Принимая ласку

Юнги определённо точно не нравилось место, в которое его привёз личный водитель Кёнхо. Двухэтажной коробкой высилось мрачное, обшарпанное серое здание. Оно не имело каких-либо опознавательных знаков, так что напоминало наркопритон или вовсе — заброшку, но никак не элитную больницу. Хорошо, что и под боком, и в другой машине следом ехало несколько личных телохранителей, на которых отец Чонгука время от времени недовольно посматривал. С каждой секундой ощущая, как замедляется движение автомобиля, Юнги понимал, что что-то меняется. Внутри него нарастала какая-то смесь из чувств, которую он, в силу своих особенностей, не мог никак охарактеризовать. Он даже не мог уверенно ответить, действительно ли это какая-та эмоция, а не банальное проявление голода. Однако машина затормозила, и обращать внимание на гнетущее предчувствие не было смысла. Сейчас Юнги не мог дать попятную. Это его принцип, и он надеялся, что через всю жизнь пронесёт уверенность в том, что дело, которое начал, нужно обязательно подвести к логическому итогу. Рациональный и прямолинейный, Мин выходил из машины навстречу охраннику, открывшему ему дверь. Шаловливый ветер игрался с волосами, моментально растрёпывая причёску. Природа вокруг пылала безмятежностью, и всё, казалось, только поддерживало Юнги. Лишь господин Чон проявил смелость нарушить эту идиллию. Он достал сигарету и, остановив дружную толпу, сухо выцедил, что дальше нужды за ним следовать пока нет. Собственно, всем оставалось лишь лицезреть, как статно альфа вышагивал к чёрному входу. Было видно, что неприметную дверь подпирал странный мужчина в запачканных какими-то масляными пятнами рабочих штанах и объёмном тёмном худи с натянутым на опущенную голову капюшоном. Он оттолкнулся и сделал шаг вперёд как только приблизился господин Чон. Мин был уверен, что сейчас к Кёнхо побежит свора его людей, но он оказался не прав. Господин Чон и тот странный человек, чьё лицо отец Чонгука сейчас закрывал своей спиной, начали какой-то диалог. Это очень смущало, ведь Юнги помнил, каким иногда ужасным мизофобом был отец Гука, по рассказам самого младшего. Действуя из чистейшего интереса, Мин, надеясь, что этого не заметят, попросил телохранителей сдвинуться поближе к стене. Чуть подойдя, Юнги прислушался к отрывкам диалога, которые с трудом, но долетали. — Отдавать или принимать? — хрипло выдохнул странный мужчина. — Так, проверить товар, — хмыкнул Кёнхо, передавая сигарету, что до этого держал между пальцев, так и не удостоившись зажечь. Затем ветер перестал доносить звуки, но было видно, как пугающий мужчина, высунувшись, исподлобья оглядел всех, кто шёл за Юнги, а затем задал какой-то вопрос, на который господин Чон, также посмотрев в сторону Мина, отрицательно помотал головой. Затем странник снова перевёл всё внимание и свой лукавый взгляд на Кёнхо, а Юнги лишь сильнее нахмурился. Эти двое явно были знакомы, иначе бы старший Чон повёл себя совершенно иначе. В конце всего, едва разборчиво донеслось что-то вроде: — Без меморандума наши не примут. — предупредил мужчина, отряхивая ладони. Хотя Мин также подумал, что вместо слова «меморандума» могло быть что угодно ещё, ведь разобрать было сложно, однако это наиболее точно подходило по смыслу. — Всё с собой. — прищурился Кёнхо. — Ну, как скажешь. Моё дело простое. — странный мужчина сдвинулся, открывая проход и расслабленно откинулся обратно на стену, прикрывая глаза. А Кёнхо, ничего не объясняя, просто махнул всем, чтобы они проходили дальше. В этот момент покалывание в груди Юнги усилилось. Ему бы очень хотелось знать, что он испытывает. Проходя мимо необычного знакомого господина Чона, который, как оказалось, был ещё и в защитной маске, Юнги нашёл его взгляд диковатым, и это заставило что-то внутри дёрнуться, а внешне насупиться. Мужчина тихо ухмыльнулся, перенаправляя взгляд куда-то вдаль. Когда дверь с некоторым скрипом отворилась, Мин понял, что внутри больницы, если это здание являлось таковым, всё тоже было максимально странно. Ни тебе привычного ресепшена при входе, ни тебе нормального света. Только какой-то хлам и горящая вдалеке одиноким желтоватым светом лампочка. Подвал и есть подвал. Зайдя чуть глубже, Юнги увидел девушку, перебирающую какие-то вещи в коробках, сидя на корточках. Когда она подняла взгляд на компанию, то мягко улыбнулась, вставая и присаживаясь за свой стол. — Добрый день, господин Кёнхо. Чонгук ещё не… — начала было она, включая настольную лампу. — Я по вопросу посещения, — сухо отрезал старший Чон. Девушка в мимолётном порыве удивления вскинула брови вверх, но тут же опомнилась. — Столько посетителей невозможно пустить. И нужны подписанные документы о сохранении молчания, и, — девушка явно нервничала, поправляя пучок из сальных волос на своей голове и судорожно перебирая какие-то вещи на столе, в поисках чего-то. — Пойдёт только мальчик и его телохранитель. — резко и как-то пренебрежительно беспристрастно выдал господин Чон. Вот он, момент, когда Юнги отчаянно осознал, что это кульминационный пик, и внутри него что-то окончательно особенно мерзко ухнуло. Он силился понять, почему сделалось так противно, будто бы ему предложили съесть горстку живых тараканов, и ужасно ненавидел свою невозможность найти ответ. И он был бы несказанно рад узнать, если бы, в последствии, однажды, шагая по лестнице, он сумел бы в этом распознать шок, возмущение, страх и острую боль. Как смог бы любой нормальный человек. Однако сейчас в его полномочиях было только заключить, что у Чонгука, кажется, весьма прагматичный отец. Женщина, принявшая документы, заполненные ранее Мином, просканировала его с ног до головы взглядом и попросила подойти ближе. — Младший господин Мин, если вы ознакомлялись с правилами, то должны знать, что у нас здесь категорически запрещается снимать или записывать какие-либо фото, видео и аудиоматериалы. — чётко произнесла она, стуча обгрызенными ногтями по бумагам. — Да, я это знаю, спасибо. И про меры наказания за неисполнение установленных требований тоже, — хорошо, что он предусмотрительно отправил своей матери сообщение о том, что с ним всё в порядке. Ей это, конечно, сообщат охранники, но всё же. — Я бы хотел отдать мои личные вещи в руки своим телохранителям, которые не пройдут внутрь, если вы не против. — Да, хорошо. Но нашим людям всё равно нужно будет вас обыскать. — кивнула женщина, подзывая кого-то. К Мину тотчас глубоко из тьмы коридора выплыл человек, весьма хмурый и с непритягательным серым лицом, который пытался улыбаться, оголяя свои кривые зубы, и покачивал зажатым в руке металлоискателем. Тот представился бетой и незамедлительно поспешил ощупать Юнги. — Что это? — мужчина кинул выразительный взгляд. — Письмо. Мы обсуждали это. Так ведь, господин Чон? — о да, Юнги действительно пришлось сегодня поунижаться перед Кёнхо, пока его люди проверяли содержимое бумаги на ядовитые вещества или нечто подобное. Девушка за столом и осмотрщик переглянулись, стреляя взглядами теперь в господина Чона. — Ах, этот ребёнок, — Кёнхо прикрыл глаза, выдыхая. Стыд или раздражение? — Пусть мальчик повеселится. Исследования этого письма проводились в вашей лаборатории, заключение я передал. Просмотрите ещё раз. — сквозь скрежет зубов и тонну пренебрежения произнёс отец Гука. И, подойдя чуть ближе к Юнги, он тихо спросил, — Ты ведь помнишь наш уговор? Ах, Мин действительно чувствовал себя некомфортно, но показывать это перед таким человеком не собирался. Особенно на этой территории. — Я редко забываю что-либо, господин Чон. И не пытайтесь на меня давить — не выйдет. Я человек слова. Кёнхо кивнул Юнги, кажется, оставшись довольным ответом. И Мин ещё раз поблагодарил господина Чона за возможность увидеться с Чонгуком, на чём они и распрощались. А затем из тени вновь отделился человек с серым лицом и попросил проследовать за ним. Он достал связку ключей и открыл дверь, ведущую к лестнице, из которой незамедлительно пролился ослепляюще яркий свет. Поморщились все, кроме телохранителя. Дружное трио поднималось в полном молчании, и Юнги успел отметить, что на лестничной клетке было несравненно чище, и повсюду располагались лампы, из которых лились холодные и яркие лучи. Стены были ровным слоем выкрашены в белый, и заметно отличались от того обшарпанного ужаса, что творился внизу. Всё начинало походить на обычную больницу. Лицо мужчины, провожавшего их, при новом освещении оказалось усыпано жутким количеством каких-то рубцов, да и в целом работник, переместившись в новую локацию, будто бы стал ещё худее. В длинном коридоре на втором этаже было также неуютно, и устойчиво пахло спиртом. Из пары комнат доносились какие-то звуки кряхтения, но Юнги это мало интересовало. Как только они дошли до нужной двери, что находилась практически в конце тоннеля, бета развернулся и формально произнёс: — Никаких криков и ругани, в палате действуют те же правила, что были обговорены внизу. Когда соберётесь уходить, то пусть младший господин Чон нажмёт на кнопку вызова персонала, и я приду за вами. Мин кивнул на это, и мужчина постучался в палату, открывая дверь и пропуская внутрь Юнги и его охранника. И первое, что увидел Мин — перепуганное лицо Чонгука, который попытался отползти к стене, но побоялся сместить капельницу, поэтому просто странно конвульсивно дёрнулся, то ли испуганно, то ли с надеждой произнося короткое: — Х-хён? Гук перевёл ошарашенный взгляд на того, кто провожал Мина. Всё так же тревожно и страдальчески заламывая брови, он, пересохшими губами, почти задал единственный волнующий вопрос: «Зачем?» На что ответа, мальчик, конечно, не получил. — Я пошёл, — просто сказал бета, пожимая плечами и держась из последних сил, чтобы не закатить глаза. Ему, видимо, давно наскучило наблюдать подобные сцены. Всё ещё ничего непонимающий Чон начал бегать взглядом то по телохранителю, то по его объекту защиты, видимо, ища разъяснений. — Чонхо, можешь, пожалуйста, подождать меня за дверью? — Мин очень хотел остаться наедине с другом, ибо всё происходящее было невероятно странным, а чужое беспокойство различать он уже давно научился лучше, чем своё. — Да, младший господин Мин, — последовало от телохранителя, а после дверь закрылась и послышалось, как гулко сглотнул друг. Чонгук и Юнги неловко молча переглядывались пару минут, пока Мин не заметил стул рядом с тумбой, куда решил незамедлительно присесть. — Здесь отвратительно воняет химикатами, — отвлечённо начал он, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь, рассматривая настежь распахнутое окно, из которого приходящие потоки ветра, к удивлению, совершенно не помогали исправить ситуацию. Гук растерянно пару раз хлопнул глазами, чуть оттягивая собственную больничную рубашку и принюхиваясь к ней. И до Мина в момент дошло: этот стойкий аромат медицинских препаратов исходил от самого Чонгука. Расспрашивать дальше совершенно не хотелось, поэтому Юнги просто перевёл взгляд обратно, оглядывая улицу и сжимая ткань на своих джинсах. Его совершенно неожиданно захлестнул поток какого-то щемящего покалывания. Стерильная чистота, современная больничная койка и большое окошко вдруг стали давить, будто пытаясь подначить на мысль о том, что всё происходящее — не больше, чем сон. Ледяное, сиротливое пространство словно пыталось всеми силами унизить обитателей, указывая на то, какими грязными и порочными они казались на этих белоснежных простынях. — Хён, я непригодный для тебя омега. Прости. — вдруг быстро пролепетал Чонгук, продолжая глядеть в потолок. — Я не хочу… заниматься с тобой сексом. Пожалуйста, уходи, — в глазах Чона читалась искренняя мольба. — Мне отказывают уже второй раз за неделю, а я даже не собирался предлагать. — натянуто улыбнулся Мин. В этой ситуации не было ничего радостного, однако Юнги встал, чтобы взъерошить шевелюру младшему, пытаясь создать дружелюбную атмосферу и стереть с лица друга так надолго осевшие и достаточно несвойственные ему эмоции. Последний же, кажется, счёл этот жест иначе. — Уже ничего не будет как прежде, да? — Юнги легко уловил в надрывном голосе друга перемены. Кажется, зарождалась истерика, и нужно было срочно всё исправлять. — Чонгук, я не хочу с тобой сексуальных отношений. — твёрдо выдал Мин, — Не хочу и не буду хотеть. Ты мне не нравишься в роли любовника или ухажёра, уж извини. И это не зависит от того, альфа ты, омега или бета. Мне всё равно, кем ты являешься, — Чон неверяще вскинул голову, а на уголках его глаз заблестели жемчужины слёз, но Юнги продолжал, — я бы предпочёл остаться твоим товарищем, надёжным плечом. — помолчав секунду, он тихо, но гордо добавил, — Твоим хёном. — После всего, ты не хочешь?.. — Мин прервал все последующие вопросы и едва не сорвавшееся с губ: «Ты не злишься?», заботливо вплетаясь пятернёй в отчего-то потускневшие волосы младшего, нежно утирая влагу с глаз большим пальцем второй руки. Гук казался до ужаса бледным и измождённым вблизи. Его будто заставили без отдыха трудиться в шахте. Про задор и блеск в зрачках можно было даже не упоминать. Кто-то высосал всю радость из Чонгука, заложив только всепоглощающий страх, который намеревался обглодать плоть обладателя, оставив только начисто вылизанные косточки после себя. И Юнги даже мог предположить, кто это сделал. Чуть успокоившись, Гук, кажется, немного расслабился. По крайней мере, он стал чуть меньше походить на безвольный труп. — Спасибо, хён. — выдохнул он куда-то в потолок. — Мне так не хватает постоянства. Я безумно боялся нашей встречи, гадал, как всё произойдёт. — Всегда рад стараться, мелкий. Помни, если тебя будет напрягать что-то ещё, ты можешь говорить мне прямо в лоб, я же немного прямолинейно-странный, — Юнги, как обычно, внешне вёл себя очень спокойно. Он надеялся, что если будет достаточно убедителен, то надолго передаст чувство комфорта Чонгуку. Однако, на самом деле, внутри него не переставал твориться непонятный кавардак. А когда Мин не мог определить свои первые испытанные эмоции в ответ на произошедшие изменения, то слишком быстро возвращался к самому знакомому и понятному для него чувству — вине. Именно поэтому Юн снова постарался перевести тему. — Когда выписываешься? — В пятницу, хён. — Гук раздосадованно махнул головой, указывая на тумбочку, где лежал неприметный скромный календарик с единственным обведённым числом, — А что? — Хотел предложить расслабиться после выписки. — Мне нельзя будет пить, я на гормональной терапии, — вспыхнул Чонгук, забавно и совсем невесомо толкнув Юнги в бок кулачком. — Да я не об этом, — неторопливо протянул Мин, — Поедем на реку, посмотрим закат и, не знаю… соединимся с природой? Давай просто отдохнём от суеты, столько всего навалилось, — Юнги постарался нежно улыбнуться и аккуратно сжал запястье Чонгука, желая передать свою поддержку так, чтобы его друг это считал. По крайней мере, в учебниках по невербальной коммуникации писалось, что это должно сработать. — Хён… — отчаянно прошептал парень. Он смотрел на своего старшего совершенно зачарованно, пытаясь ответно сжать руку Юнги так же сильно, показывая всю свою преданность его доброте. С мгновенье они просто улыбались, зеркаля друг друга, будучи не в силах прервать гармонию, восстановившуюся в этом гнетущем помещении. Это было так уместно, словно стаканчик горячего чая в холодный сезон, который ты так же держишь в руках, вбирая его тепло и наслаждаясь моментом. — Только ты обо мне и беспокоишься, — Гук по-детски надулся, веселясь. — Кстати об этом. Как недавно оказалось, ты точно нужен кое-кому ещё, — пора было приступать к другому важному пункту сегодняшней встречи. И Юнги, сунув вторую руку к себе во внутренний карман пиджака, достал злополучное письмо, передавая его Чонгуку. — Это просили вручить от твоей девушки. — Неужели? — Чонгук удивлённо присвистнул, забирая письмо себе и слегка закашливаясь, проведя по чересчур аккуратному: «От Кюрин». Он открыл его достаточно быстро, не смотря на дрожь в пальцах, что осталась после процедур. Ему было всё ещё тяжеловато долго фокусировать свой взгляд на чём-то и читать, но он правда старался. «Здравствуй, Чонгук~и. Надеюсь, твоё отсутствие на занятиях не связано ни с чем серьёзным. Я чувствую, что ты пренебрегаешь заботой о себе и, как во многом, я не знаю причины, но я правда верю в то, что однажды всё изменится. Из раза в раз я возвращаюсь мысленно к моменту, когда «ты из прошлого» стал единственным человеком, способным понять мои переживания. Я часто думаю о том, насколько сильно тот Чонгук повлиял на меня, и мне становится интересно, что же можно тогда называть моментом перелома в его жизни? Мне бы хотелось передать настоящей версии тебя всю ту заботу, которую должен был получить от меня уже так далёкий Чон, но, вероятно, новому, другому Гу, это уже не пригодится. Может быть, я веду себя немного навязчиво, но раз у меня появилась возможность, я просто хочу сказать, что очень люблю и безумно скучаю по… тебе? Хотя, скорее, по тому, что успело произойти между нами. Я люблю за то, каким ты был со мной. За тепло, которое ты подарил мне. За то, что моя молодость сокрыта в том моменте, когда мы соприкоснулись взглядами. Что странно, кажется, будто твою жестокость и резкость я люблю тоже. Не за сами эти действия, а за то, что они всё продолжают мне напоминать и напоминать о том, что я живу, и что сейчас рядом со мной такой прелестный образ Чонгука. Наверное, в этом есть что-то ненормальное. Точнее, это точно разновидность сумасшествия, но я не могу перестать думать о тебе. Я фантазирую о наших фантомных объятиях, о том, как мы бы покупали попкорн для ленивого лежания на диване, как мой призрачный образ прикасался бы к твоим тёмным волосам, сминая кровавые губы, как отстирывал бы твои крутые и не очень вещи и… Пожалуй, всё это не имеет смысла сейчас. Я боюсь причинить тебе вред, вороша прошлое, но, кажется, настоящее бьёт по тебе не меньше. Просто надеюсь однажды ещё встретиться с моим Гу. Береги себя». Дочитав и нахмурившись, Чонгук с мгновенье помолчал. По его телу волнами расходилась дрожь, и он на секунду прикрыл глаза, силясь совладать с собственной душой. А затем потянулся и положил письмо на тумбочку, переводя внимание на Мина. — Это писала не Кюрин, и ты это знаешь. — выдал Чон, пристально вглядываясь. — У нас периодически бывает секс, и то только тогда, когда все остальные люди, которые нам симпатизируют, заканчиваются. С чего бы ей придумывать такие откровения? Юнги усмехнулся. Правду из него вытянуть можно только под следствием. Однако, впервые просмотрев содержимое письма, Мин тоже почувствовал что-то необычное. Посоветовавшись позднее, он понял, что это было удивление. Конспиратор из Тэхёна получился отвратительный. Юнги знал, что бывают случаи, когда жертва влюбляется в своего мучителя, но тут всё завертелось явно раньше, и влезать в это желания не было никакого. Хотелось просто пожелать Киму удачи, терпения и хорошего психолога. Однако в сознании невольно зарождалась надежда. Может быть, Тэхён, знающий что-то иное, не раскрытое для Юнги, сможет найти правильные ниточки, чтобы, если не помочь Чонгуку спрятать колючки, то хотя бы выяснить, почему он теперь показывает их всегда и всем? — Письмо передала действительно не она, но просили сказать, что подарок от Кюрин. — Я вижу, что тут написано. Кто конкретно тебе его выдал? — не унимался Чонгук. Он знал, что людей, когда-то называвших его «Гу», было не особенно много. Но если письмо Тэхён догадался отдать Мину через ещё чьи-то руки, то будет неправильно настолько очевидно раскрываться, давая понять, что они с Кимом не всегда не ладили. И тот, как оказалось, до сих пор помнил и смог опознать в нынешнем Чонгуке его уязвимую часть из прошлого. — Какой-то человек из нашей школы. — это точно было правдой, — Упомнишь ли всех, кто подходит ко мне? — задумчиво выдохнул Мин. — Точно визуализируется образ парня. Может, написал за неё? Или передал от кого-то более стеснительного? — Ладно, как я понимаю, раскалываться ты не собираешься. — повёл плечом Чонгук, — Тогда хотя бы скажи, кто был тем, кто отказал тебе на этой неделе кроме меня? «Тот же, кто признаётся тебе в письме», — пролетело в мыслях, а на деле Юнги лишь пожал плечами и уверенно произнёс: — Ким Тэхён. Глаза Чонгука распахнулись, и он стал походить на ребёнка, чей сладкий подарок передали другому малышу. — Зачем ты признавался ему? — Гук встряхнул головой, возвращая более-менее осознанный взгляд, — В смысле, ты таким образом хотел постебаться надо мной или над Кимом? В последний раз мы, вроде, собирались его побить, а не… — Чон вдруг перестал говорить, и его глаза раскрылись ещё шире, чем до этого. Неужели его друг?.. Он, конечно, даже думать не хотел о том, что его самый преданный из всех хёнов, должный сражаться за ценности Гука, влюбился в альфу. А уж об осознании того, что, кроме предыдущего, Чон мог чувствовать ещё и соперничество, вызванное только что проснувшимся Гу, которому секунду назад пообещали подарить всю недополученную заботу мира — и речи не шло. Мин уловил, как у его стремительного в своих заключениях младшего сейчас схлопывается вселенная в голове, и, если честно, чем закончится поток этих рассуждений — парень не знал. Именно поэтому он скорее поспешил высказаться. — Я поинтересовался, так что Тэхён мне рассказал всю историю того вечера. С тем парнем он правда не встречается. Хотя мне всё равно, с кем он там будет. Главное, чтобы Киму не нравился я, — опустил несколько деталей, с кем не бывает? Так и работает краткий пересказ. — И ты уточнил о его возможной симпатии, чтобы убедиться? — заторможенно поинтересовался Гук, пытаясь всё уложить в своей голове. Юнги положительно кивнул, и Чонгук облегчённо выдохнул, испустив нервный смешок. Попустило. — Ты правда не видишь ничего плохого в отношениях между альфой и альфой? — Мин ещё раз кивнул, на что Чонгук растерянно поморгал пару раз. Он был не в состоянии сейчас расспрашивать о том, почему в таком случае Юнги так долго открыто не протеворечил Гуку. — Но… это же правда странно. Ну невольно же задумываешься о том, что однажды у них случается секс, и тогда, хм, — небольшая пауза, попытка сформулировать всё помягче, — В общем, альфы не подставляют зад, для этого есть омеги. В целом, подобное же даже представить невозможно, — Чонгук усмехнулся, — Разве уложится в голове картинка, как какой-нибудь самец вроде меня самолично раздвигает булки перед альфой?.. Осёкся. Как-то слишком комфортно Чону стало. Уже и забыл, что за эпизод с ним произошёл всего каких-то несколько дней назад и кто перед ним стоит. Чонгук испуганно повернул голову в сторону Юнги, боясь заметить там какую-нибудь сальную ухмылку, и быстро добавил: — Не представляй, я… Однако в нахмуренном взгляде напротив отражалась боль и немое понимание. Здесь не перед кем было храбриться, Мин видел всё сам, и можно было отпустить годами выстроенный образ. Повисло тяжёлое молчание. — Это, должно быть, непросто. — выдохнул друг, тряхнув головой и возвращаясь к рассматриванию силуэтов далёких домов за окном. Чонгук согласно промычал, замолкая и чуть отворачиваясь к стене, чтобы большим пальцем начать вырисовывать на шероховатой поверхности неизвестные никому витиеватые узоры. — Я столько всего положил на то, чтобы доказать, что во мне преобладает сторона, отвечающая за альфьи повадки, — «Этой части не существовало. Я выстроил её с нуля», — конечно, осталось несказанным. — Старался не подвести отца? — Пытался отмыться от второй сущности, — «от того самого Гу». — Я не знаю, всё на свете буквально кричит мне о том, насколько я уродливый. Я честно пытался убить эту гадость в себе, но иногда, как в тот злополучный день, благодаря которому я сейчас откисаю тут, она продолжает побеждать меня — и это угнетает. Я презираю любого, кто полноценен и не пользуется этим, — прошелестел в потолок Чон, прикрывая веки. Юнги на это хмыкнул. — А этой твоей второй сущности не обидно? — он помолчал, — Не пойми неправильно, но это как отказываться от собственной тени. Как бы ты не исхитрялся, временами она всё равно будет разрастаться. Хочешь ли ты того или нет, это часть тебя. — А у тебя есть другие предложения? Ради чего мне всё бросать и вдруг раскрывать правду? Меня боятся и ненавидят все, думаешь, они проникнутся ко мне состраданием, когда обо всём узнают? Я не хочу, чтобы надо мной насмехались. Я имею власть и хочу слышать только восхищение. Я это выгрыз. Я это заслужил, — Чонгук едко усмехнулся. Он слишком давно отпустил чувство наслаждения, и сейчас ему было глубоко не плевать на общество. — Ради чего всё бросать? — протяжно повторил Юнги, задумываясь, — Для того, чтобы стать полноценным, может быть? — Я полноценен, когда доминирует моя альфья натура. — шикнул Чонгук, встречаясь своим грозным взором с беспристрастным взглядом развернувшегося и облокотившегося поясницей о подоконник Юнги. — А что в твоём понимании значит: «быть альфой»? — философски поинтересовался Мин. И Чонгук уже было ощетинился, пытаясь придумать грамотный ответ для обороны собственного мнения, как вдруг… хихикнул? Его друг мило чихнул, хмурясь на проскочивший поток прохладного ветра, — и этот жест вдруг показался Чонгуку каким-то чересчур свойским, домашним, так что всё желание огрызаться куда-то испарилось. — Не знаю, хён. Это должно как-то читаться в уверенности, в предпочитаемых книгах, местах для отдыха и тому подобное, мне кажется. Альфа должен быть брутальным, — и Чонгук улыбнулся, рассматривая свои пальцы, — Но для начала было бы неплохо перестать течь, — рассмеялся он, наблюдая ответную улыбку на чужом лице. — Не знаю, ты был очень даже смелым во время течки, — Мин спрятал улыбку в кулак. — Я встану и пну тебя, если не прекратишь, — Чонгук смотрел с шутливой укоризной. И, чуть смягчив тон, продолжил уже серьёзнее, — Хён, на самом деле, ты со мной не должен мотаться. Да, ты увидел многое, что мне не следовало показывать, но это не значит, что ты обязан лечить мои травмы или делаться моей нянькой-сиделкой. Ты не виноват в том, что я получился деффектным, — выдохнул Чонгук. Он знал склонность своего хёна к неосознаной жалости. — Знаешь, мне кажется, что некоторые люди рождаются для того, чтобы на жизненном пути однажды пересечься и помочь друг другу. И каждый раз, когда я смотрю на тебя, на себя, — «и Тэхёна» осталось несказанным, — то вижу не что-то законченное, а лишь части того, что однажды должно собраться в некую версию полноценного человека. И знаешь, я верю, что когда-нибудь это произойдёт. Типо, у нас есть шанс стать нормальными в личном понимании, — Чонгук на это насмешливо выгнул бровь, ожидая, что старший выдаст дальше, — Просто, я надеюсь, это придёт с принятием себя вот такими вот немножечко ущербными. И тогда, эм, тогда я и ты будем счастливы, понимаешь? Просто для этого нужна помощь, некий толчок. Есть даже определённая вероятность, что сейчас не я сижу и забочусь о тебе, а, в целом, наоборот. И, возможно, этот момент станет одним из ключевых для решения всех моих проблем, — хмыкнув, Юнги продолжал, — Или не станет. И тогда нам придётся повстречаться ещё со многими людьми, прежде чем найти себя, — парень немного нелепо почесал бровь, оправдываясь, — Я просто пораздумал немного на досуге, постарался потрактовать свои сны, ну и… в общем, если это звучало как полный бред больного логореей, я… — Я знаю, что пахну сплошной химозой, но, если тебе не совсем противно и ты не сочтёшь это чересчур омежьим, может, — на мгновение Чону показалось, что он просто потерял возможность говорить, ибо в горле встал какой-то ком, а язык и вовсе пересох, — Веди себя так, как будто не слышал этого вопроса, но… обнимешь меня? — Гук не был уверен в сказанных словах и причине, по которой предложил это, просто, как будто бы, свой кусочек ласки до сих пор хотелось урвать. Юнги не считал себя человеком тактильным, ему нравилось изучать повадки на расстоянии, вглядываться и слушать. Он не понимал, когда стоит отпустить руку, которую пожимаешь, и когда, наоборот, нужно кинуться к кому-то на шею. Однако сейчас он просто не устоял перед своим настолько запутавшимся и отчаявшимся другом. Просто было в этом моменте откровения что-то особое, что-то затрагивающие очень глубокие шрамы, и завершить всё хотелось тоже чем-то тёплым. Тем более, Мин всё равно чувствовал все запахи немного хуже из-за того, что на постоянной основе принимал блокаторы, так что лекарственный шлейф его, конечно, не радовал, но и не убивал. — Это было реально круто, но я не уверен, что всё понял, — тихо посмеялся Чон, прислушиваясь к чему-то, — Тебе, к сожалению, пора, Юнги-хён. По коридору раздаётся знакомый топот туфель, — слегка дрогнув, Чонгук ещё ненадолго стиснул запястье Мина. — Ты ведь…придёшь ещё? — заглядывая Чону в глаза, Юн видел потерявшегося ребёнка, коим, на самом деле, Гук и являлся. Ответ был очевиден. — Конечно. Жди меня в пятницу, — подмигнул Юнги, отходя от койки и расправляя смятое под собственным весом покрывало. Паршивее, чем когда спускался по лестнице вниз, Мин себя ещё не чувствовал. Чонгук же, когда ему поменяли капельницу, осознал, что ужасно вымотался после всех разговоров, и всё, на что его хватило, это подтянуть с тумбы письмо. Он перечитывал строчки и ощущал, как сильно хотел иметь возможность показать все стороны себя кому-нибудь чуткому, кто смог бы его понять и помочь начать рестарт своей жизни. Совместный ужин, фильм, попкорн и один диван. Может, это и был его рецепт выздоровления. Чонгук скользнул ладонью под больничную накидку, чуть разводя ноги и мягкими подушечками больших пальцев оглаживая нежную, по-прежнему нежную, не смотря на все синяки от грубых врачебных рук, кожу. Почему ему запрещали мечтать? Он легонько щипал и порхал по внутренней стороне бёдер пальцами, массируя и оттягивая, прикрывая глаза и представляя расположившегося между его ног кого-то, кто нежно шептал бы ему куда-то в эти же крепкие бёдра влажными губами тихое и чувственное: «Гу, ты самое ценное, что у меня есть. Ты мой ключик к спасению». Его бы любили. Всего, полностью, без осуждений. Он кружил по тазовым косточкам, не позволяя себе большего, но игриво очерчивая низ живота. От прикосновений к таким столь долго просящим внимание участкам, губы поджимались, глаза закатывались, а щёки пылали румянцем. Чон поднёс одну ладошку к трепещущим векам, чтобы прикрыть их. Так куда проще было визуализировать образы и отрываться от консервативной пелены, обычно застилающей хрусталики. Он положил вторую руку себе на грудь, почти невесомо проводя дорожку ногтями от левой половины к середине, пытаясь осознать, что там лежит его сердце, которое бьётся чуть чаще от такого спонтанного обращения к себе. Гук поглаживал себя по шее, очерчивая кадык и представляя, как могли бы это делать тонкие, не его пальцы, которые бы остановились сразу же, если бы Чон сказал, что ему не нравится. Он ощущал губы, которые скромно целовали бы ему ушки в знак извинений, на что сам Чонгук бы млел, покрывался мурашками и метался от смущения. За что просили прощения — не понятно. Может, за потерянное время или за произошедший разлом, но мягкие и короткие покусывания в места, где россыпью блестели родинки, предложили бы об этом не думать. От своей романтичности Чонгук даже улыбнулся, мягко похлопывая себя по щеке, чтобы заставить мозг вернуться в реальность и слегка потянувшись, ещё недолго насладиться моментом сладостного уединения в собственных фантазиях, а после отвернуться к стене, сворачиваясь в позу эмбриона и прижимая письмо к груди. Он не мог возбудиться физически из-за сильных подавителей, но и эта допущенная импровизация была скорее чем-то трогательным, нежели мокрым или горячим. Чонгук позволял себе слабость в такие моменты. Чонгук позволял призракам прошлого возвращаться и догонять его, позволял Гу побеждать, хотя сам уверенно настаивал на том, что проигрывает.

***

— Знаешь, что было их любимой фразой? — хмыкнул Чонгук, поудобнее усаживаясь на скамье и рассматривая полуголые деревья. Они всё-таки поехали в парк на краю Сеула, и сейчас сидели в тихом местечке напротив озера, по глади которого ветер и серые утки, махая крыльями, посылали круги резонанса. Дома Гука не ругали и отпустили с Мином без вопросов. Чонгуку лишь передали домработники, что господин Кёнхо всё уладил. Сам же отец, наверное, выбрал тактику: «если об этом не говорить, значит, ничего и не было», что Чонгук приветствовал куда больше, чем пустую ругань. — «Наигрались? Не успел отвернуться, а младший Чон уже опять виснет у кого-то на шее. Вы же приехали сюда лечиться, неужели не жалко денег родителей? Меня вот, например, отчитывают каждый раз, когда вы раздвигаете ноги, так что, в кои то веки, сожмите свою дырку», — Чонгук рвано выдохнул, рассматривая пар, выходящий из его рта, — И я чувствовал вину. — Вау, заговорил на знакомом. А какого рода вину? — Когда неприятно стыдно. Настолько, что хочется исчезнуть, потому что ну уже правда перебор. Не как когда признаёшься впервые в любви, а как когда покупаешь порно-комикс и умираешь под сжигающим взглядом продавца. Юнги кивнул, а затем потёр переносицу. — И как давно это всё с тобой происходит? — Ну, если ты о том, во сколько я узнал, что создан и для того, чтобы подставлять членам задницу, то с тринадцати, — парень закашлялся, прикрываясь красным вязаным платком, — Отец был в… замешательстве, если это можно так назвать. Я, в целом, понимаю его. Такой облом сложно пережить, да и я чуть позднее, когда у меня начался подростковый период и проявился бунтарский настрой, только подлил масла в огонь, — засмеялся Чонгук, толкая Юнги в плечо, который попытался состроить что-то на подобие улыбки. Он не понимал, почему друг смеётся. — Я настолько хотел выбесить отца, что, ну, всеми силами изображал из себя омегу, представляешь? Даже начал встречаться с каким-то альфой. — Чон потихоньку прекратил улыбаться, отхлёбывая и даже слегка хмурясь, — А что? — Нет, я в целом про обследования спрашивал, — тише ответил Юнги, — Но… спасибо, что поделился. Немного обдумав сказанное, Мин продолжал, — Тот альфа, он был старше? Чонгук неопредлённо пожал плечами, хмурясь. — Раза в три, — он поднял руки в сдающемся жесте, — Я был глупцом, и мы договаривались без осуждений. К тому же, что мне было делать, если, знаешь, все относятся ко мне, ну, — он снял перчатку, заправляя выбившуюся из-под шапки прядь, ставшую почему-то мешать именно сейчас. — Понимаешь, они не учитывали моего мнения. Я чувствовал, что был нелепой кружкой, подаренной на Рождество. Вроде не самый долгожданный подарок, в принципе, и ненужный вовсе, особенно если кружка вдруг решила заявить, что не хочет, чтобы в ней заваривали любимый чай, а создана для кофе. Да и сейчас всё не особо изменилось. А он был первым, кто решил обращаться со мной по-особенному, как, хм, со взрослым. Так что… — Чонгук сомкнул губы в полоску, прикусывая нижнюю зубами до крови. — Как со взрослым омегой? — Мин специально выделил последнее слово. Никогда ещё такие неравные отношения не заканчивались чем-то прекрасным, — Ты доверял ему? Он заставлял тебя делать взрослые вещи, типо… — Лять, может хватит допросов? — Чонгук почувствовал на языке металлический привкус, что разбудило в нём потерянную за время болезни агрессию. — Я не ёбаный омега, ясно? Не делай мне больно. Ни он, ни кто-либо другой мою жопу не таранили, если были подозрения. Я всё ещё достойный, и если ты клонишь к тому, что я не могу называться альфой… — Прости меня, Чонгук. Гук удивлённо задержал дыхание, приостановившись, на мгновение сбитый с толку. Будто прозрев, он, так и не успев прикрыть рот, посмотрел на опущенную макушку Мина, а тот, ощутив на себе взгляд, усмехнулся. — Я… — он медленно вздохнул, — Я чувствую себя максимально некомфортно, и я уверен, что… сожалею? Искренне сожалею, Чонгук. — Мин поёжился, обречённо склоняясь ещё ниже, — Прости меня, я просто не оценил уровень сокровенности, но я правда не думал о том, чтобы за что-то тебя пристыдить или намеренно вызвать неприятные ощущения. И хуже всего то, что я бы даже не понял, что сделал что-то не так, если бы ты меня не остановил. Это какой-то замкнутый круг. Я чувствую вину, если испытываю намёк на эмоции, но и моя безэмоциональность для меня роковая. Пожалуйста, Гук, если я задеваю что-то глубокое, щёлкай по мне. Я правда не самый… — Юн зажмурился. А ведь и правда, его хён так старался улучшить отношения между ними, взрастить свой уровень эмпатии, что даже забывалось, с каким трудом ему это даётся. За такую невнимательность стало попросту стыдно. Особенно Чонгук испугался, когда Юнги, переведя на него пустой взгляд, оценил что-то и резко встал, обрывая фразу. — Пойдём. Нет. Всё не может закончиться так. Сейчас они сядут в машину и навсегда отдалятся? Чонгук мгновенно вскочил, хватая совершенно не сопротивляющегося товарища. Он боялся, что в этот момент по собственной глупости оттолкнул единственного приблизившегося к нему человека. — Хён, я сам начал, ты не-… Просто моё прошлое слишком тупое, чтобы делиться им. Я могу перекинуть ответственность за свою грубость на гормоны? — Чон усмехнулся, но тут же прикрыл глаза, мысленно ударяя себя по лбу рукой при виде того, как поправляет свой воротник пальто Мин, — Глупая шутка, понял. Но давай не позволим случившемуся… Хён, я постараюсь контролировать себя лучше, только не обижайся, я- Мин вздрогнул, покачав головой. — Чонгук, я не могу обижаться. Даже если во мне и возникает чувственное нечто, оно исчезает прежде, чем я его определяю. Я просто постраюсь стать лучше. — парень поджал губу, размышляя, — Как ты смотришь на то, чтобы сейчас сходить за новой порцией чая в кафе? Я заметил, что ты всё-таки пролил больше половины стакана, — усмехнулся Юнги, аккуратно разворачивая голову Чона в сторону образовавшегося мокрого пятна возле скамейки, и Гук удивлённо ахнул. Ему безумно повезло с другом. Юнги поддерживал его всякий раз, когда Чонгук терпел поражение. Будь то ситуация в больнице или случай после маленькой тусовки Намджуна. Но это был Мин, он и сам довольно ото всех отличался, и, возможно, только поэтому смог принять Чонгука со всей его скрытностью, склонностью к импульсивности и кучей других приобретённых за жизнь не самых приятных черт. Говоря же о его новом хёне, нельзя забывать, что Намджун был идеальным, и едва ли он смог бы понять Чона, если тот объяснил бы своё мерзкое поведение и такую вспышку несдержанности, спев песенку о крошке Гу. Скорее, Ким обзавёлся бы рвотным порывом и отвращением ко всему вышеупомянотому. Гук знал, что наделал тучу ошибок, но обнародавать перед совершенством своё уродство не мог, не хотел остаться в понимании хёна пробованным омегой, которого пожалели и пригрели в своей компании. Он хотел быть лучше остальных, хотел, чтобы им гордились, но опять всё запорол.