта должность очень серьёзная, но я верю, что ты станешь достойным приемником, — Диктатура еле сдерживается, чтобы не выпалить насмешливое «ну я-то уж точно буду слышать волю Бога, а не симулировать её». — Обязательно, — кивает парень, даже не смотря в эти тёмные глаза, на которые медленно наползает пелена старческой слепоты. Прошло два года с его перерождения, и всё это время Диктатура нёс новую, истинную правду своим последователям. Он постарался избавиться от тех, кто уже погряз в грехе, оставляя после себя лишь безымянные пятна крови. Бог не покарает его за очищение мира, Бог сопутствует его начинаниям, показывая это в невиданной удаче, дарованной своему пророку. Всё шло гладко — с каждым днём его позиция в церкви крепчала, стоя в один ряд с самим главой. Диктатура не зря старался в воспитании и отборе новой крови — среди них были только самые преданные и верные. Конечно, он не раскрывал им тайн, поведанных Богом, ведь иначе верные марионетки станут помехой, которую тоже придётся устранить. Глупыми людьми править просто, а фанатично уверенными в твоей правоте ещё проще. Старый глава церкви ещё не осознавал, как медленно, но верно вокруг его царства греха возводились стены храма новой истины. Диктатура не спешил, давая Богу насладиться достигнутыми успехами и верно направить его движения в следующий раз.

***

На кладбище всегда была своеобразная атмосфера. Диктатура не сказал бы, что ненавидел её, скорее опасался, так как перед смертью даже он, прозревший, был бессилен. Именно поэтому место, что давало пищу тяжёлым раздумьям о собственной кончине, он старался обходить десятой дорогой. Вот только сегодня был особый случай. Его отец, не справившись с управлением автомобилем, попал в аварию с крупногабаритным авто. Итог был плачевный — мужчину извлекали буквально по кусочкам, собирая уже на столе в морге. Похороны собрали достаточно быстро, ведь было немало человек, заинтересованных в этом событии, громом пронёсшимся по всем элитарным кругам. Диктатура долго думал, стоит ли ему приходить на похороны того, кто буквально оборвал жизнь собственного сына. Хотя, с другой стороны, именно эти эгоистичные решения позволили появиться на свет кому-то более сильному и великому, того, кого знают под именем Диктатура. Он стал тем, кем должен и теперь несёт правду в мир, который долго её отрицал. По итогу, он всё же стоит здесь, среди неизвестных ему людей, вдалеке от знакомой фигуры с пышными вьющимися волосами. Виверна не может сдержать слёз, роняя их на кладбищенскую землю. Она-то действительно любила папу, который отвечал ей точно тем же. Для неё сегодня хоронили дорогого и любимого человека. По традиции, каждый из близких родственников погибшего удостаивался чести сказать пару напутствующих слов над могилой. Сначала это были родители мужчины, которые ограничились лишь перебиваемыми слезами заученными фразами о жизни и смерти. Следом за ними шла Виверна, которая разразилась целой исповедью, которая не смогла оставить никого без чувства печали и горечи на языке. Никого, кроме Диктатуры, который взял слово за своей сестрой. — Хоть где-то ты будешь полезным, — насмешливо выпаливает парень, смотря на закрытый гроб и разворачиваясь, чтобы поспешно покинуть это место. Он слышал, как охают и ахают за его спиной люди, как кидают неодобрительные фразы, как обвиняют во всех грехах этого мира. Глупцы, они даже не догадываются, что жалеют о смерти убийцы.

***

— Диктатура, прошу, наведай нас — мама ни дня не проживает без мыслей о тебе, — плачет в коммуникатор Виверна, сумев, наконец, дозвониться до брата. — Она очень слаба, прошу. — Я тоже когда-то не жил и дня, чтобы не ждать её возвращения за мной, — усмехается Диктатура, отключая коммуникатор и обрывая этот, повторяющийся из раза в раз, разговор. — Вот только она не пришла. Совсем недавно Виверне исполнилось двадцать лет — она стала взрослой и самостоятельной девушкой, однако, почему-то упорно продолжала хвататься за потерянные семейные связи. Диктатура совершенно не понимал её. Он ненавидел её жадность и слабость — получив от жизни столько удачи и счастья, она всё равно льёт слёзы и корчит из себя потерянного человека. Разве не Диктатуре нужно хвататься за голову и просить милости Господа? Разве не брошенному ребёнку, о котором забыла родная мать, следует ждать подачки мира? — Хах, — нервный смешок вырывается из его груди, медленно перерастая в громкий истеричный смех. О да, этот мир такой жестокий и глупый. Он такой отвратительный, несправедливый и холодный. И люди лишь роют себе могилу, стараясь разрушить его своими грязными душами. Даже его сестра, которую тогда он считал чистейшим и светлейшим существом на всём белом свете, погрязла в грехе, стала лишь очередной грязью, что обращается к Богу по своей нужде. Отвратительно. «Прошу, подумай над моей просьбой. Виверна» — короткое сообщение в коммуникаторе сразу же было удалено, дабы не мозолить глаза. Нет, Диктатура не свернёт со своего пути, не позволит чужим грехам замылить его взгляд. Тем более, теперь он тоже ощутил ту властность над своими созданиями.

***

«Мама умерла. Она просила передать тебе это» — сообщение, которое Диктатура получил рано утром, в самом начале зимы. К нему была прикреплена папка значительного размера. Поначалу парень в прострации перечитывал эти строчки, будто надеясь найти в них скрытый смысл. Впервые за долгое время в его душе вспыхнули давно позабытые чувства, которые, как он думал, были похоронены на том же поле, что и Ди. Казалось, что в его сердце разожгли огонь, способный спалить всё дотла. Чувствуя неуверенность, он открыл прикреплённую папку и с удивлением обнаружил в ней десятки фото и видео. То были кадры из его раннего детства, которое он почти не помнил. Диктатура гулко сглатывает, открывая первый файл. Чёрный экран, который быстро сменяется съёмками яркой солнечной картины. Вот в кадре мелькает алая макушка — Диктатура безошибочно узнаёт себя. — Ди, солнышко, повтори для мамы то, что ты сказал, — мелодичный и тихий голос за кадром точно принадлежит его матери. Нежная ладонь тянется к детской ручке, придерживая малыша. — Давай, ма-ма, как ты говорил. — Ма, — повторяет малыш, сияя своими яркими фиолетовыми глазами. — Да, правильно, ма-ма, — терпеливо повторяет женщина, тихо посмеиваясь. Диктатуре кажется, будто он может видеть ту нежную улыбку на светлом лице матери. — Ма-… ма! — с невероятным трудом, но малыш выговаривает эти два слога. После этого видео заканчивается радостным смехом и похвалой. Диктатура несколько мгновений сидит в тишине, пока не глядя не включает другое видео. На нём он уже значительно старше и стоит в саду. — Ди, что ты такое нашёл? — и вновь этот тёплый и нежный голос. — Цветочки, — радостно улыбается малыш, показывая зажатую в ручке ромашку. — Мама, тебе! — Мне? Какой ты у меня милый, — из-за кадра показывается ладонь, которая аккуратно забирает протянутый цветочек. — Я его буду хранить и никому не отдам, спасибо. — Не за что! — скороговоркой выпаливает малыш, солнечно улыбаясь и склоняясь над кустом других цветов в их саду. Второе видео заканчивается также быстро и внезапно, подбрасывая дрова в разведённый в сердце парня костёр. Диктатура переключает дальше, и вновь в кадре он сам, только уже в собственной комнате, такой смутно знакомой, но родной. — Мама-мама, шарики! — радостно дёргает разноцветные шарики малыш, чуть ли не прыгая от переполняющих чувств. — Тебе нравятся шарики? — смеётся женщина. — Дя! — хихикает Ди, хватая все белые ленточки разом. На этом видео заканчивается, а кабинет погружается в тишину.

***

Диктатура брезгливо отряхивает ладонь от капель густой и уже остывшей крови. Сиплое и поверхностное дыхание, наконец, замерло навсегда — больше парень не услышит этого раздражающего голоса на грани бушующей злобы. Он так долго готовился к этому дню, а сам триумф оказался мимолётным облегчением, которое никак не покрывает пережитых мучений. — Что ж, пора показать миру новую правду, — ухмыляется Диктатура, поднимаясь с кровати покойного Главы церкви. Его люди уже закончили последнюю зачистку от всех протестующих, поэтому, теперь не осталось тех, кто когда-то мог посмотреть на него свысока или с недоверием. Это был путь крови и жестокости, но Диктатура осознавал сей грех, поэтому со спокойствием, доступным лишь просвещённому, принял груз ответственности. Всё же, Бог не зря дал ему второй шанс — он ждал очищения всего мира через падение своих слуг. Жестокий исход для таких жестоких людей — это лишь конец давно затянувшейся сказки. В длинном и тёмном коридоре пусто. В этой поглощающей тишине Диктатура может слышать мерное биение своего сердца — ни единый удар не происходит вне ритма. Его окутывает безграничное спокойствие. Кажется, будто даже собственная смерть в столь ответственный момент не сможет сломить его уверенности. Смерть. Резкий, вырывающийся из привычного ритма удар пронзает его на уровне горла. Размеренный шаг сбивается, получается по-человечески неловким, будто идеальный механизм дал сбой. Порывистый вдох и сбивчивый выдох — Диктатура останавливается, рука тянется к груди, где мерное сердцебиение перерастает в несвязную какофонию людского страха. Он не должен… В коридоре вмиг становится шумно. Диктатура оттягивает высокий ворот рубашки, желая освежить свои мысли. Пальцы касаются неровной кожи, оставшийся на ней шрам до конца его дней будет напоминать о случае, когда он впервые прозрел. Однако теперь же он лишь новая причина для беспокойства его странной и неподвластной стороны. Диктатура считает, что каждый истинный последователь Бога должен быть готов умереть. Даже если смерть та будет самым неприятным и болезненным событием в его жизни. В момент, когда душа покинет бренное тело и отправится на вечные мучения в Ад, он обязан сохранить внутренний покой, принимая этот итог. Диктатура действительно так считает, но… отчего-то не может унять этой дрянной дрожи в своём теле, как только думает о смерти. Он каждый день борется с этой стороной своего сознания. Он желает искоренить её, выжечь дотла, чтобы она перестала гноиться и доставлять столько проблем. Он должен быть идеальным, ведь Бог даровал ему второй шанс ради великих целей, которые обязательно станут началом новой эры человечества. Он просто не может забыть… — Мама! — маленькие ручки хватаются за рукав домашнего халата. — Ди, солнышко, что такое? — яркая, будто сотни весенних цветов улыбка озаряет лицо женщины. Она тянется к своему сыну и аккуратно берёт его на руки. — Я хотю батика или сестёнку, — сверкая яркими и по-детски чистыми глазами, выдаёт Ди. — Ох, малыш, это всё очень сложно, — улыбка на миг меркнет, но женщина удерживает её. — Ты очень хочешь быть старшим братиком? — Да! Я буду игать и заботиться о нём! — воодушевлённо восклицает мальчик. — Мы будим самыми дужными и весёлыми! — Я не сомневаюсь, — смеётся женщина, прижимая сына к своей груди. Резкий скрип двери сбивает с нужных мыслей. Диктатура мигом возвращает ворот рубашки на прежнее место, пряча то, что не покажет ни одному человеку в этом мире. — Нео, — голос его холодный и безэмоциональный, возможно, даже пугающий для маленького мальчика. Диктатура совсем забыл, что поселил его в этом крыле. — Господин Диктатура, — мальчик ещё не понимает условий этого места, но старается следовать всему, что только услышит или увидит. Даже такое вычурное обращение он подчерпнул у фанатичных последователей. Впрочем, самому парню всё равно как его называет орудие, которое он превратит в разящий клинок и поставит на своё место. — У вас кровь. — Это не имеет значения, — Диктатура даже не смотрит, чтобы понять, где остались отпечатки чужой крови на его теле. Он точно знает, что они везде — ярёмная вена отличалась слишком буйным током. — Ты закончил чтение тех книг, что я тебе выдал? — Да, — хмурится мальчишка. Нео совсем не похож на обычного ребёнка — он замкнутый и недоверчивый. Иной раз казалось, будто Диктатура занимается приручением дикого зверя. Хотя до этого парнишка жил в приличной семье, которая славилась своей нарастающей влиятельностью. — Хорошо, подойдёшь ко мне позже, и я выдам ещё, — кивает Диктатура, невольно отпуская эту странную похвалу. Одно слово ощущалось очень непривычно, оседало на языке и тревожило воспоминания. — Понял, — коротко кивает Нео и вновь исчезает за громоздкой дверью своей коморки. Диктатура провожает его взглядом, невольно вспоминая тот день, когда на пороге церкви оказался перепуганный и готовый к нападению ребёнок. Да, ночь перед этим была особенно кровавой и буйной — пришлось провести целую полномасштабную операцию, чтобы найти лагерь тех, кто работал с альбиносами. Всех «восставших» уничтожили, при этом организовав так, будто их предали собственные беловолосые соратники. Родители Нео были в числе погибших. «Что ж, каждому пророку необходимо пройти мучения грешной жизни».