Не будет других имён

А Она тебе не идёт совсем Не по цвету волос, не по смеху А она тебе не идёт совсем… Мари Краймбрери «Она тебе не идёт»

Света Я догоняю её у входа в прихожую, про себя молю – только останься, касаюсь руки, легонько тяну на себя. В моём голосе мольба и надежда. - Останься, Динь! Останься, пожалуйста! Она замирает, стоит, не поворачиваясь ко мне, подхожу сзади, мягко обнимаю за плечи, зарываюсь лицом в волосы на затылке и вдыхаю полной грудью. Мне кажется, что её запах совсем не изменился, хотя бред, конечно, изменился, и она изменилась, стала ещё лучше, ещё притягательнее, чем была. Забираю её сумку и оставляю в прихожей, мы молчим, да и разве нужны сейчас слова, беру за руку и веду в спальню. Усаживаю на кровать, сама опускаюсь перед нею на колени, вымаливаю прощение за упущенные годы. Сжимаю ладонями её лицо, целую глаза, щеки, обвожу языком губы и ощущаю их дрожь, провожу носом по скуле и нежно прикусываю мочку уха, она вздрагивает и рвано выдыхает: «Светка!» У меня приятной судорогой покалывает где-то в районе солнечного сплетения, а голова начинает кружиться от близости. Беру её ладони в свои, целую каждый пальчик на тоненьких руках, перехожу на колени, и ноги мгновенно покрываются мурашками. Жалобно шепчет: «Света, мне нужно в ванную». - Я покажу где. Ванная или душ? - Мне всё равно. - Тогда тебе ванная, мне – душ. Стою под горячими струями воды и пытаюсь собрать свои мысли, внутренний голос буквально кричит о том, что прежде, чем тащить в постель, нужно было всё рассказать о себе, я вяло отмахиваюсь, потом, всё потом, сейчас главное, что согласилась, что осталась, что здесь, совсем рядом! Видимо, я слишком долго боролась со своим внутренним «я», потому что когда выхожу из душа, свет в ванной не горит. Пугаюсь, что Динка ушла, но слышу её негромкий голос из спальни: «Я здесь, Свет». Она ждёт меня, укрывшись по самый подбородок одеялом, я ныряю к ней, отбросив в сторону полотенце, которым укрывалась. - Динечка, - целую шею, пока мои руки путешествуют по её телу, кусаю ключицы, спускаюсь ниже, к совсем девичьим холмикам грудей, перекатываю поочерёдно соски во рту, нежно посасываю, и схожу с ума от близости, её запаха и своего желания. Стараюсь не торопиться. Пока целую её пупок и кусаю втянутый от напряжения живот, она тихонько всхлипывает, двигая бедрами мне навстречу. Я мягко раздвигаю её ноги, провожу языком по нежной плоти, она разводит их ещё шире и сгибает в коленях. Мой язык скользит по клитору, опускается ниже и проникает в самую глубину, оглаживая стеночки и собирая её влагу. Моя девочка еле слышно хнычет, цепляясь руками, то за мои плечи, то за волосы на макушке. - Динечка, не сдерживайся, моя хорошая. И тогда она стонет громко и протяжно, и в каком-то беспамятстве кричит моё имя. Я вхожу сразу, до самого конца, мне хватает буквально несколько движений и мои пальцы сжимает волнообразной судорогой. Ложусь рядом, притягиваю к себе, нежно обнимаю и целую её волосы, она прячет своё лицо у меня на груди, а когда поднимает на меня глаза, я вижу, как на её ресницах блестят слёзы. Нежно промокаю их губами и шепчу в её приоткрытые губы. - Прости, прости меня, за всё то, что было тогда, раньше, я была такая дура! Больше никогда, слышишь, никогда не смогу расстаться с тобой. Динечка, если бы ты знала, какая это была страшная мука! - Я знаю, Света! Почему ты тогда ушла? - Испугалась, Динь! Я так долго тебя знала, с самого с детства, и воспринимала тебя сначала как сестру, а когда в юности поняла, что испытываю к тебе совсем другие чувства, просто струсила. Я – трус, Динечка! Нужно было взять на себя ответственность, а я просто испугалась, сбежала. И ещё меня попросил Костик, не лезть к тебе, не портить всё то, что было между вами. А той единственной ночью, просто не смогла держать себя в узде, - я горько усмехаюсь, - ты была рядом, такая близкая, родная и желанная. А у вас с Константином дело шло к свадьбе, я не представляла себя в роли разлучницы, понимаешь? - Как нам иногда не хватает смелости и решительности! А потом вся жизнь наперекосяк, у меня-то уж точно! Светка, я знаю, что ты не любишь, когда дымят, но я хочу курить, сил нет, целый день держалась! - Пойдём на балкон, потерплю уж, что с тобой поделаешь! Натягиваю длинную футболку, Динка заворачивается в простыню и, трогательно шлёпая босыми ногами, идёт в прихожую за сигаретами, чтобы достать их из сумки. На балконе я сажусь в кресло, притягиваю Динку к себе на колени. Она почти невесомая, лёгонькая, хрупкая и невероятно красивая. Беру из её рук сигарету, делаю затяжку, мой организм, давно отвыкший от никотина противится, в голове шумит, закладывает уши, но я думаю, что близость Диньки в большей степени тому виной. Её спина, словно натянутая до упора струна, я поглаживаю выпирающие лопатки и целую каждый позвонок. Рукой ныряю под простыню, мягко провожу большим пальцем по влажному лону, и шепчу ей. - Мне было мало тебя, моя девочка, я хочу ещё и долго, очень долго. Она медленно тушит окурок в какой-то из тарелок, поворачивается ко мне, целует жарко и жадно, проникая глубоко языком, и я чувствую, что сейчас у меня в лёгких закончится кислород, и я просто умру в её объятиях. Ссаживаю Динку с колен, слышу недовольное – нуууу, прижимаю спиной к балконным перилам и ставлю её ногу на кресло, врываюсь нагло, даже не дав ей секунды на раздумье. Она подаётся навстречу, стараясь как можно глубже насадиться на мои пальцы, и я едва успеваю своим ртом поймать рвущийся наружу её крик. Поддерживаю рукой под спину, потому что ноги совсем перестают её слушаться. Крепко прижимаю хрупкую фигурку к себе и слышу тихие всхлипы в своё плечо. Я не помню, сколько мы спали в эту ночь и спали ли вообще, как будто наверстывали упущенное за прошедшие годы. Мы никак не могли насладиться друг другом и каждый, даже самый лёгкий и невинный поцелуй приводил к новой волне желания. Динка становится смелой и не менее напористой, чем я, и когда я нависаю на ней, ловит губами мой сосок, я совсем теряю бдительность, а она переворачивает меня на спину и оказывается сверху. Гладя мой живот, замирает, ощущая под руками неровности моих многочисленных шрамов. - Мне уже совсем не больно, Динечка, не бойся. Нежно исцеловывает каждую отметину на моём теле. И я, чувствуя свой раскалённый живот, глохну от счастья. Мир разлетается на разноцветные осколки и каждая клеточка моего тела стонет - люблю, люблю, люблю! Когда Динка, тесно прижимаясь ко мне, ложится рядом на подушку, то одними губами шепчет: «Ты же мне всё расскажешь, правда?» - Правда, - целую её в висок, задерживаюсь на мгновение, вдыхая полной грудью её такой родной запах. – Болезнь, тяжёлая, многолетняя, но это всё не важно, особенно теперь. - Сейчас всё хорошо? - Сейчас всё замечательно! – смеюсь я. Утром просыпаюсь от запаха кофе, шлёпаю, еле передвигая ноги на кухню, вижу Динку в моей старой растянутой футболке, колдующую возле плиты над туркой. Подхожу, обнимаю со спины под грудью, и чувствую такое невозможное счастье! И кузнечики, бабочки, мурашки огромными толпами прыгают и порхают по мне везде, и сверху, и внутри под самой кожей. Мы не выходим из дома и почти не вылезаем из постели, прерываясь лишь на то, чтобы заказать еду и поспать. Губы распухли от поцелуев, тело гудит и алеет отметинами, а мы - счастливые и влюблённые. Три дня пролетают совсем незаметно, и я совсем забываю, что Динке пора возвращаться домой. - Мне завтра нужно будет улетать в Москву, - Динка мнётся, не знает, как продолжить разговор. - Завтра уже! Ты говорила, что дольше здесь будешь, - я не готова расстаться прямо сейчас. - Работа зовёт! Но мы же…- Динка замолкает, боясь продолжить фразу. - Встретимся? – с надеждой смотрю на неё, она согласно кивает, – Динечка, мы обязательно встретимся, я не могу больше потерять тебя! - И я, Света, и я! Ты не знаешь, как я жила все эти годы, как в страшном беспросветном сне, если бы не дети, я не знаю, что было бы со мной. - Ой, Динька, я совсем забыла, у меня же для тебя подарок! - достаю из шкафа маленького зайца и протягиваю Диньке. - Нажми ему на живот, - заяц смеётся звонко и заливисто и сразу хочется смеяться вместе с ним до того заразительный смех. - Это же хохотунчик! Заяц-хохотунчик! - Ты помнишь? - Конечно, ты подарила мне хохотунчика на 8 марта и сказала, чтобы я всегда так весело и заразительно смеялась. Он потерялся с многочисленными переездами. Мне так жалко его было. - Ты знаешь, я, когда его увидела на днях в сувенирной лавке, глазам не поверила и сразу же купила. Мы так и замираем, Динка с зайцем в руке, а я со счастливой улыбкой на лице. Дверь бесшумно открывается и на пороге появляется как привидение женщина с фото. Кожа на её лице неестественно натягивается и, кажется, что сейчас лопнет от подобия улыбки. - Здравствуйте! Над чем это вы так весело смеётесь? Надеюсь, что я не помешала, - подходит к Свете, «клюёт» в щеку и протягивает букет желтых роз. - Ты как здесь? - голос Светы буквально звенит сталью. - Соскучилась, мась, вот и решила сорваться, у меня пара дней свободных образовалась. Света на автомате берёт цветы, потом дергается, как будто между стеблей её внезапно жалит змея, небрежно бросает букет на кресло рядом с фотографией. Женщина протягивает Диане руку. – Элла Викторовна! Будем знакомы! Динка смотрит на её маленькую пухлую ладошку, которая, как ей кажется, должна быть обязательно влажной на ощупь, нехотя протягивает руку в ответ. – Диана Сергеевна. - Ужель, та самая Диана? - Элла с усмешкой перефразирует известную пушкинскую фразу. - Я пойду, Света, мне ещё вещи нужно собрать, - состояние у Дианы такое, как будто её стукнули пыльным мешком по голове, увернуться она не успела и вся грязь и ошмётки чего-то липко-противного осели на ней. - Останьтесь, что же вы так быстро уходите, чаю попьём, я пирожных купила - Спасибо, я сладкое не ем, вредно! От пирожных сыпь бывает. - У вас что, дорогая Диана, до сих пор пубертатный период? - Хватит, - орёт Света, - замолчи Эля! Диана разворачивается и быстро идёт на выход из квартиры, хватает по пути сумку и прячет в неё зайца. Становится душно, противная тошнота подступает к самой гортани. В очередной раз мечты разлетаются как битые осколки бутылочного стекла, больно раня кожу по всему телу.