recuperatio

Яркие картинки на экране компьютера смело сменяют друг друга, опустошая чужой электронный баланс. Ставка на сотню с депом пятьдесят тысяч — Рейз намерен либо сорвать большой куш в этой мышеловке для особо наивных, либо уйти ни с чем, в очередной раз оставаясь без денег на счету всех его купленных когда-то за гроши аккаунтов. Все эти действия: еле слышное клацанье мышки по кнопке, разносящееся по гробовой тишине комнаты, словно раскаты грома, разбивающиеся в абсолютном беспорядке фрукты, бутылки, драгоценности и ещё Бог весть какие виды валют — всё это стало привычным за столько лет однообразной жизни. Рейз впервые ввязался в это ещё в подростковом возрасте, когда деньги, которые мама бережно давала ему на обед, стали пропадать ни на сторублёвые донаты стримерам, ни на огромное количество популярных тогда игр, а в самое проклятое место, которое может найти для себя человек, желающий лёгких денег — казино. В силу своего несовершеннолетия, любые серьёзные заведение с огромными барабанами и игорными столами были для него недоступны, но интернет никогда не спрашивает твоего возраста, поэтому, притвориться взрослым осознанным дядей с парой тысяч в кармане не составит труда. С того самого момента казино для Рейза — наркотик или, быть может, что-то намного хуже. С этими химическими смесями таблицы Менделеева ему приходилось сталкиваться ещё в старшей школе, но, почему-то, цветные мпс будоражили и заряжали куда сильнее, чем белая дорожка смерти или круглая таблетка, растворённая в не совсем чистой воде. Желание быть богатым без особых усилий сносило голову, заставляя часами просиживать за компьютерным столом, чтобы в итоге либо остановиться и возыметь всё, либо, не успев вовремя закончить, проиграть поставленное. Сейчас ему крайне везло — его баланс медленно, но стабильно рос вверх, изредка отклоняясь на редкие потери. Осознание возможной удачи заставляло улыбаться — у Рейза давно не было хороших результатов, а сроки по долгам уже поджимали, напоминая о себе почти ежедневно стуками в дверь его пятой по счёту съёмной квартиры и забитыми личными сообщениями во всех социальных сетях, вплоть до забытого и уже не используемого аккаунта в Одноклассниках. Зайти сегодня в Бакарат было его лучшим решением — красивая блондинка с объёмными формами мило смеялась, пока пятьдесят тысяч Кирилла превращались в цифру с пятью нулями. В такие моменты кажется, что жизнь, эта ебанная и ебущая сука, действительно прекрасна и имеет смысл, ведь уже с завтрашнего дня Рейз наконец сможет жить спокойно. До следующего прилива азарта. Пока виртуальные нули и единицы верно капали на счёт, глаза устало проморгали несколько раз. Они наверняка красные, с взлетевшим вверх напряжением в капиллярах. Рука отнимается от мышки, делая ещё один клик, запуская безжалостную рулетку снова, протирая заплывшие веки. Только сейчас, когда баланс уже не был таким критичным, а грел душу будущим выводом, в сознании шумом пронеслась мысль — во что же он ввязался. Отчаянное решение согласиться на игру тут же напомнило о себе парой сообщений в общем чате — видимо, кто-то решился написать пару незамысловатых строк, не имеющих никакого смысла. Сегодня кто-то из них обязательно умрёт, и хотелось надеяться, что Кириллу повезёт. Повезёт так же, как с выпадающей бонуской третий раз подряд. Лечить самого себя было бы самым эгоистичным поступком в жизни, но разве Рейз когда-то отличался особой эмпатией? Да и жить им осталось не так долго. Приложение пиликает, призывая сделать выбор, и парень смело выбирает себя. Хотя в их игре есть более достойные кандидаты на роль вылеченного игрока, перестраховаться никогда не будет лишним, и в этом есть смысл, когда на кону стоит несколько красивых нулей, ну, и твоя жизнь. Он жадно смотрит на разноцветные слоты на экране, мысленно пересчитывая каждую чертову банкноту. Их хватит, чтоб выкупить все места в самолёте и свалить нахуй из этой страны, туда, куда этим нищеёбам за столом никогда не попасть, туда, где он сможет забыть о подписанном контракте и необдуманном поступке. Палец клацает мышкой вновь — Рейза здесь удерживает только крутящийся барабан. Крутящийся барабан и улыбающаяся девчонка в обтягивающем платье. Воспоминания сами проникают в мозг, залезая туда по проводам наушников, стоит женщине с экрана поправить свои белые кудри. Печальное, миловидное лицо. Эта девушка…по памяти Кирилла её звали Лерой. В чате она записана лишь как Морфи, поэтому удостовериться в своих догадках не представлялось возможным. Несмотря на то, что он держался максимально холодно, не заметить чужого разочарованного взгляда было просто невозможно — она смотрела в упор, не сводя глаз ни на минуту. Может, он тоже должен ей денег? Или спал с ней после очередной крупной победы? Знать наверняка было нельзя — он просто не помнил, у кого занимал, и с кем проводил эти весёлые ночи. Сойтись на этом было бы разумно, но казалось, что есть в ней что-то ещё, совершенно другое, никак не связанное со всеми ролями и игрой в целом, что находилось за скобками всех рассуждений и никак не могло туда попасть. Вместе с Морфи в голове начали всплывать картины других участников, чьих имён и ников Рейз пока не запомнил, да и не особо хотел этим заниматься. Большая часть была крайне похожа друг на друга, словно списывалась подчистую с портрета одного единственного человека — их можно было различить только по еле заметным деталям. Более всех остальных выделялся парень с крашенными, двухцветными волосами — абсолютно читаемое безразличие и высокомерие заполняли воздух, стоило оказаться в зоне действия его ауры. Парень этот казался слишком уверенным для человека, пришедшего за деньгами — его привлекало нечто иное, что-то, что совершенно не свойственно людям, оказавшимся на грани отчаяния, но Рейз всё никак не мог понять, что же это было. Казалось, мысль вертелась на кончике языка, готовая вот-вот сорваться, но яркие слоты заиграли пятью линиями, отбрасывая все размышления на задний план. Гадать и думать можно было бы бесконечно — научный прогресс всё ещё не позволял читать чужие мысли, но, возможно, так бы он смог понять этого необычного игрока. Чужое довольство, мелькнувшее в глазах, стоило ему только увидеть карту, не осталось незамеченным. Он точно мафия, в этом Рейз уверен. Чутьё редко подводило его, возможно, поэтому он всё ещё не полный банкрот, в таких вопросах у него не было и толики сомнения. Теперь осталось понаблюдать за этим пареньком издалека, понять, в чём его секрет — у него есть не так много времени и каждый час на счету, словно это сгорающая бонуска или время перед ставкой в рулетке. Он выведет мафию на чистую воду, соберёт всех ребят и заставит их поверить в то, что парень со сплитованной головой — убийца, не испытывающий сожаления. Он доктор, и он должен выиграть, чего бы это ему не стоило. На автомате расставляет разноцветные фишки с разными числами по проверенной схеме — так, чтобы даже в самой худшей из реальностей остаться при деньгах и камбекнуть. Неожиданно для самого себя осознаёт, что ставка зашла на, без малого, тысяч сто одним заходом. Не то, чтобы это первый его такой опыт, но он вызывает яркую смесь непередаваемых эмоций — от радости, до еле чувствующегося разочарования из-за того, что мог выиграть и больше. От великой победы, обеспечивающей ему спокойствие на ближайшие месяцы, его отвлекает уведомление, пришедшее на телефон. Хочет уже было заблокировать экран, даже не вчитываясь в содержимое, как с грустью для себя обнаруживает, что игра началась без него. «kusaka6e покинул чат» Парень с тёмными волосами наклонил голову, как это делают животные из смешных видео в интернете, и Курсед смог разглядеть место, куда угодила пуля, одна единственная, лишившая его жизни. От правого глаза не осталось практически ничего, маленький кратер превратился в кровавое озеро, с запёкшимся берегом по краям. Беловато-жёлтая слизь собиралась в уголке бывшей глазницы, стекая вниз гнойными слезами. Из виска, словно из глубокой норы в яблоке, показались белые черви, копошащиеся в животном экстазе, откусывая по кусочку от холодной плоти. Курсед слышал, как смыкались их маленькие челюсти. Этот шум стоял у него в ушах. Впалые щёки облепили кости белым полотном, на котором яркими оранжевыми пятнами горели вулканы, выделяя токсичный смрад разлагающихся язв, по которым катился белый гной. Кусакабе плакал. Труп плакал. Стоило Курседу моргнуть, как тело начало приближаться, медленно, переставляя непослушные ноги, оставляя после себя красную дорожку мерцающей слизи. Смрад вдарил в ноздри, разъедая слизистую, заставляя морщиться и сжать его руками. От вони слизились глаза, казалось, что вот-вот и капилляры там лопнут, заполняя белок кровавым соусом. Чернота за спиной Кусакабе тянула его обратно, пожирала, как те выпадавшие из головы черви. Кусок за кусочком, отрывая неряшливо, неумело, оставляя открытые драные края — тело вопило от остывающей боли. Оно не должно ничего чувствовать, но почему-то изо рта выплёвывались крики, вместе с зубами, что падали на землю звоном монет. Курседу хотелось кричать следом, но вместо слов, даже жалких звуков, он мог издавать лишь сдавленный писк, а после, когда невидимые челюсти разломили на части очередную кость, всё внутри прошибло волной, содрогающей стенки желудка и пищевод — кусочки курицы, которую он насильно запихнул в себя ночью, покрытые белой пеной и липкой, тянущейся желчью, упали под ноги, а сам парень согнулся пополам от резкой боли. Шум в ушах не прекращался ни на секунду, хруст костей, рвущиеся мышцы и истошные вопли — всё это теперь пахло не только гниющим мясом, но и токсичным соком его собственного желудка. Последняя ниточка бледно-жёлтой слизи оборвалась, срываясь вниз, как раз в тот момент, когда, оставшаяся без тела голова, с обглоданной шеей, и бьющейся сонной артерией, прикатилась прямо к ногам, пачкая длинные чёрные волосы в луже пищевых остатков. Треснутая улыбка, вытекший глаз и проеденная дыра в черепе — желчь вновь лезет наружу. Курсед судорожно сглотнул, чувствуя, как трутся друг о друга сухие стенки гортани. Это был сон. Просто сон. На потолке резво бегал солнечный свет, проникаемый сквозь щель плотных штор. Часы показывают жалкие четыре часа утра. Парень попытался сморгнуть все эти картины, но они отпечатались на веках, ярко затмевая всё, что имелось в его памяти. Неугомонное сердце стучало, ударяясь о хрупкие рёбра, готовое вот-вот разбить эту клетку, вырываясь на свободу. В носу всё ещё стоял кислый запах рвоты и гниющего мяса, от чего Курсед морщится, безуспешно пытаясь стереть его рукой с лица. Но это бесполезно — конечно бесполезно, ведь так пахнет не забытый ужин на столе и не одинокий фреш из холодильника. Так пахнет он сам — так пахнут эти руки, спустившие курок, так пахнут волосы, так пахнет грудь, ноги. Так пахнет всё его естество. Курсед сбрасывает с себя одеяло, чувствуя, как прохлада липнет к голой коже. Может, это все не реальность? Может, он просто много выпил, посмотрел очередной пресный ужастик на ночь и уснул, пока мозг все ещё бодро рисовал ему различные картинки. Сердце на секунду пропускает удар, заходясь вновь с новой силой, перекачивая кровь так быстро, что она ударяется по сосудам — что-то мягкое дотрагивается до ноги, мягкое и изворотливое, словно змея. Тело дёргается от мимолётного испуга, как в палец впиваются мелкие иглы: — Блять! — Курсед шипит от боли, вскакивая с нагретой кровати. Глаза бешено метаются, пока руки сжимают скомканное одеяло. Ничего. Вокруг кровати тишина и такая же липкая пустота, как пот на широкой спине. Пара глубоких вдохов — это всё его больное сознание, оно играет с ним, загоняя в ловушку, словно какую-то побитую мышь. — Мяу, — раздаётся сбоку, настолько отчётливо, что иллюзорный мир разбивается вдребезги. Из-под широких волн большого одеяла выплывает острая кошачья мордочка, недовольная, с протянутой лапой, когти которой мелко впиваются в пододеяльник. Это был не сон. Это был не сон и животное, уже выползшее полностью из тёплого кокона, сейчас расхаживает по постели, не переставая мяукать, привлекая к себе внимание. Точно. В квартире Кусакабе была кошка. В квартире убитого им Кусакабе была кошка, которая теперь сидит напротив него, вертя своим длинным хвостом, смотря прямо в глаза своими чёрными бусинками. От острых ушей по телу бежит холодок, от шерсти пахнет чужой квартирой, а на лапках, утопленных в мягкое одеяло, отпечатались мелкие багровые капли. — Что за ебанный пиздец, — вырывается изо рта, когда тарелка на полу бьётся о стену. Муся, так звали кошку, отнятую у убитого Кусакабе, если верить небольшому медальону на её шее, облизывала пустое дно, где ещё совсем недавно был навален паштет, не предназначенный для животных, но ничего съестного в квартире больше не было. Курсед устало трёт заспанные глаза, слипшиеся после неспокойной ночи. Теперь, даже стены квартиры, ставшей родной за эти месяцы, беспрестанно напоминали об этом бесчеловечном поступке. Хихикали, словно знали, что делал их хозяин поздним вечером. А они знали. Знали, от того и смеялись. В голове всё ещё теряются мысли о содеянном, петляя по склизким коридорам мозга, и даже играющая на повторе демка нового трека не в силах отвлечь его от тревоги. Особенно тогда, когда кошка следит за каждым его действием, облизываясь после сытного завтрака, готовая вонзить свои острые когти ему в шею, когда тот уснёт. Курсед убил человека — невинного, ничего в самом деле не сделавшего; закончил чью-то жизнь, не спросив разрешения у Судьбы, но существует ли она вообще, если позволяет таким вещам спокойно осуществляться? Он не может ответить на этот вопрос, у него попросту нет на это права. Казалось бы — что есть убийство? Простая, опосредованная цепочка действий, с заранее определённым концом, лишённая этого тёмного тумана, которым обычно наполнена жизнь. Но кто дал право одному человеку заиметь верх над другим? И если это в порядке вещей, то почему на душе скребутся кошки, одна из которых лежит на подоконнике, ловя взглядом опадающие снежинки. Возможно, Курсед сходит с ума, но ветви за окном точно складываются в того самого паука с эскизов недодизайнера — они успели впечататься в память, пока кровь заливала их внезапным дождём, вместе с белоснежным полом, образовывая багровые лужицы. Среди своих вещей, бережно оставленных в шкафу, ему мерещатся чужие, так и не воплотившиеся в жизнь наработки, а постимпрессионистская картина в коридоре иной раз превращается в Итальянский пейзаж Моне. В зеркало Курсед решает больше не смотреть — ему хватило по горло одного видения, накрывшего его в стенах чужой, такой чистой, по сравнению с запачканными кровью кистями и одеждой, квартиры. Неужели Кусакабе был прав и он — двуликий? Уродство и красота — всего-навсего его роли, которые он попеременно играет всю свою жизнь? Нет, это определённо какой-то бред. Курсед делает лишь то, что от него требуется; убивает не для себя, а потому что этого хочет организатор. В конце концов, в любом конфликте каждый всегда сражается за свою победу; никто в этом мире не занимается милосердием просто так, ведь всё это — выдумка из детских книжек со сказками, а бескорыстие — всего лишь набор эгоистичных действий, направленных на завоевание чужого уважения и доверия. На этом и сходится, открывая бутылку любимого полусладкого, подаренного родителями после отпуска. Алкоголь поможет ему пережить утрату совсем незнакомого человека, спасёт от сумасшествия и зальёт остатки человечности багровой жидкостью, что так сильно напоминали ему о чужой крови. Он выпьет эту чашу сполна, заливаясь греховностью с ног до головы. Это его путь, и он не вправе отказаться от него из-за съедающих голову последствий. Это его роль, и он исполнит её так, как не смог бы отыграть ни один актёр премии Оскар. Уальд не был его любимым писателем, если такой вообще имелся, но иногда очень хотелось, хотя бы одним глазком, всего на секунду, взглянуть на свой стареющий портрет, чтобы с ожидаемым ужасом увидеть, насколько он безобразен и уродлив. И сделать это лишь для того, чтобы сохранить блистающую оболочку своего мясного тела, которое не тронет ни одна болезнь и вскочившая на губе язва — только поддельная красота со скрытым на стене уродством. И никто не сможет крикнуть — смотрите! Смотрите все! Он убил! Он, он убил этого человека! Взял и самолично лишил его будущего, оборвал его прошлое, растоптал настоящее, вязкой бордовой жидкостью вытекающее из ещё тёплого тела. Скомкал жалкий лист бумаги, вдоль и поперёк исписанный чувствами, эмоциями, планами, мечтами и надеждами. Сжал и выбросил, словно ненужный мусор, все чужие переживания, ничего уже не стоящие в этом мире. Потому что уродство, с запёкшейся кровью на раме, сокрыто от чужих доверчивых глаз. На фразе «доверчивые глаза» мозг, почему-то, рисует вполне настоящую картинку, теперь уже знакомого паренька — того самого унылого мальчишки с собрания. Интерес к его персоне вспыхнул вновь, оттеняя все навалившиеся невзгоды, теряясь где-то глубоко на подкорке сознания. Курсед делает ещё один большой глоток горького вина, слыша, как кошка на окне начинает мерно сопеть. Почему он был так потерян, почему ему было так безразлично? От него веяло отчаянием намного сильнее, чем от других участников; даже оказавшись в самой обители Кусакабе, Курсед не чувствовал такой безнадёжности, и пусть чужие слова твердили об обратном — на самом деле, убитый ни на толику не близок к унынию того парня. Ничем не примечательный, но всё равно отличный от обыденной серости. Два заплывших тенью зелёных глаза смотрят на него сквозь пелену воспоминаний — наверно, будет жалко, когда они закроются навсегда. Кошка с глухим стуком спрыгивает с подоконника, пугая Курседа этим звуком, заставляя расплескать вино по начищенному полу. Нет, так дело не пойдёт. От этой чёртовой кошки надо избавиться. Машина резво летит по морозной дороге, словно жеребец несётся резвым галопом по открытому полю, пока водитель пытается сосредоточить свои мысли не на мягком комочке, развалившемся на заднем сидении корвета, а на восьми полосах шумного шоссе. И куда можно было бы пристроить Мусю? Странное всё же имя для кошки, думается Курседу, но мёртвых не осудишь — смысла в этом никакого, как впрочем, и во всей никчёмной жизни. Идея сдать животное в приют кажется более гуманной, нежели пресловутое жаление выбросить её на обочину, оставляя скитаться по улицам, укутанным пушистым снегом. Это слишком жестоко, даже для убийцы — почему-то кошку жалко куда больше, чем прогнивших изнутри пародий на людей. Друзей и знакомых у Курседа толком не было, поэтому спихнуть её кому-нибудь не представлялось возможным. Но терпеть это насилие над его пошатнувшейся психикой он не собирается — Муся напоминала ему о содеянном, об ужасном поступке, который все ещё терзает его сердце, не отпуская ни на минуту. Он должен от неё избавиться! Вряд ли кофе поможет ему в этом, но ни одно утро не проходило без стаканчика банановой приторной жидкости, что так бодрила, заряжая организм энергией на остаток дня. И не важно, что в крови уже гулял забродивший виноград — день только начинается, и что-то подсказывает, что ночь опустится не скоро. Курсед заезжает в первую попавшуюся кофейню около дома, аккуратно паркуя корвет. На фоне других однообразных иномарок С-класса его машина смотрелась вызывающее, дерзко и даже нахально, впрочем, как и её хозяин, вываливающийся из салона автомобиля, удерживая в руках испуганную кошку. Оставлять её в машине казалось опрометчивым поступком, поэтому он решил не глупить, и доплатить заведению сверху за принесённые неудобства — хорошо, когда все свои проступки можно выкупить парой бесполезных банкнот. На улице безумно снежно — видимо зима решила напомнить о себе в преддверии собственной смерти — весна уже ласково стучалась в окно: солнце всё чаще озаряло улицы, а кучные облака развеивались лёгким ветерком. Совсем скоро потекут быстрые ручьи, птицы вернутся в свои холодные гнёзда и деревья в парках расцветут зелёным румянцем. Но пока, белый порох осыпался на землю, присыпая огненный капот корвета. Администратор сходу подбегает к Курседу, стоит колокольчику приветливо звякнуть, наровясь выгнать непослушного посетителя — табличка на двери заведения кричала о том, что вход с животными строго карается, но парень наскоро суёт ей в руки несколько измятых купюр — вероятнее всего, это её месячная зарплата, которая заставит держать свой рот на замке и не рыпаться, создавая лишний, никому ненужный шум. В кофейне достаточно тихо, и только зарубежная музыка разрезала тишину, еле слышно проигрываясь из маленьких колонок у барной стойки. Людей почти не было, лишь одинокий парень в тёмной объёмной куртке торопливо шарился по карманам, убеждая баристу в чём-то и, как показалось Курседу, бессвязным бурчанием под нос пытаясь успокоить себя. Силуэт этот показался удивительно знакомым, потому, стоило парню обернуться, чтобы посмотреть на внезапного гостя, как всё встало на свои места — бледные зелёные глаза, да это же тот стеклянный игрок с собрания! Комок уныния и отчаяния, что приковал к себе взгляд, как только стал заметен на фоне плохо освещённой комнаты с круглым дубовым столом. Курсед еле заметно улыбается, сам себе, скрывая лицо за высоким воротом куртки, — вот это встреча! Мир всё также тесен и непредсказуем, но это было и не плохо — куда хуже, завидь он около стойки почившего Кусакабе, а этот мелкий мальчишка не доставит ему хлопот. Тем более, судя по его задумчивому лицу, он смутно вспоминал своего соперника, тут же вернувшись к поиску мелочи по карманам. Курсед оставляет кошку за каким-то из дальних столиков, направляясь к кассе, чтобы по привычке заказать что-то максимально приторное, желательно очень горячее и с воздушной пенкой сверху — ему нравилось, когда тянки в фартучках рисовали сердечки или расплывающиеся цветочки, улыбаясь ему, мимолётно намекая на чаевые. Парень, в свою очередь, уже почти успокоился, расстроено сообщая девушке за стойкой, что, по-видимому, оставил наличку и карту дома. Готовый стаканчик с красивым латте-артом одиноко стоял, пока его несостоявшийся владелец неторопливо собирался покинуть заведение. — Можно оплатить, пожалуйста? — обращается скорее к баристе, чем к удивлённому парню слева, что слегка дёргает плечами, пошатываясь от неожиданности — от нехватки сна голова плывёт и глаз не сразу может разобрать подлетевшее лицо — пылающие тонкие нити волос рябят в воздухе. Девушка кивает, поворачивая к клиенту готовый к оплате терминал. Курсед берёт стаканчик, аккуратно обхватывая его пальцами, стараясь не обжечься, и протягивает его почти законному владельцу, криво улыбаясь. Почему-то чужое удивление и еле слышное «Спасибо» заставляют внутри расплыться тёплому спокойствию, словно этот парень смог развеять все тревоги по поводу прилипшей к его лицу крови. Обыденная действительность нерешительными шагами окружала Курседа, перескакивая от непутёвого мальчишки, возвращая в реальность, где очень сурово, но правдиво, подмечалось бесполезность человеческой жизни и то, что она не останавливается, даже если один болтик выпал из общего механизма. На душе от этого стало чуть лучше, а волнения по поводу кошки мгновенно растворились в малахитовых глазах напротив. — Садись за мой столик, — машинально кивает на место около панорамного окна, которое сейчас занимала Муся. — Я сейчас подойду. Парень лишь кивает, молча направляясь к столу, на который указал Курсед. На приготовление его любимого кофе обычно уходит где-то пятнадцать минут, и этого времени хватает, чтобы вновь улететь за пределы своего сознания, далеко за стены этого кафе. Игра сильно давила на мозг. Она давно стала приговором для всех ее участников, без тени сомнения подписанным в самом начале ничуть не дрогнувшей рукой. В ней было нечто извращённое, садистское, леденящие холодом ослабший разум — она не настигший случайно грабитель в дороге и не сошедший с ума дёрганный наркоман с ржавым ножом в кармане. От них можно спастись, убежать, надеяться, до самого последнего момента. Но здесь — семеро человек, оказавшихся в людской мышеловке, самолично отдали эту незримую надежду, разорвав ее в клочья. Шестеро из них погибнут, лишённые права на последнее слово, вынужденные растягивать угасающие секунды, топя их в слепом бодрствовании; а седьмой, тот, кто заклеймён — носить позорное имя из четырёх букв, развевая их грязный прах над длинным шоссе, пока спешащие на работу люди не растопчут его, стирая из природной памяти эти печальные лица. Парень за столиком гладит плоский кошачий лоб, тихо хихикая, когда Муся забирается на его колени, мягко ступая маленькими лапками. Видимо, они хорошо поладили — даже с такого относительно большого расстоянии было видно, что он улыбается, перебирая чужую непослушную шёрстку. Курсед и не замечает, как тяжёлые мысли сменяются лёгкими и по-человечески простыми, стоит Серёже — чужое имя было выведено аккуратными почерком на стенках крафтового стаканчика — развалиться на мягком диванчике, придавленном кошкой сверху. Девушка вежливо оповещает о том, что заказ готов, после чего Курсед неспешно направляется к столу. — Ты боишься меня, да? — садится напротив, разваливаясь на не особо удобном стуле. Вид за окном был воистину прекрасен, редкие белые дождинки пляшут в воздухе, и любимый корвет сияет огненным пламенем, но парень напротив сейчас привлекает куда сильнее ярких солнечных лучей, освещающих утренний пустынный город. — Так заметно? — пугается, кажется, ещё сильнее. Улыбка оказывается на губах, не умещаясь в чужом, таком мелком и хрупком, сердце. — Немного, — Курсед глотает смех, рвущийся наружу от одного только вида этого нелепого паренька, утонувшего в бесформенной кофте, пытающегося отогреть свои окоченелые пальцы о горячий стакан с кофейным запахом. «У тебя всё на лице написано, придурок». — Зачем ты это сделал? — стреляет метко и без сожаления, исключительная прямолинейность. Курседу такое, несомненно, нравится — он не привык церемониться с людьми и тратить на них больше положенного, но возможно, с этим парнем можно сделать мелкое исключение. С ним, почему-то, хочется это сделать. — Потому что у тебя нет денег, а ты так жалобно смотрел на этот несчастный стакан, что я просто не мог отказать своему внутреннему порыву доброты, — ухмыляется, отпивая немного кофе. Горячее настолько, что обжигает горло, но чужие глаза напротив, сверлящие своим пытливым взглядом, кажется, намного жарче. — Любой на моём месте сделал бы также, забей, — парень в ответ кивает, больше похожий на болванку в машине, чем вызывает ещё один приступ рвущегося смеха. — Как тебя зовут? — отпивает свой самый дешёвый в меню латте, заметно расслабляясь. Муся на его коленях свернулась в клубочек, пока рука машинально продолжает перебирать короткие ворсинки на ее теле. — Ты оплатил мне кофе, а я даже не знаю твоего имени. — Андрей, — уверенно говорит Курсед. Он не готов раскрывать аспекты своей личности для малознакомых людей, которые могут и не дожить до следующего утра, поэтому, на ходу присваивает себе одно из только что пришедших в голову имён. — Можешь звать меня так. — Ну, за кофе можно и послушаться. Я Серёжа, но ты можешь звать меня Акумой, — скрывает свою улыбку за бортиком стакана. Может быть, Курсед медленно сходит с ума, но температура в помещении заметно увеличилась на пару градусов. — Зачем ты согласился на игру? — Курсед замечает секундное замешательство на лице, что тут же растворяется, смытое ароматом кофе. Смысла скрывать это нет — они оба поняли, что влипли в одну и ту же передрягу, то, что судьба свела их в одном кафе — чудо, не иначе. — Тебе коротко или в красках? — кажется, этому парню абсолютно нечего скрывать, раз он готов рассказать о собственной мотивации вот так просто, без язвления и отнекивания. Любой на его месте ушёл бы в отказ, резко заявляя, что это не он и красноволосый придурок просто обознался, но не Акума. Курседу до такой открытости, как до Луны пешком, но, если быть честным, ему просто всегда есть, что терять. — Как велит душа, — улыбка приклеилась на лицо и даже не думает сходить. — На самом деле, я просто устал. Знаешь, таким людям как я абсолютно нечего терять, и даже если я умру завтра, то это осознание не сделает меня несчастным, потому что я не знаю, что это такое — быть счастливым. Шанс того, что я смогу выиграть не выше нуля, поэтому мне остаётся лишь надеяться на то, что всё пройдёт как-то само по себе, — не смотрит Курседу в лицо, устремив взгляд куда-то сквозь оконную раму, где улица постепенно белеет. — Да и плевать, в общем-то. Эта игра ничего не значит. Чужие откровение заставили сердце пропустить удар. В его искусственном безразличии есть нечто восхитительное, что заставляет организм, прежде сжатый в плотную пружину, вновь почувствовать прелесть свободы, словно пробравшийся на водопой зверь взвывает от животного наслаждения, он хочет прикоснуться к этой брачной тюли, срывая её с девственно-каменного лица. Есть в этом парне что-то, что Курсед хотел бы сломать, но не беспощадной пулей, которая бы прострелила чужой скальп насквозь, а чем-то другим, что заставило бы душу заливаться кровью. Муся звучно мяукает, напоминая о своём присутствии. Видимо, всё время до этого, она выступала немым слушателем, засыпая под чужие еле слышные разговоры, а теперь решила напомнить о себе. — Я вижу, вы поладили, — пушистое существо по-хозяйски расположилось на коленях Акумы, переминая его своими лапками, что хотели впиться в татуированную шею в глухих стенах дома. — Не хочешь забрать её себе? Я всё равно собирался искать место, куда её можно было бы пристроить, — правильней было бы сказать спихнуть, но Курсед решает упустить такие мрачные подробности. Лицо напротив заметно напряглось — видимо, он размышлял по поводу чужого предложения. — Думаю, что я мог бы забрать её на время, — внутри Курседа что-то ликует, когда он слышит положительный ответ. — Пока меня не убьют, — окончание фразы остаётся полностью проигнорированным — радость застлала слух, провоцируя тотальную глухость. На лице растягивается очередная лучезарная улыбка, а глаза светятся от радости. — Я тебе по гроб жизни должен буду, бро, — прозвище подкралось совершенно незаметно, вклиниваясь в чужую речь. Акуме хочется сказать о том, что он, в сущности, ничего такого не сделал, но вместо этого он лишь смеётся, заражаясь чужой подкравшейся радостью. — Не сочти за грубость, но мне пора, столько планов ещё нужно осуществить, — каких конкретно — парню знать не обязательно, поэтому Курсед соскакивает со своего стула, оставляя почти не тронутый стакан с кофе на столе, оборачиваясь в последний момент. — Тебя подвезти? — Да я тут в соседнем доме живу, не стоит, — машинально мотает головой, подтверждая свои слова. — Ты и так многое для меня сделал. Курсед кивает, умалчивая о том, что кофе — меньшее, что он мог бы предложить, но для Акумы это, по-видимому, означает на порядок больше, чем для него самого. Что же, пусть будет так, главное, что он смог пристроить куда-то Мусю, а значит кошмар в облике пушистого ходячего напоминания о непростительном грехе, в виде беспощадного убийства, успешно устранён. Больше когтистые лапы не окажутся в его ноге, разве что в глубоком беспокойном сне, но это он как-нибудь переживёт. Морфи, окружённая десятками разных платьев и костюмов, сидит на аккуратно застеленной кровати, перебирая тонкие пряди увлажнёнными кремом пальцами. Раньше подобные переодевания и выходы в свет помогали ей расслабиться и почувствовать себя уверенней, но сейчас спокойствие как рукой сняло. Что Рейз там забыл? Они пересекались последний раз на выпускном, на котором он напился до состояния, когда стоять на ногах было чем-то из разряда вольного полёта птицы для человека, и так и не смог связать пары слов, а она ведь так надеялась на то, что они смогут наконец-то нормально поговорить. Её надежды рухнули, стоило только увидеть, как он беспорядочно приставал буквально к каждой девушке, которую видел в радиусе десяти метров. А она-то думала, что особенная, когда он вызвался проводить её до дома, предлагая донести тяжёлый портфель. Они ведь созданы друг для друга! И эта чёртова игра нужна ей только для того, чтобы быть рядом с ним. Морфи была уверена, что если сможет выиграть грант, то Рейз обязательно обратит на неё внимание — она была в курсе, что парень испытывал финансовые трудности из-за своей зависимости от азартных игр, но вместо чужого внимания и любви ей предстояло получить лишь только пулю в лоб или, быть может, прямо в сердце, потому что в правилах совершенно открыто упоминался факт беспощадного убийства мирного населения, к которому девушке не повезло относиться. Голову кружило от количества недавно полученной информации, а всё происходящее не укладывалось в голове, словно найти место там можно было найти только для мыслей о Кирилле. А ведь прямо сейчас за ней уже может идти один из участников, чтобы ворваться в квартиру и подло выстрелить в спину, потому что каждый пришёл сюда за одной единственной целью — получить деньги. Ощущения были не из приятных — желание помогать, быть рядом, любить и быть любимой сменялись животным страхом за собственную жизнь и жизнь близкого человека. Но ведь Кирилл спасёт её в случае чего, да? Лера видела, как его взгляд скользнул по её лицу — он несомненно помнит, что они знакомы, и, быть может, сейчас тоже думает о ней и времени, которое они проводили вместе. И неважно, что это было не более пяти раз в абсолютно случайных обстоятельствах — Морфи уверена, что Рейз помнит всё и где-то в глубине души любит её также, как она его. Парня просто надо подтолкнуть, показать, что Лера его не обидит, что не будет осуждать за проигрыши в казино, она готова даже взять кредиты, лишь бы он никогда не оставлял её одну. В любом случае, ей нельзя сдаваться. Близились к концу вторые сутки с начала старта, а значит, она уже почти у цели, к тому же они с Кириллом теперь в одной смертельной ловушке, вырваться из которой можно только вместе. Осталось всего-то вычислить убийцу и доказать его причастность — проще простого. Для Рейза Морфи готова сделать всё что угодно, и попытка выяснить, кто является убийцей — меньшее, что она могла бы осуществить. Её всегда учили верить в лучшее, поэтому всё, что она сейчас может сделать — надеяться на то, что они с Рейзом как-нибудь разберутся с мафией. А на остальных игроков ей откровенно плевать. Девушка мечтательно валиться на кровать, прижимая к себе подушку — она обязательно справится с этим. Погрузившись в свои мысли, где были только тёплый песок и сильная рука, сжимающая маленькую ладонь, Лера совершенно не слышит шагов за дверью, искренне удивляясь, когда в комнату, освещённую слабыми отблесками фиолетовой ленты у потолка, вваливается парень. Его красно-черный сплит разрезает воздух, словно адское пламя, а два глаза безжалостно стреляют прямо в женское лицо, застывшее в немом ужасе. Это он. Она почти не обратила на этого участника внимания, сверля взглядом одну единственную точку в комнате — силуэт Рейза, еле различимый в тусклом свете помещения. Но теперь его красные волосы вырывались из завесы памяти — да, точно, это он. Тот самый парень, что сидел с ними за одним столом. Тишина в комнате, нарушаемая лишь шумом включённого процессора, давит на виски. Он что, думает об убийстве? Судя по чату, она не первая в списке жертв, но почему же он просто не может нажать на курок? Судорожно замечает, что чужая рука лихорадочно трясётся, а дыхание оказывается сбито — он всего-то боится промазать, а не самого факта чужой смерти. «Бежать бесполезно», — проносится красной бегущей строкой перед глазами, поэтому девушка остаётся неподвижно лежать на кровати, прикованная цепями ужаса, думая лишь об одном — о разочаровании, которое принесёт её смерть Рейзу. По комнате раздаётся оглушающий выстрел, а пуля попадает прямо в цель — не зря Курсед начал тренироваться в местном тире. Тело Морфи содрогается на упругом матрасе, почти сразу окрашивая простыни и лежащие на них вещи алой жидкостью. Её светлые волосы и одежда оказываются испачканными, впитывая железный сок, что вымыть будет практически невозможно. Не найдя сил для того, чтобы наблюдать за очередной невинной смертью, Курсед уходит, надевая на голову капюшон и пулей вылетая из квартиры, захлопывая за собой дверь. Около подъезда его уже ждёт разгорячённый жеребец.

2\6

Ночь непрозрачным куполом оседает на шумный город, накрывая его, расставляя свои глухие барьеры. За окном рёвы моторов машин, вопли счастливых пьяных людей и музыка из колонок поздно гуляющих подростков. Всё это тщательно изолировано от чувствительных ушей музыканта тройным стеклопакетом, что шёл к этой съёмной квартире, как приятный бонус, словно соус в пачке сухарей — сурово, но необходимо. Телефон, стоявший на зарядке падает, когда рука спящего парня роняет его с тумбы. Экран загорается ярким светом, рассекая густую темноту. Morphe_ya: Это был он! Мафия это Курсед!!! За окном холодная темнота, с растаявшим на дорогах снегом. Тиканье часов отбивает каждую секунду. Совсем скоро наступит новый день.

Если доктор вылечивает игрока, тогда, несмотря на то, приходит ли к нему ночью мафия, выживает. Воспоминания о жизни и смерти сохраняются в памяти, в идеальных условиях, данную информацию можно использовать в ходе игры для приближения к победе.